– Я уже и не помню, когда мне доводилось служить перед столь непосредственными и искренними прихожанами, – говорил он преподобному Дидерихсу, который пришел сменить его через три часа.
– Пути Господни неисповедимы, – ответил преподобный Дидерихс.
Та же мысль пришла в голову и Аарону Гейзенхеймеру, пребывавшему в это время уже в Форт-Рэйпире. Правда, неисповедимость путей он отнес на счет не столько Бога, сколько истории, ход которой был не менее таинственным. Появление одиннадцати пациентов, о состоянии разума которых можно было судить хотя бы по тому, что политическая ситуация на Юге Африки подвигла их на попытку самоубийства, преуспеть в которой им не хватило сообразительности, – появление этих пациентов дало видному марксисту пищу для размышлений. К этому же его подталкивало и поведение больничных властей, которые не только не чинили никаких препятствий тому, чтобы он познакомил соседей по палате со всеми тонкостями диалектического материализма, но, кажется, стремились прямо подтолкнуть его к этому. Размышляя над столь необыкновенным поворотом в своей судьбе, он пришел к выводу, что полиция хочет получить против него дополнительные материалы и организовать новый судебный процесс. Правда, он никак не мог взять в толк, зачем все это нужно, когда он и так приговорен к пожизненному заключению. Но, каковы бы ни были мотивы, которыми руководствовались тюремщики, Гейзенхеймер решил, что не станет плясать под их дудку, и решительно воздерживался от обсуждения любых вопросов, касающихся коммунизма, со своими новыми товарищами. Однако, чтобы дать выход своей склонности к общению, которая и раньше-то была велика, а за шесть лет одиночного заключения усилилась еще больше, он начал обучать своих соседей по палате Библии и добился в этом таких успехов, что всего за неделю избавил их от суицидального синдрома и обратил в убежденнейших христиан.
– Черт бы его побрал, – выругался коммандант, когда доктор фон Блименстейн рассказала ему, что Гейзенхеймер не желает делать то, чего от него ожидали. – Я думал, этот паршивец счастлив будет отравить их мозги марксизмом. А на черта нам двенадцать ревностных христиан: их же за это на скамью подсудимых не отправишь?!
– Ну почему же, – заметила врачиха, – в конце концов вы ведь арестовывали и отдавали под суд архиепископа Йоханнесбурга.
– Там было другое дело, – объяснил коммандант, – архиепископ был коммунистом. – Он попытался найти какой-нибудь выход из положения: – А нельзя эту скотину загипнотизировать или что-нибудь в этом духе?
Доктор фон Блименстейн не видела в этом никакой практической пользы.
– Ну пусть он заснет, вы его загипнотизируете, и он проснется уже коммунистом, – сказал коммандант. – Под гипнозом можно добиться чего угодно. Я как-то видел, как гипнотизер превратил человека в бревно и даже сел на него.
– Но с представлениями и убеждениями человека при помощи гипноза ничего добиться невозможно, – заметила доктор фон Блименстейн. – Невозможно заставить человека сделать под гипнозом нечто такое, чего он бы не стал делать сам, без гипноза. Нельзя заставить его поступать вопреки его собственным моральным убеждениям.
– Не думаю, чтобы тот парень, про которого я говорил, хотел бы сам, без гипноза, стать бревном, – возразил коммандант. – А что касается моральных убеждений, то, по-моему, у ваших самоубийц много общего с коммунистами. Все коммунисты, с которыми мне доводилось сталкиваться, непременно выступали за то, чтобы предоставить черным право голоса. Что это, скажите на милость, если не склонность к само убийству?
На прощание коммандант предупредил доктора фон Блименстейн, что необходимо как можно быстрее найти какой-то выход.
– Скоро из Претории приедет бригада следователей, и тогда все мы окажемся в дерьме, – сказал он.
Ближе к вечеру того же дня у комманданта опять возник спор с преподобным Шлахбалсом, на этот раз из-за намерения врачихи ввести в процесс излечения процедуру демонстрации гомикам изображений обнаженных женщин.
– Доктор хочет привезти сюда девушек из стрип-клубов Дурбана, чтобы те выступили перед полицейскими, – пожаловался преподобный Шлахбалс. – Говорит, что хочет проверить реакцию парней. Я категорически против этого.
– А что, по-моему, неплохая мысль, – заметил коммандант.
Священник осуждающе посмотрел на него.
– Возможно, – сказал он, – но я все-таки против. Мужчины – это еще куда ни шло, но обнаженные женщины – это совсем другое дело.
– Ну пусть будет так, как вы предпочитаете, – махнул рукой коммандант. Преподобный Шлахбалс покраснел.
