Неужто он не может нанять себе никого? Объясняй теперь и этой вертихвостке, в чем дело. Пусть ей нечистый объясняет, а он назло ничего не скажет. Понграц молча царапал пол палкой. Ничего себе дорожка предстоит ему до дому. Бросила-таки его скверная девчонка.
– Я сразу догадалась, для чего она вас ищет, – продолжала Валика. – Но ведь и вы не смогли сообщить ей, бедненькой, ничего нового.
Конечно, нет, а все же хорошо бы понять, о чем толкует стрекоза. Своего любопытства, однако, Понграц не выказывал, он только хмыкал себе в усы и ждал, чтобы девушка сама все объяснила.
– Я отложила новую коробочку, хотела ей отдать, да она убежала. Вы передайте, пожалуйста, чтобы она зашла ко мне. А как ваш радикулит?
– Вы же видите, – указал старый Пишта на свою гипсовую повязку, – теперь в ногу ударило.
Валика улыбнулась, покачала головой и попросила показать снимок. Она долго рассматривала его, а потом сказала, что дело обстоит совсем неплохо, если учесть его возраст. Видимо, нога быстро заживает. Только, конечно, требуется терпение, это необходимо при любом лечении.
– А вы откуда знаете девчушку-то? – спросил Понграц. – Ее тоже лечили у вас?
Валика засмеялась и сказала, что знает Жофику с тех самых пор, как она появилась на свет: заведующий отделением принес девочку тут же после рождения.
Дядя Пишта всполошился: зачем принес, неужели калекой какой была или просто уж очень болезненной? Может, она оттого дикая, что с пеленок не такая здоровая, как другие дети? Не отдать ли ей все же четыре форинта? Раз ее еще крошкой начали тут пытать, понятно, что она ненавидит это заведение. Но почему она такая бестолковая, почему никогда ничего не расскажет ему?
Валику попросили поторопиться, так как ее ждут.
– Вы все же не сказали мне, где встретились с Жофикой?
Опять эти непонятные слова. Что значит "встретились"?
– Я никогда бы не поверила, что она вас в самом деле разыщет.
– Дома встретились, – буркнул Понграц.
Где она еще могла его найти? Ясное дело, эта девка тоже не из смышленых.
– А загрустила, наверное, когда узнала?
– Что узнала?
Врач, только что окликнувший Валику, теперь вышел в коридор и направился к ним.
– Простите меня, – сказала Валика, повернувшись к врачу. – Это дядюшка Понграц, последний больной Габора Надя. Я так удивилась, увидев его здесь. И представьте себе, привела сюда Понграца дочка нашего бедного Надя. Помните, она еще во что бы то ни стало хотела узнать имя дяди Понграца и я отыскивала его карточку на прошлой неделе.
– Да, да, помню, – кивнул врач. – Бедная крошка, она никак не хотела поверить в то, что отец ей ничего не передавал. Вам, Валика, придется зайти, я один никак не справлюсь.
Пожав руку Понграцу, Валика убежала.
– Элек-тро-те-ра-пия, – раздельно произнес старый Пишта.
Отсюда ему хорошо была видна дверь двенадцатого кабинета, которую он ни разу не открывал с той поры, как не стало доктора. Неплохо бы присесть где-нибудь и собраться с мыслями. Понграц нашел пустую скамью и опустился на краешек. Здесь даже курить не запрещено, ох и кстати будет теперь трубочка! Он не спеша разглядывал надписи: на одной табличке стояло – "ГАРДЕРОБ" на другой – "ПРИЕМ АМБУЛАТОРНЫХ БОЛЬНЫХ". "Детей бить нельзя!" Так и звенел у него в ушах крик Жофики. Теперь – всё. Не видать ему больше девчонки. И то чудо, что до сих пор приходила: ведь уже на другой день поняла, что зря искала его, старика. Поведай она ему сразу свою беду, он бы хоть что-нибудь сообразил, сказал бы, к примеру, что батька шлет ей поклон с того берега и передает, чтобы она была хорошей девочкой, чтобы училась как следует и все такое. Эх, что же она молчала, глупая!
