Я ведь знаю ваш характер. Вы же обязательно обидитесь.
– Саиб, может быть, моя жена занята… Может быть, я смогу один приходить…
– Что ж, если ваша супруга занята, вы не должны оставлять ее дома одну. Тогда, конечно, приходите в другой раз. Но я прошу вас, сначала спросите у нее. – И Асадолла-мирза бросил взгляд на окно дома Махарат-хана. Увидев, что англичанка по-прежнему смотрит на улицу, князь крикнул:
– Миледи!.. Леди Махарат-хан!..
Когда она высунулась из окна, он на своем ломаном английском пригласил ее на ужин. Леди Махарат-хан без всяких церемоний ответила, что, если ее муж ничем вечером не занят, она с удовольствием придет.
– Ну? Слышали, сардар? Итак, мы вас непременно ждем. Вы нам большую честь оказать делать!
Индиец пообещал прийти, и все провожавшие дядюшку вернулись в сад. Я снова подошел к Асадолла-мирзе:
– Дядя Асадолла…
Но он не дал мне договорить:
– Подожди, подожди… Эй, Дустали-хан! Ты сегодня вечером глазам своим воли не давай! Сардар Махарат-хан дома держит в клетке двух очковых змей, и стоит кому-нибудь не так посмотреть на его жену, он одну из этих змей подкладывает наглецу в постель. И ничего смешного в этом нет! Не думай, пожалуйста, что я шучу! Хочешь, могу хоть сейчас повести тебя к нему в дом и показать клетку?
Асадолла-мирза сказал это так серьезно, что Дустали-хан побледнел:
– Чтоб ты помер, Асадолла! Неужто это правда?
– Чтоб ты сам помер! Он, конечно, никому не объясняет, зачем этих змей держит, и вообще даже не говорит, что они у него есть. Но леди Махарат-хан однажды мне все рассказала.
Дустали-хан огляделся по сторонам:
– Прошу тебя, не упоминай при Азиз-ханум имени леди Махарат-хан, потому что она тотчас решит, что я завел, с англичанкой шашни. В прошлом году она ведь устроила весь этот скандал тоже из-за твоих шуточек.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Под вечер все ближайшие родственники собрались в доме дядюшки Наполеона. Я безмерно радовался возможности свободно говорить с Лейли, не чувствуя на себе подозрительный взгляд дядюшки, но каждый раз, стоило мне вспомнить о дядюшкином путешествии, меня охватывала ужасная тревога. С тех пор, как он отбыл, прошло уже несколько часов, и я не знал, где он в эту минуту. Асадолла-мирза заверил меня, что дядюшка не поехал в Нишапур, но в то же время я прекрасно знал дядюшку и понимал, что он ни в коем случае не поедет и в Кум, так как, по словам Маш-Касема, англичане находились всего в пятнадцати километрах от этого города. Так где же он сейчас?
Меня подмывало спросить Асадолла-мирзу, что он думает по этому поводу, но князь был настолько занят разговором с леди Махарат-хан, что я не мог к нему подойти.
В разгар общего веселья отца вызвали в прихожую. Надеясь, что поступили какие-то новости от дядюшки, я вышел за отцом. В прихожей его ждал сын проповедника Сеид-Абулькасема. Он сказал, что проповедник просит моего отца срочно зайти к нему. Вначале отец наотрез отказался, говоря, что он не переступит и порог дома этого негодяя, но сын Сеид-Абулькасема настаивал, повторяя, что дело крайне важное, и отец в конце концов согласился. Я упросил его взять меня с собой.
– Хорошо. Можешь пойти со мной, хотя я не понимаю, чего ради ты хочешь променять веселый вечер в гостях на визит к проповеднику!
Когда мы подошли к дому Сеид-Абулькасема, его сын сначала огляделся по сторонам, потом постучал в ворота условным стуком. Открыл сам проповедник и тотчас торопливо потащил нас в глубину двора.
– Прошу вас, пройдите в залу.
Отец, а за ним и я вошли в просторную комнату с пятью дверями и замерли от изумления: на тюфяке, откинувшись на подушки, восседал дядюшка Наполеон в своем дорожном костюме. В углу комнаты на полу расположился Маш-Касем.
– Вы?.. Как вы здесь оказались?.. Разве вы не поехали?
Осунувшееся лицо дядюшки Наполеона было бледнее обычного. Хриплым шепотом он сказал:
– Присаживайтесь, я сейчас все расскажу. Но я звал вас одного, зачем вы привели с собой…
– Сын Абулькасема ничего мне не объяснил, – перебил его отец. – Он только сказал, что у проповедника ко мне какое-то дело.
