Лихорадка последних приготовлений подействовала и на самых невозмутимых баронов, и противоречивые слухи о том, в каком порядке им надлежит занять места в процессии, в зависимости от ранга, уже начали будоражить умы и вызывать пререкания.
Герцог Лео де Гран де Кармелид чувствовал себя выше всех этих разногласий. Облаченный, несмотря на жару, в кольчугу и поверх нее – в стальные черные латы, украшенные гербом Кармелидов -черный лев, стоящий на задних лапах, с высунутым языком, на серебряном фоне, – он расхаживал по длинному залу, откровенно выставляя напоказ длинный меч, висевший у него на боку, несмотря на запрет Горлуа. Как старший брат королевы Игрейны, он считал делом чести устраниться от всего этого маскарада и презрительно поглядывал на баронов, разодетых в шелка, с завитыми, как у женщин, волосами, обутых в сапоги из мягкой жеребячьей кожи, которые почтительно склонялись перед ним, когда он проходил мимо.
Редко случалось, чтобы брат и сестра были до такой степени непохожи. Игрейна была блондинкой, роста скорее невысокого, тогда как Лео – огромным, словно варвар с Севера, черноволосым, и своими повадками и тяжелой поступью походил на медведя.
Как и все остальные приглашенные, он узнал о смерти короля из того же самого послания, в котором ему предписывалось явиться в Лот по приказу королевы. Он ожидал, что сестра сразу примет его, уже заготовил речь, полную нежности и участия, и был заранее готов принять регентство, которое она, конечно же, не преминет ему доверить. Но, как и все остальные, он провел ночь в замке, так ни с кем и не увидевшись, даже не удостоившись аудиенции у этого проклятого Горлуа, и теперь с некоторым трудом сохранял маску спокойного безразличия, которую выбрал для себя с самого начала.
Огромный зал мало-помалу заполнялся народом, отчего расхаживать взад-вперед герцогу становилось все труднее. Но он находил некоторое развлечение в том, чтобы наблюдать за придворными дамами в парадных одеждах, с их лукавыми взглядами и высокой грудью, еще приподнятой с помощью шелковых платков, завязанных прямо под ней, так что она едва не вываливалась из вышитого корсажа в Средние века уже была мода на высокую грудь, и тогдашние красавицы изобрели что-то вроде современных лифчиков, куда подкладывались шерстяные клубки, если природная величина груди была недостаточной
, на котором порой были боковые разрезы, позволявшие увидеть тонкую нижнюю рубашку. От ответных взглядов у него порой теплело на душе. Простые рыцари, облаченные, как и он сам, в доспехи, а не в эти дурацкие маскарадные костюмы, приветствовали его кивками головы. Старые товарищи по оружию…
С первым ударом колокола в толпе собравшихся началось движение, всколыхнувшее ее от дверей до самой глубины зала. Герцоги, графы, рыцари, буржуа, благородные дамы, оруженосцы, музыканты, толкаясь, устремились к высокой двустворчатой двери, что должна была вот-вот открыться. Сначала герцог Лео де Гран ничего не увидел – несмотря на всю свою мощь, ему пришлось изрядно поработать локтями, чтобы найти подходящее место в толпе придворных, колыхавшейся туда-сюда, как морские волны. Втайне он проклинал всю эту бессмысленную суету. Когда он, наконец, поднял глаза, ряды стражников, ощетинившиеся копьями, оттеснили толпу по обе стороны прохода, давая место герольду, одетому в двухцветный, красный с белым шелковый камзол, который ударил в пол своим резным жезлом и провозгласил:
– Ее величество королева!
Вошла Игрейна, еще более бледная, чем обычно, опираясьна руку герцога-сенешаля Горлуа де Тентажеля. На ней было длинное красное платье с золотым поясом, расшитое драгоценными камнями и золотыми и серебряными нитями, образующими узор из переплетенных роз. Шею и щеки закрывал высокий стоячийшелковый воротник, голову венчала корона, с которой ниспадала длинная вуаль. Длинную темно-синюю накидку, скрепленную драгоценной пряжкой, несли за нею два пажа, одетые в королевские цвета. На шаг позади них шел ее духовник, брат Блейз, тощийи унылый, в своей обычной грубошерстной серой рясе.
