Они были, правда, мятые, но Пейдж надеялась, что они расправятся от пара в крохотной ванной комнате, пока будет включен душ.
Он требовал от тебя признаний? Вообще чего-нибудь требовал? – продолжал допытываться ее внутренний голос. Она мысленно перетряхнула по минутам счастливую неделю, проведенную вместе, все их разговоры и все мгновения близости. Он убеждал ее, что ни с кем не испытывал того, что с ней. Это уже что-то, не так ли? Возможно, но что? Что с этим делать? С чем они остались в конце концов. Пейдж никогда не думала, что может быть такой уязвимой. Будущее начинало страшить ее.
Приняв душ, она оделась и сделала свою обычную прическу, которую носила летом, – собрала волосы в узел на затылке. Ощущая себя почти прежней Пейдж, она вышла проведать Хока.
Хок допивал кофе. Поднос с пустыми тарелками подле постели свидетельствовал о том, что он позавтракал, и солидно.
Алисия вскочила со стула, когда Пейдж вошла.
– Вашему пациенту сегодня гораздо лучше, доктор, – объявила она, сияя. Пейдж улыбнулась Хоку.
– Очень рада слышать.
Хок посмотрел на нее так, как смотрят на случайных знакомых, и не вернул улыбки.
– Вы все еще здесь, доктор Уинстон? Я был уверен, что вы уже на пути к Флагстафу.
Доктор Уинстон ? Пейдж взглянула на любопытное личико Алисии. Он не хочет афишировать наших отношений. Интересно, почему?
Вдруг ощутив неловкость, Пейдж подошла и положила ладонь ему на лоб.
– Утром не было температуры? Он вывернулся из-под ее руки. – Конечно, нет. Подумаешь, пара синяков и царапин.
Но хрипотца в голосе была слышна отчетливо.
– И парочка сломанных ребер, – добавила Пейдж.
– Это еще неизвестно.
– Да, без рентгена нельзя сказать наверняка, но все признаки налицо.
– Может, и так. Но это быстро заживет. Она усмехнулась.
– Ну да, вы же здоровяк. Он прямо взглянул ей в глаза, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Да, я живучий.
В комнате росло напряжение, даже Алисия это почувствовала. Подхватив поднос, она обронила:
– Пойду помою посуду. В дверях помедлила и наградила Хока ослепительной улыбкой.
– А ты веди себя хорошо. Впервые с той минуты, как Пейдж вошла, лицо Хока сложилось в болезненную гримасу.
– Ни на что другое у меня силенок не хватит.
Когда Алисия засмеялась, улыбнулся и он.
– Так почему ты не уехала? – небрежно спросил Хок у Пейдж, как только Алисия вышла.
– Потому что не хотела бросать тебя, – терпеливо объяснила Пейдж.
Он беспокойно дернулся на постели.
– Это не причина. Тебе следует поехать с отцом Алисии до ближайшего города, а оттуда найдешь какой-нибудь транспорт до Флагстафа.
– А ты намерен поехать во Флагстаф?
Он отвел глаза и уставился в окно, внимательно изучая пейзаж.
– Не знаю, может быть, попозже. Пока не вижу необходимости. Надо посмотреть, нельзя ли спасти самолет. С этим будет порядочно возни.
Она села рядом и, накрыв его руку своей, ощутила, как он напрягся.
– Что с тобой, Хок?
Он повернул голову на подушке так, чтобы смотреть ей в глаза, и без всякого выражения сказал:
– Ты же поставила диагноз.
– Я не о том, ты это прекрасно знаешь. Он стиснул зубы, и у него задергалась щека.
– Не так-то легко поблагодарить тебя за то, что ты вытащила меня с того света, – и проститься.
Он опустил глаза и уставился на ее руку, все еще лежавшую поверх его руки.
– О, Хок, неужели все дело в этом? Неужели твоя мужская гордость не может принять чуть-чуть помощи от слабой женщины?
На секунду он стал прежним, чуть насмешливым Хоком.
– Да, моя мужская гордость слегка помята, но, я думаю, она еще расправится.
Пейдж склонила голову набок, спросила:
– Зачем же нам прощаться?
Она надеялась, что Хок не почувствует, как колотится ее сердце. Ответ на этот вопрос заключал в себе все надежды на их будущее.
Снова взглянули они друг на друга, и печаль в его глазах отозвалась в ней отчаянием. Нет! – молчаливо запротестовала она. Не говори этого!
Но он сказал.
– Неважно, как мы оказались здесь и кто кого спас. Факт то, что моя работа закончена. Страховка покроет все твои расходы. Мне жаль, что я не довез тебя до Флагстафа.
– А как же мы, Хок?
