– "Мы", месье? – удивилась я.
– Да. Мы, те, кто его ищет, мисс Жерар. – Он мгновение поколебался. – Я агент французского правительства. Мадлен и ее брат – одни из немногих оставшихся в живых людей, которые знают Франца Жобера в лицо и способны его опознать. Вот почему вам не стоит идти в полицию. Иначе мне придется связываться с Парижем, чтобы предотвратить арест Пьера. Полиция узнает нашу тайну, и затем... – Он пожал плечами. – Новости в маленьких городах быстро распространяются. Да и вы тоже пострадаете: ваша виза будет аннулирована, и вам прикажут немедленно покинуть Францию.
Я внимательно смотрела на него, подыскивая подходящие слова для ответа. Он улыбнулся:
– В гневе вы еще красивее, мисс Жерар!
– Вы!.. – ухитрилась все-таки выдавить я. – Вы невыносимы! – Я задохнулась от гнева, видя его самодовольную усмешку. – Кто вы такой? Вы посягнули на право собственности моего дяди – вторглись в его владения и поселились в одном... нет, в двух его домах! Ваш друг угрожал моей жизни! Вы выдумали какую-то ужасную историю, пытаясь пробудить во мне сострадание к человеку, который на меня напал, чтобы я не пошла в полицию. Вы даже пригрозили мне выдворением из страны! Говорите, что вы агент французского правительства? Я в этом сомневаюсь. Если вы и агент, то, наверное, самый худший в истории. Вы не только признались мне, совершенно незнакомому человеку, что являетесь агентом, но и рассказали о своей миссии! – Я глубоко вздохнула и негодующе продолжила: – Не верю ни одному вашему слову!
Однако его улыбка стала еще шире.
– О, но мы с вами не совсем незнакомы, мисс Жерар. Я очень многое о вас знаю. Это моя обязанность – разузнавать о приезжающих в Шатеньере чужаках. Если хотите, я могу рассказать вам о вашей жизни в Новом Орлеане, о вашем дедушке, Анри Жераре, весьма достойном старом джентльмене, между прочим. А еще о ваших экзаменационных результатах в Ньюкомб-колледже и ваших друзьях. Американское ЦРУ всегда активно сотрудничает с моим департаментом в делах поиска военных преступников.
Этьен достал из кармана бумажник, открыл его и протянул мне небольшую книжечку. Там были его имя, фото и подпись. Имя: Этьен Метье. Звание: капитан. Ведомство: военная разведка. Семейное положение: холост. Возраст: двадцать восемь. Род занятий: оперативный представитель.
– Бумаги, конечно, могут быть фальшивыми, – заметил он, забирая у меня удостоверение и продолжая улыбаться приводящей в ярость улыбкой. – Хотя вряд ли я полез бы в такие неприятности. Но если вы свяжетесь со своим посольством в Париже, уверяю вас, они сразу же проверят меня и подтвердят, что все изложенное в этом документе – правда. Я также уверен, мисс Жерар, что ваши соотечественники попросят вас сотрудничать со мной.
Я неуверенно покачала головой:
– Я... я не знаю, что и сказать, месье! Думаю, мне придется вам поверить, но не сомневайтесь, справки я наведу, поскольку все равно намерена вскоре отправиться в Париж. – Я сказала это вызывающе, все еще глядя на него с глубоким подозрением, но он лишь в очередной раз улыбнулся и кивнул:
– Хорошо. Но я не такой дурак, как вы думаете, мисс Жерар. В своей работе мне приходится общаться со многими людьми. Агент должен быть немного психологом, уметь быстро оценивать человека и отсеивать тех, кому он доверять не может. Ошибка, уверяю вас, может быть фатальной. Я верю, что вам доверять можно и что, если вы дадите слово, вы его сдержите. Я также знаю, что вы не испытываете симпатии к таким типам, как Франц Жобер.
– Нет. – Я внутренне содрогнулась.
– Так и должно быть. Мне придется попросить вас пообещать, что вы забудете все это и не скажете никому, пока Жобер не будет найден и арестован.
– Что заставляет вас думать, что этот... Жобер находится в Шатеньере? – спросила я, нахмурившись. – После стольких лет...
Этьен долго смотрел на меня, сдвинув брови, потом покачал головой:
– Я не сказал, что он в Шатеньере.
– Но вы здесь, месье, как и ваши свидетели.
– Вы даете обещание молчать о нашем разговоре?
– А у меня есть выбор? – Я пожала плечами.
– Виза. Вежливая депортация. Одиночное заключение без права переписки. Выбирайте. – Его глаза вдруг стали злыми, улыбка исчезла.
