Поэтому покупка универмага консорциумом стала жестоким ударом, опустошительным даже, но в то же время утешила нас; ибо разве мы не осознавали, что наш универмаг – всего лишь нелепый, чудом уцелевший пережиток прошлого, едва ли не повод для смущения, в каком-то смысле иллюзия?
С самого начала было объявлено, что консорциум планирует сохранить здание длиной в квартал нетронутым, как и все мельчайшие архитектурные детали – от лепнины листьев и ягод на колоннах при входе до старинного мраморного фонтана девятнадцатого века, что располагался в дальнем углу на первом этаже. Ходили слухи, что здание превратят в конторское. Почти тут же пошли толки иного рода, и теперь мы перешептывались о том, что консорциум планирует воскресить универмаг, вернуть ему былое великолепие. Начали поговаривать о том, что консорциум приобрел в городе и другие универмаги, что и в других местах возникают фабрики и магазины консорциума. К подобным разговорам мы прислушивались слегка опасливо, ибо не понимали уже, хотим мы возрождения нашего универмага или желаем лишь непрерывности бесконечных бурых сумерек его упадка.
Открытие назначили на раннюю весну. Всю осень и зиму мы тревожно ждали, а за огромными витринами, затянутыми белой тканью, слышалось урчание радиоприемников рабочих, грохот молотков и визг пил, скрежет тяжелых предметов, царапающих полы; темные леса высоко вверху, в белых зимних небесах, казались сложным, загадочным порождением разрухи.
Не говоря вслух, мы вспоминали бесконечное ожидание детства: ожидание постепенно разъедали неудачи и тревога, а день, о котором мечталось, подползая все ближе, наливался бременем невозможных желаний.
И пришел день, совсем обычный – холодное ясное утро в середине апреля. И сюрприз поразил нас: нашему взору, но словно бы тайно, явился величественный универмаг, новый торговый центр, что будто бы стоял все время, прячась в тенях наших вянущих надежд. Новый универмаг тянулся в ясный синий день своими девятнадцатью этажами. В громадных зеркальных окнах цоколя и сияющих полукруглых стеклах обновленного гранитного фасада дрожали и мерцали искривленные отражения красно-коричневых конторских зданий.
Двери уже открылись, но невозможно было не остановиться у витрин, поскольку консорциум, будто ощутив наши колебания, не поскупился на расходы, чтобы удержать нас возле них. В одной витрине располагался песчаный пляж с морскими водорослями и ракушками у самой полосы прибоя, и кусок океана, где плескались низкие волны. Замечательно реалистичная сцена – яркоголубое небо, неспешно плывущие облака с синими тенями, спасатель-манекен в белом кресле, низкие волны накатывают и отползают вновь, накатывают и отползают, далекий маяк – не больше наперстка, – а на переднем плане загорают три изящных женских манекена в сверкающих серебристых купальниках. Вдруг манекены сели – и зрители поняли, что это живые женщины притворяются манекенами, – и сейчас же негибко легли, а мы засомневались: быть может, это автоматоны притворяются живыми женщинами; спасатель отказывался двигаться, отказывался подать знак; и чайки – может, настоящие, а может искусные модели, – важно расхаживали по песку.
Мы улыбались, задумчиво хмурились, мы воздавали должное некой оригинальности витрин, но в то же время сдерживались, сопротивлялись соблазну очарования. В конце концов, мы жаждали не подобных представлений, а чего-то совершенно иного, что вернуло бы нас в лучшие времена, когда еще оставалась надежда – чего-то, что можно найти лишь внутри. Неудивительно, что мы колебались.
Неторопливо, чуточку нервно мы прошли через высокую арку восстановленного входа к новым стеклянным дверям. Стеклянные панели беззвучно раздвинулись, приглашая нас ко внутреннему ряду старинных вращающихся дверей, медлительных и темных, напомнивших нам детство и старое черно-белое кино, – они вели в сам универмаг.
