Увидев вошедших, он поднял глаза, но так и остался сидеть. Плечи его были обернуты простыней. Должно быть, решил отец Игнасио, Мэри забрала рубашку, чтобы зашить.
— Лорд Аттертон хотел поговорить с вами, друг мой.
— Разумеется, — тот кивнул. Глаза его были прозрачны и безмятежны.
— Это касается затерянного города. Экспедиция забрела сюда в поисках… — отец Игнасио пожал плечами и отступил, предоставив лорду Аттертону инициативу.
Арчи удивленно приподнял брови.
— В любой конторе на побережье уверены, что здесь, в лесах, полно сокровищ и затерянных городов. Но это просто сказки, которые клерки рассказывают друг другу. Красивые сказки.
— Но вы же куда-то шли!
Молодой человек нахмурился, опустил глаза и стал вертеть в руках ложку. Он пробормотал:
— Я шел не куда, а откуда.
— Понимаю, — настаивал лорд Аттертон, — но…
И смолк. Отец Игасио в ужасе смотрел, как под простыней, укрывающей плечи и грудь юноши, что-то забилось, точно пойманная птица.
— Город есть, белый человек…
Голос был пронзительный и высокий, и путешественник непроизвольно отшатнулся.
— Много хижин, больших хижин… вы ведь это называете городом? Мертвых хижин! Там где озеро, и арки над водой, и скалы, и подземные гроты, и громадные каменные люди… Все застыло, все ждет… мертвое. Пустое.
— Да, — кивал лорд Аттертон, — да.
— Ты лжешь, отродье нечистого, — сказал отец Игнасио.
— Хочешь увидеть его, пришелец? Пойдем. Пойдем туда, и я покажу тебе…
— Нет! — молодой человек встал, стягивая руками простыню на груди, — нет! Я никуда не пойду. Я еще слаб! Видишь? Видишь?
Он, продолжая одной рукой стягивать у горла простыню, вытянул другую вперед. Рука так и ходила, пальцы тряслись.
Путешественник нерешительно оглянулся на отца Игнасио. Тот молчал.
— Э… — лорд Аттертон сделал робкий шаг вперед, — так где?
Молчание.
Юноша вновь опустился на табуретку.
— С ними… с ней… нет, — пробормотал он.
— Пойдемте, друг мой, — вздохнул отец Игнасио, — ни к чему его больше тревожить.
Молодой человек сидел неподвижно, голова его поникла, казалось, он впал в транс.
Ричард Аттертон топтался у выхода, потом осторожно отодвинул полог — насекомые на нем вновь зашевелились, царапая ткань крохотными лапками. Вокруг стоял удушливый запах гниющих плодов, плесени, сырой земли…
— По крайней мере, я теперь знаю, — сказал лорд Аттертон. — Я не ошибся. Город существует.
Несколько белых бабочек, оторвавшись от полога, кружили около его лица.

* * *
Он ворочался на жесткой койке. Постель была сырой, воздух — неподвижным и горячим.
Грех думать так, но лучше бы он согласился уйти с ними, этот несчастный.
Мерзкая тварь их нарочно дразнит! Почему так путается в голове? Эта все лихорадка, да еще эта духота… Совершенно нечем дышать…
Нечем дышать?
Его подбросило на койке.
Под потолком лениво вращались белесые клубы дыма.
Он торопливо оделся и выбежал наружу. Часовня пылала, и госпитальный барак — тоже, огненные змейки ползли по бревнам, шипели и рассыпались искрами.
Остальные уже были здесь; они стояли, озираясь. Отец Игнасио сморгнул слезы; три колеблющихся в жарком мареве фигуры…
— Мэри! — крикнул он и закашлялся, — Мэри…
— Она там, — сказала тьма за его спиной.
Старик сидел на корточках под дождем, дождь блестел на его плечах, на коленях…
Госпиталь горел, словно его стены были из соломы. Но ведь дерево так пропиталось водой… Лампа? Кто-то опрокинул лампу? Вспыхнули запасы пальмового масла, которым он заправлял лампады? Спирта, которым он обрабатывал раны?
Из-под крыши вырвался сноп искр, одна из балок переломилась пополам и провалилась внутрь.
— Мэри! — он воздел кулаки в бессильном отчаянии.
Она бросилась туда, к нему. Спасти? Найти у него защиту? Умереть вместе с ним?
— Отойдите, святой отец!
Ричард Аттертон решительным движением обмакнул куртку в бочонок с дождевой водой, набросил на голову наподобие накидки и ринулся в пламя.
Белая стройная женщина с развившимися волосами рванулась следом, он удержал ее за локоть.
Она попыталась вырваться с неожиданной силой, потом обмякла, и теперь стояла рядом, шепча что-то и кусая костяшки пальцев.