Я тревожно огляделась и сказала по-французски:
– У меня нет желания доставлять неприятности вам и вашим друзьям или помогать военному преступнику. Но... закон молчания касается и моего дяди Мориса? Поскольку вы так много знаете обо мне, вам должно быть известно, что он – один из лидеров французского Сопротивления и будет первым, кто согласится помочь вам.
– Все, что мне от вас нужно, – это обещание, мадемуазель, – холодно ответил Этьен тоже по-французски. – И здесь не может быть никаких исключений.
Я вздохнула:
– Отлично, месье Метье, у вас есть мое слово. Я не раскрою вашу тайну никому, включая моего дядю.
– Хорошая девочка, – с облегчением вздохнул он. – Но будьте осторожны, если вас начнут расспрашивать о сегодняшнем дне. Меньше всего мне хотелось бы поставить вас в опасное положение.
– Дядя просил меня подготовить отчет о состоянии дел на ферме, – вспомнила я. – Как я могу это сделать, не упоминая, что два дома заняты и что кто-то обрабатывает поля и виноградники? Если я не сообщу об этом, можете быть уверены, что рано или поздно это сделает кто-то другой. – Внезапно я подумала о двух туристах. – Кстати, о том, что в деревне живут, я услышала еще до того, как сюда приехала. Об этом упомянули два путешественника, которых я встретила на токсенской дороге.
Я решила, что эти молодые люди тоже из французской разведки, и ожидала, что они заинтересуют Этьена, но он лишь равнодушно пожал плечами:
– Пьер и Мадлен живут здесь уже несколько месяцев. Их фамилия Бурже. Они арендуют дом и поля за ним у месье Марсо с фермы. Марсо знает меня как их племянника. Я художник, арендовал другой дом для большего уединения и работы. Я также помогаю Пьеру в поле, когда есть время. Все это означает, что ваш дядя получит еще несколько франков, а мы наилучшим образом используем и улучшаем его собственность, что также должно его порадовать.
Вот все, что вам нужно знать о нас, и все, что вы узнали бы, если дела пошли бы по-другому и ничего не случилось.
Я сунула ноги в туфли и встала.
– Предполагается, что художник пишет картины, месье. Я должна попросить вас показать мне некоторые из них.
Он вновь усмехнулся:
– Почему бы нет, тем более что теперь мы понимаем друг друга лучше. Я был студентом отделения живописи, прежде чем стал тем, что я есть. Надеялся, что всерьез займусь рисованием. Сейчас для меня это лишь развлечение. К тому же стоять на природе с мольбертом – хороший способ наблюдать, кто проезжает или проходит по округе. Я работаю в другом доме. Пойдемте, устрою вам экскурсию.
Этьен предложил это так энергично, что я не смогла устоять. Мадлен окликнула нас, предлагая кофе, но я отказалась. Она вытерла руки о фартук и улыбнулась мне, качая головой:
– Я прошу прощения за Пьера, мадемуазель. Он никому не причиняет зла, а в ярость впадает, только вспоминая прошлые обиды. И то он может наброситься лишь на того, кто издевался над нами когда-то давно. Клянусь вам...
– Я знаю, – ласково ответила я. – Спасибо вам за то, что помогли мне прийти в себя.
– Мадемуазель так же добра, как и отважна, – прошептала женщина и поспешно отвернулась со слезами на глазах.
Я размышляла над ее словами, когда шла за Этьеном Метье к его дому. Да, кто-нибудь более пугливый, чем я, умер бы на мельнице от страха.
Козла сейчас нигде не было видно. В доме по-прежнему лежал на стуле свитер. Этьен провел меня в другую комнату, залитую солнечным светом, который проникал через незастекленные окна без занавесок.
Рядом с окном стоял мольберт с незаконченной картиной. Дюжина небольших работ без рамок и ящик с красками валялись на полу у стены. Рассматривая их, я удивилась оригинальности цветовой гаммы и композиций. Темные фигуры крестьян, работающих в поле, резко выделялись на фоне роскошных желтых полей, зелени лесов и возвышающихся на заднем плане голубоватых гор в снежных шапках. Я рассмотрела подпись: "Метье".
– Они очень хороши! – невольно вырвалось у меня.
– Вам понравилось? Когда-нибудь я напишу еще лучше, если жизнь позволит, Дениза.
Я быстро взглянула на него, удивленная, что он обратился ко мне по имени.
– Да, обязательно напишете, – пробормотала я. – Теперь я должна идти – мне еще многое нужно сделать.
