– От геенны огненной и когтей сатанинских.
Миссис Матервити рядом с Пипером истово задрожала.
– Аллилуйя, – проговорила она.
Когда молитва окончилась, громадная негритянка, стоявшая у пианино, затянула «Кровию агнца омыты»; потом грянул «Иерихон» и наконец гимн «Служители божий, верой оправдаемся» с хоровым припевом «В Господа, в Господа, в Господа веруем, вера Господня крепче щита». К великому своему изумлению, Пипер обнаружил, что поет едва ли не громче других и с не меньшим восторгом. Миссис Матервити притопывала ногой; другие женщины хлопали в ладоши. Гимн пропели два раза и тут же завели другой, про Еву и яблоко. Когда раскаты его стихли, проповедник воздел руки.
– Братья и сестры, – начал он и был тут же прерван.
– Несите змей! – крикнул кто-то из задних рядов.
– Змеиный вечер в субботу, – сказал он. – Это все знают.
Но крик «Несите змей!» подхватили, и черная великанша грянула гимн «Веруй в Иисуса, и змеи не тронут, верным Господь стоит обороной».
– Змеи? – спросил Пипер у миссис Матервити. – Вы, по-моему, сказали, что будут только рабы божий.
– Змеи по субботам, – сказала миссис Матервити, сама очень встревоженная. – А я хожу по четвергам. Я змеилища не обожаю.
– Змеилища? – сказал Пипер, вдруг сообразив, что сейчас будет. – Пресвятой боже!
Бэби рядом с ним уже рыдала, но Пиперу было не до нее: важнее спасать собственную шкуру. Длинный, сухопарый человек пронес какой-то мешок, большой и шевелящийся. Пипер тоже зашевелился. Он вихрем сорвался со скамьи и кинулся к дверям: но, должно быть, не одному ему претило оказаться взаперти с ядовитыми змеями. Отброшенный назад, Пипер снова плюхнулся на свою скамью. «Бежим отсюда к дьяволу», – крикнул он Бэби, но та не отрываясь глядела на пианиста, щуплого человечка, перебиравшего клавиши тем ретивее, что шею ему обвивал небольшой удав. За пианино черная великанша жонглировала двумя гремучими змеями и пела: «Библиополис, любовь – наш стяг, кусай нас, змеи, ваш яд – пустяк», с чем Пипер определенно был не согласен. Он приготовился снова метнуться к двери, но что-то придавило ему ноги. Это соскользнула на пол миссис Матервити. Пипер вдавил тело в скамью, тихо постанывая. Бэби тоже стонала: на лице ее разлилось непонятное блаженство. Сухопарый человек извлек из мешка змею в красных и желтых кольцах.
– Арлекин, – ужаснулся кто-то. Пение «Библиополис, любовь – наш стяг» внезапно смолкло. В наступившей тишине Бэби встала на ноги и как зачарованная двинулась вперед. При смутном огне свеч она выглядела прекрасной и величественной. Она взяла змею у сухопарого и воздела руку, словно кадуцей, символ медицины. Затем, обратившись лицом к Прихожанам, она одним движеньем разорвала блузку до пояса, выставив две пышные, упругие груди. Раздался стон ужаса. Обнаженных грудей в Библиополисе еще не видели, теперь они предлагались на выбор арлекину. Бэби опустила руку, и озлобленный змей вонзил зубы в шесть дюймов силикона. Секунд десять он впивался, ерзая хвостом; потом Бэби оторвала его и приложила к другой груди Но арлекину было уже достаточно. Пиперу тоже. Он со стоном сполз на пол к миссис Матервити. Торжествующая Бэби, обнаженная по пояс, швырнула арлекина обратно в мешок и повернулась к пианисту.
– Вознесите души горе братие! – крикнула она.. И церквушка снова огласилась гимном «Библиополис, любовь – наш стяг, кусай нас, змеи, ваш яд – пустяк».
Глава 21
Френсик принимал в своей хампстедской квартире утреннюю ванну, регулируя горячую воду большим пальцем ноги. Долгий и крепкий сон уврачевал его организм, потрясенный объятиями Синтии Богден; а в контору он не спешил. Прежде надо было кое-что обдумать. Конечно, он молодец, что добрался до истинного автора «Девства» и вынудил ее отказаться от всех прав на книгу, но затруднения на этом не кончались. Во-первых, как же быть с Пипером, беспардонно требующим из-за гроба деньги за роман, которого он при жизни не писал.