Он выдернул руку из-под ее руки.
– Нас нет, Пейдж. Разве это что-то новое для тебя? Я не комнатная собачка, которая целый день ждет, когда вернется хозяйка. Сидеть на одном месте я не умею. Да если бы и умел, я не стал бы жить на задворках твоей жизни. Ты была бы нужна мне вся, а не твои останки, которые приплетаются под вечер из клиники.
Он облекал в слова то, что Пейдж и сама знала. Так почему же ей было так больно? Ведь он просто констатировал бесплодность попытки продлевать их отношения.
Потому что мне хотелось верить в долгую счастливую жизнь и в то, что любовь преодолевает все препятствия и из любого положения находит выход. Она чувствовала, как текут по щекам слезы, но не вытирала их.
– Я люблю тебя, Хок.
Ее порыв разбился о бесстрастное выражение его лица. Чертов индейский стоицизм!
– То, что мы пережили, – большая редкость, – тихо сказал он наконец. – Это будет нетронуто.
– Но мне мало одной недели тебя, – взмолилась она.
Он криво усмехнулся.
– Ты привыкла всегда получать то, что хочешь, Пейдж, но не все так живут. Ты и я – мы из разных миров, мы оба это знали и знаем.
Они услышали скрип колес по гравию.
– Это за тобой. Алисия говорила, что ее отец заедет за тобой, когда соберется в город. – Его глаза глядели спокойно и бесстрастно. – Поезжай с ним.
Пейдж кивнула, сраженная его вежливой невозмутимостью. У нее больше не было слов – он сказал все.
В дверях она задержалась, обернулась. У него дрогнуло лицо – или это ей почудилось, потому что через секунду он уже снова бестрепетно смотрел ей в глаза.
– Прощай, Хок. Береги себя.
– Ты тоже.
Она была рада, что никого не встретила по пути в комнату, которую делила с Алисией. Собрав то немногое, что уцелело в перипетиях последней недели, она вышла из трейлера навстречу Джону Энтони.
Пейдж казалось, что она целую вечность трясется на переднем сиденье пикапа. Но рано или поздно она доберется до Флагстафа.
Джон Энтони отвез ее в ближний городишко, где жил его брат. Пейдж первым делом позвонила в больницу к отцу. Новости были хорошие. Отца даже позвали к телефону. Его голос звучал бодро – гораздо бодрее, чем Пейдж предполагала. Запомни, Пейдж, старушка, от разбитого сердца не умирают.
Брат Джона, по замечательному совпадению, в тот день собирался во Флагстаф и взялся подвезти Пейдж. Она с благодарностью согласилась. Так началось ее путешествие в прежнюю жизнь. Она старалась занять голову первоочередными делами, которые надо будет сделать по приезде во Флагстаф: найти гостиницу; пройтись по магазинам; забыть Хока; принять горячую ванну; забыть Хока; навестить отца; пообедать; забыть Хока.
Пейдж откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
Попытаться забыть Хока – это будет самая тяжелая задача. Слишком много воспоминаний…
– Не хочешь поучиться ловить рыбу? – спросил Хок на второй день их каникул.
– А ты уверен, что рыбалка входит в учебную программу? – лениво ответила она.
Тяжесть в голове не располагала ни к каким действиям.
– Гм… – Он взъерошил и без того лохматую шевелюру. – Этот урок требует минимума усилий, а ничего лучше я не могу придумать. – Он легонько мазнул ее пальцем по щеке. – В наших-то обстоятельствах.
– Ну ладно. Только надеюсь, мне не будут ставить отметки. Иначе я попаду в отстающие.
Хок засмеялся. У него так блестели глаза, когда он смеялся, что Пейдж нарочно придумывала, как бы его рассмешить.
– Нет, тебе повезло на этой неделе. Ты у нас на больничном, и спросу с тебя никакого. Она вздохнула с нарочитым облегчением.
– В таком случае давай займемся всерьез нашим рыбным бизнесом.
К концу дня стало вполне ясно, что Пейдж далеко до совершенства. Закидывая удочку, она зацепляла сзади то ветку, то корягу, то, камни и наконец, когда леса скрутилась спиралью, признала свое поражение.
– Сдаешься? – спросил Хок.
– Пока ты меня не прогнал, надо сдаться.
– Тебе что же, не нравится ловить рыбу?
– Трудно сказать. Я же еще не попала крючком в воду. А что, кроме воды, где-нибудь еще водится рыба?
– Боюсь, что нет.
– Тогда я просто не знаю, нравится или нет. Я не пробовала.
Хок нашел на берегу тенистое место и предложил отдохнуть после трудового дня. Пейдж с готовностью согласилась. Любое пустячное усилие – и у нее плыло перед глазами.