Дядюшка повернулся ко мне:
– Голубчик, выйди на минутку во двор. Мне нужно поговорить с твоим отцом с глазу на глаз.
Я немедленно вышел из комнаты. Во дворе Сеид-Абулькасем садился на осла, собираясь куда-то отбыть. Увидев меня, он сказал:
– Дорогой, я своего сына отослал по делам. Закрой за мной ворота, а дядюшке своему скажи, что я через полчаса вернусь.
Я закрыл за ним ворота. Жены проповедника дома не было, сына – тоже. Все складывалось как нельзя более удачно. Я притаился за одной из пяти дверей залы и прислушался. Дядюшка говорил:
– Когда я заявляю; что англичане ни на минуту не ослабляют наблюдение за мной, мои родственники утверждают, что я преувеличиваю… Но теперь-то вы поняли, что мой план отъезда в Нишапур был раскрыт? Вы обратили внимание, что индиец упомянул в разговоре о Нишапуре!
– А вы не думаете, что это стихотворение пришло ему на ум случайно?
– Перестаньте! Всем было сказано, что я еду в Кум. Никто, кроме нас с вами, не знал, что на самом деле я отправляюсь в Нишапур. А тут вдруг индиец ни с того, ни с сего в последний момент почему-то должен сказать: «В Лахоре я сейчас, но сердце – в Нишапуре»?
Маш-Касем счел нужным тоже вступить в разговор:
– Зачем мне врать?! До могилы-то… Я ведь и сам не знал, что ага в Нишапур собрались!.. Что за прохвосты эти англичаны!.. Дал бы мне бог съездить разок к гробнице святого Хасана, я бы свечку поставил, чтобы все англичаны землей накрылись! Вы и не знаете, какие чудеса святой Хасан творит… Вот как-то раз один мой земляк…
– Замолчи, Касем. Хватит! – оборвал его дядюшка. – Дай нам поговорить!.. Ну, что прикажете мне после этого делать?.. Выехав из города, я понял, что все пути мне закрыты. Вернулся по бездорожью сюда, в дом Сеид-Абулькасема. К себе домой мне идти нельзя – индиец немедленно сообщит в Лондон… Я готов вам поручиться, что он сейчас сидит с биноклем у окна и следит за всем, что происходит у меня дома. Отец перебил его:
– Позвольте вам сообщить радостную новость: в данную минуту индиец находится непосредственно в вашем доме и – уплетает аш-реште за ваше здоровье!
Дядюшка застыл, будто его хватил паралич, и голосом, словно идущим со дна – колодца, невнятно забормотал:
– Что? Что?.. Инди… индиец… в моем доме… в моем?.. Значит… мне нанесли удар ножом в спину?
Услышанная новость так ужасно подействовала на дядюшку, что его бледное лицо приобрело желтоватый оттенок, а верхняя губа и усы над ней дрожали мелкой дрожью. Изо рта его вылетали отрывистые нечленораздельные звуки.
Отец, наверно, наслаждался, наблюдая за его муками. Но внешне он сохранял все тот же участливый и обеспокоенный вид. Чуть помолчав, он все же не преминул посыпать соль на рану:
– Раз уж вы заговорили об ударе в спину… Что касается индийца, то я уверен, он тут ни при чем. У них есть тысячи способов разделаться с человеком… – и после паузы добавил: – Я абсолютно не подозреваю сардара Махарат-хана, но сегодня вечером в вашем доме меня несколько навело на размышление поведение его жены. Эта англичанка…
У дядюшки от удивления и гнева глаза чуть не вылезли из орбит. Задыхаясь, он еле выговорил:
– Так что, значит и его жена ко мне в дом пожаловала?.. Что, теперь у меня в доме английский клуб?! Я должен немедленно знать, кто их ко мне пригласил!
Отец с задумчивым и загадочным видом продолжал:
– Подозрения у меня возникли в тот момент, когда она листала ваш семейный альбом, и принялась слишком уж внимательно разглядывать ту вашу фотографию, где вы сняты во весь рост в казачьей форме. А когда кто-то из детей сказал ей, что на карточке – вы, она показала снимок своему мужу, сказала ему что-то по-английски, и они долго о чем-то между собой спорили.
Дядюшка, слушавший отца с открытым ртом и вытаращенными глазами, вдруг схватился за сердце и со стоном повалился на бок. Отец подбежал к нему:
– Ага, вам плохо?.. Маш-Касем, беги сейчас же за доктором Насером оль-Хокама!
Дядюшка резко выпрямился и изо всех оставшихся сил закричал:
– Нет! Нет!.. Сядьте! Со мной все в порядке… Доктор Насер оль-Хокама – английский агент… Его двоюродный брат работает в английской нефтяной компании!