Толпа замерла, и по ней пробежал шепоток, смысл которого Игрейна неверно истолковала. Ее рука, опиравшаяся на руку Горлуа, задрожала, глаза заблестели от подступающих слез. Она смотрела прямо перед собой, в горле у нее стоял комок, сердце сдавило, словно в тисках, и она чувствовала, как на щеках выступает краска. Ей казалось, что все думают лишь о ее позоре, тогда как собравшиеся были поражены ее красотой и богатым нарядом. При жизни Пеллегуна королева была лишь тенью – из-за своей молодости рядом с ним она казалась его дочерью, скромной и незаметной. И вот она впервые предстала во всем своем великолепии. В шепоте окружающих звучало восхищение – хотя, возможно, к нему примешивались зависть и ревность. В этот момент никто даже не смотрел на Горлуа, кроме разве что Лео де Грана. Рядом с королевой он выглядел невзрачно в своем черном кафтане длиной до середины икр, единственным украшением которого был золоченый пояс. И потом, старый сенешаль так напоминал покойного короля… Красоту Игрейны, напротив, все увидели словно впервые.
Заглушая гул толпы, герольд снова ударил в пол жезлом – к большому облегчению королевы.
– Становитесь друг за другом!
И он начал выкликать имена, начиная с самых знатных – герцогов Кармелида, Оркани, Камбенета, Соргалля, Лионесса, Доммоне, – потом графов и баронов, произнося каждый слог четко и раздельно и порой наслаждаясь тревожным недоумением тех, кто еще не был назван, время от времени прерываясь, чтобы пропустить какого-нибудь сеньора, надутого спесью, и его даму, облаченную в струящиеся шелка, семенящую рядом с ним.
При произнесении каждого имени Горлуа и королева делали шаг вперед, словно в хорошо отрепетированном спектакле, а позади них постепенно выстраивалась свита, в которой можно было легко оценить ранг и заслуги каждого.
Лео де Гран смотрел на это зрелище в полной растерянности – у него было такое чувство, что никто, кроме него, не возмущается при виде руки королевы, лежавшей на руке Горлуа Ему одному казалось неподобающим, что сенешаль идет не на шаг позади королвы, а наравне с ней, выпрямившись во весь свой небольшой рост, словно аршин проглотил, и не удостаивая никого взглядом (даже его, герцога Кармелида!) – одним словом, держится как король, разве что без короны. Он взглянул на остальных пэров, ища поддержки, но все послушно выстроились в линию и, казалось, никак не реагируют на происходящее. Тогда он тоже занял свое место – один, ибо герцогиня, его жена, не сопровождала его в долгой утомительной поездке в Лот.
Кортеж тронулся в путь под несмолкающий звон колоколов. Когда участники процессии вышли на улицу, волны жара – от солнца и от раскаленных каменных плит у подножия дворца – окутали их, словно меховой плащ. Бесконечные ряды солдат, выстроившихся вдоль пути следования процессии, обливающихся потом в своих кожаных латах, с трудом сдерживали напор толпы горожан. От жары многие дамы, затянутые в слишком узкие корсажи, были близки к обмороку. Однако Горлуа шел размеренным шагом, втайне наслаждаясь приветственными криками, хотя и старался это скрыть под маской внешнего безразличия. Так они пересекли весь город до самой крепостной стены, возле которой монахи построили церковь. Позади солдат толпились зеваки из нижних кварталов и окрестных деревень – с грубыми физиономиями, по большей части пьяные, галдящие и показывающие пальцами на знатных дам или своих сеньоров, когда узнавали их.
Такое лихорадочное возбуждение по-разному действовало на участников процессии. Одни раздувались от гордости и благосклонно кивали толпе; герцог Эскан де Камбенет, которого сопровождал оруженосец, везший окованный железными полосами деревянный сундук, доставал оттуда пригоршни монет и швырял их в толпу, забавляясь при виде потасовок, возникавших из-за каждой монеты; другие, напротив, были испуганы, но напускали на себя равнодушие; а рыцари-наемники рыцари, поступавшие на службу к знатным сеньорам за денежную плату
и простые оруженосцы, ехавшие уже не такими плотными рядами в самом хвосте процессии, часто наклонялись в толпу, чтобы подхватить протянутый мех с вином или сорвать поцелуй какой-нибудь красотки.