Хок положил ее голову к себе на колени и ласково отвел волосы со лба.
– А на море ты тоже не пробовала ловить рыбу?
– Ты представляешь, во что бы я превратила те удочки?
Ей было так хорошо, так спокойно держать голову у него на коленях.
– Ну, с этим-то как раз проблем не будет. Там тебе забрасывать не придется, просто сиди и жди, пока клюнет. – Он улыбнулся. – Здорово щекочет нервы.
– А ты часто ездишь к морю?
– По настроению.
– Приятно, наверное, делать что хочешь и когда хочешь.
– Тут есть свои преимущества… и свои недостатки. Одиночество не всегда в радость.
– Ну, это улажено. Или ты уже забыл, что у тебя теперь на шее – жена?..
Тогда он сразу переменил тему: показал Пейдж на какую-то птицу, потом предложил ей пойти прилечь в палатке. Было несколько моментов, когда он мог сказать ей правду, но теперь Пейдж вынуждена была признать, что они приходились на тот период, когда ее голова еще не пришла в норму.
Он не хотел ее расстраивать, отрицая факт их супружества, и таким образом дал ей время влюбиться в него.
Пикап замедлил ход и выехал на шоссе. После тряской дороги контраст был разительный. Пейдж потерла голову. Боль окончательно ушла, но кое-какие провалы в памяти все-таки остались.
Она не помнила, как ей позвонили насчет отца, и полет на самолете – тоже. Если бы еще она не вообразила себе, что замужем! С чего это ей взбрело в голову?
Потому что ты бы никогда не разделили постель с мужчиной, не будучи связанной с ним узами брака, неумолимо подсказал ее внутренний голос.
Ах, это…
Да, это.
Но ведь все равно кончилось тем, что я отдалась ему.
Не раньше, чем поняла, как ты глубоки его любишь. Потребность выразить эту любовь пересилила аскетизм, который ты практиковали тридцать лет.
Пейдж нечего было возразить.
Уже стемнело, когда они въехали во Флагстаф. Пейдж попросила высадить ее в центре – надо было купить что-нибудь приличное из одежды. Брат Джона отказался взять с нее деньги, отговорившись тем, что им все равно было по пути.
К тому времени, как она выбрала подходящий костюм, шел уже десятый час. Она сняла номер в мотеле рядом с больницей, позвонила, чтобы узнать, как состояние отца, и решила отложить встречу с ним до утра. Поездка вымотала ее больше, чем она ожидала. Интересно, а сколько времени уйдет на то, чтобы сгладить переживания последней недели?
Восемь недель спустя она все еще мучилась этим вопросом.
– Что ты с собой делаешь, Пейдж? – встретил ее отец, когда она заехала навестить его дома, в Эль-Пасо. – Хочешь заработать сердечную недостаточность к тридцати пяти годам?
В свои пятьдесят четыре Филип Уинстон выглядел на десять лет моложе, хотя его каштановые волосы и тронула седина.
– Папа, ты опять за свое, не надо. В чем дело? Разве я так уж надрываюсь на работе? Разве я недоедаю? Недосыпаю? Нет, я работаю ровно столько же, сколько всегда. – Она наклонилась к нему, поцеловала. – Кроме того, я уже перестала контролировать твое здоровье, так зачем же обсуждать мое?
– И рад бы пообсуждать, да ты не даешь.
– А потому что обсуждать нечего.
– Дай Бог.
– Вот и хорошо. Я рада, что этот вопрос закрыт.
Они сидели во внутреннем дворике. Пейдж удобно расположилась рядом с отцом в шезлонге и потягивала из высокого запотевшего стакана чай со льдом, который принесла им Сара, строгая домоправительница Филипа.
– Все дело в том, дорогой доктор, что ты скучаешь и позволяешь разыграться своему воображению.
– Конечно, скучаю, Пейдж. Как же мне не скучать? Я уже две недели назад мог бы приступить к работе!
– Мог бы, – спокойно согласилась Пейдж. – А через неделю снова загремел бы в больницу.
– Знаешь что, я не инвалид и не хочу, чтобы со мной нянчились.
Пейдж посмотрела на него, и насмешливые искорки заплясали в ее глазах.
– Мы с тобой нянчимся, но не как с инвалидом, а как с капризным чадом, которое подвержено перепадам настроения и от которого можно ждать всяких штучек.
Она отпила еще глоток освежающего напитка, наблюдая за реакцией отца.
Он смотрел на нее, слегка оторопев:
Пейдж, которую он знал, не позволяла себе подобных дерзостей. Но, вероятно, у нее есть на то основания.
