На дне ящика, под тряпками, лежал мячик. Красный мячик. Ладно, она дома завяжет палец бинтом. Все равно йодом надо смазать. Жофи опустила в сумку полегчавшую алюминиевую коробку.
– Что, уже? – посмотрел на нее дядя Пишта,
– И мне пора, – поднялся Куль-шапка.
– Ну чего ты так спешишь?
Жофи думала, что спрашивают каменщика, и молча пошла к дверям.
– Ты завтра-то пораньше приходи. Может, я и подекламирую.
Ей вслед раздался хриплый старческий смех,
– Держи три форинта!
Зазвенела жестянка.
– До свидания, – прошептала Жофика.
Куль-шапка, насвистывая, снова натянул на голову кулек, засунул в карман Жофики один форинт "на мороженое" и, уже напевая: Осенью, дружок, спеет черный виноград, – легко взбежал по лестнице.
На дворе снова начался дождь. В кружке юных поварят приготовили и доели третье блюдо: манные фрикадельки с творогом. Дора смотрела в окно и гадала, куда дела Жофика корзину с мясом и молоком. И вообще чего она бродит по школе? Посуда была уже помыта, все разошлись по домам, а Дора все думала, почему Жофи шла не в сторону классов, а к подвалу. Что там может быть такое? Перед тем, как выйти из школы, Дора быстро спустилась вниз и внимательно огляделась. Но ничего особенного там не было, только двери квартир технических служащих: тети Добози, дяди Сумпера и дяди Пишты. Хотя Дора была не в духе, она все же рассмеялась. Да и как ты тут не будешь смеяться! Оказывается, дядя Пишта мастер не только ругаться, но и декламировать. Своим старым, хриплым голосом он твердит на весь коридор: Здесь я родился, я в своем краю. Вот никогда бы не подумала, что он может читать стихи.
Дождь теперь лил как из ведра. Ей-то все равно, она живет тут же, на площади Апацаи Чери, а вот Жофи далеко идти. Она промокнет насквозь без пальто.
7
Тетя Като не отрываясь смотрела на Жофи.
Не девочка, а суслик из затопленной водой норки. Теперь, когда бедного Габора нет в живых, выясняется, что Юдит вовсе не такая уж и чистюха. Палец ребенка обмотан тряпкой, да такой окровавленной, что смотреть тошно. От Жофи за версту разит кухней, и передник на ней совсем не свежий. Вряд ли из нее когда-нибудь выйдет толк: ни сноровки, ни ума. С Юдит все может статься, вероятно, она посылает дочь за готовыми обедами, больно увлеклась своими научными трудами. У девочки даже не судки, а термос. Сверху-то шелк, а снизу щелк. Как запущено ее дитя! Като всегда предчувствовала, что Юдит не будет подходящей женой для Габора. Но Габор был упрям, да и отец их считал, что на Юдит свет клином сошелся. Ее, Като, и мать просто не слушали. И вот результат. Поистине, не ребенок, а "чудо".
Какая Жофи все же рассеянная: уже второй раз ей предлагают зайти в ванную и вытереть волосы полотенцем – и все впустую. Только ежится на стуле да смотрит в одну точку, как гном. Насколько легче с Марианной, как она умеет следить за собой, как заботливо накручивает на ночь волосы. Какая вежливая и предупредительная! Точно не ребенок, а взрослый человек. Поди ж ты, вместе с Юдит рожали, вместе катали коляски – а дети разные. Юдит все мечтала, какой станет ее Жофи, когда вырастет. Но разве можно ее сравнить с Марианной? Марианна отличница, теперь она заслуженно отдыхает в немецком международном лагере. Одним можно доверить защищать честь школы, другим лучше сидеть дома. В школе всё понимают. Знали, кого отправить за границу.
Вот и еще один пример. В нем видна вся Юдит. Подкинуть ей ребенка! Видите ли, пока она не уйдет в отпуск, Жофика должна каждый день после обеда являться сюда, чтобы не болтаться одной в квартире. У Като, мол, здоровая семья, и девочке это пойдет на пользу. Она будет гулять во дворе и дышать свежим воздухом. А есть ли время у Като, чтоб следить за ребенком? Об этом Юдит, конечно, не подумала. Еще хорошо, что Жофи не из капризных, возиться с ней много не приходится. Сядет себе в уголок, где сложены игрушки Марианны, да копается там до пяти часов, пока не придет время идти домой.
