Вместо этого он занялся подготовкой документов и перебирал в уме то, что обязательно должен был сделать.
Сержант Брейтенбах и еще несколько человек были оставлены охранять место преступления и фотографировать запасы взрывчатки и запалов, разложенные на полках в конюшне. Потом эти фотографии будут переданы в печать. Комманданту предстоит представить полный отчет о всех событиях верховному комиссару полиции, а копию – в Бюро государственной безопасности. После этого он сможет заявить прессе, что в зародыше подавлен еще один революционный заговор, нацеленной на разрушение Республики. Возможно, он даже проведет специальную пресс-конференцию. Подумав, однако, он решил этого все же не делать: журналисты отнюдь не облегчали жизнь южноафриканской полиции, и нечего было им помогать, снабжая их информацией, К тому же у него были и более важные дела, нежели забота об общественном мнении.
Например, неясно было, что теперь делать со вдовой полковника. Конечно, он всячески сочувствовал ей и ее тяжкой нынешней доле. Но при этом коммандант сознавал, что те неприятные действия, которые он оказался вынужден предпринять, вполне могли положить конец расположенности, которую она когда-то испытывала по отношению к нему. Когда колонна уже приближалась к Пьембургу, коммандант спросил миссис Хиткоут-Килкуун о ее планах на будущее.
– Планы? – переспросила миссис Хиткоут-Килкуун, очнувшись от молчаливой задумчивости, в которую она была погружена всю дорогу. – Нет у меня никаких планов.
– Ну, у вас же наверняка есть какие-нибудь друзья в Умтали, – с надеждой в голосе спросил коммандант. – Они о вас, безусловно, на первых порах позаботятся.
Миссис Хиткоут-Килкуун кивнула.
– Наверное, – сказала она.
– Во всяком случае, это лучше, чем камера в полиции, – сказал коммандант и объяснил, что обязан задержать ее как важную свидетельницу. – Впрочем, если вы дадите мне слово, что не уедете из страны… – добавил он.
Вечером того же дня у таможенного поста возле моста через Бейт остановился «роллс-ройс».
– Имеете что заявить? – спросил родезийский таможенник.
– Да, – с чувством ответила миссис Хиткоут-Килкуун. – Хорошо снова оказаться дома, среди своих.
– Верно, мадам, – заметил таможенник Ван дер Мерве и махнул рукой, показывая, что она может проезжать. Опустилась ночь, и, чтобы не заснуть за рулем, миссис Хиткоут-Килкуун стала напевать вслух.
– Правь, Британия, морями! Бритту не бывать рабом! – весело горланила она, пока ее машина не сшибла в канаву какого-то африканца, ехавшего на велосипеде. Останавливаться миссис Хиткоут-Килкуун не стала: она чувствовала себя слишком уставшей. – Будет знать, как ездить без света, – подумала она и сильнее нажала на акселератор. В отделении для перчаток гремело и перекатывалось ее сокровище: золото и алмазы.
Всю последующую неделю коммандант был слишком занят, чтобы обеспокоиться внезапным исчезновением миссис Хиткоут-Килкуун. Группа следователей, прибывшая из центральной службы безопасности в Претории, выехала в Веезен разбираться на месте в происшедшем.
– Допросите там как следует владельца магазина, – посоветовал им коммандант. – Он многое может рассказать.
Сотрудники службы безопасности попробовали допросить его и были взбешены его категорическим отказом говорить на африкаанс.
– Я легавых навидался, и с меня хватит, – заявил им владелец магазина. – Одного так я отсюда просто выставил, а сейчас выставлю и вас. Здесь Малая Англия. Проваливайте отсюда ко всем чертям.
Следователи возвратились в Преторию, подтвердив, что коммандант безукоризненно провел все дело и упрекнуть его не в чем. Тот факт, что при осмотре трупы мужчин оказались одеты в женскую одежду, а единственная женщина Маркиза в остатки какой-то портупеи, лишь подтвердил обоснованность утверждений комманданта, что люди, ставшие жертвами действий полиции, готовили заговор против Республики. Действия комманданта во всем этом деле получили благоприятный отклик даже на уровне кабинета министров.