Мы попали в громадный Большой Зал, поднимавшийся до третьего этажа. Широкий коридор, вдоль которого выстроились манекены в турнюрах и нижних юбках, в цилиндрах и пальто, вел к отреставрированному фонтану с шестью скульптурами, символизирующими Честность, Промышленность, Изобретение, Торговлю, Экономию и Республику. И мы обрадовались, мы обрадовались: наш фонтан никогда не был так роскошен. Но нас не одурачили, мы прекрасно понимали, что это воскрешение пропавшего золотого века, века, в который ни один из нас не верил до конца, было расчетливым призывом к колеблющейся частице наших натур. И все же, не поддаваясь этому призыву, мы восхищались его изощренностью. Мы сразу разглядели, что намеренно старомодный архитектурный стиль мешался с агрессивно современными деталями, вроде стеклянных лифтов, что поднимались по ажурным металлическим столбам, и центральной лестницы, не мраморной, но составленной из элегантно закругленных эскалаторов с прозрачными стенками; эскалаторы вели в бельэтаж, где покупатели уже пили кофе за белыми металлическими столами, откуда открывался вид на Большой Зал. Дерзкое сочетание старомодного и суперсовременного – одно подчеркивает другое, и все ради того, чтобы обольстить нас, укротить наш скептицизм, – самый потрясающий эффект, достигнутый консорциумом. Его более фундаментальные нововведения и намерения открывались нам постепенно.
С такими мыслями мы поднимались на эскалаторах и стеклянных лифтах, осторожно заходили в отделы, нащупывали путь в дальние глубины универмага.
Мы, выросшие со старыми универмагами, знаем, что одна из тайных радостей – внезапные и резкие переходы между отделами, поразительные комбинации, точно в музее, где зал, забитый древними пожарными авто ведет в зал, где вдоль стен стоят стеклянные витрины с совами, цаплями и песчанками. В новом универмаге искусство сочетаний было вознесено на неожиданно дерзкие высоты. За исключением Большого Зала, сохранившего прямые линии классического магазина, на остальных этажах отделы были спроектированы так, чтобы появляться нежданно и эффектно. Художники-декораторы так старались избегать ясной перспективы, что сознательно изгибали многие коридоры. За сумрачным извилистым проходом меж высокими комодами, застекленными книжными шкафами и конторками со множеством ящичков стремительно открывалась яркая тревожная сцена – длинноногие манекены с розовыми и зелеными волосами, со вспышками черного атласа и белых кружев. Тут и там на стеклянных прилавках обезображенными трупами из подвала маньяка-убийцы стояли кверх ногами нижние половины женских тел. Мы пробирались к парам опрокинутых ног в сияющих черных чулках, усыпанных крошечными зелеными камешками, и вдруг замечали, что бродим меж саморазмораживающихся холодильников, посудомоечных машин с тремя отделениями и микроволновок с цифровыми дисплеями. Опираясь на холодильник, точно отбившись от своего отдела, черноволосая коротко стриженая фигураманекен со скучающим лицом демонстрировала итальянский бюстгальтер последней модели – золотую полоску, что прямой линией пересекала грудь и закреплялась на спине застежкой в форме сердечка. Такие переходы и путаница словно звали заблудиться, невзирая на развешенные повсюду карты под стеклом; и мы, только и мечтавшие заблудиться, ныряли глубже в извилистые проходы, благодарные за все, что говорило нам об изобилии универмага, отвечало нашей тайной грезе о бесконечном умножении отделов.
Это умение изумлять, постоянные попытки спастись от единообразия и избежать ощущения ограниченности, проявились и в одном из самых притягательных изобретений консорциума. За поворотом коридора мы то и дело попадали на широкие открытые площадки, где покупатели, одолеваемые усталостью, могли отдохнуть перед тем, как продолжить путь. Каждая площадка, обозначенная на картах как «зона отдыха», отличалась собственным уникальным дизайном. В одной такой зоне пол покрывала настоящая земля и трава. В центре раскинул ветви большой дуб, увешанный китайскими фонариками, а под ним сгрудились дощатые скамейки. Другая зона изображала туманную ночную лондонскую улицу; дымовая машина испускала клубы желтоватого тумана, в нем прятались фонарные столбы и манекен-полицейский с отполированной дубинкой. А на верхнем этаже мы утопали в пухлых креслах викторианской гостиной под газовыми лампами, среди овальных фотографий, этажерок и мраморных статуй.
