Старик черным пальцем указал на молодого Глана, который деловито забивал в липкую землю покосившиеся колья ограды.
— Я пытался расспросить его, зачем он шел сюда, — задумчиво проговорил отец Игнасио, — но он не говорит.
— Возможно, дагор не хочет… Они теперь — одно. Он больше не человек, этот белый. Дай ему уйти.
Мэри, подумал отец Игнасио. И черный тут же сказал:
— И для девушки так будет лучше. Ты чужой тут. Ты не знаешь эти места. Там, дальше, болота. Знаешь, кто там живет?
— Крокодилы, — пожал плечами отец Игнасио, — что с того… Я видел крокодилов.
— Иногда, — очень тихо сказал старик, — оттуда, с болот дует желтый ветер. И тогда люди в деревнях начинают болеть лихорадкой…
— Ну, да… — согласился он.
— И однажды желтый ветер касается их разума. Мягко, нежно… Тогда они встают со своих циновок и уходят. Они идут, и бросаются в болото. Тонут там. Но потом, несколько дней спустя, они восстают из воды. С тех пор они уже не люди.
— Никогда про такое не слышал.
— У них белые глаза, — веско припечатал старик.
Магия смерти, подумал он. Магия падали.
— Их можно вызвать. Наши нгомбо это умеют.
— Ваши нгомбо — язычники. И поклоняются демонам.
— Да, — легко согласился старик, — и очень страшным демонам. Очень могущественным. Только…
— Да?
— Никто из них, никогда не будет поклоняться дагору. Если человек с дагором приходит в деревню, наши нгомбо его не изгоняют. Они велят людям покинуть деревню. И уходят сами.
— А что потом бывает с теми, кто носит дагора?
— Рано или поздно, — сказал старик, — они тоже уходят. Дагор уводит их. Он знает одно такое место.
— Какое?
— Никто не знает. Только дагор. Этот, ваш белый, тоже шел туда. Запретное место.
— Их гнездо? — спросил отец Игнасио, — их дом?
— Никто не знает. Только дагор.
— Откуда они вообще берутся? Как человек принимает в себя дагора?
— А ты не знаешь, белый человек?
— Нет, — покачал головой отец Игнасио.
— И я не знаю. Только тот, кто готов. Тот знает.
Мэри бежала к ним, подобрав полы своего монашеского одеяния.
— Отец Игнасио, — задыхаясь, пролепетала она, — там…

* * *
— Наша трапеза скудна, — сказал отец Ингасио, — но мы рады разделить ее с вами.
— Мы можем прибавить к ней кое-что, святой отец, — сказал новоприбывший. — Томпсон — великолепный охотник.
У него были холодные серые глаза и седые виски. Великолепный экземпляр белой расы, платье и душа застегнуты на все пуговицы, что бы ни случилось.
— Сейчас пост, — сухо сказал отец Игнасио, — впрочем, для странствующих возможны и послабления. А вы ведь странствуете…
— Да, — улыбнулась женщина, — и довольно долго.
Прекрасная женщина, прекрасная пара этому лорду Аттертону, спутница знаменитого путешественника, с виду хрупкая, на деле крепкая и сильная. Отец Игнасио покосился на сестру Мэри. Эта, напротив, выцвела, сжалась и побледнела, точно моллюск в раковине монашеских одежд. Я и забыл, до чего же бедняжка нехороша собой, ведь мне не с кем было ее сравнивать.
Словно отвечая его мыслям, сестра Мэри торопливо поднялась.
— Я отнесу еду туда, в госпиталь?
Он рассеянно кивнул. С тех пор, как пришли новые люди, молодой Глан так и не вышел из-за больничных стен. Что ж, его можно понять.
Шея женщины была как стебель цветка над распахнутым воротом рубахи. Отец Игнасио отвел глаза.
Я уже стар, — торопливо подумал он, словно мысль о старости могла принести успокоение.
— Мы с Мэри довольствуемся лепешками, — сказал он, — и плодами.
— Здешние фрукты годятся только для черных, — авторитетно сказал Томпсон, — желудок белого человека их не выносит.
Он энергично орудовал ножом и вилкой. У Томпсона было загорелое лицо и ярко-голубые маленькие глаза. Он, должно быть, промышлял слоновой костью прежде, чем податься в проводники, — ни с того, ни с сего подумал отец Игнасио. Такие всегда блюдут свою выгоду. Должно быть, этот лорд ему очень хорошо заплатил.
А вслух сказал:
— Это всего лишь дело привычки.
— Лечить этих дикарей, — дружелюбно поговорил лорд Аттертон, — благородное дело.
— Это белый. Он забрел сюда, истощенный…
— Но поправляется?
— Да, — сухо сказал отец Игнасио, — поправляется.