– Неужели я действительно так несносен?
– Представь. У меня лежат маленькие пациенты, которые гораздо более по-взрослому относятся к тому, что можно и чего нельзя после болезни. Не то что ты.
– Перепады настроения, говоришь?
– Вот-вот. Филип вздохнул.
– О'кей, буду вести себя хорошо.
– Никаких сверхусилий, па, просто чуть больше терпения. Поверь, мы все не меньше твоего хотим увидеть тебя снова в строю.
Он похлопал ее по руке.
– Ладно, матушка-гусыня, только, по-моему, Ты все-таки преувеличиваешь.
Пейдж сокрушенно посмотрела на него.
– Иногда лучше немного преувеличить. Ты напугал нас своим приступом, и мы не хотим, чтобы это повторилось.
– Аминь.
– О, я должна бежать. Мне надо проведать одного молодого человека. Он выписался три дня назад и взял с меня обещание, что я его навещу.
– А на ланч не останешься? Она взглянула на часы.
– Сегодня – никак. Перехвачу что-нибудь по дороге, а у тебя буду завтра. – Она встала. – Не хочешь ли, чтобы я принесла тебе раскраску и цветные карандаши?
Он запустил в нее диванной подушечкой.
– Странно, – сказала Пейдж, открывая стеклянную дверь. – Все мои пациенты обычно приходят в восторг от такого предложения.
.
Филип с нежностью смотрел ей вслед. Он сверх всякой меры гордился дочерью, и ему было все равно, что об этом думают люди. У них с Пейдж всегда были близкие отношения. Всегда, до недавнего времени.
Какое-то беспокойство поселилось в ней. Она отговаривалась тем, что много забот с клиникой, но там всегда было работы невпроворот, и она только расцветала от лихорадочного ритма жизни. Нет, тут было что-то другое.
Он с уверенностью мог бы сказать, что она плохо спит, к тому же она потеряла в весе. Конечно, она всегда была изящного телосложения, и калории сжигались в ней сами собой, но сейчас ее аппетит был практически на нуле.
Все эти перемены начались после вынужденных каникул в Аризоне, а Пейдж упорно уходила от расспросов о той неделе.
Филип не хотел выглядеть назойливым родителем. Он всегда гордился тем, что давал дочери свободу самой, без его нажима, принимать решения. Почему же ему так хотелось потребовать от нее объяснений по поводу ее нынешнего поведения, точно она трудный подросток?
Он беспокоился о ней не только как о любимой дочери, но и как о друге и партнере. Филип вдруг подумал, что если бы заметил подобные перемены в ком-то из своих партнеров или друзей, то, нисколько не колеблясь, усадил бы его и попытался выяснить, в чем дело. Друзья на то и друзья.
Когда Пейдж придет в следующий раз, он поговорит с ней по-дружески – может, как другу она ему откроется?
Безусловно, она нуждалась в помощи. Но у Филипа было сильное подозрение, что нужен ей сейчас не отец.
В конце августа солнце в Эль-Пасо такое же беспощадное, как в июле. Чувствуя, что волосы липнут ко лбу, Пейдж решила остановить машину и позавтракать не на ходу, а в тихом месте, с кондиционером.
Юный пациент порадовал ее своим состоянием, он успешно поправлялся после небольшой операции, и она была рада, что нашла время заглянуть к нему.
На перекрестке она увидела вывеску большого кафетерия и свернула. Может быть, богатый выбор заманчивых блюд возбудит наконец ее угасший аппетит?
Она вспомнила трапезы, которые делила с Хоком. Хок… Так или иначе все ее мысли возвращались к нему, к их общим дням. А он – думает ли хоть когда-нибудь о ней? Как бы ей хотелось избавиться от воспоминаний!
Но ей не повезло: не успела она найти уютный столик и приняться за еду, как именно Хок вошел в кафетерий в компании троих своих товарищей.
На всех них были яркие комбинезоны, и она сообразила, что кафетерий-то находится поблизости от аэропорта. Как же ее угораздило выбрать для еды именно это место?
Есть она не могла, но поедала глазами Хока, и все ее попытки забыть его обращались в прах. Четверо в комбинезонах смеялись и шутили между собой и с барменом за стойкой. Было видно: завсегдатаи.
Хок выглядел прекрасно. По крайней мере теперь ты знаешь, что он по тебе не сохнет.