Удивительно, как эта тупица вытянула на "посредственно"? Только и знает что смотрит бессмысленно в одну точку. Уж не думала ли Юдит, что она, Като, будет нянчиться с ее ребенком? А кто за нее белье постирает? Пусть деточка сама себя развлекает. Ей, Като, с Жофи нянчиться некогда.
Като опять взвесила два с половиной килограмма белья и сложила его в стиральную машину. В сентябре она переведет Марианну в другую школу – если удастся, в другом районе. Но для того, чтобы получить разрешение записать ребенка в школу в другом районе, надо объяснить причину, вызвавшую необходимость перевода. Надо идти к чужим людям, рассказывать о своем несчастье. На это у Като не было сил. Не из-за Калмана, нет! Он давно потерял уважение окружающих, с ним считаться не приходится. Она сама просто не в состоянии говорить о всем, что пришлось пережить за этот год. Да и кому говорить? Марте Сабо, той, что теперь классным руководителем у Марианны? Когда-то, еще перед выпускными экзаменами, Като ей первой поведала о своем обручении. Уже тогда на физиономии этой несчастной было написано, что на ней никто не женится. И вот теперь именно Марте Сабо сказать, что и ее личная жизнь пошла насмарку. Нет, невозможно! Она никак не могла найти выход.
Еще ладно, что Марианна ничего не замечает. Над головой ее, можно сказать, загорелся родительский кров, а девочка не видит пожара. Как и прежде, она после обеда достает книжки и садится заниматься, потом все убирает за собой и бежит на урок балета. Где ей видеть, что бедная мать плачет в ванной комнате и потом тщательно запудривает покрасневший нос и опухшие веки. Марианна такая сосредоточенная – само прилежание! Девочка ненаглядная! Даже в поезде она утешала мать, стоящую на перроне: "Не плачь, мамочка, я еще не видела моря, и мне не мешает поупражняться в немецком". Какая умница, не пролила при расставании ни слезинки, чтоб только мать не расстроить. А ведь знала, что проведет вдали от дома несколько недель. С Марианной легко обо всем договориться. Стоило единственный раз сказать – больше не водись с Дорой, как она тут же согласилась, хоть Марианна, Дора и Жофи считались прежде неразлучной тройкой. Только вечером, во время купанья, поинтересовалась, почему с Дорой теперь нельзя дружить, и, когда услыхала, что это знакомство не на пользу, покорно растянулась в ванне и стала выжимать воду из губки. С тех пор Дора у них не появлялась. Юдит тоже потребовала от Жофи, чтоб та перестала разговаривать с сестрой госпожи Вадас, и несчастная крошка молча покорилась. Трусливее ребенка поискать надо.
Жофика тоже думала о Доре.
Раньше они втроем сидели за этим столиком: Марианна, бывало, покручивает свои локоны, Дора мастерит что-нибудь, а она, Жофи, молчит и слушает разговор подруг. Здесь же как-то Марианна рассказала, почему однажды Ица Рожа попросилась из класса – ей стало плохо. Жофика, выслушав ее таинственный шепот, громко рассмеялась, потому что Марианна говорила страшную чушь. На самом деле с той дурнотой все совершенно ясно и просто. Папа объяснил ей. Папа никогда не выдумывал. Марианна тогда очень обиделась, что Жофи ей не поверила. А Дора кивнула головой и на обратном пути купила вафли для себя и Жофики. У Доры иногда бывало много денег, но она никогда им не радовалась. Тогда еще Дора указала продавцу, что он взвесил не сто граммов, а меньше; Жофи тоже заметила, но никогда в жизни не сказала бы об этом. Вот какая Дора смелая! Теперь Марианна за границей, с Дорой разговаривать запрещено, и Жофи сидит на прежнем месте одна.
Палец сильно разболелся. Как только она вернется домой, тотчас скажет маме, что разбила колбу. Мама, пожалуй, не накажет ее, но расстроится. Не стоит ждать, таиться. Лучше сразу во всем сознаться, чем ждать, пока все само не выяснится. Конечно, трудно, очень трудно будет объяснить маме, для чего она взяла термос, которым они пользовались лишь во время поездок за город. И как теперь мыть посуду с порезанным пальцем? Господи, сколько глупостей наделала она за эти дни. Папа все равно не успел передать ей то, что хотел. Скоро начнется учебный год, дядя Пишта узнает ее и станет браниться, зачем, мол, обманывала его, зачем ходила к нему, когда она вовсе не дочь Юхошей, а папина дочь. Про то, что она ухаживала за ним, он, конечно, забудет. А ведь мясо было вкусное, и крыжовник спелый, недаром она просила продавца выбрать получше для больного – прежде, пожалуй, она никогда бы на это не решилась.