Одни только искусно спроектированные зоны отдыха должны были обеспечить дню открытия успех, ибо некоторым из нас уже не терпелось обойти все зоны, каждая в уникальном стиле, на всех девятнадцати этажах. Однако внимание наше привлекали и другие новшества. Нас потрясло многообразие дополнительных услуг и развлечений – главным образом на четырех подземных уровнях, но и кое-где на верхних: например, копия будки чистильщика обуви, старая цирюльня, где в стеклянной колонне вращался полосатый столб, кондитерская с бочками дешевых конфет, зал с кинетоскопом на восьмом этаже, полуподвальное варьете с четырьмя ежедневными представлениями. Мы увидели множество кафе, ресторанов и закусочных, чей дизайн скрупулезно воспроизводил пульмановский вагон-ресторан, новоанглийский постоялый двор восемнадцатого века, китобойное судно, индейскую деревню, салун первых поселенцев с раскачивающимися дверями. И на каждом этаже, выбираясь из запутанного лабиринта отделов, мы находили неожиданные места культурного или образовательного толка, хотя чувствовали, что в действительности их задача – освежающими сюрпризами вклиниваться в неизбежную скуку выставки товаров: сюрпризами, что позволяли клиенту с новыми силами вернуться к напряженным приключениям покупок. Ради нашего образования консорциум представил фабрику манекенов, где бородатый скульптор сидел за работой над глиняной фигурой против живой модели в окружении гипсовых слепков, бракованных рук и ног и почти законченных фигур из стекловолокна, к которым помощник приделывал стеклянные глаза, парики и зубы; подробную копию четырех галерей из Прадо, Уффици, Рейксмюсеума [14] и Эрмитажа с качественными репродукциями всех полотен, рам и статуй и тремя гидами в форме, которые рассказывали маленьким группкам покупателей об истории и технике создания каждого произведения искусства; и копию отсека египетской пирамиды со ступеньками, что вели вниз, к двум погребальным камерам и храму.
Может, из-за размеров нового универмага, из-за огромного количества зон отдыха и культурных зон, услуг и развлечений, из-за того, что наши нервные системы оказались прямо-таки взяты на абордаж девятнадцатью верхними и четырьмя подвальными этажами товаров мы поначалу не обратили особого внимания на новые отделы, разбросанные по универмагу, – как нам показалось, из чистого каприза, буйной выдумки. Например, отдел ручьев, прудов и водопадов, расположенный во внезапно открывающейся нише отдела ландшафтной архитектуры. Или на четырнадцатом этаже, между мужскими головными уборами и хозяйственными мелочами – мрачный отдел пещер и тоннелей, где тусклые флюоресцентные лампы в стенах пещеры изливали лиловый свет на горные образования, а с аккуратно размеченных сталактитов, пористых карнизов, пещерных кораллов и спиральных геликтитов свисали ценники. Еще более загадочный отдел располагался за тихой бурой страной ночных столиков, тускло мерцающих ламп, цветастых простыней под загнутыми покрывалами и кроватей с четырьмя столбиками под изогнутыми пологами и тяжелыми шторами. В конце узкого прохода меж двухъярусных кроватей, сплошь занятых плюшевыми тиграми и слонами, внезапно появлялся высокий белесый подиум – казалось, его еще не достроили. Тут и там на полу стояли обломки мраморных колонн и глыбы треснувшего камня, пролет осыпающихся ступенек у стены вел в никуда, а возле полированного деревянного прилавка в углу сидел и, видимо, ожидал нас человек в сером костюме и темно-малиновом галстуке.
В общем, все пришли к выводу, что день открытия прошел замечательно успешно. О, среди нас были скептики – скептики, которые чувствовали, что все это требуется снести и забыть, – но в целом мы склонялись к надеждам на лучшее. Начать с того, что универмаг консорциума явно стал серьезным конкурентом пассажу. Очевидно, с целью умножить размывающуюся клиентуру традиционного универмага, новый торговый центр бросил вызов бутику, помимо изобилия умеренно дорогих товаров предлагая широкий спектр дорогих дизайнерских работ – от блестящих вечерних платьев и шоферских ливрей до усыпанных драгоценностями шахмат и импортируемых яшмовых пекинесов из императорского дворца в Пекине. Нас привлекали Большой Зал и отреставрированный фонтан, извилистые проходы, талантливые копии, дерзость и энергия всего предприятия; мы предпочитали подождать с вердиктом, придержать свое одобрение, но в то же время готовы были вернуться.