Они прошли в другой конец зала, за свой стол. Пейдж затаив дух ждала, что Хок ее заметит. Нет, не заметил. Сел к ней в профиль, как бы затем, чтобы она получила возможность проверить свою теорию. Все эти несколько недель она пыталась убедить себя, что Хок выигрывал в ее глазах исключительно из-за того экзотического обрамления, в которое они попали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Он требовал от тебя признаний? Вообще чего-нибудь требовал? – продолжал допытываться ее внутренний голос. Она мысленно перетряхнула по минутам счастливую неделю, проведенную вместе, все их разговоры и все мгновения близости. Он убеждал ее, что ни с кем не испытывал того, что с ней. Это уже что-то, не так ли? Возможно, но что? Что с этим делать? С чем они остались в конце концов. Пейдж никогда не думала, что может быть такой уязвимой. Будущее начинало страшить ее.
Приняв душ, она оделась и сделала свою обычную прическу, которую носила летом, – собрала волосы в узел на затылке. Ощущая себя почти прежней Пейдж, она вышла проведать Хока.
Хок допивал кофе. Поднос с пустыми тарелками подле постели свидетельствовал о том, что он позавтракал, и солидно.
Алисия вскочила со стула, когда Пейдж вошла.
– Вашему пациенту сегодня гораздо лучше, доктор, – объявила она, сияя. Пейдж улыбнулась Хоку.
– Очень рада слышать.
Хок посмотрел на нее так, как смотрят на случайных знакомых, и не вернул улыбки.
– Вы все еще здесь, доктор Уинстон? Я был уверен, что вы уже на пути к Флагстафу.
Доктор Уинстон ? Пейдж взглянула на любопытное личико Алисии. Он не хочет афишировать наших отношений. Интересно, почему?
Вдруг ощутив неловкость, Пейдж подошла и положила ладонь ему на лоб.
– Утром не было температуры? Он вывернулся из-под ее руки. – Конечно, нет. Подумаешь, пара синяков и царапин.
Но хрипотца в голосе была слышна отчетливо.
– И парочка сломанных ребер, – добавила Пейдж.
– Это еще неизвестно.
– Да, без рентгена нельзя сказать наверняка, но все признаки налицо.
– Может, и так. Но это быстро заживет. Она усмехнулась.
– Ну да, вы же здоровяк. Он прямо взглянул ей в глаза, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Да, я живучий.
В комнате росло напряжение, даже Алисия это почувствовала. Подхватив поднос, она обронила:
– Пойду помою посуду. В дверях помедлила и наградила Хока ослепительной улыбкой.
– А ты веди себя хорошо. Впервые с той минуты, как Пейдж вошла, лицо Хока сложилось в болезненную гримасу.
– Ни на что другое у меня силенок не хватит.
Когда Алисия засмеялась, улыбнулся и он.
– Так почему ты не уехала? – небрежно спросил Хок у Пейдж, как только Алисия вышла.
– Потому что не хотела бросать тебя, – терпеливо объяснила Пейдж.
Он беспокойно дернулся на постели.
– Это не причина. Тебе следует поехать с отцом Алисии до ближайшего города, а оттуда найдешь какой-нибудь транспорт до Флагстафа.
– А ты намерен поехать во Флагстаф?
Он отвел глаза и уставился в окно, внимательно изучая пейзаж.
– Не знаю, может быть, попозже. Пока не вижу необходимости. Надо посмотреть, нельзя ли спасти самолет. С этим будет порядочно возни.
Она села рядом и, накрыв его руку своей, ощутила, как он напрягся.
– Что с тобой, Хок?
Он повернул голову на подушке так, чтобы смотреть ей в глаза, и без всякого выражения сказал:
– Ты же поставила диагноз.
– Я не о том, ты это прекрасно знаешь. Он стиснул зубы, и у него задергалась щека.
– Не так-то легко поблагодарить тебя за то, что ты вытащила меня с того света, – и проститься.
Он опустил глаза и уставился на ее руку, все еще лежавшую поверх его руки.
– О, Хок, неужели все дело в этом? Неужели твоя мужская гордость не может принять чуть-чуть помощи от слабой женщины?
На секунду он стал прежним, чуть насмешливым Хоком.
– Да, моя мужская гордость слегка помята, но, я думаю, она еще расправится.
Пейдж склонила голову набок, спросила:
– Зачем же нам прощаться?
Она надеялась, что Хок не почувствует, как колотится ее сердце. Ответ на этот вопрос заключал в себе все надежды на их будущее.
Снова взглянули они друг на друга, и печаль в его глазах отозвалась в ней отчаянием. Нет! – молчаливо запротестовала она. Не говори этого!
Но он сказал.
– Неважно, как мы оказались здесь и кто кого спас. Факт то, что моя работа закончена. Страховка покроет все твои расходы. Мне жаль, что я не довез тебя до Флагстафа.
– А как же мы, Хок?
Он выдернул руку из-под ее руки.