Наконец колокола смолкли – в тот самый миг, когда кортеж подошел к церковной паперти. Хор монахов, выстроившихся на верхних ступеньках, запел сильными переливчатыми голосами. Они стояли плотной темной стеной, выделяясь на фоне остальных – церковных служек и послушников, собравшихся вокруг епископа Бедвина и его приближенных из высшего духовенства. Контраст был весьма заметен: с одной стороны, высокие духовные чины, иногда в сопровождении своих жен или слуг, и роскошное облачение епископа Бедвина – высокая митра и расшитая золотом епитрахиль, а также воздетый им в воздух огромный крест, сияющий драгоценными камнями, с другой – грубое монашеское облачение братьев, почти одинаковых в своих серых рясах и со своими странными тонзурами, выбритыми от уха до уха и оставлявшими лишь короткий венчик волос надо лбом Тонзура монахов кельтской церкви, подверженной влиянию различных обрядов друидизма, отличалась от той, что была принята в романской церкви и встречается в наши дни
.
Чуть позади, смешавшись с группой монахов своего монастыря, стоял аббат Илльтуд де Бреннок с опущенной головой, погруженный в молитвы.
Словно волна, набегающая на берег, толпа преклонила колени и осенила себя крестом, и это медленное движение распространилось по всей площади, достигнув самого Горлуа. Игрейна опустилась на колени одной из первых, а он остался стоять, ошеломленно хватая воздух и не решаясь последовать ее примеру. Он посмотрел на епископа, сверкающего всем своим золотом и драгоценностями в лучах солнца, и увидел, что тот единственный остался стоять – но, возможно, в этом заключалась некая свойственная его сану привилегия. Несмотря на расстояние, которое пока еще разделяло их, Горлуа показалось, что Бедвин с настойчивостью смотрит на него, и он неохотно, с презрительной гримасой преклонил колени.
Монашеский антифон смолк, и воцарилась полнейшая тишина. Затем шум в толпе стал понемногу нарастать и усилился до такой степени, что вновь запевший хор не смог полностью заглушить его. Под этот общий аккомпанемент Горлуа и Игрейна приблизились к епископу Бедвину. Согласно обычаю, они остановились на верхних ступеньках церкви, чтобы обручение совершилось на глазах у всех, и никто потом не смог его отрицать.
Шум в толпе нарастал, заглушая слова священного обряда, произносимые епископом, но Лео де Гран и другие знатные вельможи Логра отчетливо слышали обеты, даваемые новобрачными:
– Возлюбленная моя, – произнес Горлуа, снимая кольцо с пальца, чтобы надеть его на палец Игрейны, – пусть это золотое кольцо скрепит нашу любовь священными узами брака в оригинале текст на старофранцузском
.
Игрейна повторила то же самое, но голос ее звучал так тихо, что слов никто не расслышал. Она украдкой бросила взгляд на брата, но тут же отвела глаза. Лео де Гран де Кармелид, казалось, превратился в соляной столб от представшего ему зрелища. Герцог Белинант де Соргалль толкнул его локтем, чтобы вывести из оцепенения.
– Я и не знал, что мы должны будем присутствовать при обручении, – прошептал он. – Горлуа быстро смекнул, что к чему!
Лео де Гран был человеком, привычным к сражениям, и мог быстро разгадывать замыслы врагов лишь на поле битвы. Сейчас ему казалось, что он просто третьеразрядный актер в каком-то мрачном фарсе – настолько нелепо складывались события с момента его приезда в Лот. Он думал, что его позвали, чтобы он принял на себя власть в королевстве, но никто не обращал на него внимания. Горлуа за целый день не сказал ему ни слова – как, впрочем, и королева, его сестра,– и вот теперь они обвенчались на глазах у всей собравшейся знати! Так, значит, он нацелился на трон, этот старый лицемер, этот кривой урод, весь исполосованный шрамами, который по возрасту годился королеве в отцы! На его трон!
Когда до него внезапно дошел смысл слов герцога Соргалля, он повернулся к нему с таким разъяренным видом, что Белинант и его жена Хеллед одновременно попятились. Лео де Гран с трудом сдержал уже готовое вырваться ругательство и попытался изобразить на лице любезность, вопреки охватившей его ярости. Герцог Белинант, судя по всему, тоже был поражен происходящим; возможно, удастся найти в нем союзника, когда придет время…
– Простите меня, – с трудом произнес он наконец, – Мне тоже было неизвестно об этом балагане.