И мы возвращались, остро чувствуя, что едва приступили к изучению универмага, что в действительности, если мы намерены проникнуть в его по-прежнему ускользающую от нас душу, необходимы дальнейшие исследования. Через несколько дней мы заметили, что универмаг уже меняется. Тут и там проходы слегка сдвинулись, давая место новым товарам, открывались или вотвот собирались открыться отделы, которых мы не помнили; ходили слухи, что уже существует план пентхауса и этажа под четырьмя подвальными уровнями. А неустанная жажда экспансии или же расчетливое стремление избежать застоя слегка меняли оформление отделов.
Но самое пристальное наше внимание привлекало теперь нечто помимо всех необычных отделов, внимательно изученных в день открытия. Вскоре стало очевидно, что они – не остроумные или экстравагантные элементы дизайна, вызывающие улыбки одобрения или недоуменные гримасы. То были серьезные отделы, нацеленные на продажи. Через несколько дней после открытия в отделе ручьев, прудов и водопадов уже шла оживленная торговля; по большей части приходили покупатели с обширными владениями в пригородах, имеющие возможность выбирать из списка мелочами различающихся стилей: им предлагались двенадцать моделей ручьев или один большой поток, мелкое каменистое прямое дно или же глубокое, песчаное и извилистое русло. Пещеры и тоннели на четырнадцатом этаже предназначались не только для холмов и склонов, находящихся в личном владении, но также для подвальных этажей, чердаков и детских.
Мы вернулись в высокое белесое место, про которое думали, что оно еще не достроено, – и обнаружили свою ошибку. В толстом каталоге, цепью прикованном к прилавку, продавец показал нам комплекты руин: на продажу выставлялись любые архитектурные сочетания, включая греческий и римский дорические ордеры, равно как и три варианта коринфской капители, воспроизведенные либо в настоящем камне, либо – дешевле – в его синтетическом эквиваленте, к тому же на разных стадиях разрушения. Такова была задача отдела классических руин, где еще можно было приобрести фризы, разрушенные фронтоны, осыпающиеся арки, живописные фрагменты храмов и мавзолеев. На заднюю обложку каталога была помещена фотография Парфенона [15], Колосса [16], римского акведука – все в обрамлении буйного садового пейзажа.
Продавец терпеливо отвечал на наши скептические пылкие вопросы. Заказать можно все, что в каталоге; все фрагменты производятся на фабриках репродукции и поставляются напрямую.
Только вчера техасский нефтепромышленник заказал для своего ранчо Колосса. Большинство заказов поступают из корпораций, которые ищут новаторские решения в области ландшафтного дизайна; производители программного обеспечения из Нью-Мексико недавно заказали для десятиакрового бизнес-парка термы Каракаллы [17] и виллу Адриана [18], а другая фирма в южной Калифорнии купила целый акрополь, крепче оригинального и с гарантией от загрязнения, и поставила на берегу декоративного пруда. Обычно покупатели, конечно, предпочитают разрушенную колонну в вестибюль или на задний двор.