– Нас нет, Пейдж. Разве это что-то новое для тебя? Я не комнатная собачка, которая целый день ждет, когда вернется хозяйка. Сидеть на одном месте я не умею. Да если бы и умел, я не стал бы жить на задворках твоей жизни. Ты была бы нужна мне вся, а не твои останки, которые приплетаются под вечер из клиники.
Он облекал в слова то, что Пейдж и сама знала. Так почему же ей было так больно? Ведь он просто констатировал бесплодность попытки продлевать их отношения.
Потому что мне хотелось верить в долгую счастливую жизнь и в то, что любовь преодолевает все препятствия и из любого положения находит выход. Она чувствовала, как текут по щекам слезы, но не вытирала их.
– Я люблю тебя, Хок.
Ее порыв разбился о бесстрастное выражение его лица. Чертов индейский стоицизм!
– То, что мы пережили, – большая редкость, – тихо сказал он наконец. – Это будет нетронуто.
– Но мне мало одной недели тебя, – взмолилась она.
Он криво усмехнулся.
– Ты привыкла всегда получать то, что хочешь, Пейдж, но не все так живут. Ты и я – мы из разных миров, мы оба это знали и знаем.
Они услышали скрип колес по гравию.
– Это за тобой. Алисия говорила, что ее отец заедет за тобой, когда соберется в город. – Его глаза глядели спокойно и бесстрастно. – Поезжай с ним.
Пейдж кивнула, сраженная его вежливой невозмутимостью. У нее больше не было слов – он сказал все.
В дверях она задержалась, обернулась. У него дрогнуло лицо – или это ей почудилось, потому что через секунду он уже снова бестрепетно смотрел ей в глаза.
– Прощай, Хок. Береги себя.
– Ты тоже.
Она была рада, что никого не встретила по пути в комнату, которую делила с Алисией. Собрав то немногое, что уцелело в перипетиях последней недели, она вышла из трейлера навстречу Джону Энтони.
Пейдж казалось, что она целую вечность трясется на переднем сиденье пикапа. Но рано или поздно она доберется до Флагстафа.
Джон Энтони отвез ее в ближний городишко, где жил его брат. Пейдж первым делом позвонила в больницу к отцу. Новости были хорошие. Отца даже позвали к телефону. Его голос звучал бодро – гораздо бодрее, чем Пейдж предполагала. Запомни, Пейдж, старушка, от разбитого сердца не умирают.
Брат Джона, по замечательному совпадению, в тот день собирался во Флагстаф и взялся подвезти Пейдж. Она с благодарностью согласилась. Так началось ее путешествие в прежнюю жизнь. Она старалась занять голову первоочередными делами, которые надо будет сделать по приезде во Флагстаф: найти гостиницу; пройтись по магазинам; забыть Хока; принять горячую ванну; забыть Хока; навестить отца; пообедать; забыть Хока.
Пейдж откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
Попытаться забыть Хока – это будет самая тяжелая задача. Слишком много воспоминаний…
– Не хочешь поучиться ловить рыбу? – спросил Хок на второй день их каникул.
– А ты уверен, что рыбалка входит в учебную программу? – лениво ответила она.
Тяжесть в голове не располагала ни к каким действиям.
– Гм… – Он взъерошил и без того лохматую шевелюру. – Этот урок требует минимума усилий, а ничего лучше я не могу придумать. – Он легонько мазнул ее пальцем по щеке. – В наших-то обстоятельствах.
– Ну ладно. Только надеюсь, мне не будут ставить отметки. Иначе я попаду в отстающие.
Хок засмеялся. У него так блестели глаза, когда он смеялся, что Пейдж нарочно придумывала, как бы его рассмешить.
– Нет, тебе повезло на этой неделе. Ты у нас на больничном, и спросу с тебя никакого. Она вздохнула с нарочитым облегчением.
– В таком случае давай займемся всерьез нашим рыбным бизнесом.
К концу дня стало вполне ясно, что Пейдж далеко до совершенства. Закидывая удочку, она зацепляла сзади то ветку, то корягу, то, камни и наконец, когда леса скрутилась спиралью, признала свое поражение.
– Сдаешься? – спросил Хок.
– Пока ты меня не прогнал, надо сдаться.
– Тебе что же, не нравится ловить рыбу?
– Трудно сказать. Я же еще не попала крючком в воду. А что, кроме воды, где-нибудь еще водится рыба?
– Боюсь, что нет.
– Тогда я просто не знаю, нравится или нет. Я не пробовала.
Хок нашел на берегу тенистое место и предложил отдохнуть после трудового дня. Пейдж с готовностью согласилась. Любое пустячное усилие – и у нее плыло перед глазами.