Растирая дядюшке руки, отец приказал Маш-Касему:
– Сходи, принеси воды!
Маш-Касем торопливо побежал во двор. Я притаился в углу и подождал, пока он отнес воду в залу. Глоток воды подействовал на дядюшку ободряюще. Откинувшись на подушки и закрыв глаза, он пробормотал: Коль в зубы попался ты льву самому, Оставь все надежды, сдавайся ему!
– Уж кто, кто, а вы, ага, сдаться никак не можете! Вы, всю свою жизнь посвятивший борьбе, не имеете права отдавать себя на волю волн! Великие люди узнаются в минуту опасности!.. Лишь в испытаний страшный час Мы узнаем героев среди нас!
– Вы правы. Отступать нельзя, вернее отступать некуда. Необходимо продолжать борьбу. Но для этого я прежде всего должен остаться жив, а англичане при той ненависти, которую они ко мне питают, вряд ли дадут мне умереть своей смертью… Сегодня за чертой города мы остановились отдохнуть в одной чайхане. Люди, которые ехали в Тегеран с юга, рассказывали такие ужасы о зверствах англичан…
Давно молчавший Маш-Касем закивал головой:
– Господи, спаси и помилуй! Уже два с половиной миллиона человек порубили… Убереги господь от этих напастей Гиясабад! Гиясабадцы ведь тоже англичанам спуску не давали. Один мой земляк, например…
– Прекрати, Касем! – нетерпеливо перебил дядюшка. – Дай нам о собственных несчастьях подумать! – И, обращаясь к отцу, спросил: – Так что, по-вашему, я должен сейчас делать?
Отец задумчиво поскреб подбородок:
– Я считаю, что ваша жизнь важна для всего нашего государства. Ради блага народа вы обязаны остаться в живых. Оказавшись в подобном тупике, следует нанести врагу удар рукой его же врага. По-моему, ваше единственное спасение – союз с Германией. Вы должны искать защиты у немцев.
– У немцев?! Но их же сейчас здесь нет и в помине!
– Заблуждаетесь, ага! На первый взгляд их действительно в стране не осталось, но на самом деле в Тегеране действует их мощная тайная организация. Я считаю, что вам следует написать немцам письмо и попросить их взять вас под свое покровительство.
Дядюшка, вытянув шею, внимательно ловил каждое слово отца. Отец добавил:
– Я, кстати, знаю одного человека, через которого можно будет это письмо послать.
– Кому я должен написать?
– Лично Гитлеру.
Маш-Касем восторженно воскликнул:
– Вот здорово! Я сам хотел только что предложить то же самое. Если на свете и остался один стоящий человек, так это Гитлер!
– Так вот, напишите Гитлеру, чтобы вас несколько месяцев охраняли, пока его войска не подоспеют сюда. Потому что нет никакого сомнения, что через несколько месяцев его армия будет уже здесь.
Отец, дядюшка и Маш-Касем несколько минут говорили хором, перебивая друг друга, и я почти ничего не расслышал. Но когда Маш-Касем поднялся с места и принялся искать бумагу и ручку, я понял, что они пришли к решению. Чернильный прибор проповедника стоял на полке в этой же комнате, и, когда Маш-Касем принес его, дядюшка принялся писать под диктовку отца:
Его Сиятельному Высокопревосходительству Адольфу Гитлеру, да продлится его счастье! Великому вождю Германии! Ваш покорный слуга нижайше просит Вас принять уверения в совершеннейшем к Вам почтении и осмеливается довести до сведения нижеследующее: Ваш покорный слуга уверен, что Сиятельное Высокопревосходительство в достаточной мере осведомлены о долгой и упорной борьбе… имярек… против английских колонизаторов, но тем не менее, осмеливается ниже перечислить битвы, в которых он принимал участие… Написали?
Дядюшка усердно водил пером по бумаге.
– Дальше сами опишите битву при Казеруне, битву при Мамасени и другие ваши сражения с англичанами, а потом упомяните о сардаре Махарат-хане и его жене – англичанке, которые ведут за вами слежку. Конечно, мы не уверены, что индиец – английский шпион, но вы напишите со всей категоричностью, что абсолютно в этом убеждены.
– Как это мы не уверены? – перебил дядюшка. – Я так же уверен в том, что индиец – английский агент и ему поручено следить за мной, как и в том, что сейчас сижу в зале Сеид-Абулькасема!
– Как бы то ни было, напишите об этом германскому фюреру. В конце письма не забудьте обязательно приписать: «Хайль Гитлер!»
– А что это значит?
– Так сейчас в Германии принято. Это значит: «Да здравствует Гитлер!» И ни в коем случае не забудьте написать, что вы готовы на любое сотрудничество с Германией и просите принять срочные меры для обеспечения вашей безопасности.