– Вот что значит угроза терроризма. Теперь все избиратели будут на нашей стороне, – заметил министр юстиции. – Эх, перед каждыми бы выборами да подобный случай.
Лейтенант Веркрамп, все еще продолжавший пребывать в больнице в Форг-Рэйпире, отнесся к завершению этого дела с несколько иной стороны. Теперь, когда у него не было больше причины притворяться душевнобольным, Веркрамп вновь обрел достаточную ясность мысли, чтобы расценить свое предложение доктору фон Блименстейн выйти за него замуж как результат временного помутнения рассудка.
– Я же был ненормальный, – ответил он врачихе, напомнившей ему об их помолвке.
Доктор фон Блименстейн укоризненно посмотрела на него.
– И это после всего, что я для тебя сделала, – про говорила она.
– Да уж, действительно сделала. Лучше бы не делала, – ответил Веркрамп.
– А я уже наметила такое прекрасное свадебное путешествие, – с сожалением протянула врачиха.
– Без меня, – ответил Веркрамп. – Я уже напутешествовался, до конца жизни хватит.
– Это твое окончательное слово? – спросила докторша.
– Да, – ответил Веркрамп.
Доктор фон Блименстейн вышла из палаты и приказала дежурной медицинской сестре надеть на Веркрампа смирительную рубашку. Через десять минут это было сделано. Тем временем доктор фон Блименстейн уединилась в кабинете с больничным священником.
Когда после обеда коммандант Ван Хеерден приехал в Форт-Рэйпир поинтересоваться состоянием Аарона Гейзенхеймера, его встретила доктор фон Блименстейн, одетая, по мнению комманданта, весьма нарочито. На ней была яркая цветочная шляпка и костюм из акульей кожи.
– Куда-нибудь собираетесь? – спросил ее коммандант. За всеми перипетиями последнего времени он совершенно позабыл о предстоящем бракосочета нии Веркрампа.
– Мы едем в свадебное путешествие в Мюйзенберг, – ответила врачиха.
Коммандант Ван Хеерден выпрямился в кресле.
– А Веркрамп уже хорошо себя чувствует? – спросил он.
Доктор фон Блименстейн, все еще находившаяся под впечатлением галантности, проявленной коммандантом во время их последней встречи, не уловила скрытый смысл его вопроса.
– Нервы еще немножко шалят, но самую малость, – ответила она. Но, думаю, это пройдет безо всяких последствий. – Она немного поколебалась, а потом все же продолжила, – я понимаю, что прошу от вас слишком многого, но не согласились бы вы быть нашим шафером?
Коммандант Ван Хеерден не знал, что и ответить. Его привлекала возможность хоть в какой-то степени способствовать соединению брачными узами человека, принесшего ему столько неприятностей, с женщиной, любить которую было совершенно невозможно. Доктор фон Блименстейн в роли миссис Веркрамп – такого и врагу не пожелаешь.
– Надеюсь, он отказался от мысли о возвращении на прежнюю должность? – с надеждой в голосе спросил коммандант. Доктор фон Блименстейн с удовольствием рассеяла все его сомнения.
– Не волнуйтесь, – сказала она. – Как только мы возвратимся из свадебного путешествия, Бальтазар сразу же выйдет на работу.
– Понимаю, – сказал коммандант вставая. – В таком случае мне лучше переговорить с ним прямо сейчас.
– Он в отделении гипнотерапии, – сказала врачи ха, когда коммандант уже выходил из комнаты. – Передайте ему, что я скоро приду.
Коммандант вышел в коридор и спросил у дежурной сестры, как найти это отделение. Проводив его и открывая перед ним дверь в палату, сестра улыбнулась.
– Вот ваш счастливчик, – сказала она, пропуская комманданта внутрь. Веркрамп сидел на постели в окружении невероятного количества хризантем.
– И вы тоже? – простонал Веркрамп, когда коммандант вошел и сел на стул возле кровати.
– Просто заглянул узнать, не надо ли тебе чего, – сказал коммандант. – Я и понятия не имел, что ты женишься.
– Я не женюсь, – ответил Веркрамп. – Меня женят.
– Я смотрю у тебя по такому случаю даже новая смирительная рубашка, – произнес коммандант, не расположенный обсуждать щекотливые темы.