Хок положил ее голову к себе на колени и ласково отвел волосы со лба.
– А на море ты тоже не пробовала ловить рыбу?
– Ты представляешь, во что бы я превратила те удочки?
Ей было так хорошо, так спокойно держать голову у него на коленях.
– Ну, с этим-то как раз проблем не будет. Там тебе забрасывать не придется, просто сиди и жди, пока клюнет. – Он улыбнулся. – Здорово щекочет нервы.
– А ты часто ездишь к морю?
– По настроению.
– Приятно, наверное, делать что хочешь и когда хочешь.
– Тут есть свои преимущества… и свои недостатки. Одиночество не всегда в радость.
– Ну, это улажено. Или ты уже забыл, что у тебя теперь на шее – жена?..
Тогда он сразу переменил тему: показал Пейдж на какую-то птицу, потом предложил ей пойти прилечь в палатке. Было несколько моментов, когда он мог сказать ей правду, но теперь Пейдж вынуждена была признать, что они приходились на тот период, когда ее голова еще не пришла в норму.
Он не хотел ее расстраивать, отрицая факт их супружества, и таким образом дал ей время влюбиться в него.
Пикап замедлил ход и выехал на шоссе. После тряской дороги контраст был разительный. Пейдж потерла голову. Боль окончательно ушла, но кое-какие провалы в памяти все-таки остались.
Она не помнила, как ей позвонили насчет отца, и полет на самолете – тоже. Если бы еще она не вообразила себе, что замужем! С чего это ей взбрело в голову?
Потому что ты бы никогда не разделили постель с мужчиной, не будучи связанной с ним узами брака, неумолимо подсказал ее внутренний голос.
Ах, это…
Да, это.
Но ведь все равно кончилось тем, что я отдалась ему.
Не раньше, чем поняла, как ты глубоки его любишь. Потребность выразить эту любовь пересилила аскетизм, который ты практиковали тридцать лет.
Пейдж нечего было возразить.
Уже стемнело, когда они въехали во Флагстаф. Пейдж попросила высадить ее в центре – надо было купить что-нибудь приличное из одежды. Брат Джона отказался взять с нее деньги, отговорившись тем, что им все равно было по пути.
К тому времени, как она выбрала подходящий костюм, шел уже десятый час. Она сняла номер в мотеле рядом с больницей, позвонила, чтобы узнать, как состояние отца, и решила отложить встречу с ним до утра. Поездка вымотала ее больше, чем она ожидала. Интересно, а сколько времени уйдет на то, чтобы сгладить переживания последней недели?
Восемь недель спустя она все еще мучилась этим вопросом.
– Что ты с собой делаешь, Пейдж? – встретил ее отец, когда она заехала навестить его дома, в Эль-Пасо. – Хочешь заработать сердечную недостаточность к тридцати пяти годам?
В свои пятьдесят четыре Филип Уинстон выглядел на десять лет моложе, хотя его каштановые волосы и тронула седина.
– Папа, ты опять за свое, не надо. В чем дело? Разве я так уж надрываюсь на работе? Разве я недоедаю? Недосыпаю? Нет, я работаю ровно столько же, сколько всегда. – Она наклонилась к нему, поцеловала. – Кроме того, я уже перестала контролировать твое здоровье, так зачем же обсуждать мое?
– И рад бы пообсуждать, да ты не даешь.
– А потому что обсуждать нечего.
– Дай Бог.
– Вот и хорошо. Я рада, что этот вопрос закрыт.
Они сидели во внутреннем дворике. Пейдж удобно расположилась рядом с отцом в шезлонге и потягивала из высокого запотевшего стакана чай со льдом, который принесла им Сара, строгая домоправительница Филипа.
– Все дело в том, дорогой доктор, что ты скучаешь и позволяешь разыграться своему воображению.
– Конечно, скучаю, Пейдж. Как же мне не скучать? Я уже две недели назад мог бы приступить к работе!
– Мог бы, – спокойно согласилась Пейдж. – А через неделю снова загремел бы в больницу.
– Знаешь что, я не инвалид и не хочу, чтобы со мной нянчились.
Пейдж посмотрела на него, и насмешливые искорки заплясали в ее глазах.
– Мы с тобой нянчимся, но не как с инвалидом, а как с капризным чадом, которое подвержено перепадам настроения и от которого можно ждать всяких штучек.
Она отпила еще глоток освежающего напитка, наблюдая за реакцией отца.
Он смотрел на нее, слегка оторопев:
Пейдж, которую он знал, не позволяла себе подобных дерзостей. Но, вероятно, у нее есть на то основания.
– Неужели я действительно так несносен?