Дядюшка наивно спросил:
– А если Гитлер действительно захочет спасти меня от англичан, что он, по-вашему, сделает?
– Помилуйте! Для такого человека, как он, спасти, вас – раз плюнуть!.. Завтра вечером или послезавтра по ту сторону Казвинских ворот приземлится самолет Юнкерс, вас возьмут на борт и вывезут отсюда. Такие вещи тысячи раз случались в разных странах.
Дядюшка обеспокоенно спросил:
– И куда же меня повезут?
– В Берлин. А спустя несколько месяцев вы вместе с германской армией прибудете обратно. Так что придется некоторое время поскучать без жены и детей.
– А нельзя попросить, чтобы Маш-Касема вывезли вместе со мной?
– Это тоже пара пустяков. В конце припишите несколько строчек про Маш-Касема, про то, что его жизнь тоже в опасности.
Маш-Касем кивнул головой:
– Э-э – э… Зачем мне врать?! До могилы-то… Меня англичаны тоже страсть как ненавидят! В Казерунскую кампанию сколько я ихних солдат поубивал! Как сейчас помню… Одним ударом сабли я какому-то полковнику голову снес, она к ногам его так и упала. А он хоть и без головы, все никак не унимается. А голова его как на землю упала, еще полчаса всякими словами меня поносила… Пришлось мне ей глотку тряпкой заткнуть.
Дядюшка сердито остановил его:
– Не встревай, Маш-Касем!.. А как бы поскорее доставить мое письмо Гитлеру?
– Об этом не беспокойтесь. Я знаю одного их агента. Он передаст точный текст вашего письма в Берлин по радио. Так что будьте уверены – через день – два с вами свяжутся.
– А до тех пор что мне делать?
– По-моему, вам лучше вернуться к себе домой. Конечно, ни в коем случае не выдавайте себя, с индийцем держитесь приветливо. Скажете, что в дороге автомобиль сломался, и вам пришлось вернуться.
– А вы не думаете, что…
Отец не дал ему договорить:
– Конечно, в ближайшие пять – шесть дней англичане еще не появятся в Тегеране, но вы делайте вид, будто о них и не думаете. Лучше, чтобы индиец – если он вообще их агент – сообщил им, что вы находитесь у себя дома. Тогда они не будут принимать против вас никаких мер, пока их армия не войдет в город… Ну ладно, я сейчас пойду обратно, а вы через минут пятнадцать – двадцать тоже возвращайтесь в свой дом и сделайте вид, что только что прибыли. Пока у вас есть время, перепишите начисто письмо, а потом незаметно отдайте его мне и обо всем остальном уже не беспокойтесь.
Отец дал несколько последних указаний насчет почтительного тона письма, напомнил, что дядюшка обязательно должен заявить о своей готовности сотрудничать с Германией и рассказать о происках сардара Махарат-хана и его жены, и наконец вышел из залы. Я немедленно перебежал в другой конец двора и с невинным видом усевшись на ступеньку лестницы, ведущей на крышу, притворился, что задремал.
– Подымайся, пошли. Нечего тут спать!
По дороге я спросил отца:
– А почему дядюшка не поехал в Кум?
Отец настолько ушел в обдумывание своих сложных интриг, что не расслышал, и я был вынужден повторить вопрос несколько раз.
– У него в дороге автомобиль сломался, пришлось вернуться, – раздраженно ответил он наконец.
Я искоса посмотрел на него. Казалось, он молча разговаривает о чем-то сам с собой. Я невольно возвел глаза к небу: «Господи, внуши моему отцу, чтобы он не затевал снова никаких склок!» Я понятия не имел, что собирается отец сделать с дядюшкиным письмом Гитлеру, но твердо решил, что не буду сидеть сложа руки и приму меры, чтобы предотвратить действия отца, которые могут опять привести к распрям и ссорам, а в результате пагубно отразиться и на мне.
А в дядюшкиной зале продолжалось веселое застолье. Хохот Асадолла-мирзы слышался даже в другом конце сада. Первой, кого я увидел, была заливавшаяся смехом Лейли. Я на мгновенье забыл о своих тревогах. На мой вопрос, что ее так рассмешило, она ответила:
– Ты себе и не представляешь, до чего Асадолла-мирза доводит Дустали-хана!