– Она уже скоро не понадобится, – сказала сестра. – Ведь правда? – Сестра взяла шприц и, откинув одеяло, перевернула Веркрампа на живот.
– Не хочу!.. – закричал было Веркрамп, но сестра уже воткнула иглу ему в спину. Когда содержимое шприца было перекачано и сестра вынула иглу, коммандант испытал прилив заметного возбуждения, а Веркрамп, напротив, погрузился в странную тупую апатию.
– Вот и порядок, – сказала сестра, снова переворачивая его на спину и развязывая смирительную рубашку. – Больше эта противная штука нам не понадобится, да?
– Да, – ответил Веркрамп.
Сестра улыбнулась комманданту и вышла из палаты.
– Послушай, – спросил коммандант, пораженный тем, чему он только что стал свидетелем, – ты и вправду не хочешь на ней жениться?
– Хочу, – сказал Веркрамп. Коммандант, который уже собрался было убеждать его, что если он не хочет жениться, так и не надо, оказался в замешательстве.
– Мне показалось, ты говорил, что не хочешь, – переспросил он.
– Да, – сказал Веркрамп.
– У тебя же еще есть время передумать, – убеждал коммандант.
– Да, – сказал Веркрамп.
– Черт возьми, – в растерянности проговорил коммандант. – Быстро же ты, однако, меняешь точку зрения.
– Да, – сказал Веркрамп. В этот момент возвратилась сестра, принесшая обручальное кольцо.
– И часто он начинает вот так талдычить на все «да-да-да»? – спросил ее коммандант, опуская кольцо в карман.
– Это новый метод лечения, – объяснила ему сестра. – Его изобрела доктор фон Блименстейн.
– И в чем же он заключается? – поинтересовался коммандант.
– Синдром повторений, вызываемый химическим путем, – объяснила сестра.
– Да, – сказал Веркрамп.
– О Боже, – произнес коммандант, до которого внезапно дошел истинный смысл подобного лечения. Если доктор фон Блименстейн была в состоянии подобным образом отправить к алтарю Веркрампа (вопреки его собственному желанию) и при помощи химии заставить его там сказать «да», значит, ей было подвластно что угодно. Коммандант Ван Хеерден живо представил себе возможные последствия этого. Сотни вполне уважаемых и ни в чем неповинных граждан можно будет заставить признаться в осуществлении подрывной деятельности, членстве в коммунистической партии, в обучении террористов и в любом ином преступлении. Хуже того, доктор фон Блименстейн была не из тех женщин, что способны проявлять колебания, когда речь зайдет о карьере ее мужа, и она станет двигать эту карьеру любыми, в том числе и столь сомнительными, средствами. Коммандант задумался над тем, чем это может обернуться со временем лично для него как начальника полиции. В этот момент появилась невеста в сопровождении больничного священника и нескольких пациенток, которых она мобилизовала на роль подружек невесты. Магнитофон заиграл свадебный марш, и коммандант, вложив потихоньку обручальное кольцо в руку Веркрампа, выскользнул из палаты. Он не собирался быть шафером на свадьбе, которая означала бы конец его собственной карьеры. Он вышел на улицу, на площадку, где гуляли больные, и начал расстроенно бродить среди них, проклиная иронию судьбы, спасшей его от последствий предпринятой Веркрампом попытки подсидеть своего комманданта, но спасшей только для того, чтобы теперь добиться его отстранения другим способом. Пусть бы уж Веркрамп сам полностью расхлебывал все результаты деятельности его секретных агентов: это было бы лучше, чем позволить ему жениться на докторе фон Блименстейн! Коммандант лихорадочно пытался сообразить, что можно было бы сделать, чтобы расстроить этот план хотя бы в самую последнюю минуту. В этот момент он и обратил внимание на шум и суету возле отделения гипнотерапии, где рыдающую доктора фон Блименстейн выводили из импровизированной часовни.
Коммандант Ван Хеерден поспешил туда.
– Что стряслось? – нетерпеливо спросил он.
– Он сказал «да», – ответила сестра. Доктор фон Блименстейн истерически рыдала.
– По-моему, он и должен был это сказать, – недоумевал коммандант.