Дора часто смеялась над тем, что Жофи со всем всегда согласна. Дора не такая. Однажды накануне какого-то семейного торжества она перерыла всю корзину цветочницы и до тех пор не успокоилась, пока не отыскала букет с большим количеством бутонов. А в магазине она так упорно смотрела на весы, что продавцы торопились подбросить какой-нибудь довесочек, лишь бы она перестала смотреть. "Я должна так, – говорила Дора, выходя из магазина и поправляя на плече сумку, – ты ведь знаешь, что я должна".
Теперь жизнь у Жофики почти такая же, как и у Доры. Ведь они тоже остались одни с мамой. Только мама – вдова, а сестра Доры – разведенная. Как хорошо, что мама не такая, как тетя Вадас, Вики, сестра Доры! А если бы мама все же стала похожей на тетю Вадас? Если бы за ней начал кто-нибудь ухаживать, как ухаживает за Вики отец Марианны, дядя Калман? Скорее всего Жофика просто убежала бы из дому.
Напрасно тетя Като перекрасила волосы, напрасно подглядывает за дядей Калманом из-за витрины кафе "Канкалин" – она ничего не сможет изменить: дядя Калман все равно каждый день будет ходить к Дориной сестре. Вики совсем не похожа на взрослую тетю, она совсем как девочка. На дополнительные уроки Жофи, конечно, ходить не будет, это решено, напрасно только выучила она правило уподобления. Мама скоро пойдет в отпуск, через несколько дней вернется и Марианна.
Папе и маме, конечно, никто не говорил, что дядя Калман сделал предложение Вики и собирается совсем покинуть тетю Като и Марианну. А ведь папа был родным братом тети Като. Теперь Жофике и Марианне запрещено встречаться с Дорой, и Дора больше ничего не сможет им рассказать.
Какой хороший альбом у Марианны! Вот у Жофики нет никакого альбома, свои карточки она хранит в деревянной коробочке.
"Пусть себе листает альбом, – подумала тетя Като, проходя через комнату, чтобы приподнять жалюзи. – Сидит, бедняжка, тихонечко, не бегает, не задирает половиков. Как она глупа, безнадежно глупа! К тому же нетактичная. Надо же ей разглядывать именно этот проклятый снимок, сделанный на Добогокё!" У Като руки дрожат всякий раз, когда она видит эту фотографию. А как много обещало то сентябрьское душистое утро! Она сама уговорила Калмана пойти на прогулку вместе с детьми, отвлечься от дел. В школе, конечно, обратят внимание на эту инициативу: Като уже много лет входила в родительский актив класса, но ни разу еще ничем не помогла школе. Тогда у нее мелькнула мысль подняться на гору с Калманом, ему полезно будет подышать горным воздухом. Он позагорает где-нибудь в сторонке, а она займется с детьми. Приедет еще несколько матерей, а если нет, тоже не беда. Да она сама настояла на той вылазке. Калман вовсе не хотел идти, да и Марианна говорила, что у тети Марты уже есть помощница – сестра Доры Гергей, Виктория Вадас.
"Ничего себе помощница", – подумала тогда Като. Она знала ее по родительским собраниям. Это была миниатюрная блондинка с огромными глазами и капризным ртом. Отчего Виктории Вадас не сопровождать детей, если ее бесплатно провезут в автобусе? Наверное, для ее скромного бюджета это тоже имеет значение. Муж Вадас несколько лет тому назад удрал за границу и бросил ее с маленькой Дорой. Марианна рассказывала, что дирекция школы месяцами не могла получить с них платы за обучение. А то вдруг сразу внесут большую сумму.
Разве бывает в жизни справедливость? Она вечно только и думает о том, чтобы Калману было хорошо, вечно ломает голову, чем его порадовать. Всю жизнь ему посвятила, а как он отблагодарил ее?
Это глупое существо уставилось на карточку, будто ей доставляет удовольствие разглядывать Вики Вадас, ее короткие брючки и косички, с бесстыдством заплетенные, как у девчонки. Ну, да что с этой Жофи возьмешь? Дурочкой была, дурочкой и останется. Марианна – совсем другое дело, Марианна чиста душой. Зато Дора – та все знала, даже по глазам ее было видно, что все знала. Бывало зайдет и начнет оглядывать комнаты, будто составляя планы, как переоборудовать квартиру Вадас. Она такая же ехидная, как и ее сестрица. Сколько можно рассматривать фотографию! Хоть бы на грош тактичности? Вся в мать! Господи, скорее бы вернулась Марианна!