А руку-то как поранила, когда он разговаривал с Андрашем Кишем. Он еще издевался над ней. Конечно, она, сердечная, уже тогда поняла, что напрасно ходит к нему, а ведь не бросила старика. Только вот почему? Не из нужды же в его четырех форинтах. Как он мать-то ее на стройку определял! Ну, в конце концов, кто же виноват, что эта девчонка не может ничего толком объяснить!
Теперь понятно, почему Жофи околачивалась в коридоре, когда наткнулась на Йоли Юхош: она, божья сирота, пришла, чтобы разузнать про отца, да побоялась прямо пройти к нему. Он же, старый идиот, после смерти своих таким психом стал, не может не кричать. Вот и бегут от него детишки, боятся как огня.
Значит, и учительница потому таращилась на него, когда узнала, что он нанял себе в помощницы Жофику. Петь и декламировать малышка его тоже неспроста заставляла – она разбирается в докторских делах, у отца набралась таким премудростям. Чего же она все-таки ходила, зачем навещала его, когда поняла, что толку никакого не будет? Ну, раз пришла, два. Вот тут уж дело неясное. Для чего было ей приходить в третий, четвертый раз и делать все безропотно.
Теперь-то уж больше не придет. А жалко. Не потому жалко, что помогать не будет. Рыжий рентгенолог велел ему самому двигаться больше. Насчет продуктов тоже беспокоиться нечего, закупит кто-нибудь, а что до варки, то он уже тринадцать лет готовит себе. Все чепуха. Беда в том, что привык к девчушке. Скачет около него, готова все сделать, а он только и знает: "Туда слетай, сюда беги". Нет, не придет больше – охота ей шлепки получать да терпеть, чтоб руки выворачивали!
Но что он сидит тут, как больная наседка? Пора понемножку к дому двигаться. Старому старое, молодому молодое. Сегодня ковыль пыльный выбросила, говорит, в, квартире должны быть живые цветы, – и принесла ему розы. На всю комнату пахнут. И пирог принесла ему с лимонной начинкой. А салфетку складывала как чудно!
Он поднялся. Ступай, здоровая нога, тащи за собой больную! Да, уже не выйдет из него, видно, скорохода. Как назло, солнце палит, и без зевак, конечно, не обойдется: как же, интересно все-таки посмотреть на калеку. Плохо, если опять закружится голова. Тогда надо будет прислониться к стене и обождать.
Старый Пишта вышел за ворота и уцепился за решетчатую ограду. Спиной к нему, прислонясь к железным прутьям, сидела Жофика. Старик видел только ее склоненный затылок. Услыхав шарканье ног, она обернулась, встала, подошла к Понграцу и как ни в чем не бывало протянула ему руку для опоры. Понграцу захотелось что-нибудь сказать Жофике. Но она молчала, и он решил молчать.
Был полдень. Юные поварята, наверное, уже сели обедать. Старшая из сестер Лембергер, прохаживаясь перед школой, с удивлением смотрела на странную пару, которая молча брела по улице: маленькая девочка и старик, опирающийся на ее плечо. Лица обоих были серьезны.
Жофика помогла Понграцу спуститься по лестнице, довела его до кровати, уложила и тотчас же принялась готовить фасоль. Хорошо бы с ней заговорить. Сидит себе, режет стручки, глаза опустила. Не понять даже, сердится за то, что он ее отлупил, или нет. А знает ведь, что сегодня ему уже ни за что не подняться. И с фасолью возиться не будет, пропади она пропадом. Обед Жофика подала ему в постель, как в первый день, и сама примостилась рядом, на скамеечке перед табуреткой.
Надо бы сказать ей какие-нибудь слова, да горло сдавило. Он не может забыть, как отшлепал ее.
Вот подошла вплотную, смотрит своими глазищами. Сейчас скажет, что больше приходить не станет.