– Да, но не тогда, когда священник спрашивает, может ли кто-либо из присутствующих назвать причину, по которой священный союз этой пары не может быть заключен, – объяснила сестра. По лицу комманданта расплылась широкая улыбка.
– Ну что ж, – жизнерадостно произнес он, – значит, Веркрамп все-таки не сумасшедший. Похлопав безутешную врачиху по спине и произнеся что-то вроде «нельзя вечно только выигрывать», он вошел в палату поздравить несостоявшегося жениха.
У констебля Элса оказались сложности иного рода. В полиции раздался телефонный звонок. Звонил специалист по набиванию чучел из пьембургского музея. Голос его звучал почти истерически.
– Он хочет, чтобы я сделал из него чучело, – втолковывал таксидермист дежурному сержанту.
– А что такого? Почему не сделать чучело из лисьего хвоста? – переспросил сержант, который никак не мог взять в толк причины, вызвавшие такое перевозбуждение у звонившего.
– Я же вам втолковываю, что это не лисий хвост. Это фаллос, – кричал таксидермист.
– Что фальшивое? – переспросил сержант.
– Ничего не фальшивое. Самый настоящий фаллос!
– Знаете, что-то вы путано объясняете, – сказал сержант.
Таксидермист глубоко вздохнул и попытался объяснить еще раз. В конце концов дежурный сержант соединил его с коммандантом, который мгновенно понял, о чем говорит звонящий.
– Не волнуйтесь, – постарался успокоить его коммандант, – я немедленно сам займусь этим делом. Таксидермист с отвращением посмотрел на телефон.
– Будьте так любезны, – сказал он и с облегчением положил трубку. Коммандант потребовал не медленно прислать к нему Элса.
– Я полагал, что больше об этой мерзости не услышу, – начал коммандант, когда Элс предстал перед ним. Тот стоял потупившись.
– Я хотел сохранить его на память, – оправдывался он. – Установить его на подставку.
– На подставку?! – заорал коммандант. – Ты с ума сошел! Забудь об этом, понял?!
Элс ответил, что постарается.
– И вот еще что, – предупредил его коммандант. – Если ты мне снова попадешься с этой штукой, я составлю на тебя протокол.
– За что? – поинтересовался Элс.
– За оскорбление нравственности, – злобно прорычал коммандант. Элс отправился избавляться от своего трофея.
Неделя проходила за неделей, в Пьембурге постепенно восстановилось неторопливое течение жизни, а воспоминания о взрывающихся страусах и прочих происшествиях отошли в область местных преданий. Коммандант не имел ничего против того, чтобы о взрывах забыли как можно скорее. Оглядываясь на события тех дней, он все больше поражался пропасти, что разделяла реальную жизнь и литературу. От усиленного чтения пользы не жди, думал он, вспоминая, какую судьбу уготовило полковнику Хиткоут-Килкууну и членам «клуба Дорнфорда Йейтса» чрезмерное увлечение литературой. Вместо этого коммандант занялся утверждением традиций английского джентльменства на практике. Свора гончих, принадлежавшая прежде полковнику, была отправлена на полицейскую псарню, где у вновь прибывших завязались самые дружеские отношения с доберман-пинчерами. Во главе псарни был поставлен констебль Элс, умевший поразительно хорошо ладить с собаками. Коммандант приобрел лошадь, сшил на заказ малиновый охотничий костюм, и дважды в неделю можно было видеть, как он отправляется за город вместе со сворой гончих и с восседающим на коренастой лошаденке Элсом, а впереди них мчится, пытаясь спасти свою жизнь, один из заключенных с подвешенным у пояса мешочком анисового семени. Иногда коммандант приглашал на такую охоту и доктора фон Блименстейн, которая тоже любила верховую езду. Коммандант считал, что сейчас, когда Веркрамп ее бросил, он таким образом хоть чем-то помогает бедной женщине. Да и в любом случае, полагал он, разумнее поддерживать с ней добрые отношения.