Дустали-хан сидел мрачный и надутый. По временам он пытался выдавить из себя улыбку, но это ему плохо удавалось. А князь, по своему обыкновению уже слегка под хмельком, рассказывал сардару Махарат-хану о какой-то пирушке и последовавших за ней ночных приключениях, в которых вместе с ним участвовал и Дустали-хан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Саиб, может быть, моя жена занята… Может быть, я смогу один приходить…
– Что ж, если ваша супруга занята, вы не должны оставлять ее дома одну. Тогда, конечно, приходите в другой раз. Но я прошу вас, сначала спросите у нее. – И Асадолла-мирза бросил взгляд на окно дома Махарат-хана. Увидев, что англичанка по-прежнему смотрит на улицу, князь крикнул:
– Миледи!.. Леди Махарат-хан!..
Когда она высунулась из окна, он на своем ломаном английском пригласил ее на ужин. Леди Махарат-хан без всяких церемоний ответила, что, если ее муж ничем вечером не занят, она с удовольствием придет.
– Ну? Слышали, сардар? Итак, мы вас непременно ждем. Вы нам большую честь оказать делать!
Индиец пообещал прийти, и все провожавшие дядюшку вернулись в сад. Я снова подошел к Асадолла-мирзе:
– Дядя Асадолла…
Но он не дал мне договорить:
– Подожди, подожди… Эй, Дустали-хан! Ты сегодня вечером глазам своим воли не давай! Сардар Махарат-хан дома держит в клетке двух очковых змей, и стоит кому-нибудь не так посмотреть на его жену, он одну из этих змей подкладывает наглецу в постель. И ничего смешного в этом нет! Не думай, пожалуйста, что я шучу! Хочешь, могу хоть сейчас повести тебя к нему в дом и показать клетку?
Асадолла-мирза сказал это так серьезно, что Дустали-хан побледнел:
– Чтоб ты помер, Асадолла! Неужто это правда?
– Чтоб ты сам помер! Он, конечно, никому не объясняет, зачем этих змей держит, и вообще даже не говорит, что они у него есть. Но леди Махарат-хан однажды мне все рассказала.
Дустали-хан огляделся по сторонам:
– Прошу тебя, не упоминай при Азиз-ханум имени леди Махарат-хан, потому что она тотчас решит, что я завел, с англичанкой шашни. В прошлом году она ведь устроила весь этот скандал тоже из-за твоих шуточек.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Под вечер все ближайшие родственники собрались в доме дядюшки Наполеона. Я безмерно радовался возможности свободно говорить с Лейли, не чувствуя на себе подозрительный взгляд дядюшки, но каждый раз, стоило мне вспомнить о дядюшкином путешествии, меня охватывала ужасная тревога. С тех пор, как он отбыл, прошло уже несколько часов, и я не знал, где он в эту минуту. Асадолла-мирза заверил меня, что дядюшка не поехал в Нишапур, но в то же время я прекрасно знал дядюшку и понимал, что он ни в коем случае не поедет и в Кум, так как, по словам Маш-Касема, англичане находились всего в пятнадцати километрах от этого города. Так где же он сейчас?
Меня подмывало спросить Асадолла-мирзу, что он думает по этому поводу, но князь был настолько занят разговором с леди Махарат-хан, что я не мог к нему подойти.
В разгар общего веселья отца вызвали в прихожую. Надеясь, что поступили какие-то новости от дядюшки, я вышел за отцом. В прихожей его ждал сын проповедника Сеид-Абулькасема. Он сказал, что проповедник просит моего отца срочно зайти к нему. Вначале отец наотрез отказался, говоря, что он не переступит и порог дома этого негодяя, но сын Сеид-Абулькасема настаивал, повторяя, что дело крайне важное, и отец в конце концов согласился. Я упросил его взять меня с собой.
– Хорошо. Можешь пойти со мной, хотя я не понимаю, чего ради ты хочешь променять веселый вечер в гостях на визит к проповеднику!
Когда мы подошли к дому Сеид-Абулькасема, его сын сначала огляделся по сторонам, потом постучал в ворота условным стуком. Открыл сам проповедник и тотчас торопливо потащил нас в глубину двора.
– Прошу вас, пройдите в залу.
Отец, а за ним и я вошли в просторную комнату с пятью дверями и замерли от изумления: на тюфяке, откинувшись на подушки, восседал дядюшка Наполеон в своем дорожном костюме. В углу комнаты на полу расположился Маш-Касем.
– Вы?.. Как вы здесь оказались?.. Разве вы не поехали?
Осунувшееся лицо дядюшки Наполеона было бледнее обычного. Хриплым шепотом он сказал:
– Присаживайтесь, я сейчас все расскажу. Но я звал вас одного, зачем вы привели с собой…
– Сын Абулькасема ничего мне не объяснил, – перебил его отец. – Он только сказал, что у проповедника ко мне какое-то дело.
Дядюшка повернулся ко мне:
– Голубчик, выйди на минутку во двор. Мне нужно поговорить с твоим отцом с глазу на глаз.