Мы качали головами, впадали в задумчивость, начинали улыбаться, но чувствовали, как наши улыбки осыпаются по краям; мы заходили в знакомые отделы, пробирались мимо ракеток для сквоша, шестов для лакросса [19] и столов для пинг-понга, мимо тумбочек для телевизоров и видеомагнитофонов, мимо застекленных шкафов для кассет, стереосистем с пятиполосными эквалайзерами, мимо похожих на улыбчивых енотов банок для печенья, мимо зонтиков с деревянными ручками в форме уток, и наше ощущение необычности и необъяснимости новых отделов, какого-то насильственного вторжения, что ли, постепенно уступало место самообвинениям: это с нашим восприятием что-то не так. Новые отделы – вовсе не чужие оккупанты в знакомом мире, но всего лишь продолжение этого мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
С самого начала было объявлено, что консорциум планирует сохранить здание длиной в квартал нетронутым, как и все мельчайшие архитектурные детали – от лепнины листьев и ягод на колоннах при входе до старинного мраморного фонтана девятнадцатого века, что располагался в дальнем углу на первом этаже. Ходили слухи, что здание превратят в конторское. Почти тут же пошли толки иного рода, и теперь мы перешептывались о том, что консорциум планирует воскресить универмаг, вернуть ему былое великолепие. Начали поговаривать о том, что консорциум приобрел в городе и другие универмаги, что и в других местах возникают фабрики и магазины консорциума. К подобным разговорам мы прислушивались слегка опасливо, ибо не понимали уже, хотим мы возрождения нашего универмага или желаем лишь непрерывности бесконечных бурых сумерек его упадка.
Открытие назначили на раннюю весну. Всю осень и зиму мы тревожно ждали, а за огромными витринами, затянутыми белой тканью, слышалось урчание радиоприемников рабочих, грохот молотков и визг пил, скрежет тяжелых предметов, царапающих полы; темные леса высоко вверху, в белых зимних небесах, казались сложным, загадочным порождением разрухи.
Не говоря вслух, мы вспоминали бесконечное ожидание детства: ожидание постепенно разъедали неудачи и тревога, а день, о котором мечталось, подползая все ближе, наливался бременем невозможных желаний.
И пришел день, совсем обычный – холодное ясное утро в середине апреля. И сюрприз поразил нас: нашему взору, но словно бы тайно, явился величественный универмаг, новый торговый центр, что будто бы стоял все время, прячась в тенях наших вянущих надежд. Новый универмаг тянулся в ясный синий день своими девятнадцатью этажами. В громадных зеркальных окнах цоколя и сияющих полукруглых стеклах обновленного гранитного фасада дрожали и мерцали искривленные отражения красно-коричневых конторских зданий.
Двери уже открылись, но невозможно было не остановиться у витрин, поскольку консорциум, будто ощутив наши колебания, не поскупился на расходы, чтобы удержать нас возле них. В одной витрине располагался песчаный пляж с морскими водорослями и ракушками у самой полосы прибоя, и кусок океана, где плескались низкие волны. Замечательно реалистичная сцена – яркоголубое небо, неспешно плывущие облака с синими тенями, спасатель-манекен в белом кресле, низкие волны накатывают и отползают вновь, накатывают и отползают, далекий маяк – не больше наперстка, – а на переднем плане загорают три изящных женских манекена в сверкающих серебристых купальниках. Вдруг манекены сели – и зрители поняли, что это живые женщины притворяются манекенами, – и сейчас же негибко легли, а мы засомневались: быть может, это автоматоны притворяются живыми женщинами; спасатель отказывался двигаться, отказывался подать знак; и чайки – может, настоящие, а может искусные модели, – важно расхаживали по песку.
Мы улыбались, задумчиво хмурились, мы воздавали должное некой оригинальности витрин, но в то же время сдерживались, сопротивлялись соблазну очарования. В конце концов, мы жаждали не подобных представлений, а чего-то совершенно иного, что вернуло бы нас в лучшие времена, когда еще оставалась надежда – чего-то, что можно найти лишь внутри. Неудивительно, что мы колебались.
Неторопливо, чуточку нервно мы прошли через высокую арку восстановленного входа к новым стеклянным дверям. Стеклянные панели беззвучно раздвинулись, приглашая нас ко внутреннему ряду старинных вращающихся дверей, медлительных и темных, напомнивших нам детство и старое черно-белое кино, – они вели в сам универмаг.