В целом коммандант пребывал в мире и согласии с жизнью и с самим собой. Что бы там ни произошло в прошлом, но ценностям Западной Цивилизации в Пьембурге до сих пор ничто не грозило, а сам коммандант надежно стоял на страже традиций, бравших начало из сокровенных глубин в сердце настоящего английского джентльмена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Сержант Брейтенбах и еще несколько человек были оставлены охранять место преступления и фотографировать запасы взрывчатки и запалов, разложенные на полках в конюшне. Потом эти фотографии будут переданы в печать. Комманданту предстоит представить полный отчет о всех событиях верховному комиссару полиции, а копию – в Бюро государственной безопасности. После этого он сможет заявить прессе, что в зародыше подавлен еще один революционный заговор, нацеленной на разрушение Республики. Возможно, он даже проведет специальную пресс-конференцию. Подумав, однако, он решил этого все же не делать: журналисты отнюдь не облегчали жизнь южноафриканской полиции, и нечего было им помогать, снабжая их информацией, К тому же у него были и более важные дела, нежели забота об общественном мнении.
Например, неясно было, что теперь делать со вдовой полковника. Конечно, он всячески сочувствовал ей и ее тяжкой нынешней доле. Но при этом коммандант сознавал, что те неприятные действия, которые он оказался вынужден предпринять, вполне могли положить конец расположенности, которую она когда-то испытывала по отношению к нему. Когда колонна уже приближалась к Пьембургу, коммандант спросил миссис Хиткоут-Килкуун о ее планах на будущее.
– Планы? – переспросила миссис Хиткоут-Килкуун, очнувшись от молчаливой задумчивости, в которую она была погружена всю дорогу. – Нет у меня никаких планов.
– Ну, у вас же наверняка есть какие-нибудь друзья в Умтали, – с надеждой в голосе спросил коммандант. – Они о вас, безусловно, на первых порах позаботятся.
Миссис Хиткоут-Килкуун кивнула.
– Наверное, – сказала она.
– Во всяком случае, это лучше, чем камера в полиции, – сказал коммандант и объяснил, что обязан задержать ее как важную свидетельницу. – Впрочем, если вы дадите мне слово, что не уедете из страны… – добавил он.
Вечером того же дня у таможенного поста возле моста через Бейт остановился «роллс-ройс».
– Имеете что заявить? – спросил родезийский таможенник.
– Да, – с чувством ответила миссис Хиткоут-Килкуун. – Хорошо снова оказаться дома, среди своих.
– Верно, мадам, – заметил таможенник Ван дер Мерве и махнул рукой, показывая, что она может проезжать. Опустилась ночь, и, чтобы не заснуть за рулем, миссис Хиткоут-Килкуун стала напевать вслух.
– Правь, Британия, морями! Бритту не бывать рабом! – весело горланила она, пока ее машина не сшибла в канаву какого-то африканца, ехавшего на велосипеде. Останавливаться миссис Хиткоут-Килкуун не стала: она чувствовала себя слишком уставшей. – Будет знать, как ездить без света, – подумала она и сильнее нажала на акселератор. В отделении для перчаток гремело и перекатывалось ее сокровище: золото и алмазы.
Всю последующую неделю коммандант был слишком занят, чтобы обеспокоиться внезапным исчезновением миссис Хиткоут-Килкуун. Группа следователей, прибывшая из центральной службы безопасности в Претории, выехала в Веезен разбираться на месте в происшедшем.
– Допросите там как следует владельца магазина, – посоветовал им коммандант. – Он многое может рассказать.
Сотрудники службы безопасности попробовали допросить его и были взбешены его категорическим отказом говорить на африкаанс.
– Я легавых навидался, и с меня хватит, – заявил им владелец магазина. – Одного так я отсюда просто выставил, а сейчас выставлю и вас. Здесь Малая Англия. Проваливайте отсюда ко всем чертям.
Следователи возвратились в Преторию, подтвердив, что коммандант безукоризненно провел все дело и упрекнуть его не в чем. Тот факт, что при осмотре трупы мужчин оказались одеты в женскую одежду, а единственная женщина Маркиза в остатки какой-то портупеи, лишь подтвердил обоснованность утверждений комманданта, что люди, ставшие жертвами действий полиции, готовили заговор против Республики. Действия комманданта во всем этом деле получили благоприятный отклик даже на уровне кабинета министров.
– Вот что значит угроза терроризма. Теперь все избиратели будут на нашей стороне, – заметил министр юстиции. – Эх, перед каждыми бы выборами да подобный случай.