За горой, петляя, вился Дунай. Ветер порывами дул у бельведера, раскачивая верхушки деревьев. Лесной гомон то и дело перекрывался резким криком какой-то птицы. Сверху казалось, что горные вершины громоздятся друг на друга. Тетя Като, жирно намазанная кремом по самые уши, с увлечением рассказывала что-то тете Марте. Она ничего не замечала вокруг, а зря. Будь она хоть чуточку повнимательней, заметила бы, так же как и Жофика, что все пошло с лука. Вики раскрыла сумку и начала есть лук с хлебом и маслом. Дядя Калман пожелал ей приятного аппетита. Тогда Вики дала и ему кусочек хлеба с маслом и луком. Дядя Калман мигом проглотил и попросил еще. Жофика с Марианной только переглянулись: дяде Калману дома не разрешалось есть даже зеленый лук, не только что репчатый, иначе тетя Като не станет спать с ним рядом. Если он и ел лук, то только на кухне, тайком. А тут он уничтожал кружок за кружочком, и Вики под конец уже закладывала ему лук прямо в рот. Вдруг Жофика увидела, что Дора бежит куда-то без оглядки. Она бросилась вдогонку, но Дора исчезла. Жофика увидела ее снова уже внизу. Дора ничком лежала в траве. В кулаке она сжимала ромашку и сдобный рогалик. Жофи склонилась над ней и почувствовала, что шея у Доры влажная. От Дориного передника пахло краской и крахмалом. Ясно было, что Дора плачет. Жофика испугалась: сколько уже лет они вместе учатся и дружат, а она никогда не видела, чтобы Дора плакала. Только спрашивать ни о чем не надо, Дора, если захочет, скажет сама. Поэтому Жофи стала дожидаться, когда подруга подымется с земли. Ей не пришлось долго ждать. Дора вскочила на ноги и молча уставилась на Жофи. Глаза ее казались огромными, будто у нее совсем не было лица, одни только глаза. Дора смахнула прилипшие ко лбу песчинки. В тот день она больше не ходила на руках – хотя это было ее любимое развлечение, она вообще была одной из лучших гимнасток школы – и не спела ни одной песни. Она уныло сидела и молча копала в земле ямки. Марианна вернулась с туристской базы со свежей водой в фляжке, но напоить Жофику и Дору не захотела. Ее пришлось долго упрашивать. Потом Дора подошла к Марианне, обняла ее и поцеловала. Марианна начала смеяться: что это, мол, за телячьи нежности, а во время обеда и сама приуныла. Тетя Като продолжала, размахивая руками, доказывать тете Марте, что нужно сделать занавесочки на окна класса и хорошо бы силами школы устроить платный концерт, на котором выступила бы и ее Maрианна. Вики и дядя Калман ушли пить черный кофе. Книга, которую дядя Калман захватил с собой на прогулку, валялась на лужайке, и ее проворно листал свежий ветерок.
Вечером папа вышел их встречать к самой площади Вёрёшмарти, и Жофи бросилась к нему на шею прямо с автобусной подножки. Папа сказал, что она пропахла солнцем, и похвалил ее цветы, хотя они сильно помялись в дороге. Дора стояла за ее спиной и смотрела на папу так же серьезно и таинственно, как смотрела в горах на нее, на Жофи. Она глядела им с папой вслед, когда они, держась за руки, шли к пятьдесят шестому трамваю, чтобы ехать домой, к маме ужинать.
"Эта девчонка даже сидеть не может прилично", – думала Като. Ведь она не раз предлагала Юдит записать Жофи в балетную школу: ей не помешало бы стать хоть немного грациозней. Но Юдит не переспоришь. Видите ли, она считает, что с ее дочки хватит одной гимнастики, все равно, дескать, из Жофи не получится балерина. Из Марианны, пожалуй, тоже. Впрочем, кто знает; движения ее удивительно плавны, в них столько очарования и пластики! Просто одно удовольствие вспоминать, как она танцевала тогда на концерте! Настоящая сказочная фея, олицетворение весны. Правда, ее костюм влетел в копеечку, но зато что это был за наряд! Заказали целую корзинку живых цветов, чтобы девочка могла сыпать настоящими лепестками. А та, другая, выглядела на сцене как истинный чертенок: худущая, глазастая, точная копия своей сестры. Что-то без конца лепетала. На голове – платок. Изображала крестьянку. "Доброго денечка, золотых денечков до самого виноградного сбора!" Уж чего-чего, а болтать языком она мастер. Еще бы, ни отца, ни матери. Приходится быть изворотливой. Такие девочки быстро созревают. Вся в сестрицу. А вот эта самая Жофи ни на что больше не пригодилась, как торговать билетами, да и то проторговалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Что, уже? – посмотрел на нее дядя Пишта,
– И мне пора, – поднялся Куль-шапка.