– Мне хотелось бы написать ваш портрет. Если, конечно, вы согласитесь уделить еще немного времени тому, кого повстречали при столь неприятных обстоятельствах? Буду вам необычайно благодарен.
Я смущенно смотрела на него, чувствуя, как щеки заливает румянец. Но если он это и заметил, то не подал виду. В его серых глазах читалась мольба.
– Это слишком смелая просьба, я знаю. Но портрет будет вашим, а наслаждение от работы над ним – моим. У вас хорошая головка, лицо отражает каждое чувство... Пожалуйста, Дениза...
Если на моем лице опять отразились какие-то эмоции, я надеялась, что он не сможет их понять.
– Я не возражаю... – пробормотала я. – Но мы с вами можем больше никогда не встретиться, месье.
– Пообещайте попозировать мне, и я придумаю, как это устроить, – с уверенностью сказал Этьен.
– Мой дядя... он своего рода затворник, – запинаясь, проговорила я. – Он не поощряет визиты в замок незнакомцев, месье. Видите ли, он... он был ранен на войне и так сильно обезображен, что...
– Подвергнут пыткам, не ранен – так будет вернее, мадемуазель. Я очень хорошо знаю историю месье Жерара, в самом деле. И очень хочу с ним познакомиться. А если вы пообещаете мне попозировать, у меня появится шанс.
– Я подумаю об этом...
Он вздохнул:
– Кажется, я привел вас в замешательство. Но скоро я приду в замок, чтобы узнать о вашем окончательном решении.
– Нет, вы не должны! Мой дядя этого не одобрит! – в панике воскликнула я.
– Тогда встретимся в деревне?
– Хорошо, в деревне. Попросите кого-нибудь, кто работает в замке, дать мне знать, что вы там.
– Спасибо, мадемуазель, вы очень добры. Я провожу вас до машины. Надеюсь, что по своей доброте вы позволите мне позвать Пьера. Он хочет извиниться перед вами.
Мы вышли из дома. Мадлен выглянула из окна и помахала мне рукой. Я ответила ей тем же.
– Если вы поговорите с ним – при мне, – вы поймете, как он на самом деле безобиден. Трогательный маленький человек, который познал великую печаль и огромное страдание.
– Трогательный? Безобидный? Да он почти...
– Пьер! Иди сюда! Мадемуазель уезжает.
В конце прохода между домами, откуда недавно злобно наблюдал за мной козел, на фоне яркого света внезапно бесшумно появилась тень. Я остановилась, и мое сердце забилось сильнее, побуждая меня к немедленному бегству. Но страх быстро прошел, когда я разглядела Пьера. Это был маленький и худой, почти хилый человечек в брюках и рубахе из грубой синей саржи и черном берете из такого же материала. И смотрел он на меня с еще большим испугом, чем я на него.
Этьен взял меня за руку и медленно повел вперед, к этой маленькой фигурке, отступающей перед нами. Вскоре мы все втроем оказались в ярких лучах солнца.
– Все в порядке, Пьер, – успокаивающе сказал Этьен. – Посмотри сам – она вновь чувствует себя хорошо. Она не станет тебя обижать. Она друг, Пьер. Она думает так же, как мы. Ты должен помнить, что она – друг и одна из нас. Понимаешь?
– Да, месье.
Даже его голос теперь был другим: дрожащим, нервозным и тонким. Совсем не таким, как тогда, – грубым и полным ненависти. Я недоверчиво уставилась на Пьера. На его бледном лице, прорезанном глубокими морщинами, блестели черные, полные слез глаза, с мольбой смотревшие на меня. Его губы и руки дрожали. Он был похож на ребенка, ожидающего выговора и трепещущего на грани стыда и раскаяния.
Пьер был не выше меня и не тяжелее. Распахнутый ворот рубахи открывал тонкие ключицы, запястья были узкие, руки костлявые. Когда я подошла ближе, он снял свой берет, под которым прятались неаккуратно подстриженные, белые как снег волосы. Он выглядел абсолютно так, как описал его Этьен, – трогательным и безобидным...
Но я знала, что эти костлявые руки легко могут задушить меня или вогнать до отказа, по самую рукоятку, в тело нож. Я ведь отчаянно сопротивлялась тогда, на мельнице, но мне не удалось вырваться из его хватки...
– Мадемуазель... – пробормотал Пьер. – Вы понимаете, да? Это все "мерседес"... видеть его здесь... и никого в нем... И потом, когда я пошел искать... услышал, что кто-то ходит на мельнице...
– Я все объяснил, и она поняла, – спокойно сказал Этьен и посмотрел на меня умоляюще.