Лейтенант Веркрамп, все еще продолжавший пребывать в больнице в Форг-Рэйпире, отнесся к завершению этого дела с несколько иной стороны. Теперь, когда у него не было больше причины притворяться душевнобольным, Веркрамп вновь обрел достаточную ясность мысли, чтобы расценить свое предложение доктору фон Блименстейн выйти за него замуж как результат временного помутнения рассудка.
– Я же был ненормальный, – ответил он врачихе, напомнившей ему об их помолвке.
Доктор фон Блименстейн укоризненно посмотрела на него.
– И это после всего, что я для тебя сделала, – про говорила она.
– Да уж, действительно сделала. Лучше бы не делала, – ответил Веркрамп.
– А я уже наметила такое прекрасное свадебное путешествие, – с сожалением протянула врачиха.
– Без меня, – ответил Веркрамп. – Я уже напутешествовался, до конца жизни хватит.
– Это твое окончательное слово? – спросила докторша.
– Да, – ответил Веркрамп.
Доктор фон Блименстейн вышла из палаты и приказала дежурной медицинской сестре надеть на Веркрампа смирительную рубашку. Через десять минут это было сделано. Тем временем доктор фон Блименстейн уединилась в кабинете с больничным священником.
Когда после обеда коммандант Ван Хеерден приехал в Форт-Рэйпир поинтересоваться состоянием Аарона Гейзенхеймера, его встретила доктор фон Блименстейн, одетая, по мнению комманданта, весьма нарочито. На ней была яркая цветочная шляпка и костюм из акульей кожи.
– Куда-нибудь собираетесь? – спросил ее коммандант. За всеми перипетиями последнего времени он совершенно позабыл о предстоящем бракосочета нии Веркрампа.
– Мы едем в свадебное путешествие в Мюйзенберг, – ответила врачиха.
Коммандант Ван Хеерден выпрямился в кресле.
– А Веркрамп уже хорошо себя чувствует? – спросил он.
Доктор фон Блименстейн, все еще находившаяся под впечатлением галантности, проявленной коммандантом во время их последней встречи, не уловила скрытый смысл его вопроса.
– Нервы еще немножко шалят, но самую малость, – ответила она. Но, думаю, это пройдет безо всяких последствий. – Она немного поколебалась, а потом все же продолжила, – я понимаю, что прошу от вас слишком многого, но не согласились бы вы быть нашим шафером?
Коммандант Ван Хеерден не знал, что и ответить. Его привлекала возможность хоть в какой-то степени способствовать соединению брачными узами человека, принесшего ему столько неприятностей, с женщиной, любить которую было совершенно невозможно. Доктор фон Блименстейн в роли миссис Веркрамп – такого и врагу не пожелаешь.
– Надеюсь, он отказался от мысли о возвращении на прежнюю должность? – с надеждой в голосе спросил коммандант. Доктор фон Блименстейн с удовольствием рассеяла все его сомнения.
– Не волнуйтесь, – сказала она. – Как только мы возвратимся из свадебного путешествия, Бальтазар сразу же выйдет на работу.
– Понимаю, – сказал коммандант вставая. – В таком случае мне лучше переговорить с ним прямо сейчас.
– Он в отделении гипнотерапии, – сказала врачи ха, когда коммандант уже выходил из комнаты. – Передайте ему, что я скоро приду.
Коммандант вышел в коридор и спросил у дежурной сестры, как найти это отделение. Проводив его и открывая перед ним дверь в палату, сестра улыбнулась.
– Вот ваш счастливчик, – сказала она, пропуская комманданта внутрь. Веркрамп сидел на постели в окружении невероятного количества хризантем.
– И вы тоже? – простонал Веркрамп, когда коммандант вошел и сел на стул возле кровати.
– Просто заглянул узнать, не надо ли тебе чего, – сказал коммандант. – Я и понятия не имел, что ты женишься.
– Я не женюсь, – ответил Веркрамп. – Меня женят.
– Я смотрю у тебя по такому случаю даже новая смирительная рубашка, – произнес коммандант, не расположенный обсуждать щекотливые темы.