Казалось бы, все теперь проще: можно вычесть из двух миллионов долларов свои и коркадильские комиссионные, а остаток перевести в Нью-Йорк, в Первый государственный банк на счет номер 476994. Вроде бы самое разумное: откупиться от Пипера, и точка. Но это ведь значит уступить вымогательству, а вымогателю дай воли на палец, он всю руку откусит. Посыплются все новые и новые требования; к тому же, чтобы перевести деньги в Нью-Йорк, придется открыть Соне Футл, что Пипер, может быть, и жив. А ей только намекни – помчится искать его, как ошпаренная кошка. Наврать ей, что ли, будто клиент мистера Кэдволладайна велел проворачивать платеж таким вот головокружительным образом?..
Однако же все это были мелочи, а за ними маячило подозрение, что Пипер пустился мошенничать не по собственному почину. Десять лет многоразличные «Поиски утраченного детства» вполне доказывали отсутствие у Пипера всякого воображения; а тому, кто измыслил этот хитрый трюк, воображения было не занимать. Френсик заподозрил покойницу миссис Бэби Хатчмейер. Если Пипер, погибший вместе с ней, оказался в живых, то были все основания полагать, что уцелела и миссис Хатчмейер. Френсик попробовал проникнуть в душу жены Хатчмейера. Сорок лет брака с таким чудищем – это либо она мазохистка, либо человек упругости необычайной. И за каких-нибудь двадцать минут спалить дотла громадный дом, взорвать катер и потопить яхту – вообще нанести собственному мужу такой материальный урон… Нет, женщина заведомо ненормальная, от нее можно ждать чего угодно. Воскреснет в любую минуту и вытащит за собой мерзавца Пипера из незасыпанной могилы. И Френсик живо представил себе, что воспоследует. Хатчмейер напропалую кинется сутяжничать и подаст в суд на всех, кого припомнит. Пипера затаскают по судам, и вся история подмены автора «Девства» выйдет наружу. Френсик наспех вылез из ванны и стал обтираться полотенцем, отгоняя призрак свидетельствующего Пипера.
По мере того как он одевался, проблема обрастала сложностями. Положим даже, Бэби Хатчмейер сама не станет являться из гроба; но ее же может разыскать любой проныра-репортер, уже сейчас, чего доброго, напавший на след. Что же будет, когда Пипер заговорит? Пытаясь представить себе, чем обернутся его разоблачения, Френсик варил кофе и вдруг вспомнил о рукописи. Имеется рукопись, почерк Пипера. Ну, не рукопись-копия. Все равно выход. С помощью рукописи он шутя опровергнет любые доказательства Пипера, что он, мол, не автор «Девства». И пусть его поддерживает психоватая Бэби – все равно им никто не поверит. Френсик облегченно вздохнул. Дилемма ложная, но выход найден. Он позавтракал и пошел в гору к станции метро в прекрасном настроении. Да, он умница, и никакому дуролому Пиперу вкупе с Бэби Хатчмейер его не облапошить.
Контора на Ланьярд-Лейн была заперта – очень странно. Соня Футл уже накануне наверняка расправилась с «Бобренком Берни». Френсик отпер дверь и вошел: Сони как не бывало. На своем столе он увидел лежавший, отдельно от прочей почты конверт, адресованный ему почерком Сони. Френсик сел, распечатал конверт и обнаружил длиннющее послание, начинавшееся словами «Миленький Френзи» и кончавшееся «Твоя любящая Соня». Между этими ласкательными заверениями Соня объясняла, утопая в тошнотворной сентиментальности и путаясь в собственном вранье, как ей сделал предложение Хатчмейер и почему она его приняла. Френсик был ошеломлен. Неделю назад девка заходилась слезами из-за Пипера. Френсик извлек табакерку, сопливый красный платок и возблагодарил бога, что он холостяк. Женские ходы и хитрости были превыше его понимания.
* * *
И уж куда превыше понимания Джефри Коркадила. Он сидел и волновался насчет процесса о клевете, затеянного профессором Фацитом против автора, издателя и печатника романа «Девства ради помедлите о мужчины», когда ему вдруг позвонила Синтия Богден.
– Я – что? – спросил он, колеблясь между простым отвращением и полным недоверием. – Только солнышком меня не называйте. Какое я вам, к черту, солнышко!
– Но, Джефри, ласточка, – сказала миссис Богден, – ты был такой сильный, такой страстный…
– Это был не я! – вскричал Джефри. – Вы ошиблись номером. И как у вас такое с языка слетает!
С языка миссис Богден слетело еще многое. Джефри Коркадил сжался в комок.
– Стоп! – закричал он. – Я не знаю, что это все за чертовщина, ну если вы хоть на минуту думаете, что я провел позапрошлую ночь в ваших, так сказать, объятиях – о господи!.. Да вы просто опупели!