Я немедленно вышел из комнаты. Во дворе Сеид-Абулькасем садился на осла, собираясь куда-то отбыть. Увидев меня, он сказал:
– Дорогой, я своего сына отослал по делам. Закрой за мной ворота, а дядюшке своему скажи, что я через полчаса вернусь.
Я закрыл за ним ворота. Жены проповедника дома не было, сына – тоже. Все складывалось как нельзя более удачно. Я притаился за одной из пяти дверей залы и прислушался. Дядюшка говорил:
– Когда я заявляю; что англичане ни на минуту не ослабляют наблюдение за мной, мои родственники утверждают, что я преувеличиваю… Но теперь-то вы поняли, что мой план отъезда в Нишапур был раскрыт? Вы обратили внимание, что индиец упомянул в разговоре о Нишапуре!
– А вы не думаете, что это стихотворение пришло ему на ум случайно?
– Перестаньте! Всем было сказано, что я еду в Кум. Никто, кроме нас с вами, не знал, что на самом деле я отправляюсь в Нишапур. А тут вдруг индиец ни с того, ни с сего в последний момент почему-то должен сказать: «В Лахоре я сейчас, но сердце – в Нишапуре»?
Маш-Касем счел нужным тоже вступить в разговор:
– Зачем мне врать?! До могилы-то… Я ведь и сам не знал, что ага в Нишапур собрались!.. Что за прохвосты эти англичаны!.. Дал бы мне бог съездить разок к гробнице святого Хасана, я бы свечку поставил, чтобы все англичаны землей накрылись! Вы и не знаете, какие чудеса святой Хасан творит… Вот как-то раз один мой земляк…
– Замолчи, Касем. Хватит! – оборвал его дядюшка. – Дай нам поговорить!.. Ну, что прикажете мне после этого делать?.. Выехав из города, я понял, что все пути мне закрыты. Вернулся по бездорожью сюда, в дом Сеид-Абулькасема. К себе домой мне идти нельзя – индиец немедленно сообщит в Лондон… Я готов вам поручиться, что он сейчас сидит с биноклем у окна и следит за всем, что происходит у меня дома. Отец перебил его:
– Позвольте вам сообщить радостную новость: в данную минуту индиец находится непосредственно в вашем доме и – уплетает аш-реште за ваше здоровье!
Дядюшка застыл, будто его хватил паралич, и голосом, словно идущим со дна – колодца, невнятно забормотал:
– Что? Что?.. Инди… индиец… в моем доме… в моем?.. Значит… мне нанесли удар ножом в спину?
Услышанная новость так ужасно подействовала на дядюшку, что его бледное лицо приобрело желтоватый оттенок, а верхняя губа и усы над ней дрожали мелкой дрожью. Изо рта его вылетали отрывистые нечленораздельные звуки.
Отец, наверно, наслаждался, наблюдая за его муками. Но внешне он сохранял все тот же участливый и обеспокоенный вид. Чуть помолчав, он все же не преминул посыпать соль на рану:
– Раз уж вы заговорили об ударе в спину… Что касается индийца, то я уверен, он тут ни при чем. У них есть тысячи способов разделаться с человеком… – и после паузы добавил: – Я абсолютно не подозреваю сардара Махарат-хана, но сегодня вечером в вашем доме меня несколько навело на размышление поведение его жены. Эта англичанка…
У дядюшки от удивления и гнева глаза чуть не вылезли из орбит. Задыхаясь, он еле выговорил:
– Так что, значит и его жена ко мне в дом пожаловала?.. Что, теперь у меня в доме английский клуб?! Я должен немедленно знать, кто их ко мне пригласил!
Отец с задумчивым и загадочным видом продолжал:
– Подозрения у меня возникли в тот момент, когда она листала ваш семейный альбом, и принялась слишком уж внимательно разглядывать ту вашу фотографию, где вы сняты во весь рост в казачьей форме. А когда кто-то из детей сказал ей, что на карточке – вы, она показала снимок своему мужу, сказала ему что-то по-английски, и они долго о чем-то между собой спорили.
Дядюшка, слушавший отца с открытым ртом и вытаращенными глазами, вдруг схватился за сердце и со стоном повалился на бок. Отец подбежал к нему:
– Ага, вам плохо?.. Маш-Касем, беги сейчас же за доктором Насером оль-Хокама!
Дядюшка резко выпрямился и изо всех оставшихся сил закричал:
– Нет! Нет!.. Сядьте! Со мной все в порядке… Доктор Насер оль-Хокама – английский агент… Его двоюродный брат работает в английской нефтяной компании!