– Завтра я приду к девяти часам, – сообщила Жофика,
Он ничего не ответил. Девочка была уже в дверях, когда Понграц вспомнил о четырех форинтах. Обернувшись, Жофика увидела, что он шарит под подушкой. Она сжала губы и покачала головой.
"Понимаю, – подумал старый Пишта, – я тебя побил, и ты теперь уже никогда не возьмешь у меня денег. До старости дожил и в долгу ни перед кем не оставался. Ты будешь первая".
Коробка звякнула. Понграц спрятал ее обратно под подушку.
Когда девочка закрыла за собой дверь, он вдруг спохватился. Ведь они ни словом не обмолвились о Халаши и об Андраше Кише. Понграц хотел окликнуть Жофи, но было поздно: ее шагов уже не было слышно.
16
Если бы возвратилась Марианна, все было бы иначе.
Марианна проворная, она наверняка придумала бы что-нибудь. А так Жофи одна. Вся надежда на Куль-шапку. Вместо того чтобы носиться по этой кухне и гадать что к чему, лучше сходить к тете Като. Нет, она не пойдет. Там станет еще тяжелее. Тетя Като расскажет ей, что дядя Калман утром ушел с полным рюкзаком или что он слишком ласково прощался с ней перед работой. Тетя Като всегда все рассказывала даже детям.
Дора ее, Жофику, ничем попрекнуть не может. Она сделала все, что в ее силах. Куль-шапка непременно вмешается. Нет, ей сегодня никак не сидится на месте. Что, если пройтись туда, в музей? Сейчас четыре часа, к четверти пятого она будет там – музей находится на площади Иштвана. В центре парка со скамеек хорошо виден вход.
Только как объяснить, почему она сидит возле музея, если случайно встретится с кем-нибудь из знакомых? Правда, совсем не обязательно заходить в музей. Она издали понаблюдает за Куль-шапкой, потом прибежит домой. Ни одна душа не узнает, что она там была.
Маме Жофика оставила на столе записку: "Я пошла к дяде Калману". Мама второпях не обратит внимания на то, что вместо "к тете Като" написано "к дяде Калману", и даже обрадуется. А вдруг Жофике удастся вернуться домой раньше мамы? Тогда она сама порвет записку.
Жофика направилась в сторону площади Иштвана, где находился Всевенгерский нумизматический музей. Сначала она шла спокойно, потом ускорила шаг: вдруг он уйдет к Вике, не дожидаясь конца рабочего дня! Какая она глупая, что раньше не подумала об этом! Куль-шапка придет только к половине пятого. Жофика бросилась бежать. Ее сандалии едва касались теплого асфальта.
Возле музея Жофи остановилась. Некоторое время разглядывала квадратное здание. Она не раз здесь бывала. Жофика отлично помнила даже внутреннее расположение музея – где залы с коллекциями, где служебные помещения. На одной из вывесок было написано, что музей открыт для посетителей только по вторникам, четвергам и субботам. Сегодня понедельник – значит, посетителей нет.
Жофика наблюдала за входом. У подъезда стояли машины, две – с номерами на желтой табличке, заграничные, третья – венгерская. Может, Куль-шапка уже там, в здании? Может, он раньше пришел сюда, и ей незачем тревожиться? А вдруг Андраш Киш сидит сейчас в музее и беседует с дядей Калманом? Как только дядя Калман начнет собираться, он тут же станет его удерживать. Водители автомобилей стояли у лестницы, ведущей к входу, и курили. Изредка они перебрасывались словами, но Жофика ничего не понимала – мужчины говорили не по-венгерски. Только шофер с третьей машины сидел за баранкой и читал.
Однажды Жофика приходила сюда к дяде Калману вместе со всем классом. Было очень интересно. Ребятам больше всего понравились золотые монеты, хотя им показывали ненастоящие: настоящие находились под замком, в особой комнате. Жофика была здесь и вдвоем с Марианной, и даже одна. Мама послала ее накануне именин тети Като; обычно все подарки складывались в музее, чтоб тетя Като не узнала о них раньше времени. Дома она до тех пор рылась в ящиках и в шкафу дяди Калмана, пока не находила все сюрпризы. Вот и приходилось прятать все здесь, в музее.