– Ну чего ты так спешишь?
Жофи думала, что спрашивают каменщика, и молча пошла к дверям.
– Ты завтра-то пораньше приходи. Может, я и подекламирую.
Ей вслед раздался хриплый старческий смех,
– Держи три форинта!
Зазвенела жестянка.
– До свидания, – прошептала Жофика.
Куль-шапка, насвистывая, снова натянул на голову кулек, засунул в карман Жофики один форинт "на мороженое" и, уже напевая: Осенью, дружок, спеет черный виноград, – легко взбежал по лестнице.
На дворе снова начался дождь. В кружке юных поварят приготовили и доели третье блюдо: манные фрикадельки с творогом. Дора смотрела в окно и гадала, куда дела Жофика корзину с мясом и молоком. И вообще чего она бродит по школе? Посуда была уже помыта, все разошлись по домам, а Дора все думала, почему Жофи шла не в сторону классов, а к подвалу. Что там может быть такое? Перед тем, как выйти из школы, Дора быстро спустилась вниз и внимательно огляделась. Но ничего особенного там не было, только двери квартир технических служащих: тети Добози, дяди Сумпера и дяди Пишты. Хотя Дора была не в духе, она все же рассмеялась. Да и как ты тут не будешь смеяться! Оказывается, дядя Пишта мастер не только ругаться, но и декламировать. Своим старым, хриплым голосом он твердит на весь коридор: Здесь я родился, я в своем краю. Вот никогда бы не подумала, что он может читать стихи.
Дождь теперь лил как из ведра. Ей-то все равно, она живет тут же, на площади Апацаи Чери, а вот Жофи далеко идти. Она промокнет насквозь без пальто.
7
Тетя Като не отрываясь смотрела на Жофи.
Не девочка, а суслик из затопленной водой норки. Теперь, когда бедного Габора нет в живых, выясняется, что Юдит вовсе не такая уж и чистюха. Палец ребенка обмотан тряпкой, да такой окровавленной, что смотреть тошно. От Жофи за версту разит кухней, и передник на ней совсем не свежий. Вряд ли из нее когда-нибудь выйдет толк: ни сноровки, ни ума. С Юдит все может статься, вероятно, она посылает дочь за готовыми обедами, больно увлеклась своими научными трудами. У девочки даже не судки, а термос. Сверху-то шелк, а снизу щелк. Как запущено ее дитя! Като всегда предчувствовала, что Юдит не будет подходящей женой для Габора. Но Габор был упрям, да и отец их считал, что на Юдит свет клином сошелся. Ее, Като, и мать просто не слушали. И вот результат. Поистине, не ребенок, а "чудо".
Какая Жофи все же рассеянная: уже второй раз ей предлагают зайти в ванную и вытереть волосы полотенцем – и все впустую. Только ежится на стуле да смотрит в одну точку, как гном. Насколько легче с Марианной, как она умеет следить за собой, как заботливо накручивает на ночь волосы. Какая вежливая и предупредительная! Точно не ребенок, а взрослый человек. Поди ж ты, вместе с Юдит рожали, вместе катали коляски – а дети разные. Юдит все мечтала, какой станет ее Жофи, когда вырастет. Но разве можно ее сравнить с Марианной? Марианна отличница, теперь она заслуженно отдыхает в немецком международном лагере. Одним можно доверить защищать честь школы, другим лучше сидеть дома. В школе всё понимают. Знали, кого отправить за границу.
Вот и еще один пример. В нем видна вся Юдит. Подкинуть ей ребенка! Видите ли, пока она не уйдет в отпуск, Жофика должна каждый день после обеда являться сюда, чтобы не болтаться одной в квартире. У Като, мол, здоровая семья, и девочке это пойдет на пользу. Она будет гулять во дворе и дышать свежим воздухом. А есть ли время у Като, чтоб следить за ребенком? Об этом Юдит, конечно, не подумала. Еще хорошо, что Жофи не из капризных, возиться с ней много не приходится. Сядет себе в уголок, где сложены игрушки Марианны, да копается там до пяти часов, пока не придет время идти домой.
Удивительно, как эта тупица вытянула на "посредственно"? Только и знает что смотрит бессмысленно в одну точку. Уж не думала ли Юдит, что она, Като, будет нянчиться с ее ребенком? А кто за нее белье постирает? Пусть деточка сама себя развлекает. Ей, Като, с Жофи нянчиться некогда.