Тем временем коленопреклоненная королевская чета принимала благословение епископа.
– Герцог Горлуа, клянешься ли ты взять в жены Игрейну, если святая Церковь даст на то соизволение?
– Клянусь, – отвечал Горлуа.
Затем Бедвин задал тот же вопрос королеве – и снова ответ Игрейны был едва слышен. Епископ, однако, удовлетворился им и осенил новобрачных крестным знамением.
– Благословляю вас во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Ego alterutrum despondeo in nomine Patri, Filii et Spiritus S'ancti, amen.
Брат Игрейны злобно взглянул на них и пробормотал проклятие. Потом снова повернулся к Белинанту де Соргаллю.
– Это просто помолвка, – сказал он так громко, что его услышали даже те, кто стоял далеко впереди, – даже сам Горлуа покосился на него.
Лео де Гран заметил это и заговорил чуть тише:
– Остается сорок дней, пока еще можно передумать, – сказал он. – А за сорок дней много чего может случиться.
Он попытался изобразить заговорщическую улыбку, но Белинант не обратил на нее никакого внимания он неотрывно следил за церемонией, разворачивавшейся на верхних ступеньках церкви. Против всякого ожидания, Бедвин еще не закончил с нареченными. В толпе возникло движение – все хотели подойти под благословение епископа, а потом войти в церковь и послушать мессу, но это волнение моментально улеглось при появлении большой группы пажей, нагруженных гирляндами белых цветов, которые, словно почетный эскорт, встали вокруг королевы и сенешаля.
Дальнейшее Лео де Гран, как и большинство собравшихся, запомнил смутно. Двое из двенадцати рыцарей, входивших в королевскую свиту, отделились от остальных и встали позади новобрачных, заслонив их сверкающей массой своего вооружения – так что, хотя церемония продолжала сохранять видимость публичной, остальные почти ничего не видели. Когда королева поднялась, на голове у нее вместо короны был венок из белых цветов. Рыцари, бывшие свидетелями, отошли и, как того требовал обычай, с силой ударили друг друга по плечу – чтобы накрепко сохранить воспоминание о свершившемся. Только тогда епископ Бедвин укрыл новобрачных широким белым венчальным покровом – и только тогда многие, наконец, поняли, что происходит. Остальным достаточно было увидеть удрученное лицо аббата Илльтуда и волнение собравшихся вокруг него монахов, чтобы догадаться о неожиданном обороте, который приняла церемония.
Горлуа и Игрейна уже поднялись со ступенек паперти и вошли в прохладную тень церкви в сопровождении рыцарского эскорта, когда новый хор – на сей раз детский – затянул «Те Deum». Среди остальных возникло легкое замешательство, но простой жест одного из священников, приглашающий участников процессии также войти внутрь, подействовал на них словно удар кнута. От той степенной важности, с которой они двигались через весь город, не осталось и следа: кортеж хлынул в растворенные двери, отчего на паперти возникли давка и суматоха. Войдя в неф, каждый стремился пробраться как можно дальше вперед, расталкивая остальных, невзирая на ранги, столь тщательно установленные в начале церемонии,– так что многие знатные гости оказались оттесненными в боковой придел, а то и обратно на паперть. Что случилось и с Лео де Граном. Герцог Кармелид застыл на месте, задыхаясь от возмущения и гнева при виде этой свадьбы, устроенной вопреки всем обычаям, благодаря которой, однако, герцог Горлуа стал регентом королевства. Его собственные мечты развеялись в прах, но, однако, было еще рано хоронить последнюю надежду. Больше всего его задевало то, что Игрейна решилась повторно выйти замуж, даже не посоветовавшись с ним – старшим братом, главой семьи после смерти родителей! Он продолжал стоять возле церкви, кипя от гнева под жарким полуденным солнцем, пока паперть не опустела. Солдаты, раньше стоявшие вдоль пути следования кортежа, теперь собрались вокруг церкви, предоставив горожанам толпиться на улицах и обсуждать события, о которых каждый толковал на свой лад, судя по тому, что увидел сам или услышал от других. И среди всего этого шума и толчеи Кармелид остался один среди солдат, одетых в белые туники с красным крестом, которые не давали простому люду приблизиться к церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Герцог Лео де Гран де Кармелид чувствовал себя выше всех этих разногласий. Облаченный, несмотря на жару, в кольчугу и поверх нее – в стальные черные латы, украшенные гербом Кармелидов -черный лев, стоящий на задних лапах, с высунутым языком, на серебряном фоне, – он расхаживал по длинному залу, откровенно выставляя напоказ длинный меч, висевший у него на боку, несмотря на запрет Горлуа. Как старший брат королевы Игрейны, он считал делом чести устраниться от всего этого маскарада и презрительно поглядывал на баронов, разодетых в шелка, с завитыми, как у женщин, волосами, обутых в сапоги из мягкой жеребячьей кожи, которые почтительно склонялись перед ним, когда он проходил мимо.