— Он выберется, сударыня. — Томпсон аккуратно сворачивал тюк с пожитками, карабин у него за плечами блестел вороненым стволом.
Огненный крест вспыхнул на черном небе над часовней, потом погас.
— Вот они, боже мой, боже мой! — всхлипнула Элейна.
Она бежала навстречу, оступаясь и оскальзываясь в грязи.
— Ричард! Господи, я уж подумала…
— Все в порядке дорогая. — Лорд Аттертон поддерживал молодого человека под руку. — Как вы себя чувствуете, Арчи?
— Я… не беспокойтесь. Я могу идти.
Мэри тоже стояла рядом, жадно хватая ртом воздух; рука Арчи закинута вокруг ее шеи, она, видно, пыталась в дыму дотащить его до выхода, когда на них наткнулся Аттертон. Никто не обратил внимания, когда она отошла и встала, прислонившись к дереву.
Отец Игнасио подошел к девушке и опустил руку ей на плечо. Ее белая косынка была черной.
— Как ты себя чувствуешь, милая?
Она поглядела на него отсутствующим взглядом, потом всхлипнула. На лице ее лежали отсветы пламени. Когда она провела рукой по лицу, стирая пепел, он увидел, что вместе с пеплом, с лица ушли брови. Ресницы порыжели и съежились.
— Почему так? — всхлипнула она, — почему?
— Не знаю, — он вздохнул. — Возможно какое-то животное… Возможно, туземцы. Стрелы, обернутые горящей соломой, что-то в этом роде.
И тут же понял — она не об этом. Она из тех, кого не любят, подумал он. Никто. Никогда. Что бы они ни делали, как бы ни старались… Их просто не замечают, а если и замечают, пожимают плечами и отворачиваются. Бедняжка… Это не поправишь, это от рождения. Судьба.
— Ты молодец, — сказал он, — ты спасла ему жизнь. Отважная девушка.
Она вновь прерывисто всхлипнула.
Он покачал головой. От миссии почти ничего не осталось; И все же нас не ограбили, подумал он, не убили — бывало и такое. Он крепче сжал плечо девушки.
— Пойдем, моя дорогая, — сказал он, — пойдем, тебе надо умыться.

* * *
— Похоже, — сказал Ричард Аттертон, — наши споры разрешились сами собой. Теперь нам ничего не остается, как двигаться вперед.
Они сидели на наскоро постеленном помосте, под наспех собранным навесом из пальмовых листьев. Здесь же громоздились скудные пожитки — все, что удалось спасти в развалинах, где грязь мешалась с пеплом.
— Вперед? — отец Игнасио покачал головой, — нет… делайте, что хотите, но мы с Мэри возвращаемся.
Он невольно перевел взгляд на обгоревшую часовню — вернее, на то, что от нее осталось; стена, чернеющая на фоне леса.
— Помилуйте, святой отец! У вас нет ни пищи, ни снаряжения, ни оружия! У меня есть револьвер, с которым я никогда не расстаюсь, а у Томпсона — карабин. Но это мы берем с собой. А если на вас нападет хищник? Зверь или человек? Вы хотите обречь ее, — он кивнул в сторону Мэри, — на гибель? Эту милую девушку?
А ведь он вовсе не считает сестру Мэри милой девушкой, — подумал отец Игнасио, — он считает ее пустым местом. Никем. Но на меня это, конечно, должно подействовать.
— Нам нельзя разделяться, святой отец! Это опасно. Подумайте, вы ведь, — он безжалостно поглядел на отца Игнасио холодными серыми глазами, — старик. Да еще больны лихорадкой, так ведь? Что будет с ней, если вы сляжете где-нибудь в лесу — в жару, в бреду? Кстати, а ты как себя чувствуешь, дорогая?
— Все в порядке, Ричард, — леди Аттертон улыбнулась в ответ бледными губами, — здесь просто немножко сыро, вот и все.
— Надо развести костер, — сказал Томпсон и встал.
— Я помогу, — молодой человек в свою очередь, торопливо поднялся. Он был в рубахе — Мэри зашила ее у ворота грубыми неловкими стежками, но по-прежнему кутался в побуревшее, в разводах сажи, одеяло.
Он встал, и направился к пожарищу, где еще дымились и шипели уголья.
— Услужливый молодой человек, — заметил Ричард Аттертон, — Несмотря на… то, что прилагается к нему в дополнение, он кажется вполне достойным спутником.
— Он пойдет с нами, — сказал отец Игнасио.
— Нет, друг мой, я просто не могу отпустить вас. Ни его. Ни вас.
— Послушайте, — отец Игнасио наклонился вперед, умоляюще стиснув ладони, — вернемся назад. Помогите нам. Мне, сестре Мэри. Во имя… — он сглотнул, и продолжал уже тверже, — во имя Господа помогите. Кому вы поверили? Демону? Твари? И готовы пойти по ее слову, и повести на гибель свою жену? Никакого города нет, — иначе я бы слышал о нем.