Жофи услышала шаги в парадном и отскочила в сторону от двери. А если бы все, что человек думает, было написано у него на лбу! Тогда каждый сейчас смог бы прочесть про дядю Калмана. Какие у нее ужасные мысли! О, хоть бы скорее пришел Куль-шапка! Хотя нет, теперь лучше чтобы попозднее. Хорошо бы узнать, что все устроилось, и спокойно идти домой.
В дверях показался швейцар музея; он вышел немного подышать воздухом.
– Чего тебе? – спросил он у Жофики, зевая и потягиваясь. – Или ждешь кого?
– Я крестного, – ответила Жофика. Когда она волновалась, то говорила так, будто у нее ангина. Это еще папа заметил.
– А кто твой крестный?
– Калман Халлер.
– Придется тебе маленечко подождать. Он сейчас показывает.
Показывает? Как это показывает? Что?
– Он уж собирался уходить, как вдруг нагрянули иностранцы, так что ему пришлось с ними возиться. Погоди здесь, он спустится, как только уйдут посетители.
Ну, раз он там, значит, пока беды нет. Четверть пятого. Может быть, иностранцы вообще не уйдут из музея раньше шести? Тогда все обойдется и без Куль-шапки. А он уже, наверное, здесь где-нибудь. Он ведь слово дал дяде Пиште.
– Его никто не спрашивал?
– Кого, Халлера-то? Нет, вроде никто.
Лицо Жофи помрачнело. Ой, как нехорошо. Вот не ожидала она от Куль-шапки! А может, швейцар проглядел?
– Говорю тебе, никого не было. После обеденного перерыва только эта делегация пришла и еще один человек, но тот хотел поговорить с Шани Ревесом. Ежели тебе жарко, можешь зайти в вестибюль, там посидишь, подождешь. Спустится же он когда-нибудь.
Нет, спасибо, она подождет лучше на улице. Жофика никак не могла решить, плохо или хорошо, что сейчас приехала эта делегация. Пожалуй, все-таки хорошо. А Куль-шапки до сих пор нет. Но он должен появиться с минуты на минуту.
– Вы что, за город собрались с ним? – поинтересовался швейцар. – Твой крестный со своим набитым портфелем уже чуть было не ушел. Ему не повезло, в подъезде встретился с гостями. Пришлось возвратиться. Да, вам с ним сегодня не повезло.
Жофика ничего не ответила. Швейцар отошел. Ну и глупая же родственница у этого Халлера! Здоровая такая девка, с ровесницами ее поговоришь – те совсем как взрослые, а эта точно язык проглотила. Двадцать пять минут пятого. Скоро ему сменяться. Слава богу, и эти уже уходят. Ишь, целый воз проспектов да путеводителей тащат. Директор тоже с ними. Радуется, наверное, что удалось поймать Халлера, который чуть было не улизнул со своим толстым портфелем.
Где же малышка-то? Теперь могла бы проскользнуть наверх, к крестному.
– Послушай-ка, иди сюда! Чего ты дичишься? Не бойся, не съедят тебя болгары!
Вот так раз, оказывается, не хочет идти наверх. Будто не она к Халлеру пришла. Нет, поползла все-таки. Другой ребенок побежал бы, как шальной, а эта вон едва ноги передвигает и все оглядывается, точно ждет кого.
"Отсюда до школы десять минут ходьбы, – думала Жофика, – а если бегом или на автобусе, то до дома номер девять на площади Апацаи Чери можно добраться за пять минут. Куль-шапки нет. Иностранцы ушли. Времени у нее совсем мало. Она должна спешить, а ноги не слушаются. Что она скажет крестному? Никто, никто не хочет помочь ей. Марианна не вернулась. Куль-шапка подвел".