– И ты, значит, не сделал мне предложения, – взвизгнула миссис Богден, – и не купил мне обручального кольца и…
Джефри шваркнул телефонную трубку, чтобы пресечь омерзительный перечень. Мерзостей и так хватало: обойдется без этой сумасшедшей бабы, уверяющей, что он на ней чуть не женился. Потом, чтобы избежать новых нападок миссис Богден, он оставил контору и отправился к своим юристам – обсудить защиту в будущем деле о клевете. Те не сообщили ничего утешительного.
– Клевета на профессора Фацита, увы, отнюдь не случайна, – заметили ему. – Этот ваш Пипер определенно вознамерился подорвать репутацию профессора. Иных объяснений быть не может. Мы полагаем, что автор целиком ответствен за…
– Его, кстати, и в живых-то нет, – сказал Джефри.
– В таком случае, по-видимому, придется вам взять на себя все судебные издержки, и, честно говоря, мы вам посоветуем договориться загодя.
Джефри Коркадил ушел от поверенных в полном отчаянии. А все этот чертов Френсик. Да и сам он тоже хорош: связался с посредником, который только что вылез из процесса о клевете. Френсика прямо хлебом не корми, дай ему кого-нибудь оклеветать – видимо, так. Джефри взял такси до Ланьярд-Лейн. Он собирался напрямик сказать Френсику, что он о нем думает, и нашел его в мягчайшем настроении.
– Дорогой Джефри, как приятно видеть вас, – сказал он.
– Я приехал не любезностями обмениваться, – окрысился Джефри, – а сообщить вам, что из-за вас я попал в самую скверную историю, какую только…
Френсик выставил предупредительную ладонь.
– Вы о профессоре Фаците? Чего уж так волноваться…
– ТАК волноваться? Имею все основания так волноваться, и вряд ли «уж так», когда я, того и гляди, по вашей милости стану банкротом!
– Я навел кое-какие справки, – сказал Френсик, – там, знаете, в Оксфорде.
– Вот как? – сказал Джефри. – Он, значит, и вправду все это проделывал? А китайский мопс – тоже был?
– Короче говоря, – веско сказал Френсик, – в Оксфорде профессор Фацит никому не известен. Я навел справки в профессорском корпусе, в университетской библиотеке – нигде о нем и слыхом не слыхали. И насчет того, что он якобы жил на Де Фритвиль авеню, так вот – не жил.
– Вот тебе и на, – сказал Джефри, – но если про него никто не слышал…
– Похоже, что господа Дратли, Скрытни, Взвесли и Джонс на этот раз перестарались.
– Любезный друг, так это же надо отпраздновать, – восхитился Джефри. – И вы, значит, собственной персоной отправились туда и выяснили на месте…
– Видите ли, я просто отлично знал Пипера, – соскромничал Френсик. Они спускались по лестнице. – Он ведь уже много лет присылал мне свои сочинения – и не такой он был человек, чтобы кого-то преднамеренно оклеветать.
– Но, по-моему, вы мне говорили, что «Девство» – его первая книга, – сказал Джефри.
Френсик прикусил губу.
– Да, собственно, первая, – сказал он. – Прочие были… ну, довольно несамостоятельные. Такие у меня не идут.
– Кстати, об Оксфорде, – сказал Джефри за столиком у Уилера. – Мне оттуда утром звонила, представляете, какая-то полоумная особа по имени Богден.
– В самом деле? – спросил Френсик, поперхнувшись мартини. – И чего она хотела?
– Уверяла, будто я ей сделал предложение. Ужас, просто ужас.
– Могу себе представить, – сказал Френсик, допив мартини и заказав еще одно. – Некоторые женщины на что угодно пойдут…
– Послушать ее, так это я пошел на что угодно. Она говорит, я ей купил обручальное кольцо.
– Надеюсь, вы послали ее ко всем чертям, – сказал Френсик, – и, кстати, у меня тоже брачные новости. Соня Футл выходит за Хатчмейера.
– За Хатчмейера? – оторопел Джефри. – Да ведь у него без году неделя как погибла жена. Посовестился бы тут же снова совать голову в петлю.
– Очень уместное сравнение, – с улыбкой заметил Френсик и поднял стакан.