Като опять взвесила два с половиной килограмма белья и сложила его в стиральную машину. В сентябре она переведет Марианну в другую школу – если удастся, в другом районе. Но для того, чтобы получить разрешение записать ребенка в школу в другом районе, надо объяснить причину, вызвавшую необходимость перевода. Надо идти к чужим людям, рассказывать о своем несчастье. На это у Като не было сил. Не из-за Калмана, нет! Он давно потерял уважение окружающих, с ним считаться не приходится. Она сама просто не в состоянии говорить о всем, что пришлось пережить за этот год. Да и кому говорить? Марте Сабо, той, что теперь классным руководителем у Марианны? Когда-то, еще перед выпускными экзаменами, Като ей первой поведала о своем обручении. Уже тогда на физиономии этой несчастной было написано, что на ней никто не женится. И вот теперь именно Марте Сабо сказать, что и ее личная жизнь пошла насмарку. Нет, невозможно! Она никак не могла найти выход.
Еще ладно, что Марианна ничего не замечает. Над головой ее, можно сказать, загорелся родительский кров, а девочка не видит пожара. Как и прежде, она после обеда достает книжки и садится заниматься, потом все убирает за собой и бежит на урок балета. Где ей видеть, что бедная мать плачет в ванной комнате и потом тщательно запудривает покрасневший нос и опухшие веки. Марианна такая сосредоточенная – само прилежание! Девочка ненаглядная! Даже в поезде она утешала мать, стоящую на перроне: "Не плачь, мамочка, я еще не видела моря, и мне не мешает поупражняться в немецком". Какая умница, не пролила при расставании ни слезинки, чтоб только мать не расстроить. А ведь знала, что проведет вдали от дома несколько недель. С Марианной легко обо всем договориться. Стоило единственный раз сказать – больше не водись с Дорой, как она тут же согласилась, хоть Марианна, Дора и Жофи считались прежде неразлучной тройкой. Только вечером, во время купанья, поинтересовалась, почему с Дорой теперь нельзя дружить, и, когда услыхала, что это знакомство не на пользу, покорно растянулась в ванне и стала выжимать воду из губки. С тех пор Дора у них не появлялась. Юдит тоже потребовала от Жофи, чтоб та перестала разговаривать с сестрой госпожи Вадас, и несчастная крошка молча покорилась. Трусливее ребенка поискать надо.
Жофика тоже думала о Доре.
Раньше они втроем сидели за этим столиком: Марианна, бывало, покручивает свои локоны, Дора мастерит что-нибудь, а она, Жофи, молчит и слушает разговор подруг. Здесь же как-то Марианна рассказала, почему однажды Ица Рожа попросилась из класса – ей стало плохо. Жофика, выслушав ее таинственный шепот, громко рассмеялась, потому что Марианна говорила страшную чушь. На самом деле с той дурнотой все совершенно ясно и просто. Папа объяснил ей. Папа никогда не выдумывал. Марианна тогда очень обиделась, что Жофи ей не поверила. А Дора кивнула головой и на обратном пути купила вафли для себя и Жофики. У Доры иногда бывало много денег, но она никогда им не радовалась. Тогда еще Дора указала продавцу, что он взвесил не сто граммов, а меньше; Жофи тоже заметила, но никогда в жизни не сказала бы об этом. Вот какая Дора смелая! Теперь Марианна за границей, с Дорой разговаривать запрещено, и Жофи сидит на прежнем месте одна.
Палец сильно разболелся. Как только она вернется домой, тотчас скажет маме, что разбила колбу. Мама, пожалуй, не накажет ее, но расстроится. Не стоит ждать, таиться. Лучше сразу во всем сознаться, чем ждать, пока все само не выяснится. Конечно, трудно, очень трудно будет объяснить маме, для чего она взяла термос, которым они пользовались лишь во время поездок за город. И как теперь мыть посуду с порезанным пальцем? Господи, сколько глупостей наделала она за эти дни. Папа все равно не успел передать ей то, что хотел. Скоро начнется учебный год, дядя Пишта узнает ее и станет браниться, зачем, мол, обманывала его, зачем ходила к нему, когда она вовсе не дочь Юхошей, а папина дочь. Про то, что она ухаживала за ним, он, конечно, забудет. А ведь мясо было вкусное, и крыжовник спелый, недаром она просила продавца выбрать получше для больного – прежде, пожалуй, она никогда бы на это не решилась.