– Она уже скоро не понадобится, – сказала сестра. – Ведь правда? – Сестра взяла шприц и, откинув одеяло, перевернула Веркрампа на живот.
– Не хочу!.. – закричал было Веркрамп, но сестра уже воткнула иглу ему в спину. Когда содержимое шприца было перекачано и сестра вынула иглу, коммандант испытал прилив заметного возбуждения, а Веркрамп, напротив, погрузился в странную тупую апатию.
– Вот и порядок, – сказала сестра, снова переворачивая его на спину и развязывая смирительную рубашку. – Больше эта противная штука нам не понадобится, да?
– Да, – ответил Веркрамп.
Сестра улыбнулась комманданту и вышла из палаты.
– Послушай, – спросил коммандант, пораженный тем, чему он только что стал свидетелем, – ты и вправду не хочешь на ней жениться?
– Хочу, – сказал Веркрамп. Коммандант, который уже собрался было убеждать его, что если он не хочет жениться, так и не надо, оказался в замешательстве.
– Мне показалось, ты говорил, что не хочешь, – переспросил он.
– Да, – сказал Веркрамп.
– У тебя же еще есть время передумать, – убеждал коммандант.
– Да, – сказал Веркрамп.
– Черт возьми, – в растерянности проговорил коммандант. – Быстро же ты, однако, меняешь точку зрения.
– Да, – сказал Веркрамп. В этот момент возвратилась сестра, принесшая обручальное кольцо.
– И часто он начинает вот так талдычить на все «да-да-да»? – спросил ее коммандант, опуская кольцо в карман.
– Это новый метод лечения, – объяснила ему сестра. – Его изобрела доктор фон Блименстейн.
– И в чем же он заключается? – поинтересовался коммандант.
– Синдром повторений, вызываемый химическим путем, – объяснила сестра.
– Да, – сказал Веркрамп.
– О Боже, – произнес коммандант, до которого внезапно дошел истинный смысл подобного лечения. Если доктор фон Блименстейн была в состоянии подобным образом отправить к алтарю Веркрампа (вопреки его собственному желанию) и при помощи химии заставить его там сказать «да», значит, ей было подвластно что угодно. Коммандант Ван Хеерден живо представил себе возможные последствия этого. Сотни вполне уважаемых и ни в чем неповинных граждан можно будет заставить признаться в осуществлении подрывной деятельности, членстве в коммунистической партии, в обучении террористов и в любом ином преступлении. Хуже того, доктор фон Блименстейн была не из тех женщин, что способны проявлять колебания, когда речь зайдет о карьере ее мужа, и она станет двигать эту карьеру любыми, в том числе и столь сомнительными, средствами. Коммандант задумался над тем, чем это может обернуться со временем лично для него как начальника полиции. В этот момент появилась невеста в сопровождении больничного священника и нескольких пациенток, которых она мобилизовала на роль подружек невесты. Магнитофон заиграл свадебный марш, и коммандант, вложив потихоньку обручальное кольцо в руку Веркрампа, выскользнул из палаты. Он не собирался быть шафером на свадьбе, которая означала бы конец его собственной карьеры. Он вышел на улицу, на площадку, где гуляли больные, и начал расстроенно бродить среди них, проклиная иронию судьбы, спасшей его от последствий предпринятой Веркрампом попытки подсидеть своего комманданта, но спасшей только для того, чтобы теперь добиться его отстранения другим способом. Пусть бы уж Веркрамп сам полностью расхлебывал все результаты деятельности его секретных агентов: это было бы лучше, чем позволить ему жениться на докторе фон Блименстейн! Коммандант лихорадочно пытался сообразить, что можно было бы сделать, чтобы расстроить этот план хотя бы в самую последнюю минуту. В этот момент он и обратил внимание на шум и суету возле отделения гипнотерапии, где рыдающую доктора фон Блименстейн выводили из импровизированной часовни.
Коммандант Ван Хеерден поспешил туда.
– Что стряслось? – нетерпеливо спросил он.
– Он сказал «да», – ответила сестра. Доктор фон Блименстейн истерически рыдала.
– По-моему, он и должен был это сказать, – недоумевал коммандант.