Редко случалось, чтобы брат и сестра были до такой степени непохожи. Игрейна была блондинкой, роста скорее невысокого, тогда как Лео – огромным, словно варвар с Севера, черноволосым, и своими повадками и тяжелой поступью походил на медведя.
Как и все остальные приглашенные, он узнал о смерти короля из того же самого послания, в котором ему предписывалось явиться в Лот по приказу королевы. Он ожидал, что сестра сразу примет его, уже заготовил речь, полную нежности и участия, и был заранее готов принять регентство, которое она, конечно же, не преминет ему доверить. Но, как и все остальные, он провел ночь в замке, так ни с кем и не увидевшись, даже не удостоившись аудиенции у этого проклятого Горлуа, и теперь с некоторым трудом сохранял маску спокойного безразличия, которую выбрал для себя с самого начала.
Огромный зал мало-помалу заполнялся народом, отчего расхаживать взад-вперед герцогу становилось все труднее. Но он находил некоторое развлечение в том, чтобы наблюдать за придворными дамами в парадных одеждах, с их лукавыми взглядами и высокой грудью, еще приподнятой с помощью шелковых платков, завязанных прямо под ней, так что она едва не вываливалась из вышитого корсажа в Средние века уже была мода на высокую грудь, и тогдашние красавицы изобрели что-то вроде современных лифчиков, куда подкладывались шерстяные клубки, если природная величина груди была недостаточной
, на котором порой были боковые разрезы, позволявшие увидеть тонкую нижнюю рубашку. От ответных взглядов у него порой теплело на душе. Простые рыцари, облаченные, как и он сам, в доспехи, а не в эти дурацкие маскарадные костюмы, приветствовали его кивками головы. Старые товарищи по оружию…
С первым ударом колокола в толпе собравшихся началось движение, всколыхнувшее ее от дверей до самой глубины зала. Герцоги, графы, рыцари, буржуа, благородные дамы, оруженосцы, музыканты, толкаясь, устремились к высокой двустворчатой двери, что должна была вот-вот открыться. Сначала герцог Лео де Гран ничего не увидел – несмотря на всю свою мощь, ему пришлось изрядно поработать локтями, чтобы найти подходящее место в толпе придворных, колыхавшейся туда-сюда, как морские волны. Втайне он проклинал всю эту бессмысленную суету. Когда он, наконец, поднял глаза, ряды стражников, ощетинившиеся копьями, оттеснили толпу по обе стороны прохода, давая место герольду, одетому в двухцветный, красный с белым шелковый камзол, который ударил в пол своим резным жезлом и провозгласил:
– Ее величество королева!
Вошла Игрейна, еще более бледная, чем обычно, опираясьна руку герцога-сенешаля Горлуа де Тентажеля. На ней было длинное красное платье с золотым поясом, расшитое драгоценными камнями и золотыми и серебряными нитями, образующими узор из переплетенных роз. Шею и щеки закрывал высокий стоячийшелковый воротник, голову венчала корона, с которой ниспадала длинная вуаль. Длинную темно-синюю накидку, скрепленную драгоценной пряжкой, несли за нею два пажа, одетые в королевские цвета. На шаг позади них шел ее духовник, брат Блейз, тощийи унылый, в своей обычной грубошерстной серой рясе.