Дора часто смеялась над тем, что Жофи со всем всегда согласна. Дора не такая. Однажды накануне какого-то семейного торжества она перерыла всю корзину цветочницы и до тех пор не успокоилась, пока не отыскала букет с большим количеством бутонов. А в магазине она так упорно смотрела на весы, что продавцы торопились подбросить какой-нибудь довесочек, лишь бы она перестала смотреть. "Я должна так, – говорила Дора, выходя из магазина и поправляя на плече сумку, – ты ведь знаешь, что я должна".
Теперь жизнь у Жофики почти такая же, как и у Доры. Ведь они тоже остались одни с мамой. Только мама – вдова, а сестра Доры – разведенная. Как хорошо, что мама не такая, как тетя Вадас, Вики, сестра Доры! А если бы мама все же стала похожей на тетю Вадас? Если бы за ней начал кто-нибудь ухаживать, как ухаживает за Вики отец Марианны, дядя Калман? Скорее всего Жофика просто убежала бы из дому.
Напрасно тетя Като перекрасила волосы, напрасно подглядывает за дядей Калманом из-за витрины кафе "Канкалин" – она ничего не сможет изменить: дядя Калман все равно каждый день будет ходить к Дориной сестре. Вики совсем не похожа на взрослую тетю, она совсем как девочка. На дополнительные уроки Жофи, конечно, ходить не будет, это решено, напрасно только выучила она правило уподобления. Мама скоро пойдет в отпуск, через несколько дней вернется и Марианна.
Папе и маме, конечно, никто не говорил, что дядя Калман сделал предложение Вики и собирается совсем покинуть тетю Като и Марианну. А ведь папа был родным братом тети Като. Теперь Жофике и Марианне запрещено встречаться с Дорой, и Дора больше ничего не сможет им рассказать.
Какой хороший альбом у Марианны! Вот у Жофики нет никакого альбома, свои карточки она хранит в деревянной коробочке.
"Пусть себе листает альбом, – подумала тетя Като, проходя через комнату, чтобы приподнять жалюзи. – Сидит, бедняжка, тихонечко, не бегает, не задирает половиков. Как она глупа, безнадежно глупа! К тому же нетактичная. Надо же ей разглядывать именно этот проклятый снимок, сделанный на Добогокё!" У Като руки дрожат всякий раз, когда она видит эту фотографию. А как много обещало то сентябрьское душистое утро! Она сама уговорила Калмана пойти на прогулку вместе с детьми, отвлечься от дел. В школе, конечно, обратят внимание на эту инициативу: Като уже много лет входила в родительский актив класса, но ни разу еще ничем не помогла школе. Тогда у нее мелькнула мысль подняться на гору с Калманом, ему полезно будет подышать горным воздухом. Он позагорает где-нибудь в сторонке, а она займется с детьми. Приедет еще несколько матерей, а если нет, тоже не беда. Да она сама настояла на той вылазке. Калман вовсе не хотел идти, да и Марианна говорила, что у тети Марты уже есть помощница – сестра Доры Гергей, Виктория Вадас.
"Ничего себе помощница", – подумала тогда Като. Она знала ее по родительским собраниям. Это была миниатюрная блондинка с огромными глазами и капризным ртом. Отчего Виктории Вадас не сопровождать детей, если ее бесплатно провезут в автобусе? Наверное, для ее скромного бюджета это тоже имеет значение. Муж Вадас несколько лет тому назад удрал за границу и бросил ее с маленькой Дорой. Марианна рассказывала, что дирекция школы месяцами не могла получить с них платы за обучение. А то вдруг сразу внесут большую сумму.
Разве бывает в жизни справедливость? Она вечно только и думает о том, чтобы Калману было хорошо, вечно ломает голову, чем его порадовать. Всю жизнь ему посвятила, а как он отблагодарил ее?
Это глупое существо уставилось на карточку, будто ей доставляет удовольствие разглядывать Вики Вадас, ее короткие брючки и косички, с бесстыдством заплетенные, как у девчонки. Ну, да что с этой Жофи возьмешь? Дурочкой была, дурочкой и останется. Марианна – совсем другое дело, Марианна чиста душой. Зато Дора – та все знала, даже по глазам ее было видно, что все знала. Бывало зайдет и начнет оглядывать комнаты, будто составляя планы, как переоборудовать квартиру Вадас. Она такая же ехидная, как и ее сестрица. Сколько можно рассматривать фотографию! Хоть бы на грош тактичности? Вся в мать! Господи, скорее бы вернулась Марианна!