Волнения его кончились. Он сообразил, что Соня, пожалуй, не так уж и сглупила, решив выскочить за Хатчмейера. Она заняла логово врага. Двоеженец Хатчмейер будет не очень и страшен; к тому же человек, которого может пленить Соня, заведомо тронутый, а тронутый Хатчмейер нипочем не поверит, что его новая жена когда-то была против него в заговоре. Стало быть, оставалось только ублаготворить Пипера. После роскошного обеда Френсик вернулся на Ланьярд-Лейн, а оттуда пошел в банк и перевел два миллиона долларов (минус коркадильские десять процентов и свои комиссионные) – то есть миллион четыреста тысяч на счет номер 476994 в Первый государственный нью-йоркский банк. Тем самым с его стороны договор был соблюден. Домой Френсик поехал на такси. Он был богат и счастлив.
* * *
Хатчмейер тоже. Он никак не мог опомниться от скоропалительного согласия Сони на его скоропалительное предложение. Могучие телеса, столько лет томившие его издали, наконец поступили в его полное обладание. Соня пришлась ему более чем по вкусу: ни шрамов, ни хирургических подновлений, которыми тело Бэби напоминало ему о его изменах и об их искусственном супружестве. С Соней все стало просто. Не надо самоутверждаться, справляя по вечерам малую нужду в умывальную раковину; не требуется доказывать мужскую потенцию, гоняясь за девками в Риме, Париже и Лас-Вегасе. Он мог расслабленно вкушать семейное счастье: Сониных жизненных сил хватало на обоих. Они поженились в Канне; ночью Хатчмейер лежал в вожделенных объятиях, обозревая необъятные груди, и знал, что здесь все без обмана. Соня с улыбкой косилась на его довольную физиономию. Она и сама была довольна – наконец-то она замужняя женщина.
И замужем за богачом. Следующий вечер Хатчмейер отпраздновал сорокатысячным проигрышем, а потом нанял в честь памятной ночи огромную яхту с опытным капитаном и испытанной командой. Они проехались по Эгейскому морю, обозрели руины античной Греции и, не упуская собственной выгоды, зафрахтовали по дешевке десяток нефтяных супертанкеров. Самолет доставил их в Нью-Йорк на премьеру экранизации «Девства».
Там, в темноте, увешанная бриллиантами Соня наконец не выдержала и расплакалась. Хатчмейер, сидя рядом с нею, проявлял понимание. Кино было кинематографически трогательное: модные левые актеры играли Гвендолен и Энтони, а режиссер соорудил винегрет из «Потерянного горизонта», «Бульвара заходящего солнца» и «Глубокой глотки» с добавлением «Тома Джонса». Макморди сунул кому надо, и критики захлебывались от восторга. А роман расходился новыми и новыми тиражами, фильм приумножил распродажу: поговаривали даже о бродвейском мюзикле с Марией Каллас в главной роли. Хатчмейер выяснил у компьютера, как стимулировать покупателей, и выпустил книгу в новой обложке, так что уже давно купившие ее нечаянно покупали снова. А после мюзикла многие, пожалуй, купят и в третий раз. Клубы заказывали книгу почем зря, и мемориальное, тисненное золотом издание памяти Бэби Хатчмейер разошлось за неделю. Вся страна упивалась «Девством». Пожилые дамы бросали бридж и покидали салоны красоты, выходя на охоту за юношами. Хирургическое вмешательство в половую жизнь престарелых сошло почти на нет. И, в довершение хатчмейеровских удач, Соня объявила, что она беременна.
* * *
В Библиополисе, штат Алабама, тоже кое-что изменилось. Жертвы импровизированного змеилища были похоронены в дубраве возле Мертвечихи. Их оказалось всего семь. Змеи сгубили двоих. Троих смяли на паперти. Преподобный Гидеон умер от сердечного приступа, а миссис Матервити хватил удар при виде полуобнаженной Бэби на кафедре. Из этого бредового испытания Бэби вышла героиней – отчасти благодаря роскошеству своих грудей, отчасти из-за их неуязвимости: перед этим двойным обаянием никто не смог устоять. Доселе Библиополис не видывал столь убедительных доказательств веры, и ввиду кончины преподобного Гидеона Бэби предложено было место священнослужителя. Она приняла предложение ничтоже сумняшеся. Таким образом пресекались супружеские поползновения Пипера не в ущерб супружеству как таковому. Бэби громила с кафедры плотские утехи так сокрушительно, что женщины радовались, а мужчины возбуждались, к тому же описание адских мук у нее, претерпевшей все на свете за долгую жизнь с Хатчмейером, устрашало своей убедительностью. Так обрела она свободу пользования останками собственного тела. И когда гробы погружались в землю, преподобная Хатчмейер повелительно завела «Мы сберемся у реки», а жители Библиополиса, все, сколько их было, старательно подтянули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29