— Наша экспедиция с радостью примет его. У нас каждая пара рук на счету.
— Полагаю, для этого он еще недостаточно поправился…
Отец Игнасио вздохнул. Это было бы лучшим выходом, но подсунуть этим беднягам человека с дагором… И, кстати, что за экспедиция? Возможно, они ищут гигантских обезьян? По словам черных, эти обезьяны в джунглях так и кишат, но ни одному белому не удалось увидеть их еще ни разу, вот странно…
— Сначала они целыми днями идут, не ведая усталости, — лорд Аттертон покачал головой, — и распевают свои песни, а потом ни с того ни с сего пугаются каких-то следов… Мне едва удалось их успокоить, но идти дальше они отказались наотрез. Просто бросили пожитки на землю и стали столбом.
— Все потому, что вы с ними обращались слишком мягко, сударь, — заметил Томсон.
— В результате пришлось почти все бросить… Только то, что мы могли унести на себе, только самое необходимое.
Отец Игнасио поглядел в окно. На противомоскитной сетке набухали дождевые капли. Двери в госпиталь были распахнуты…
— Наверное, с моей стороны это будет проявлением излишнего любопытства, — сказал он, — если я спрошу, что привело вас сюда?
Лорд Аттертон какое-то время колебался, с вилкой, занесенной над очередным куском, потом сказал:
— Мы ищем затерянный город. Вы ничего не слышали о затерянном городе, святой отец?
— Они тут даже слова такого не знают, — покачал головой отец Игнасио.
— Быть может, вы просто не спрашивали. А среди туземцев ходят рассказы о том, что за болотами, в самом сердце леса, лежат какие-то развалины…
— Туземцы — сказал отец Игнасио, — расскажут о чем угодно. Особенно, если вы пообещаете им вознаграждение.
— Туземцы всегда врут, — заметил Томпсон.
— Нет, — отец Игнасио покачал головой, — тут сложнее… Они — как дети. Они и сами верят тому, чему говорят.
— Невероятные вещи рассказывают об этих лесах, это верно, — сказал лорд Аттертон, — и среди них наверняка много выдумки. Но ведь что-то может оказаться правдой?
— Что-то — да. К сожалению. — Он вздохнул.
— Город в сердце леса, — говорил тем временем лорд Аттертон, — руины былого великолепия. Чудесный город…
Этот человек идет ради славы, подумал отец Игнасио. А его жена — ради любви, а вот Томпсон — ради денег. Такие всегда идут ради денег. И, конечно, они ничего не боятся. Они твердо знают, что может быть, а чего не может быть никогда.
Он поднялся.
— Пойдемте, сударыня, — сказал он, — Сестра Мэри устроит вас.
Она тоже встала, обратив к нему чистые серые глаза.
От миссии к госпиталю теперь был проброшен тростниковый настил — грязь хлюпала и проступала сквозь стебли, но, по крайней мере, можно было пройти.
Он остановился на пороге госпиталя, пропустив женщину вперед, и тихо позвал:
— Сестра Мэри!
Сестра Мэри, сидевшая у постели больного, обернулась к ним. Обернулся и больной — он, приподнявшись, смотрел на них, и то ли стон, то ли возглас удивления сорвался с его губ.
— Арчи, — сказала леди Аттертон, — боже мой, Арчи!
— Так значит, ты теперь леди Аттертон, — молодой человек издал нервный смешок. — Как удачно все сложилось, не правда ли?
— Ричард был очень добр со мной. Как ты мог, Арчи? Как ты мог меня оставить? Одну, в чужой стране? Среди чужих людей! Как ты мог?
— Что ты такое говоришь, Элейна? Зачем? После того, как ты… как ты разбила мне сердце, после того, как…
Мэри смотрела на них, приоткрыв рот, на скулах ее пылали два ярких пятна.
— Мэри, — сказал отец Игнасио, — проводи леди Аттертон. И помоги ей устроиться.
Он коснулся плеча белокурой женщины.
— Пойдемте, сударыня.
— Да, — сказала она, — да.
В глазах ее стояли слезы.

* * *
— Я устроила ее, отец Игнасио, — сказала Мэри. — Она плачет.
Мэри прижала ладони к груди.
— Я… не понимаю. Она говорит… это он оставил ее. Одну, без помощи и поддержки. Они были обручены еще там, дома, и она приехала к нему, сюда, в колонию, и день свадьбы был уже назначен, но он даже не встретил ее в порту. Даже не пришел ее встречать. Как такое может быть?
— Не знаю.
— Он говорил совсем другое. Я поверила ему, отец Игнасио, он… он тоже плакал, когда рассказывал о ней!
— Ты хочешь спросить меня, — вздохнул отец Игнасио, — кто из них лжет?