За горой, петляя, вился Дунай. Ветер порывами дул у бельведера, раскачивая верхушки деревьев. Лесной гомон то и дело перекрывался резким криком какой-то птицы. Сверху казалось, что горные вершины громоздятся друг на друга. Тетя Като, жирно намазанная кремом по самые уши, с увлечением рассказывала что-то тете Марте. Она ничего не замечала вокруг, а зря. Будь она хоть чуточку повнимательней, заметила бы, так же как и Жофика, что все пошло с лука. Вики раскрыла сумку и начала есть лук с хлебом и маслом. Дядя Калман пожелал ей приятного аппетита. Тогда Вики дала и ему кусочек хлеба с маслом и луком. Дядя Калман мигом проглотил и попросил еще. Жофика с Марианной только переглянулись: дяде Калману дома не разрешалось есть даже зеленый лук, не только что репчатый, иначе тетя Като не станет спать с ним рядом. Если он и ел лук, то только на кухне, тайком. А тут он уничтожал кружок за кружочком, и Вики под конец уже закладывала ему лук прямо в рот. Вдруг Жофика увидела, что Дора бежит куда-то без оглядки. Она бросилась вдогонку, но Дора исчезла. Жофика увидела ее снова уже внизу. Дора ничком лежала в траве. В кулаке она сжимала ромашку и сдобный рогалик. Жофи склонилась над ней и почувствовала, что шея у Доры влажная. От Дориного передника пахло краской и крахмалом. Ясно было, что Дора плачет. Жофика испугалась: сколько уже лет они вместе учатся и дружат, а она никогда не видела, чтобы Дора плакала. Только спрашивать ни о чем не надо, Дора, если захочет, скажет сама. Поэтому Жофи стала дожидаться, когда подруга подымется с земли. Ей не пришлось долго ждать. Дора вскочила на ноги и молча уставилась на Жофи. Глаза ее казались огромными, будто у нее совсем не было лица, одни только глаза. Дора смахнула прилипшие ко лбу песчинки. В тот день она больше не ходила на руках – хотя это было ее любимое развлечение, она вообще была одной из лучших гимнасток школы – и не спела ни одной песни. Она уныло сидела и молча копала в земле ямки. Марианна вернулась с туристской базы со свежей водой в фляжке, но напоить Жофику и Дору не захотела. Ее пришлось долго упрашивать. Потом Дора подошла к Марианне, обняла ее и поцеловала. Марианна начала смеяться: что это, мол, за телячьи нежности, а во время обеда и сама приуныла. Тетя Като продолжала, размахивая руками, доказывать тете Марте, что нужно сделать занавесочки на окна класса и хорошо бы силами школы устроить платный концерт, на котором выступила бы и ее Maрианна. Вики и дядя Калман ушли пить черный кофе. Книга, которую дядя Калман захватил с собой на прогулку, валялась на лужайке, и ее проворно листал свежий ветерок.
Вечером папа вышел их встречать к самой площади Вёрёшмарти, и Жофи бросилась к нему на шею прямо с автобусной подножки. Папа сказал, что она пропахла солнцем, и похвалил ее цветы, хотя они сильно помялись в дороге. Дора стояла за ее спиной и смотрела на папу так же серьезно и таинственно, как смотрела в горах на нее, на Жофи. Она глядела им с папой вслед, когда они, держась за руки, шли к пятьдесят шестому трамваю, чтобы ехать домой, к маме ужинать.
"Эта девчонка даже сидеть не может прилично", – думала Като. Ведь она не раз предлагала Юдит записать Жофи в балетную школу: ей не помешало бы стать хоть немного грациозней. Но Юдит не переспоришь. Видите ли, она считает, что с ее дочки хватит одной гимнастики, все равно, дескать, из Жофи не получится балерина. Из Марианны, пожалуй, тоже. Впрочем, кто знает; движения ее удивительно плавны, в них столько очарования и пластики! Просто одно удовольствие вспоминать, как она танцевала тогда на концерте! Настоящая сказочная фея, олицетворение весны. Правда, ее костюм влетел в копеечку, но зато что это был за наряд! Заказали целую корзинку живых цветов, чтобы девочка могла сыпать настоящими лепестками. А та, другая, выглядела на сцене как истинный чертенок: худущая, глазастая, точная копия своей сестры. Что-то без конца лепетала. На голове – платок. Изображала крестьянку. "Доброго денечка, золотых денечков до самого виноградного сбора!" Уж чего-чего, а болтать языком она мастер. Еще бы, ни отца, ни матери. Приходится быть изворотливой. Такие девочки быстро созревают. Вся в сестрицу. А вот эта самая Жофи ни на что больше не пригодилась, как торговать билетами, да и то проторговалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32