Растирая дядюшке руки, отец приказал Маш-Касему:
– Сходи, принеси воды!
Маш-Касем торопливо побежал во двор. Я притаился в углу и подождал, пока он отнес воду в залу. Глоток воды подействовал на дядюшку ободряюще. Откинувшись на подушки и закрыв глаза, он пробормотал: Коль в зубы попался ты льву самому, Оставь все надежды, сдавайся ему!
– Уж кто, кто, а вы, ага, сдаться никак не можете! Вы, всю свою жизнь посвятивший борьбе, не имеете права отдавать себя на волю волн! Великие люди узнаются в минуту опасности!.. Лишь в испытаний страшный час Мы узнаем героев среди нас!
– Вы правы. Отступать нельзя, вернее отступать некуда. Необходимо продолжать борьбу. Но для этого я прежде всего должен остаться жив, а англичане при той ненависти, которую они ко мне питают, вряд ли дадут мне умереть своей смертью… Сегодня за чертой города мы остановились отдохнуть в одной чайхане. Люди, которые ехали в Тегеран с юга, рассказывали такие ужасы о зверствах англичан…
Давно молчавший Маш-Касем закивал головой:
– Господи, спаси и помилуй! Уже два с половиной миллиона человек порубили… Убереги господь от этих напастей Гиясабад! Гиясабадцы ведь тоже англичанам спуску не давали. Один мой земляк, например…
– Прекрати, Касем! – нетерпеливо перебил дядюшка. – Дай нам о собственных несчастьях подумать! – И, обращаясь к отцу, спросил: – Так что, по-вашему, я должен сейчас делать?
Отец задумчиво поскреб подбородок:
– Я считаю, что ваша жизнь важна для всего нашего государства. Ради блага народа вы обязаны остаться в живых. Оказавшись в подобном тупике, следует нанести врагу удар рукой его же врага. По-моему, ваше единственное спасение – союз с Германией. Вы должны искать защиты у немцев.
– У немцев?! Но их же сейчас здесь нет и в помине!
– Заблуждаетесь, ага! На первый взгляд их действительно в стране не осталось, но на самом деле в Тегеране действует их мощная тайная организация. Я считаю, что вам следует написать немцам письмо и попросить их взять вас под свое покровительство.
Дядюшка, вытянув шею, внимательно ловил каждое слово отца. Отец добавил:
– Я, кстати, знаю одного человека, через которого можно будет это письмо послать.
– Кому я должен написать?
– Лично Гитлеру.
Маш-Касем восторженно воскликнул:
– Вот здорово! Я сам хотел только что предложить то же самое. Если на свете и остался один стоящий человек, так это Гитлер!
– Так вот, напишите Гитлеру, чтобы вас несколько месяцев охраняли, пока его войска не подоспеют сюда. Потому что нет никакого сомнения, что через несколько месяцев его армия будет уже здесь.
Отец, дядюшка и Маш-Касем несколько минут говорили хором, перебивая друг друга, и я почти ничего не расслышал. Но когда Маш-Касем поднялся с места и принялся искать бумагу и ручку, я понял, что они пришли к решению. Чернильный прибор проповедника стоял на полке в этой же комнате, и, когда Маш-Касем принес его, дядюшка принялся писать под диктовку отца:
Его Сиятельному Высокопревосходительству Адольфу Гитлеру, да продлится его счастье! Великому вождю Германии! Ваш покорный слуга нижайше просит Вас принять уверения в совершеннейшем к Вам почтении и осмеливается довести до сведения нижеследующее: Ваш покорный слуга уверен, что Сиятельное Высокопревосходительство в достаточной мере осведомлены о долгой и упорной борьбе… имярек… против английских колонизаторов, но тем не менее, осмеливается ниже перечислить битвы, в которых он принимал участие… Написали?
Дядюшка усердно водил пером по бумаге.
– Дальше сами опишите битву при Казеруне, битву при Мамасени и другие ваши сражения с англичанами, а потом упомяните о сардаре Махарат-хане и его жене – англичанке, которые ведут за вами слежку. Конечно, мы не уверены, что индиец – английский шпион, но вы напишите со всей категоричностью, что абсолютно в этом убеждены.
– Как это мы не уверены? – перебил дядюшка. – Я так же уверен в том, что индиец – английский агент и ему поручено следить за мной, как и в том, что сейчас сижу в зале Сеид-Абулькасема!
– Как бы то ни было, напишите об этом германскому фюреру. В конце письма не забудьте обязательно приписать: «Хайль Гитлер!»
– А что это значит?
– Так сейчас в Германии принято. Это значит: «Да здравствует Гитлер!» И ни в коем случае не забудьте написать, что вы готовы на любое сотрудничество с Германией и просите принять срочные меры для обеспечения вашей безопасности.