Дверь комнаты, где находился дядя Калман, была приоткрыта, и Жофика решила не стучаться. Дядя Калман мыл руки. Портфель лежал тут же, на письменном столе. Жофика ожидала увидеть дядю Калмана в туристской одежде, в башмаках на толстой подошве. Это, конечно, смешно, не мог же он уйти из дому в таком виде, да и здесь, на службе, неудобно было бы сидеть в коротких брюках. Дядя Пишта прав, она бывает очень глупа.
Увидев ее в зеркале над умывальником, дядя Калман в недоумении повернулся.
Что, если просто взять и сказать правду? Дескать, умоляю вас, дядечка, пожалуйста, не удирайте, ведь из этого ничего хорошего не выйдет. Но она поклялась Доре на золотом ангеле, что будет молчать. И потом, Жофи хорошо знала, что редко кто из взрослых может стерпеть, когда им говорят правду в глаза. Лучше что-нибудь наврать. Но что? У нее это никогда не получается. Зачем, по какому делу она сюда пришла? Ни по какому. Сказать разве, что она забрела сюда просто так?
– Я пришла вместо Марианны, – сказала Жофика.
Дядя Калман наконец вытер руки.
– Разве они все же приехали?
Жофи почувствовала, что дядя Калман вовсе не рад, что именно сейчас заговорили о Марианне. Наверное, он решил, что отряд неожиданно прибыл. Но ведь она ни единым словом не заикнулась об этом.
– Вы еще домой не идете?
– Я скоро. Как только освобожусь, приду. Я же сказал тете Като, что в пять часов у меня совещание.
Марианна тоже иногда так врала, что Жофи просто застывала от удивления. Однажды она заявила, что у нее уже было двое детей, которые умерли, как только родились. "Что это ты мелешь?" – возмутилась тогда Дора, а Марианна, накручивая на палец локон, продолжала спокойно глядеть себе под ноги. Значит, лгать она выучилась у дяди Калмана.
– Ступай, Жофика, домой, не жди меня! Я сейчас отправлюсь в крепость-музей, совещание будет проходить там.
Если бы тут была Дора! Она никогда не боялась всем говорить правду в глаза, даже там, в магазине, где они покупали вафли. Дора непременно придумала бы что-нибудь умное, и дядя Калман наконец понял бы, что он должен, должен остаться. И Марианна, конечно, нашла бы, как повлиять на дядю Калмана. Как-никак, он ее родной отец. А вот она, Жофика, не знает что делать. И Куль-шапка подвел. Сегодня весь день одни огорчения. Уже с утра дядя Пишта побил ее и заставил идти в поликлинику, а тут еще дядя Калман.
Теперь настала минута, о которой Жофика с ужасом Думала с самого четверга. Вот она тут стоит перед дядей Калманом и слушает его басни про какое-то совещание, ведь она отлично знает, куда он собирается и почему хочет отделаться от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Я сразу догадалась, для чего она вас ищет, – продолжала Валика. – Но ведь и вы не смогли сообщить ей, бедненькой, ничего нового.
Конечно, нет, а все же хорошо бы понять, о чем толкует стрекоза. Своего любопытства, однако, Понграц не выказывал, он только хмыкал себе в усы и ждал, чтобы девушка сама все объяснила.
– Я отложила новую коробочку, хотела ей отдать, да она убежала. Вы передайте, пожалуйста, чтобы она зашла ко мне. А как ваш радикулит?
– Вы же видите, – указал старый Пишта на свою гипсовую повязку, – теперь в ногу ударило.
Валика улыбнулась, покачала головой и попросила показать снимок. Она долго рассматривала его, а потом сказала, что дело обстоит совсем неплохо, если учесть его возраст. Видимо, нога быстро заживает. Только, конечно, требуется терпение, это необходимо при любом лечении.
– А вы откуда знаете девчушку-то? – спросил Понграц. – Ее тоже лечили у вас?
Валика засмеялась и сказала, что знает Жофику с тех самых пор, как она появилась на свет: заведующий отделением принес девочку тут же после рождения.