Толпа замерла, и по ней пробежал шепоток, смысл которого Игрейна неверно истолковала. Ее рука, опиравшаяся на руку Горлуа, задрожала, глаза заблестели от подступающих слез. Она смотрела прямо перед собой, в горле у нее стоял комок, сердце сдавило, словно в тисках, и она чувствовала, как на щеках выступает краска. Ей казалось, что все думают лишь о ее позоре, тогда как собравшиеся были поражены ее красотой и богатым нарядом. При жизни Пеллегуна королева была лишь тенью – из-за своей молодости рядом с ним она казалась его дочерью, скромной и незаметной. И вот она впервые предстала во всем своем великолепии. В шепоте окружающих звучало восхищение – хотя, возможно, к нему примешивались зависть и ревность. В этот момент никто даже не смотрел на Горлуа, кроме разве что Лео де Грана. Рядом с королевой он выглядел невзрачно в своем черном кафтане длиной до середины икр, единственным украшением которого был золоченый пояс. И потом, старый сенешаль так напоминал покойного короля… Красоту Игрейны, напротив, все увидели словно впервые.
Заглушая гул толпы, герольд снова ударил в пол жезлом – к большому облегчению королевы.
– Становитесь друг за другом!
И он начал выкликать имена, начиная с самых знатных – герцогов Кармелида, Оркани, Камбенета, Соргалля, Лионесса, Доммоне, – потом графов и баронов, произнося каждый слог четко и раздельно и порой наслаждаясь тревожным недоумением тех, кто еще не был назван, время от времени прерываясь, чтобы пропустить какого-нибудь сеньора, надутого спесью, и его даму, облаченную в струящиеся шелка, семенящую рядом с ним.
При произнесении каждого имени Горлуа и королева делали шаг вперед, словно в хорошо отрепетированном спектакле, а позади них постепенно выстраивалась свита, в которой можно было легко оценить ранг и заслуги каждого.
Лео де Гран смотрел на это зрелище в полной растерянности – у него было такое чувство, что никто, кроме него, не возмущается при виде руки королевы, лежавшей на руке Горлуа Ему одному казалось неподобающим, что сенешаль идет не на шаг позади королвы, а наравне с ней, выпрямившись во весь свой небольшой рост, словно аршин проглотил, и не удостаивая никого взглядом (даже его, герцога Кармелида!) – одним словом, держится как король, разве что без короны. Он взглянул на остальных пэров, ища поддержки, но все послушно выстроились в линию и, казалось, никак не реагируют на происходящее. Тогда он тоже занял свое место – один, ибо герцогиня, его жена, не сопровождала его в долгой утомительной поездке в Лот.
Кортеж тронулся в путь под несмолкающий звон колоколов. Когда участники процессии вышли на улицу, волны жара – от солнца и от раскаленных каменных плит у подножия дворца – окутали их, словно меховой плащ. Бесконечные ряды солдат, выстроившихся вдоль пути следования процессии, обливающихся потом в своих кожаных латах, с трудом сдерживали напор толпы горожан. От жары многие дамы, затянутые в слишком узкие корсажи, были близки к обмороку. Однако Горлуа шел размеренным шагом, втайне наслаждаясь приветственными криками, хотя и старался это скрыть под маской внешнего безразличия. Так они пересекли весь город до самой крепостной стены, возле которой монахи построили церковь. Позади солдат толпились зеваки из нижних кварталов и окрестных деревень – с грубыми физиономиями, по большей части пьяные, галдящие и показывающие пальцами на знатных дам или своих сеньоров, когда узнавали их.
Такое лихорадочное возбуждение по-разному действовало на участников процессии. Одни раздувались от гордости и благосклонно кивали толпе; герцог Эскан де Камбенет, которого сопровождал оруженосец, везший окованный железными полосами деревянный сундук, доставал оттуда пригоршни монет и швырял их в толпу, забавляясь при виде потасовок, возникавших из-за каждой монеты; другие, напротив, были испуганы, но напускали на себя равнодушие; а рыцари-наемники рыцари, поступавшие на службу к знатным сеньорам за денежную плату
и простые оруженосцы, ехавшие уже не такими плотными рядами в самом хвосте процессии, часто наклонялись в толпу, чтобы подхватить протянутый мех с вином или сорвать поцелуй какой-нибудь красотки.