Дядюшка наивно спросил:
– А если Гитлер действительно захочет спасти меня от англичан, что он, по-вашему, сделает?
– Помилуйте! Для такого человека, как он, спасти, вас – раз плюнуть!.. Завтра вечером или послезавтра по ту сторону Казвинских ворот приземлится самолет Юнкерс, вас возьмут на борт и вывезут отсюда. Такие вещи тысячи раз случались в разных странах.
Дядюшка обеспокоенно спросил:
– И куда же меня повезут?
– В Берлин. А спустя несколько месяцев вы вместе с германской армией прибудете обратно. Так что придется некоторое время поскучать без жены и детей.
– А нельзя попросить, чтобы Маш-Касема вывезли вместе со мной?
– Это тоже пара пустяков. В конце припишите несколько строчек про Маш-Касема, про то, что его жизнь тоже в опасности.
Маш-Касем кивнул головой:
– Э-э – э… Зачем мне врать?! До могилы-то… Меня англичаны тоже страсть как ненавидят! В Казерунскую кампанию сколько я ихних солдат поубивал! Как сейчас помню… Одним ударом сабли я какому-то полковнику голову снес, она к ногам его так и упала. А он хоть и без головы, все никак не унимается. А голова его как на землю упала, еще полчаса всякими словами меня поносила… Пришлось мне ей глотку тряпкой заткнуть.
Дядюшка сердито остановил его:
– Не встревай, Маш-Касем!.. А как бы поскорее доставить мое письмо Гитлеру?
– Об этом не беспокойтесь. Я знаю одного их агента. Он передаст точный текст вашего письма в Берлин по радио. Так что будьте уверены – через день – два с вами свяжутся.
– А до тех пор что мне делать?
– По-моему, вам лучше вернуться к себе домой. Конечно, ни в коем случае не выдавайте себя, с индийцем держитесь приветливо. Скажете, что в дороге автомобиль сломался, и вам пришлось вернуться.
– А вы не думаете, что…
Отец не дал ему договорить:
– Конечно, в ближайшие пять – шесть дней англичане еще не появятся в Тегеране, но вы делайте вид, будто о них и не думаете. Лучше, чтобы индиец – если он вообще их агент – сообщил им, что вы находитесь у себя дома. Тогда они не будут принимать против вас никаких мер, пока их армия не войдет в город… Ну ладно, я сейчас пойду обратно, а вы через минут пятнадцать – двадцать тоже возвращайтесь в свой дом и сделайте вид, что только что прибыли. Пока у вас есть время, перепишите начисто письмо, а потом незаметно отдайте его мне и обо всем остальном уже не беспокойтесь.
Отец дал несколько последних указаний насчет почтительного тона письма, напомнил, что дядюшка обязательно должен заявить о своей готовности сотрудничать с Германией и рассказать о происках сардара Махарат-хана и его жены, и наконец вышел из залы. Я немедленно перебежал в другой конец двора и с невинным видом усевшись на ступеньку лестницы, ведущей на крышу, притворился, что задремал.
– Подымайся, пошли. Нечего тут спать!
По дороге я спросил отца:
– А почему дядюшка не поехал в Кум?
Отец настолько ушел в обдумывание своих сложных интриг, что не расслышал, и я был вынужден повторить вопрос несколько раз.
– У него в дороге автомобиль сломался, пришлось вернуться, – раздраженно ответил он наконец.
Я искоса посмотрел на него. Казалось, он молча разговаривает о чем-то сам с собой. Я невольно возвел глаза к небу: «Господи, внуши моему отцу, чтобы он не затевал снова никаких склок!» Я понятия не имел, что собирается отец сделать с дядюшкиным письмом Гитлеру, но твердо решил, что не буду сидеть сложа руки и приму меры, чтобы предотвратить действия отца, которые могут опять привести к распрям и ссорам, а в результате пагубно отразиться и на мне.
А в дядюшкиной зале продолжалось веселое застолье. Хохот Асадолла-мирзы слышался даже в другом конце сада. Первой, кого я увидел, была заливавшаяся смехом Лейли. Я на мгновенье забыл о своих тревогах. На мой вопрос, что ее так рассмешило, она ответила:
– Ты себе и не представляешь, до чего Асадолла-мирза доводит Дустали-хана!
Дустали-хан сидел мрачный и надутый. По временам он пытался выдавить из себя улыбку, но это ему плохо удавалось. А князь, по своему обыкновению уже слегка под хмельком, рассказывал сардару Махарат-хану о какой-то пирушке и последовавших за ней ночных приключениях, в которых вместе с ним участвовал и Дустали-хан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53