– Представь. У меня лежат маленькие пациенты, которые гораздо более по-взрослому относятся к тому, что можно и чего нельзя после болезни. Не то что ты.
– Перепады настроения, говоришь?
– Вот-вот. Филип вздохнул.
– О'кей, буду вести себя хорошо.
– Никаких сверхусилий, па, просто чуть больше терпения. Поверь, мы все не меньше твоего хотим увидеть тебя снова в строю.
Он похлопал ее по руке.
– Ладно, матушка-гусыня, только, по-моему, Ты все-таки преувеличиваешь.
Пейдж сокрушенно посмотрела на него.
– Иногда лучше немного преувеличить. Ты напугал нас своим приступом, и мы не хотим, чтобы это повторилось.
– Аминь.
– О, я должна бежать. Мне надо проведать одного молодого человека. Он выписался три дня назад и взял с меня обещание, что я его навещу.
– А на ланч не останешься? Она взглянула на часы.
– Сегодня – никак. Перехвачу что-нибудь по дороге, а у тебя буду завтра. – Она встала. – Не хочешь ли, чтобы я принесла тебе раскраску и цветные карандаши?
Он запустил в нее диванной подушечкой.
– Странно, – сказала Пейдж, открывая стеклянную дверь. – Все мои пациенты обычно приходят в восторг от такого предложения.
.
Филип с нежностью смотрел ей вслед. Он сверх всякой меры гордился дочерью, и ему было все равно, что об этом думают люди. У них с Пейдж всегда были близкие отношения. Всегда, до недавнего времени.
Какое-то беспокойство поселилось в ней. Она отговаривалась тем, что много забот с клиникой, но там всегда было работы невпроворот, и она только расцветала от лихорадочного ритма жизни. Нет, тут было что-то другое.
Он с уверенностью мог бы сказать, что она плохо спит, к тому же она потеряла в весе. Конечно, она всегда была изящного телосложения, и калории сжигались в ней сами собой, но сейчас ее аппетит был практически на нуле.
Все эти перемены начались после вынужденных каникул в Аризоне, а Пейдж упорно уходила от расспросов о той неделе.
Филип не хотел выглядеть назойливым родителем. Он всегда гордился тем, что давал дочери свободу самой, без его нажима, принимать решения. Почему же ему так хотелось потребовать от нее объяснений по поводу ее нынешнего поведения, точно она трудный подросток?
Он беспокоился о ней не только как о любимой дочери, но и как о друге и партнере. Филип вдруг подумал, что если бы заметил подобные перемены в ком-то из своих партнеров или друзей, то, нисколько не колеблясь, усадил бы его и попытался выяснить, в чем дело. Друзья на то и друзья.
Когда Пейдж придет в следующий раз, он поговорит с ней по-дружески – может, как другу она ему откроется?
Безусловно, она нуждалась в помощи. Но у Филипа было сильное подозрение, что нужен ей сейчас не отец.
В конце августа солнце в Эль-Пасо такое же беспощадное, как в июле. Чувствуя, что волосы липнут ко лбу, Пейдж решила остановить машину и позавтракать не на ходу, а в тихом месте, с кондиционером.
Юный пациент порадовал ее своим состоянием, он успешно поправлялся после небольшой операции, и она была рада, что нашла время заглянуть к нему.
На перекрестке она увидела вывеску большого кафетерия и свернула. Может быть, богатый выбор заманчивых блюд возбудит наконец ее угасший аппетит?
Она вспомнила трапезы, которые делила с Хоком. Хок… Так или иначе все ее мысли возвращались к нему, к их общим дням. А он – думает ли хоть когда-нибудь о ней? Как бы ей хотелось избавиться от воспоминаний!
Но ей не повезло: не успела она найти уютный столик и приняться за еду, как именно Хок вошел в кафетерий в компании троих своих товарищей.
На всех них были яркие комбинезоны, и она сообразила, что кафетерий-то находится поблизости от аэропорта. Как же ее угораздило выбрать для еды именно это место?
Есть она не могла, но поедала глазами Хока, и все ее попытки забыть его обращались в прах. Четверо в комбинезонах смеялись и шутили между собой и с барменом за стойкой. Было видно: завсегдатаи.
Хок выглядел прекрасно. По крайней мере теперь ты знаешь, что он по тебе не сохнет.
Они прошли в другой конец зала, за свой стол. Пейдж затаив дух ждала, что Хок ее заметит. Нет, не заметил. Сел к ней в профиль, как бы затем, чтобы она получила возможность проверить свою теорию. Все эти несколько недель она пыталась убедить себя, что Хок выигрывал в ее глазах исключительно из-за того экзотического обрамления, в которое они попали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14