– Я вовсе не это имел в виду, – сказал он и вышел.
Коммандант разрешил доктору фон Блименстейн провести предложенный ею тест, и под конец дня несколько девиц из Дурбана выступили перед полицейскими со своими обычными номерами. Сержант Брейтенбах ходил в зале между рядами с резиновой дубинкой в руках, следя за тем, чтобы все реагировали на представление так, как надо.
– Тест прошли все, у всех стоит, – доложил он по окончании процедуры.
Коммандант Ван Хеерден поблагодарил доктора за помощь и проводил ее до машины.
– Ну мне это не стоило особых трудов, – сказала, прощаясь, доктор. – Напротив, для меня это очень ценный опыт. Не каждая женщина может похвастаться тем, что оказала столь стимулирующее влияние на двести десять мужчин сразу.
– На двести одиннадцать, доктор, – сказал коммандант с необычной для него учтивостью, оставив у врачихи впечатление, что и на этом фронте ей тоже удалось одержать победу. Комманданту же в тот момент попал на глаза Элс, выглядевший так, будто они вот-вот бросится насиловать какую-нибудь из девиц стрип-клуба.
– Потрясающая женщина, – сказал ей вслед сержант Брейтенбах. – Не завидую Веркрампу, когда он останется с ней один на один.
– Да, этот брак заключался явно не на небесах, – ответил коммандант.
Примерно к такой же мысли пришла в имении «Белые леди» и миссис Хиткоут-Килкуун, размышлявшая о собственном браке с полковником. После мгновений счастья, пережитых ею в лесной лощине, она постоянно обращалась мыслями к комманданту. Мысли полковника тоже все время возвращались к Ван Хеердену.
– Вот негодник! Приехал, изломал мои лучшие розы, загнал насмерть дорогую лошадь, испортил аквариум с тропическими рыбками, отравил Вилли, бедняжку, и в довершение всего прихватил с собой лучшего доезжачего, – переживал полковник.
– Да, мне Харбингер всегда был симпатичен, – нежно проговорила Маркиза.
Но в целом о визите комманданта уже позабыли, и мимолетный взгляд на жутковатую реальность, с которым оказалось сопряжено его кратковременное пребывание в этом доме, сменился новым приступом лихорадочного веселья, при помощи которого члены «клуба Дорнфорда Йейтса» старались вернуться в прошлое. Вся компания съездила в Свазилэнд поиграть в казино в Пиггс-Пике – в память о той истории, что описана в книге «Иона и компания», когда Берри выиграл в казино в Сан-Себастьяне четыре тысячи девятьсот девяносто пять фунтов. Полковник Хиткоут-Килкуун, однако, проиграл сорок фунтов, после чего прервал игру. Всю дорогу назад, а ехали они под страшной грозой, полковник демонстрировал подчеркнутое безразличие к своему проигрышу – чувство, которого он на самом деле вовсе не испытывал. Они заехали было на скачки, но и там им не повезло. В память о Чаке полковник делал ставки исключительно на черных лошадей.
– Синежопая обезьяна, – заявил он после очередного заезда на своем изысканном наречии так, что слышать его могли все собравшиеся на трибунах. – Проклятый жокей ее откровенно сдерживал.
– Надо организовать собственные соревнования, Берри, – сказал ему толстяк. – Кстати, ведь в «Ионе и компании» есть эпизод с автомобильными гонками.
– Клянусь Ионой, он совершенно прав, – поддержала Маркиза, игравшая в этот день роль Пьера, герцога Падуйского.
– Да, машины назывались одна Пинг, а другая Понг, – подтвердил майор Блоксхэм. – Гонка шла из Ангулемы до По. Между ними двести двадцать миль.
На следующий день на пыльных проселках Зулулэнда можно было наблюдать автомобильные гонки от Веезена до Дагги и обратно, и к моменту их завершения полковник, изображавший Берри, в какой-то мере вознаградил себя за утраты, понесенные в предшествующие дни. Конечно, Веезен никак не походил на Ангулем, а единственным сходством между Даггой и По были лишь видневшиеся в отдалении горы. Но члены клуба восполнили все недостающее силой собственного воображения и прокатились, не обращая по дороге ни малейшего внимания ни на кого и ни на что. Сам Берри и его компания не сумели бы проявить большего безразличия к окружающим. Среди других трофеев полковнику достались две козы и цесарка. Миссис Хиткоут-Килкуун, сидевшая на заднем сиденье «роллс-ройса», изо всех сил старалась играть роль Дафнии, но на этот раз душа у нее не лежала к притворству. Похоже, и у герцога Падуйского тоже: тот настоял, чтобы толстяк остановился в Съембоке, где она купила себе надувной круг. Вечером того же дня миссис Хиткоут-Килкуун сказала полковнику, что наутро собирается в Пьембург.