– Да, конечно, – заставила я себя вступить в разговор. – Все в порядке, Пьер. Я не пострадала. Теперь, когда мы поняли друг друга и стали друзьями, давайте забудем об этом. Ведь больше такого не повторится.
– Нет, мадемуазель, – робко произнес он. – Этого, как вы правильно сказали, больше не повторится. Я сожалею. Вы очень добры, и я, Пьер Бурже, отдам свою жизнь, защищая вас от зла, о котором мы знаем не понаслышке. Спасибо, мадемуазель.
– До свидания, Пьер.
– До свидания, мадемуазель.
Он поклонился в пояс с необычной кошачьей грацией и, повернувшись, исчез за домами так же бесшумно, как и появился.
– Видите, Дениза, – удовлетворенно сказал Этьен, – он совсем не чудовище.
По-видимому, звать меня по имени быстро вошло у него в привычку!
– Нет, месье, он не чудовище и очень трогательный, – ответила я. – Но не безобидный. В этих костлявых руках и тщедушном теле скрыта огромная сила, поверьте мне, я это знаю.
Этьен рассмеялся:
– Хорошо-хорошо! Он все-таки мужчина.

Глава 5

Я покидала Везон со смешанным чувством. Жак Марсо, управляющий, оказался довольно угрюмым типом с недоброжелательными и подозрительными черными глазами на туповатом лице. Как только он узнал, что я племянница месье Жерара, его отношение ко мне стало восторженно-подобострастным. Мадам Марсо, которая, казалось, полностью разделяла и тупость, и недоброжелательность супруга, ничем практически от него не отличалась. Я быстро пресытилась их обществом.
Марсо показал мне погреба с огромными бочками вина, запасами зерна и других фермерских продуктов, включая окорока и копченую свиную грудинку, предъявил список инвентаря и свои отчеты, из которых я сделала несколько выписок.
Выпив довольно посредственный кофе, приготовленный мадам Марсо, из чашки, которую мне захотелось сначала вымыть, так как ни сама мадам, ни ее муж не выглядели опрятными, я сумела вежливо отказаться от их грубоватого приглашения на ленч, готовившийся в огромной железной кастрюле, кипевшей на плите.
По сравнению с фермой дом Мадлен Бурже выглядел безупречным, а запах из ее большого котла вызывал ностальгические воспоминания, слюну. Это был pot-au-feu, блюдо крестьян-фермеров, которое вы не найдете пи в одном ресторане Франции. Дед довольно часто говорил мне о нем. Раньше во всех фермерских домах в Шатеньере можно было найти такие огромные железные котлы на плите, кипящие непрерывно день и ночь. И каждый день их содержимое становилось гуще и ароматнее, каждый день туда закладывались свежие овощи и мясо. Аромат этого варева заполнял не только кухню, но и весь дом.
– Кусочек сыра или колбасы – это неплохо, – говорил дед с голодным блеском в черных глазах, – но дайте мне половник pot-au-feu с буханкой свежего хлеба и везонское вино, и мне больше ничего не надо!
Мы, без сомнения, устроили бы себе свой собственный pot-au-feu в Новом Орлеане, что стало бы предметом зависти всех наших соседей-французов, если бы плиты там работали не на электричестве, а на дровах. Мой дед всегда дважды пересчитывал свои гроши, прежде чем платить по счетам за электричество. Жечь плиту день и ночь, даже ради pot-au-feu, было бы пыткой для его экономной натуры.
В доме Мадлен Бурже я учуяла именно это блюдо, даже несмотря на то, что меня тошнило и я была сильно напугана. Но здесь, у Марсо, мне совсем не хотелось пробовать его. Я извинилась и отправилась на прогулку по поместью. Шагая вдоль виноградника, я почти физически ощутила присутствие своего деда. Он когда-то ухаживал и за этими лозами, и за теми, что погибли от недостатка внимания, и вот за теми, которые без ухода стали бесплодными, заросли сорняками и, задыхаясь от нашествия подлеска, взбирались на деревья, годами прокладывая себе путь наверх. На склонах гор я видела пасущийся рыжий скот и длинношерстных овец, видимо, потомков тех, что пас мой дед. Я нашла глубокий омут, где он учился плавать со своим братом, Жан-Полем, еще до Первой мировой войны, и недалеко от него пещеру, где они играли в разбойников. Нашла дуб, расколотый молнией много лет назад, на котором дед вырезал свои инициалы. Растущая кора попыталась за эти годы скрыть его слабые мальчишеские попытки увековечить свое имя.
Все это заставило меня о многом задуматься, когда я медленно возвращалась по запущенным фермерским землям к "мерседесу".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18