— Ну, да.
— Быть может, она. Лорд Аттертон — выгодная партия, не чета мелкому колониальному чиновнику.
— Дурная женщина? — с затаенной надеждой в голосе спросила сестра Мэри.
— Дагор, — скрипуче сказал старик. Отец Игнасио совсем забыл о нем, сидевшем на крыльце под пальмовым навесом, рассеянно подставив ладонь под стекающую с листьев струйку воды.
— Что?
— Рядом с дагором никто не знает правды.
— Да, — сказал отец Игнасио, — верно. Демоны, — он торопливо перекрестился, — могут заставить одержимого видеть и помнить то, чего не было.
— Зачем?
— Не знаю. Кто может постичь намерения демона?
Лучше бы он умер, подумал он, наш молодой Глан, лучше бы он умер в лесах… хотя нет, что я говорю. Тогда бы душа его погибла безвозвратно, а пока он жив, его еще можно спасти. Но как?
— Почему я, — шептал он, — и Распятый глядел на него из полумрака часовни, — святая Мария, почему именно я…

* * *
Они уйдут, повторял он про себя по дороге к госпиталю, дождь кончится и они уйдут. Слава Богу!
Почему мне так тревожно — достойные люди, белые люди, а я так долго не видел белых людей.
Он уже протянул руку, чтобы откинуть полог, закрывающий дверь в госпиталь, но замер. Из полутьмы доносился тихий шепот.
Он кашлянул, шепот стих.
Он вошел.
Леди Аттертон и молодой Арчи сидели друг против друга; он — на кровати, она — на табуретке, в своих исхудалых руках он сжимал ее руку.
— Я подумала, — сказала Элейна, словно оправдываясь, — нам надо позабыть обиды. Арчи был на пороге смерти. Неужели я…
— Мне уже легче, — торопливо сказал молодой человек. Не тревожься, не терзай себя.
Отец Игнасио обернулся. Из сумрака на него сверкнули расширенные блестящие глаза.
— Сестра Мэри, — удивленно сказал он, — что вы тут делаете, дитя мое?
— А она? — сдавленным голосом спросила девушка, — что она здесь делает?
— Дорогая моя, я просто пришла проведать… — снисходительно начала женщина, но не успела договорить.
Сестра Мэри уже стояла у изголовья постели, — отец Игнасио протянул руку, пытаясь задержать ее, но не успел. Два красных пятна по-прежнему пылали у нее на щеках.
— Как благородно с вашей стороны — проведать больного! А вдруг он заразен? Вы не боитесь заразиться, а, прекрасная леди?
Она рассмеялась сухим истерическим смехом.
— Но Арчи сказал мне…
— Чем он болен, да? Ты сказал ей, Арчи?
Тот молчал, опустив голову, и не успел воспротивиться, когда руки, привыкшие к тяжелой работе, обвили его шею и с силой рванули ворот полотняной рубахи. Полотно, треснув, разошлось.
— Гляди, женщина!
— Мэри! — воскликнул молодой человек с мукой в голосе. Он пытался то оттолкнуть ее, то заслониться руками.
— Боже мой, — прошептала леди Аттертон. Она непроизвольно положила руку на горло и застыла так, лишь бледные губы чуть шевелились.
В наступившей тишине Мэри продолжала смеяться — громко, торжествующе.

* * *
— Лихорадка — паршивая штука, — сказал Томпсон, — В бреду чего только не померещится. Я как-то подцепил такую. Мне казалось, что у меня две головы, представляете?
— Но ему не кажется, — сухо сказал лорд Аттертон, — у него действительно две головы. Боже мой, я никогда… Вы слыхали раньше о чем-то подобном, отец Игнасио?
— Краем уха. В домах призрения, в больницах… даже городских, иногда рассказывают странные вещи.
— И что это, как вы думаете? Какой-нибудь, неизвестный науке паразит?
— Скорее, демон, — вздохнул отец Игнасио.
— Бросьте, это антинаучно.
— А я и не ученый. Я священник.
— Какое-то высокоорганизованное существо, — продолжал рассуждать лорд Аттертон, — возможно, даже разновидность обезьян…
— Или людей, — спокойно подсказал Томпсон.
— Ну… нет, скорее, низших обезьян. Зачем подвергать себя опасности, строить гнезда, разыскивать пищу, когда можно получить все сразу. Они начали как-то… привлекать к себе людей, приваживать…
— Как может такая мерзость кого-то привлечь?