Наконец колокола смолкли – в тот самый миг, когда кортеж подошел к церковной паперти. Хор монахов, выстроившихся на верхних ступеньках, запел сильными переливчатыми голосами. Они стояли плотной темной стеной, выделяясь на фоне остальных – церковных служек и послушников, собравшихся вокруг епископа Бедвина и его приближенных из высшего духовенства. Контраст был весьма заметен: с одной стороны, высокие духовные чины, иногда в сопровождении своих жен или слуг, и роскошное облачение епископа Бедвина – высокая митра и расшитая золотом епитрахиль, а также воздетый им в воздух огромный крест, сияющий драгоценными камнями, с другой – грубое монашеское облачение братьев, почти одинаковых в своих серых рясах и со своими странными тонзурами, выбритыми от уха до уха и оставлявшими лишь короткий венчик волос надо лбом Тонзура монахов кельтской церкви, подверженной влиянию различных обрядов друидизма, отличалась от той, что была принята в романской церкви и встречается в наши дни
.
Чуть позади, смешавшись с группой монахов своего монастыря, стоял аббат Илльтуд де Бреннок с опущенной головой, погруженный в молитвы.
Словно волна, набегающая на берег, толпа преклонила колени и осенила себя крестом, и это медленное движение распространилось по всей площади, достигнув самого Горлуа. Игрейна опустилась на колени одной из первых, а он остался стоять, ошеломленно хватая воздух и не решаясь последовать ее примеру. Он посмотрел на епископа, сверкающего всем своим золотом и драгоценностями в лучах солнца, и увидел, что тот единственный остался стоять – но, возможно, в этом заключалась некая свойственная его сану привилегия. Несмотря на расстояние, которое пока еще разделяло их, Горлуа показалось, что Бедвин с настойчивостью смотрит на него, и он неохотно, с презрительной гримасой преклонил колени.
Монашеский антифон смолк, и воцарилась полнейшая тишина. Затем шум в толпе стал понемногу нарастать и усилился до такой степени, что вновь запевший хор не смог полностью заглушить его. Под этот общий аккомпанемент Горлуа и Игрейна приблизились к епископу Бедвину. Согласно обычаю, они остановились на верхних ступеньках церкви, чтобы обручение совершилось на глазах у всех, и никто потом не смог его отрицать.
Шум в толпе нарастал, заглушая слова священного обряда, произносимые епископом, но Лео де Гран и другие знатные вельможи Логра отчетливо слышали обеты, даваемые новобрачными:
– Возлюбленная моя, – произнес Горлуа, снимая кольцо с пальца, чтобы надеть его на палец Игрейны, – пусть это золотое кольцо скрепит нашу любовь священными узами брака в оригинале текст на старофранцузском
.
Игрейна повторила то же самое, но голос ее звучал так тихо, что слов никто не расслышал. Она украдкой бросила взгляд на брата, но тут же отвела глаза. Лео де Гран де Кармелид, казалось, превратился в соляной столб от представшего ему зрелища. Герцог Белинант де Соргалль толкнул его локтем, чтобы вывести из оцепенения.
– Я и не знал, что мы должны будем присутствовать при обручении, – прошептал он. – Горлуа быстро смекнул, что к чему!
Лео де Гран был человеком, привычным к сражениям, и мог быстро разгадывать замыслы врагов лишь на поле битвы. Сейчас ему казалось, что он просто третьеразрядный актер в каком-то мрачном фарсе – настолько нелепо складывались события с момента его приезда в Лот. Он думал, что его позвали, чтобы он принял на себя власть в королевстве, но никто не обращал на него внимания. Горлуа за целый день не сказал ему ни слова – как, впрочем, и королева, его сестра,– и вот теперь они обвенчались на глазах у всей собравшейся знати! Так, значит, он нацелился на трон, этот старый лицемер, этот кривой урод, весь исполосованный шрамами, который по возрасту годился королеве в отцы! На его трон!
Когда до него внезапно дошел смысл слов герцога Соргалля, он повернулся к нему с таким разъяренным видом, что Белинант и его жена Хеллед одновременно попятились. Лео де Гран с трудом сдержал уже готовое вырваться ругательство и попытался изобразить на лице любезность, вопреки охватившей его ярости. Герцог Белинант, судя по всему, тоже был поражен происходящим; возможно, удастся найти в нем союзника, когда придет время…
– Простите меня, – с трудом произнес он наконец, – Мне тоже было неизвестно об этом балагане.