– Да, но не тогда, когда священник спрашивает, может ли кто-либо из присутствующих назвать причину, по которой священный союз этой пары не может быть заключен, – объяснила сестра. По лицу комманданта расплылась широкая улыбка.
– Ну что ж, – жизнерадостно произнес он, – значит, Веркрамп все-таки не сумасшедший. Похлопав безутешную врачиху по спине и произнеся что-то вроде «нельзя вечно только выигрывать», он вошел в палату поздравить несостоявшегося жениха.
У констебля Элса оказались сложности иного рода. В полиции раздался телефонный звонок. Звонил специалист по набиванию чучел из пьембургского музея. Голос его звучал почти истерически.
– Он хочет, чтобы я сделал из него чучело, – втолковывал таксидермист дежурному сержанту.
– А что такого? Почему не сделать чучело из лисьего хвоста? – переспросил сержант, который никак не мог взять в толк причины, вызвавшие такое перевозбуждение у звонившего.
– Я же вам втолковываю, что это не лисий хвост. Это фаллос, – кричал таксидермист.
– Что фальшивое? – переспросил сержант.
– Ничего не фальшивое. Самый настоящий фаллос!
– Знаете, что-то вы путано объясняете, – сказал сержант.
Таксидермист глубоко вздохнул и попытался объяснить еще раз. В конце концов дежурный сержант соединил его с коммандантом, который мгновенно понял, о чем говорит звонящий.
– Не волнуйтесь, – постарался успокоить его коммандант, – я немедленно сам займусь этим делом. Таксидермист с отвращением посмотрел на телефон.
– Будьте так любезны, – сказал он и с облегчением положил трубку. Коммандант потребовал не медленно прислать к нему Элса.
– Я полагал, что больше об этой мерзости не услышу, – начал коммандант, когда Элс предстал перед ним. Тот стоял потупившись.
– Я хотел сохранить его на память, – оправдывался он. – Установить его на подставку.
– На подставку?! – заорал коммандант. – Ты с ума сошел! Забудь об этом, понял?!
Элс ответил, что постарается.
– И вот еще что, – предупредил его коммандант. – Если ты мне снова попадешься с этой штукой, я составлю на тебя протокол.
– За что? – поинтересовался Элс.
– За оскорбление нравственности, – злобно прорычал коммандант. Элс отправился избавляться от своего трофея.
Неделя проходила за неделей, в Пьембурге постепенно восстановилось неторопливое течение жизни, а воспоминания о взрывающихся страусах и прочих происшествиях отошли в область местных преданий. Коммандант не имел ничего против того, чтобы о взрывах забыли как можно скорее. Оглядываясь на события тех дней, он все больше поражался пропасти, что разделяла реальную жизнь и литературу. От усиленного чтения пользы не жди, думал он, вспоминая, какую судьбу уготовило полковнику Хиткоут-Килкууну и членам «клуба Дорнфорда Йейтса» чрезмерное увлечение литературой. Вместо этого коммандант занялся утверждением традиций английского джентльменства на практике. Свора гончих, принадлежавшая прежде полковнику, была отправлена на полицейскую псарню, где у вновь прибывших завязались самые дружеские отношения с доберман-пинчерами. Во главе псарни был поставлен констебль Элс, умевший поразительно хорошо ладить с собаками. Коммандант приобрел лошадь, сшил на заказ малиновый охотничий костюм, и дважды в неделю можно было видеть, как он отправляется за город вместе со сворой гончих и с восседающим на коренастой лошаденке Элсом, а впереди них мчится, пытаясь спасти свою жизнь, один из заключенных с подвешенным у пояса мешочком анисового семени. Иногда коммандант приглашал на такую охоту и доктора фон Блименстейн, которая тоже любила верховую езду. Коммандант считал, что сейчас, когда Веркрамп ее бросил, он таким образом хоть чем-то помогает бедной женщине. Да и в любом случае, полагал он, разумнее поддерживать с ней добрые отношения.
В целом коммандант пребывал в мире и согласии с жизнью и с самим собой. Что бы там ни произошло в прошлом, но ценностям Западной Цивилизации в Пьембурге до сих пор ничто не грозило, а сам коммандант надежно стоял на страже традиций, бравших начало из сокровенных глубин в сердце настоящего английского джентльмена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33