Дядя Пишта всполошился: зачем принес, неужели калекой какой была или просто уж очень болезненной? Может, она оттого дикая, что с пеленок не такая здоровая, как другие дети? Не отдать ли ей все же четыре форинта? Раз ее еще крошкой начали тут пытать, понятно, что она ненавидит это заведение. Но почему она такая бестолковая, почему никогда ничего не расскажет ему?
Валику попросили поторопиться, так как ее ждут.
– Вы все же не сказали мне, где встретились с Жофикой?
Опять эти непонятные слова. Что значит "встретились"?
– Я никогда бы не поверила, что она вас в самом деле разыщет.
– Дома встретились, – буркнул Понграц.
Где она еще могла его найти? Ясное дело, эта девка тоже не из смышленых.
– А загрустила, наверное, когда узнала?
– Что узнала?
Врач, только что окликнувший Валику, теперь вышел в коридор и направился к ним.
– Простите меня, – сказала Валика, повернувшись к врачу. – Это дядюшка Понграц, последний больной Габора Надя. Я так удивилась, увидев его здесь. И представьте себе, привела сюда Понграца дочка нашего бедного Надя. Помните, она еще во что бы то ни стало хотела узнать имя дяди Понграца и я отыскивала его карточку на прошлой неделе.
– Да, да, помню, – кивнул врач. – Бедная крошка, она никак не хотела поверить в то, что отец ей ничего не передавал. Вам, Валика, придется зайти, я один никак не справлюсь.
Пожав руку Понграцу, Валика убежала.
– Элек-тро-те-ра-пия, – раздельно произнес старый Пишта.
Отсюда ему хорошо была видна дверь двенадцатого кабинета, которую он ни разу не открывал с той поры, как не стало доктора. Неплохо бы присесть где-нибудь и собраться с мыслями. Понграц нашел пустую скамью и опустился на краешек. Здесь даже курить не запрещено, ох и кстати будет теперь трубочка! Он не спеша разглядывал надписи: на одной табличке стояло – "ГАРДЕРОБ" на другой – "ПРИЕМ АМБУЛАТОРНЫХ БОЛЬНЫХ". "Детей бить нельзя!" Так и звенел у него в ушах крик Жофики. Теперь – всё. Не видать ему больше девчонки. И то чудо, что до сих пор приходила: ведь уже на другой день поняла, что зря искала его, старика. Поведай она ему сразу свою беду, он бы хоть что-нибудь сообразил, сказал бы, к примеру, что батька шлет ей поклон с того берега и передает, чтобы она была хорошей девочкой, чтобы училась как следует и все такое. Эх, что же она молчала, глупая!
А руку-то как поранила, когда он разговаривал с Андрашем Кишем. Он еще издевался над ней. Конечно, она, сердечная, уже тогда поняла, что напрасно ходит к нему, а ведь не бросила старика. Только вот почему? Не из нужды же в его четырех форинтах. Как он мать-то ее на стройку определял! Ну, в конце концов, кто же виноват, что эта девчонка не может ничего толком объяснить!
Теперь понятно, почему Жофи околачивалась в коридоре, когда наткнулась на Йоли Юхош: она, божья сирота, пришла, чтобы разузнать про отца, да побоялась прямо пройти к нему. Он же, старый идиот, после смерти своих таким психом стал, не может не кричать. Вот и бегут от него детишки, боятся как огня.
Значит, и учительница потому таращилась на него, когда узнала, что он нанял себе в помощницы Жофику. Петь и декламировать малышка его тоже неспроста заставляла – она разбирается в докторских делах, у отца набралась таким премудростям. Чего же она все-таки ходила, зачем навещала его, когда поняла, что толку никакого не будет? Ну, раз пришла, два. Вот тут уж дело неясное. Для чего было ей приходить в третий, четвертый раз и делать все безропотно.