Тем временем коленопреклоненная королевская чета принимала благословение епископа.
– Герцог Горлуа, клянешься ли ты взять в жены Игрейну, если святая Церковь даст на то соизволение?
– Клянусь, – отвечал Горлуа.
Затем Бедвин задал тот же вопрос королеве – и снова ответ Игрейны был едва слышен. Епископ, однако, удовлетворился им и осенил новобрачных крестным знамением.
– Благословляю вас во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Ego alterutrum despondeo in nomine Patri, Filii et Spiritus S'ancti, amen.
Брат Игрейны злобно взглянул на них и пробормотал проклятие. Потом снова повернулся к Белинанту де Соргаллю.
– Это просто помолвка, – сказал он так громко, что его услышали даже те, кто стоял далеко впереди, – даже сам Горлуа покосился на него.
Лео де Гран заметил это и заговорил чуть тише:
– Остается сорок дней, пока еще можно передумать, – сказал он. – А за сорок дней много чего может случиться.
Он попытался изобразить заговорщическую улыбку, но Белинант не обратил на нее никакого внимания он неотрывно следил за церемонией, разворачивавшейся на верхних ступеньках церкви. Против всякого ожидания, Бедвин еще не закончил с нареченными. В толпе возникло движение – все хотели подойти под благословение епископа, а потом войти в церковь и послушать мессу, но это волнение моментально улеглось при появлении большой группы пажей, нагруженных гирляндами белых цветов, которые, словно почетный эскорт, встали вокруг королевы и сенешаля.
Дальнейшее Лео де Гран, как и большинство собравшихся, запомнил смутно. Двое из двенадцати рыцарей, входивших в королевскую свиту, отделились от остальных и встали позади новобрачных, заслонив их сверкающей массой своего вооружения – так что, хотя церемония продолжала сохранять видимость публичной, остальные почти ничего не видели. Когда королева поднялась, на голове у нее вместо короны был венок из белых цветов. Рыцари, бывшие свидетелями, отошли и, как того требовал обычай, с силой ударили друг друга по плечу – чтобы накрепко сохранить воспоминание о свершившемся. Только тогда епископ Бедвин укрыл новобрачных широким белым венчальным покровом – и только тогда многие, наконец, поняли, что происходит. Остальным достаточно было увидеть удрученное лицо аббата Илльтуда и волнение собравшихся вокруг него монахов, чтобы догадаться о неожиданном обороте, который приняла церемония.
Горлуа и Игрейна уже поднялись со ступенек паперти и вошли в прохладную тень церкви в сопровождении рыцарского эскорта, когда новый хор – на сей раз детский – затянул «Те Deum». Среди остальных возникло легкое замешательство, но простой жест одного из священников, приглашающий участников процессии также войти внутрь, подействовал на них словно удар кнута. От той степенной важности, с которой они двигались через весь город, не осталось и следа: кортеж хлынул в растворенные двери, отчего на паперти возникли давка и суматоха. Войдя в неф, каждый стремился пробраться как можно дальше вперед, расталкивая остальных, невзирая на ранги, столь тщательно установленные в начале церемонии,– так что многие знатные гости оказались оттесненными в боковой придел, а то и обратно на паперть. Что случилось и с Лео де Граном. Герцог Кармелид застыл на месте, задыхаясь от возмущения и гнева при виде этой свадьбы, устроенной вопреки всем обычаям, благодаря которой, однако, герцог Горлуа стал регентом королевства. Его собственные мечты развеялись в прах, но, однако, было еще рано хоронить последнюю надежду. Больше всего его задевало то, что Игрейна решилась повторно выйти замуж, даже не посоветовавшись с ним – старшим братом, главой семьи после смерти родителей! Он продолжал стоять возле церкви, кипя от гнева под жарким полуденным солнцем, пока паперть не опустела. Солдаты, раньше стоявшие вдоль пути следования кортежа, теперь собрались вокруг церкви, предоставив горожанам толпиться на улицах и обсуждать события, о которых каждый толковал на свой лад, судя по тому, что увидел сам или услышал от других. И среди всего этого шума и толчеи Кармелид остался один среди солдат, одетых в белые туники с красным крестом, которые не давали простому люду приблизиться к церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24