– Опять к парикмахеру, да? – спросил полковник. – Не перестарайся. Не забудь, у нас завтра вечером «день, когда Берри потерял свои мужские качества».
– Да, дорогой, – ответила миссис Хиткоут-Килкуун.
Утром, едва рассвело, она встала и вскоре была на пути в Пьембург. Когда тяжелая машина плавно катилась вниз от перевала Роой-Нек, миссис Хиткоут-Килкуун чувствовала себя совершенно свободной и на удивление молодой. Подбородок вверх, брови приподняты, веки, наоборот, приспущены, слабая, блуждающая улыбка на ярко-алых губах, уверенная, откинувшись на спинку сиденья, посадка – так она выглядела наиболее привлекательной. И только слегка приоткрытые губы выдавали силу ее желания… Когда сержант Брейтенбах открыл перед ней дверь кабинета комманданта, миссис Хиткоут-Килкуун была еще в игривом настроении.
– Дорогой мой, – произнесла она, едва дверь закрылась, и скользнула к нему через комнату, живое воплощение облаченной в натуральный розовато-лиловый шелк элегантности.
– Ради Бога, – бормотал коммандант, стараясь высвободиться из рук, обвивших его шею.
– Я не могла не приехать, я просто устала ждать, – сказала миссис Хиткоут-Килкуун.
Коммандант лихорадочно огляделся вокруг. У него с языка готово было сорваться замечание типа «не дело гадить у порога собственного дома», но он удержался, и вместо этого поинтересовался, как себя чувствует полковник.
Миссис Хиткоут-Килкуун откинулась в кресле.
– Он на тебя разозлен донельзя, – сказала она. Коммандант Ван Хеерден побледнел. – Ну, он ведь прав, верно? – продолжала она. – Подумай сам, что бы ты чувствовал на его месте.
Думать комманданту было не нужно: он просто знал.
– И что же он собирается предпринять? – обеспокоенно спросил коммандант, перед мысленным взором которого предстала яркая картина: рогоносец-полковник убивает Ван Хеердена. – Кстати, а ружье у него есть?
Миссис Хиткоут-Килкуун снова откинулась назад и рассмеялась:
– Ружье?! Дорогой мой, у него целый арсенал! Разве ты не видел?
Коммандант плюхнулся в кресло и тут же снова вскочил. Мало того, что Веркрамп поставил его в пресквернейшее положение. Теперь возникла угроза уже не его положению, но самой его жизни. Это стало последней каплей, переполнившей чашу. Кажется, обуревавшие его чувства как-то передались миссис Хиткоут-Килкуун.
– Я знаю, что не должна была приезжать, – сказала она то, что собирался произнести и сам коммандант, – но я просто должна была тебе рассказать…
– Черт побери, как будто у меня без всего этого забот не хватает! – рявкнул коммандант, у которого жажда жизни окончательно взяла верх над всеми теми приличиями, что он пытался соблюдать до сих пор в ее присутствии. Миссис Хиткоут-Килкуун, поняв его по-своему, тоже заговорила иначе.
– А нашей штучке уже больше не нравится мамочка? – пропела она.
Комманданта передернуло. Такие проявления хорошего вкуса случались у него не часто.
– Нравится, – резко ответил он, увидев в употреблении третьего лица возможность как-то спастись от угрозы погибели, снова замаячившей у него перед глазами при упоминании о «нашей штучке». Он уже собирался было сказать, что найдет, с кем переспать, что бы при этом обойтись без ревнивых мужей, как раздался стук в дверь и вошел сержант Брейтенбах.
– Срочная телеграмма для Веркрампа, сэр, сказал он. – Из БГБ. Я подумал, что надо ее немедленно показать вам. Коммандант выхватил у него из рук листок бумаги и уставился в текст.
«НЕМ КОР САБ ЗПТ ПОДРДЕ ПЬЕМБУРГ ТЧК СРОЧНО АРЕСТ ЗПТ ДОПР КОМЛИБ ТЧК ПОДР ИНФО МЕР ТЧК ГРУ БОР САБ ЗАПТ ПОДРДЕ ВЫЕЗЖАЕТ», прочел он и перевел ничего не понимающий взгляд на сержанта.
– Что, черт возьми, это значит? – спросил он. Сержант Брейтенбах многозначительно посмотрел в сторону миссис Хиткоут-Килкуун.