— Возможно, играя на чувстве сострадания. Симпатии. Возможно, особый запах, вызывающий у человека привыкание. Привязанность. Желание никогда не расставаться. Постепенно контакт все ближе. Все теснее. Пока, наконец, носитель и паразит не сращиваются в единое целое. Этот бедняга, должно быть, подцепил своего наездника случайно, поскольку это сугубо местный паразит. Где-то в сердце леса могут быть целые поселения, пораженные…
— Обезьяны, сударь мой, не разговаривают, — возразил отец Игнасио, — а я сам слышал, эта мерзость владеет человеческой речью. И не туземным наречием, нет…
— Ну, — снисходительно пояснил лорд Аттертон, — это вполне понятно. У них общая нервная система. Они, в сущности, одно целое. И, если даже этот юноша ничего не знает, быть может, его спутник…
Идиоты, думал отец Игнасио, и кровь пульсировала в охваченном лихорадкой мозгу, несчастные дураки. Они не способны узнать демона, даже когда наступят на него. Ах, хоть бы этот Аттертон убедился, что от больного нет никакого проку, — убедился и ушел искать свой затерянный город!
— Так вы говорите, он куда-то шел, ваш пациент? — в глазах Аттертона двумя сверкающими точками отражалось пламя лампы, — куда?
— Он был болен, — сухо сказал отец Игнасио, — не в себе.
Сам он ощущал озноб и жар одновременно. Сырость проникла в кости, суставы распухли и ныли, в ушах стоял непрерывный звон.
Опять, подумал он, опять начинается. Иисус, Святая дева, только не это, только не сейчас.
— Послушайте, сударь мой, — он помотал головой, чтобы отогнать дурноту, но от этого стало только хуже, — здесь лишь хижины; жалкие хижины на сваях, чтобы уберечься от змей и ядовитых насекомых, да еще ограды из кольев, с которых скалятся черепа. Считается, они отпугивают злых духов, понимаете?
— Остались легенды, — возразил Ричард Аттертон, — легенды, которые передают шепотом, из уст в уста… О могучем народе, повелевавшем некогда этой землей. Даже дикими зверями, даже насекомыми… Их правители насылали на непокорные племена отряды красных муравьев… Когда такое войско шло по лесу, от него бежали все, даже леопарды. Говорят, эти люди сами могли оборачиваться леопардами.
— Они и сейчас могут, — отец Игнасио прикрыл воспаленные глаза, — Люди-леопарды, так они говорят. Люди-леопарды, которые приходят по ночам и крадут детей. Крест и молитва, друг мой, крест и молитва. Эта земля населена демонами. Послушайте, сударь — он оттянул пальцем жесткий воротничок, — у вас есть все. Репутация. Состояние. Молодая жена. Эта земля беспощадна к чужакам. Да что там, она ко всем беспощадна. В конце концов, вы пользуетесь тут моим гостеприимством. И я вправе отказать вам в некоторых… экспериментах.
— В самом деле? — мягко сказал лорд Аттертон, глядя на него холодными серыми глазами, — жаль. Я думал, дух познания вам не чужд. Ведь чудеса этого мира тоже по-своему славят Бога, не так ли? Кстати, вы мне напомнили одну старую фотографию. Одного человека, про него писали в газетах. Давно. Ну, вы должны помнить, если в то время были в Европе. Врача. Он…
— Я не стану препятствовать вам, — устало сказал отец Игнасио, — но и помогать не стану. Да и чем тут можно помочь? Только, прошу вас, избавьте от этого зрелища женщин.
— Ну, разумеется, — кивнул лорд Аттертон, — разумеется.

* * *
Напитанный влагой полог словно оброс ворсом — прежде, чем отец Игнасио успел коснуться полотна, он понял, что оно сплошь покрыто бледными ночными бабочками; насекомые карабкались друг на друга, топорщили крылышки, срывались и вновь ползли вверх. Ему показалось, он слышит тихий, но неумолчный шорох, чуть слышное потрескивание, шуршание хитина о хитин.
— Наверное, дождь загнал их сюда, — сказал лорд Аттертон, — я несколько раз был свидетелем подобного явления. Буквально вся палатка была облеплена ими, буквально вся палатка…
— Простите, — отец Игнасио виновато усмехнулся, — не могу… с детства не люблю насекомых.
Он глотнул, подавляя непроизвольные спазмы.
— В тропиках много насекомых. — Его спутник мягко отдернул полог. Насекомые зашевелились сильнее, пытаясь удержаться на ткани, крылья мелко затрепетали в сыром воздухе. — Вам бы следовало привыкнуть. Попадаются очень любопытные экземпляры, знаете… один мой коллега, сотрудник Британского музея, так он рассказывал…
Он говорит слишком много, подумал отец Игнасио, должно быть, ему не по себе, как бы он ни пытался это скрыть.
Молодой человек сидел на табурете под окном, откуда падал бледный серый свет и выстругивал ножом ложку. В комнате остро пахло сырой древесиной и карболкой.
1 2 3 4 5 6 7 8