— Но я уже слышал об этом озере. О нем рассказывал Ловетт. Он добрался до него, и вернулся, правда, все думали, что он повредился в уме, он рассказывал такие странные вещи… И знаете, отец Игнасио, это не так уж далеко отсюда. Несколько переходов. Всего несколько переходов. А потом я доставлю вас в город — как хрустальную вазу, со всеми возможными удобствами.
Он лихорадочно потер руки.
— Нас будет шестеро, — сказал он, — шестеро. И мы пойдем медленно и будем помогать друг другу. Разве это не то, что должны делать люди, отец Игнасио?
— В принципе да, — шепотом сказал священник, — в принципе да.

* * *
Он рылся на пепелище, пытаясь найти хоть что-то… Но статуя Распятого была деревянной, покров рассыпался в прах, а серебряная чаша оплавилась. В конце концов он нашел требник — сафьяновый переплет сморщился и обгорел по краям, листы по углам изъедены пламенем… Вдобавок, он был слипшимся, сырым от дождя.
Старый Мигель сидел поблизости на новенькой циновке — видно сплел ее только что из травы и листьев. Вода стекала у него по голове и по плечам.
Отец Игнасио подошел и присел рядом, на обгоревшую балку. Ноги болели. В спине копошился огненный скорпион.
— Эта тварь все врала, верно ведь? — спросил он, — про город. Никакого города нет?
— Город есть, — сказал старик, — но он не для людей.
— А для кого?
Старик молча пожал плечами.
— Как же быть?
Старик поглядел на него и отец Игнасио в ужасе увидел, что глаза у него белые с опаловым молочным отливом.
— Завтра за мной придут, — сказал он.
— Кто?
— Те, кому я служу. Я думал, твой бог сильнее. Но он ушел. Хочешь посмотреть на них, глупый раб слабого бога?
— Нет, — сказал отец Игнасио.
— Твоя Мэри все равно умрет. У нее печать смерти на лице.
— Тогда я буду рядом, чтобы причастить ее и отпустить в дальнюю дорогу, — сказал отец Игнасио, — в чудесную дальнюю дорогу, где только свет, и золото, и лазурь…
— Она не пойдет туда. Она пойдет другой дорогой — а там мрак… огонь и мрак…
— Нет! У каждой души есть надежда на спасение, старик! До последнего мига, до последнего дыхания.
— Ты хороший человек, чужак. Ты ее жалеешь. Ты добрый. Но почему дагор пришел сюда?
— Что?
— Что ты такого сотворил, слуга чужого бога, что дагор прошел через болота, через гнилые леса, прошел, чтобы найти тебя?
Старик глядел на него полупрозрачными бельмами.
Отец Игнасио сидел, прижимая к груди пахнущий плесенью требник, и ладони его были черны от сажи.

* * *
Не так-то просто срезать себе посох в лесу, где все криво, где деревья, переплетаясь, душат друг друга так, что и не разберешь, где чья ветка. Он раздвигал гибкие плети, свисающие с ветвей густой зеленой бахромой, и цветы, которыми они были увенчаны, касались его лица полуоткрытыми влажными ртами, мясистыми губами — алыми, желтыми, розовыми. Мэри шла рядом, опустив глаза, на косынке грязные разводы, нехитрые пожитки за спиной. Юноша поддерживал ее под локоть. Идти и впрямь было трудно, почва напиталась водой, которая проступала сквозь нее при каждом шаге, башнями и пагодами прорастали причудливые грибы. Бледный мох распадался на легкие хлопья от прикосновения посоха.
Лучше бы этот Арчи держался подальше от девушки, но она едва стоит на ногах. Аттертону и так тяжело — щадя остальных, он нагрузил на себя большую часть пожиток. Получился весьма внушительный тюк — этот человек воистину двужильный. У Томпсона груз был меньше, наверное, так и было задумано. Ведь он, рыскавший по сторонам с карабином наперевес — единственная их защита.
Большие кошки, думал отец Игнасио, большие кошки прыгают сверху, они бьют лапой сюда, в шейные позвонки — они по-своему милосердны, это быстрая смерть. И кто разглядит пятнистую шкуру в этой игре теней и света? Или змею, обвившую ветку?
Он горько усмехнулся — змеи, леопарды! Простые, бесхитростные души, божьи твари, выполняющие божью волю. Он, отец Игнасио, вполне готов был, уподобившись св. Франциску сказать «брат мой, волк!». И с каким бы тихим удовлетворением встретил бы он сестру свою смерть. Но мог бы он сейчас сказать о человеке «брат мой»?
Томпсон обернулся и крикнул что-то. Шум бьющей в листья воды заглушил его слова.
— Что? — переспросил отец Игнасио.