– Да черт с ней, – зашумел коммандант, – говорите, что тут написано?
Сержант Брейтенбах взглянул на телеграмму:
«НЕМЕДЛЕННО ИСКОРЕНИТЬ САБОТАЖ ЗПТ ПОДРЫВНУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПЬЕМБУРГЕ ТЧК СРОЧНО АРЕСТОВАТЬ ЗПТ ДОПРОСИТЬ КОММУНИСТОВ И ЛИБЕРАЛОВ ТЧК ПОДРОБНО ИНФОРМИРУЙТЕ О ПРЕДПРИНИМАЕМЫХ МЕРАХ ТЧК ГРУППА БОРЬБЕ САБОТАЖЕМ ЗПТ ПОДРЫВНЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ ВЫЕЗЖАЕТ».
– О Боже, – простонал коммандант, для которого сообщение о том, что группа следователей из БГБ выезжает, прозвучало подобно смертному приговору.
– И что же нам теперь делать?
Миссис Хиткоут-Килкуун слушала, сидя в кресле, этот разговор, и у нее рождалось ощущение, что она находится в самом эпицентре событий, там, где принимаются далеко идущие решения и где настоящие мужчины мужественно вершат настоящие дела. Это было удивительное, возбуждающее чувство. Пропасть между фантазиями и действительностью, что была создана в ее представлениях многолетним чтением Дорнфорда Йейтса, подыгрыванием полковнику Берри тем, что она изображала Дафнию, и метаниями по черному континенту, – пропасть эта внезапно исчезла. Вот сейчас, здесь вершилось настоящее дело, в чем бы оно ни заключалось, и миссис Хиткоут-Килкуун страстно желала быть его участницей. Ей так долго не доводилось делать что-нибудь стоящее!
– Возможно, я бы могла вам чем-нибудь помочь, – мелодраматически произнесла она, едва за сержантом Брейтенбахом, только что признавшим, что он ничем помочь не может, закрылась дверь.
– Чем? – спросил коммандант, которому не терпелось остаться в одиночестве и подумать, кого он мог бы успеть арестовать до приезда следователей из БГБ.
– Я могла бы стать вашей очаровательной шпионкой, – сказала она.
– Очаровательных шпионок у нас полно, – отрезал коммандант, – подозреваемых не хватает.
– Каких подозреваемых?
– Одиннадцати лунатиков, которые умели бы пользоваться взрычаткой и ненавидели бы наше государство африканеров настолько, что были бы готовы перевести время на тысячу лет назад, – мрачно произнес коммандант и с удивлением увидел, что миссис Хиткоут-Килкуун снова откинула назад свою очаровательную головку и расхохоталась.
– Ну, что такое? – резко спросил он, чувствуя, что сам находится уже на грани истерики.
– Ой, как смешно! – заливалась миссис Хиткоут-Килкуун. – Просто бесподобно! Вы понимаете, что вы сейчас сказали?
– Нет, – признался коммандант, глядя, как подкрашенные кудельки мотаются в такт смеху из стороны в сторону.
– Неужто не понимаете? Да клуб же. Одиннадцать лунатиков. Малыш, Берри, Иона… Ой, это просто неподражаемо!
Коммандант Ван Хеерден выпрямился за столом, в его налитых кровью глазах зажегся понимающий огонек. Громкий, заливистый смех миссис Хиткоут-Килкуун сильно удивил находившегося в соседней комнате сержанта Брейтенбаха, а в констебле Элсе пробудил воспоминания о других временах и иных местах. Что же касается комманданта Ван Хеердена, то он теперь знал твердо: все его проблемы решены.
– Одним выстрелом двух зайцев, – пробормотал он и нажал кнопку звонка, вызывая сержанта Брейтен баха.
Через двадцать минут миссис Хиткоут-Килкуун, несколько удивленная тем, как энергично ее выпроводили из кабинета комманданта, но все еще фыркая время от времени от смеха при воспоминании о собственной шутке, уже сидела в кресле у парикмахера.
– Давайте для разнообразия сделаем меня на этот раз брюнеткой, – сказала она, интуитивно почувствовав необходимость перемен.
Глава пятнадцатая
В спортзале, который еще недавно был ареной сексуальных преображений, коммандант Ван Хеерден инструктировал своих подчиненных.
– Саботажники обосновались неподалеку от Веезена, в особняке под названием «Белые леди», – обрисовывал он обстановку собравшимся. – Их возглавляет бывший полковник британской секретной службы, в прошлом один из ведущих ее агентов, в годы войны входивший во внутренний круг движения Сопротивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33