Мы попали в громадный Большой Зал, поднимавшийся до третьего этажа. Широкий коридор, вдоль которого выстроились манекены в турнюрах и нижних юбках, в цилиндрах и пальто, вел к отреставрированному фонтану с шестью скульптурами, символизирующими Честность, Промышленность, Изобретение, Торговлю, Экономию и Республику. И мы обрадовались, мы обрадовались: наш фонтан никогда не был так роскошен. Но нас не одурачили, мы прекрасно понимали, что это воскрешение пропавшего золотого века, века, в который ни один из нас не верил до конца, было расчетливым призывом к колеблющейся частице наших натур. И все же, не поддаваясь этому призыву, мы восхищались его изощренностью. Мы сразу разглядели, что намеренно старомодный архитектурный стиль мешался с агрессивно современными деталями, вроде стеклянных лифтов, что поднимались по ажурным металлическим столбам, и центральной лестницы, не мраморной, но составленной из элегантно закругленных эскалаторов с прозрачными стенками; эскалаторы вели в бельэтаж, где покупатели уже пили кофе за белыми металлическими столами, откуда открывался вид на Большой Зал. Дерзкое сочетание старомодного и суперсовременного – одно подчеркивает другое, и все ради того, чтобы обольстить нас, укротить наш скептицизм, – самый потрясающий эффект, достигнутый консорциумом. Его более фундаментальные нововведения и намерения открывались нам постепенно.
С такими мыслями мы поднимались на эскалаторах и стеклянных лифтах, осторожно заходили в отделы, нащупывали путь в дальние глубины универмага.
Мы, выросшие со старыми универмагами, знаем, что одна из тайных радостей – внезапные и резкие переходы между отделами, поразительные комбинации, точно в музее, где зал, забитый древними пожарными авто ведет в зал, где вдоль стен стоят стеклянные витрины с совами, цаплями и песчанками. В новом универмаге искусство сочетаний было вознесено на неожиданно дерзкие высоты. За исключением Большого Зала, сохранившего прямые линии классического магазина, на остальных этажах отделы были спроектированы так, чтобы появляться нежданно и эффектно. Художники-декораторы так старались избегать ясной перспективы, что сознательно изгибали многие коридоры. За сумрачным извилистым проходом меж высокими комодами, застекленными книжными шкафами и конторками со множеством ящичков стремительно открывалась яркая тревожная сцена – длинноногие манекены с розовыми и зелеными волосами, со вспышками черного атласа и белых кружев. Тут и там на стеклянных прилавках обезображенными трупами из подвала маньяка-убийцы стояли кверх ногами нижние половины женских тел. Мы пробирались к парам опрокинутых ног в сияющих черных чулках, усыпанных крошечными зелеными камешками, и вдруг замечали, что бродим меж саморазмораживающихся холодильников, посудомоечных машин с тремя отделениями и микроволновок с цифровыми дисплеями. Опираясь на холодильник, точно отбившись от своего отдела, черноволосая коротко стриженая фигураманекен со скучающим лицом демонстрировала итальянский бюстгальтер последней модели – золотую полоску, что прямой линией пересекала грудь и закреплялась на спине застежкой в форме сердечка. Такие переходы и путаница словно звали заблудиться, невзирая на развешенные повсюду карты под стеклом; и мы, только и мечтавшие заблудиться, ныряли глубже в извилистые проходы, благодарные за все, что говорило нам об изобилии универмага, отвечало нашей тайной грезе о бесконечном умножении отделов.
Это умение изумлять, постоянные попытки спастись от единообразия и избежать ощущения ограниченности, проявились и в одном из самых притягательных изобретений консорциума. За поворотом коридора мы то и дело попадали на широкие открытые площадки, где покупатели, одолеваемые усталостью, могли отдохнуть перед тем, как продолжить путь. Каждая площадка, обозначенная на картах как «зона отдыха», отличалась собственным уникальным дизайном. В одной такой зоне пол покрывала настоящая земля и трава. В центре раскинул ветви большой дуб, увешанный китайскими фонариками, а под ним сгрудились дощатые скамейки. Другая зона изображала туманную ночную лондонскую улицу; дымовая машина испускала клубы желтоватого тумана, в нем прятались фонарные столбы и манекен-полицейский с отполированной дубинкой. А на верхнем этаже мы утопали в пухлых креслах викторианской гостиной под газовыми лампами, среди овальных фотографий, этажерок и мраморных статуй.