Охотник замедлил шаг и, когда отец Игнасио поравнялся с ним, сказал:
— Дождь скоро закончится.
— Да? — с сомнением переспросила Мэри.
— Попугаи. Я видел попугаев.
Он указал рукой куда-то в чащу, где яркие вспышки мелькали среди темных деревьев.
— Да, — согласился отец Игнасио, — это хорошо.
И дождь кончился. И вместе с ним окончился лес.

* * *
Они видели деревья, сплошь затянутые паутиной — точно полупрозрачным шатром, в котором шевелились смутные черные пятна. Они прошли мимо огромных, выше человеческого роста муравейников. Мимо раздутых, точно изуродованных слоновой болезнью стволов. И, наконец, они увидели болото, издали казавшееся зеленым лугом, кое-где торчали пучки деревьев.
Ричард Аттертон указал затянутой в перчатку рукой:
— Тропа!
И верно, тут была тропа; вернее, след, словно оставленный гигантским слизняком. Ноги здесь до колен проваливались в бурую слизь, но это был единственный путь, — по бокам тропы простиралась трясина. Точно пальцы утопленников, тянулись из нее на поверхность белые и синие кувшинки. Над трясиной стоял неумолчный звон москитов, отец Игнасио ударил себя по руке; на тыльной стороне кисти осталось красное пятно.
— Не нравится мне это место, — негромко произнес Томпсон, — туземцы верят, что в таких местах живет дьявол.
Отец Игнасио поспешно перекрестился.
— Спаси нас Господь, — пробормотал он.
— Черные оставляют ему еду и бусы… Подарки. Тогда он пропускает их, а если ничего не дать — забирает себе. Так они говорят.
— Я не стану дарить подарки нечисти, — сквозь зубы сказал отец Игнасио. — А если кто из вас попробует — прокляну!
— Но тогда… — прошептала сестра Мэри, — мы все погибнем?
— Сестра Мэри! — изумленно воззрился на нее отец Игнасио.
— Я не верю в водяных дьяволов, — сказал Ричард Аттертон, — Полагаю, это какое-то крупное животное.
— Что не лучше, — Томпсон обшаривал водяную гладь яркими синими глазами.
«Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum. Benedicta tu in mulieribus et benedictus fructus ventris tui Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc et in hora mortis nostr?».
Отец Игнасио шептал почти беззвучно, ноги его утопали в бурой слизи, руки и лицо изъедены москитами, веки вспухли. В глубине болота колыхалось нечто — то ли пузыри газа, всплывающие со дна, то ли обломок дерева… По бокам тропы зеленели островки травы, но когда он попытался ступить на такой, тот просто ушел в воду под ногой. Перед лицом отца Игнасио на миг возникла собственная тень на поверхности воды, окруженная ореолом из лучей.
«Amen» — заключил он громко и отпрянул.
— Что там? — спросила Мэри.
— Ничего, — отец Игнасио выпростал ногу из спутанных водяных растений, — ничего.
Тропа начала забирать вверх, кувшинки исчезли, зато вокруг вспыхнули огоньки тигровых лилий. Интересно, кто ее проложил, думал отец Игнасио, и, главное, зачем. Здесь ведь поблизости нет никаких поселений.
Теперь, на возвышении, стало видно — то, что он принимал за синий клочок неба с редкими облаками, оказалось водной гладью, простиравшейся до самого горизонта. Облака на самом деле были островками с купами темных деревьев.
— Вот оно! — Ричард Аттертон стоял, полной грудью вдыхая влажный воздух. — Озеро! Огромное озеро, сердце этой земли!
Берег уходил в обе стороны гигантским полукружием.
— Мы можем устроить здесь стоянку, — предложил Томпсон.
— Нет, — сказал Ричард Аттертон, — нет. Мы пойдем… Где этот город, Арчи? Где скалы? В какой стороне?
Арчи вздрогнул как от удара.
— Не знаю, — проговорил он, — это не я… это он… Я никогда здесь не был. Он знает.
— Тогда пусть скажет, — Аттертон повелительно поглядел на Арчи, даже не на Арчи, на его грудь, трепещущую под грубой тканью.
Молчание.
Аттертон извлек из своего тюка со снаряжением бинокль и оглядел побережье.
— Там! — сказал он наконец.
Отец Игнасио уставился дальнозорким старческим взглядом, но увидел лишь что-то белое, уходящее в синеву озера.
— Скалы, — пояснил Томпсон, которому не нужен был бинокль, — белые скалы. Там наверняка пещеры, вымытые водой, и все такое.
Скалы возвышались над водой и отражались в ней, вода вымыла в них причудливые проемы, ветер вырезал в скалах рельефы, драконы и горгульи проступали и тут же расплывались, теряясь в мешанине выступов и впадин.
1 2 3 4 5 6 7 8