Одни только искусно спроектированные зоны отдыха должны были обеспечить дню открытия успех, ибо некоторым из нас уже не терпелось обойти все зоны, каждая в уникальном стиле, на всех девятнадцати этажах. Однако внимание наше привлекали и другие новшества. Нас потрясло многообразие дополнительных услуг и развлечений – главным образом на четырех подземных уровнях, но и кое-где на верхних: например, копия будки чистильщика обуви, старая цирюльня, где в стеклянной колонне вращался полосатый столб, кондитерская с бочками дешевых конфет, зал с кинетоскопом на восьмом этаже, полуподвальное варьете с четырьмя ежедневными представлениями. Мы увидели множество кафе, ресторанов и закусочных, чей дизайн скрупулезно воспроизводил пульмановский вагон-ресторан, новоанглийский постоялый двор восемнадцатого века, китобойное судно, индейскую деревню, салун первых поселенцев с раскачивающимися дверями. И на каждом этаже, выбираясь из запутанного лабиринта отделов, мы находили неожиданные места культурного или образовательного толка, хотя чувствовали, что в действительности их задача – освежающими сюрпризами вклиниваться в неизбежную скуку выставки товаров: сюрпризами, что позволяли клиенту с новыми силами вернуться к напряженным приключениям покупок. Ради нашего образования консорциум представил фабрику манекенов, где бородатый скульптор сидел за работой над глиняной фигурой против живой модели в окружении гипсовых слепков, бракованных рук и ног и почти законченных фигур из стекловолокна, к которым помощник приделывал стеклянные глаза, парики и зубы; подробную копию четырех галерей из Прадо, Уффици, Рейксмюсеума [14] и Эрмитажа с качественными репродукциями всех полотен, рам и статуй и тремя гидами в форме, которые рассказывали маленьким группкам покупателей об истории и технике создания каждого произведения искусства; и копию отсека египетской пирамиды со ступеньками, что вели вниз, к двум погребальным камерам и храму.
Может, из-за размеров нового универмага, из-за огромного количества зон отдыха и культурных зон, услуг и развлечений, из-за того, что наши нервные системы оказались прямо-таки взяты на абордаж девятнадцатью верхними и четырьмя подвальными этажами товаров мы поначалу не обратили особого внимания на новые отделы, разбросанные по универмагу, – как нам показалось, из чистого каприза, буйной выдумки. Например, отдел ручьев, прудов и водопадов, расположенный во внезапно открывающейся нише отдела ландшафтной архитектуры. Или на четырнадцатом этаже, между мужскими головными уборами и хозяйственными мелочами – мрачный отдел пещер и тоннелей, где тусклые флюоресцентные лампы в стенах пещеры изливали лиловый свет на горные образования, а с аккуратно размеченных сталактитов, пористых карнизов, пещерных кораллов и спиральных геликтитов свисали ценники. Еще более загадочный отдел располагался за тихой бурой страной ночных столиков, тускло мерцающих ламп, цветастых простыней под загнутыми покрывалами и кроватей с четырьмя столбиками под изогнутыми пологами и тяжелыми шторами. В конце узкого прохода меж двухъярусных кроватей, сплошь занятых плюшевыми тиграми и слонами, внезапно появлялся высокий белесый подиум – казалось, его еще не достроили. Тут и там на полу стояли обломки мраморных колонн и глыбы треснувшего камня, пролет осыпающихся ступенек у стены вел в никуда, а возле полированного деревянного прилавка в углу сидел и, видимо, ожидал нас человек в сером костюме и темно-малиновом галстуке.
В общем, все пришли к выводу, что день открытия прошел замечательно успешно. О, среди нас были скептики – скептики, которые чувствовали, что все это требуется снести и забыть, – но в целом мы склонялись к надеждам на лучшее. Начать с того, что универмаг консорциума явно стал серьезным конкурентом пассажу. Очевидно, с целью умножить размывающуюся клиентуру традиционного универмага, новый торговый центр бросил вызов бутику, помимо изобилия умеренно дорогих товаров предлагая широкий спектр дорогих дизайнерских работ – от блестящих вечерних платьев и шоферских ливрей до усыпанных драгоценностями шахмат и импортируемых яшмовых пекинесов из императорского дворца в Пекине. Нас привлекали Большой Зал и отреставрированный фонтан, извилистые проходы, талантливые копии, дерзость и энергия всего предприятия; мы предпочитали подождать с вердиктом, придержать свое одобрение, но в то же время готовы были вернуться.
И мы возвращались, остро чувствуя, что едва приступили к изучению универмага, что в действительности, если мы намерены проникнуть в его по-прежнему ускользающую от нас душу, необходимы дальнейшие исследования. Через несколько дней мы заметили, что универмаг уже меняется. Тут и там проходы слегка сдвинулись, давая место новым товарам, открывались или вотвот собирались открыться отделы, которых мы не помнили; ходили слухи, что уже существует план пентхауса и этажа под четырьмя подвальными уровнями. А неустанная жажда экспансии или же расчетливое стремление избежать застоя слегка меняли оформление отделов.
Но самое пристальное наше внимание привлекало теперь нечто помимо всех необычных отделов, внимательно изученных в день открытия. Вскоре стало очевидно, что они – не остроумные или экстравагантные элементы дизайна, вызывающие улыбки одобрения или недоуменные гримасы. То были серьезные отделы, нацеленные на продажи. Через несколько дней после открытия в отделе ручьев, прудов и водопадов уже шла оживленная торговля; по большей части приходили покупатели с обширными владениями в пригородах, имеющие возможность выбирать из списка мелочами различающихся стилей: им предлагались двенадцать моделей ручьев или один большой поток, мелкое каменистое прямое дно или же глубокое, песчаное и извилистое русло. Пещеры и тоннели на четырнадцатом этаже предназначались не только для холмов и склонов, находящихся в личном владении, но также для подвальных этажей, чердаков и детских.
Мы вернулись в высокое белесое место, про которое думали, что оно еще не достроено, – и обнаружили свою ошибку. В толстом каталоге, цепью прикованном к прилавку, продавец показал нам комплекты руин: на продажу выставлялись любые архитектурные сочетания, включая греческий и римский дорические ордеры, равно как и три варианта коринфской капители, воспроизведенные либо в настоящем камне, либо – дешевле – в его синтетическом эквиваленте, к тому же на разных стадиях разрушения. Такова была задача отдела классических руин, где еще можно было приобрести фризы, разрушенные фронтоны, осыпающиеся арки, живописные фрагменты храмов и мавзолеев. На заднюю обложку каталога была помещена фотография Парфенона [15], Колосса [16], римского акведука – все в обрамлении буйного садового пейзажа.
Продавец терпеливо отвечал на наши скептические пылкие вопросы. Заказать можно все, что в каталоге; все фрагменты производятся на фабриках репродукции и поставляются напрямую.
Только вчера техасский нефтепромышленник заказал для своего ранчо Колосса. Большинство заказов поступают из корпораций, которые ищут новаторские решения в области ландшафтного дизайна; производители программного обеспечения из Нью-Мексико недавно заказали для десятиакрового бизнес-парка термы Каракаллы [17] и виллу Адриана [18], а другая фирма в южной Калифорнии купила целый акрополь, крепче оригинального и с гарантией от загрязнения, и поставила на берегу декоративного пруда. Обычно покупатели, конечно, предпочитают разрушенную колонну в вестибюль или на задний двор.
Мы качали головами, впадали в задумчивость, начинали улыбаться, но чувствовали, как наши улыбки осыпаются по краям; мы заходили в знакомые отделы, пробирались мимо ракеток для сквоша, шестов для лакросса [19] и столов для пинг-понга, мимо тумбочек для телевизоров и видеомагнитофонов, мимо застекленных шкафов для кассет, стереосистем с пятиполосными эквалайзерами, мимо похожих на улыбчивых енотов банок для печенья, мимо зонтиков с деревянными ручками в форме уток, и наше ощущение необычности и необъяснимости новых отделов, какого-то насильственного вторжения, что ли, постепенно уступало место самообвинениям: это с нашим восприятием что-то не так. Новые отделы – вовсе не чужие оккупанты в знакомом мире, но всего лишь продолжение этого мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21