Теперь-то уж больше не придет. А жалко. Не потому жалко, что помогать не будет. Рыжий рентгенолог велел ему самому двигаться больше. Насчет продуктов тоже беспокоиться нечего, закупит кто-нибудь, а что до варки, то он уже тринадцать лет готовит себе. Все чепуха. Беда в том, что привык к девчушке. Скачет около него, готова все сделать, а он только и знает: "Туда слетай, сюда беги". Нет, не придет больше – охота ей шлепки получать да терпеть, чтоб руки выворачивали!
Но что он сидит тут, как больная наседка? Пора понемножку к дому двигаться. Старому старое, молодому молодое. Сегодня ковыль пыльный выбросила, говорит, в, квартире должны быть живые цветы, – и принесла ему розы. На всю комнату пахнут. И пирог принесла ему с лимонной начинкой. А салфетку складывала как чудно!
Он поднялся. Ступай, здоровая нога, тащи за собой больную! Да, уже не выйдет из него, видно, скорохода. Как назло, солнце палит, и без зевак, конечно, не обойдется: как же, интересно все-таки посмотреть на калеку. Плохо, если опять закружится голова. Тогда надо будет прислониться к стене и обождать.
Старый Пишта вышел за ворота и уцепился за решетчатую ограду. Спиной к нему, прислонясь к железным прутьям, сидела Жофика. Старик видел только ее склоненный затылок. Услыхав шарканье ног, она обернулась, встала, подошла к Понграцу и как ни в чем не бывало протянула ему руку для опоры. Понграцу захотелось что-нибудь сказать Жофике. Но она молчала, и он решил молчать.
Был полдень. Юные поварята, наверное, уже сели обедать. Старшая из сестер Лембергер, прохаживаясь перед школой, с удивлением смотрела на странную пару, которая молча брела по улице: маленькая девочка и старик, опирающийся на ее плечо. Лица обоих были серьезны.
Жофика помогла Понграцу спуститься по лестнице, довела его до кровати, уложила и тотчас же принялась готовить фасоль. Хорошо бы с ней заговорить. Сидит себе, режет стручки, глаза опустила. Не понять даже, сердится за то, что он ее отлупил, или нет. А знает ведь, что сегодня ему уже ни за что не подняться. И с фасолью возиться не будет, пропади она пропадом. Обед Жофика подала ему в постель, как в первый день, и сама примостилась рядом, на скамеечке перед табуреткой.
Надо бы сказать ей какие-нибудь слова, да горло сдавило. Он не может забыть, как отшлепал ее.
Вот подошла вплотную, смотрит своими глазищами. Сейчас скажет, что больше приходить не станет.
– Завтра я приду к девяти часам, – сообщила Жофика,
Он ничего не ответил. Девочка была уже в дверях, когда Понграц вспомнил о четырех форинтах. Обернувшись, Жофика увидела, что он шарит под подушкой. Она сжала губы и покачала головой.
"Понимаю, – подумал старый Пишта, – я тебя побил, и ты теперь уже никогда не возьмешь у меня денег. До старости дожил и в долгу ни перед кем не оставался. Ты будешь первая".
Коробка звякнула. Понграц спрятал ее обратно под подушку.
Когда девочка закрыла за собой дверь, он вдруг спохватился. Ведь они ни словом не обмолвились о Халаши и об Андраше Кише. Понграц хотел окликнуть Жофи, но было поздно: ее шагов уже не было слышно.
16
Если бы возвратилась Марианна, все было бы иначе.
Марианна проворная, она наверняка придумала бы что-нибудь. А так Жофи одна. Вся надежда на Куль-шапку. Вместо того чтобы носиться по этой кухне и гадать что к чему, лучше сходить к тете Като. Нет, она не пойдет. Там станет еще тяжелее. Тетя Като расскажет ей, что дядя Калман утром ушел с полным рюкзаком или что он слишком ласково прощался с ней перед работой. Тетя Като всегда все рассказывала даже детям.
Дора ее, Жофику, ничем попрекнуть не может. Она сделала все, что в ее силах. Куль-шапка непременно вмешается. Нет, ей сегодня никак не сидится на месте. Что, если пройтись туда, в музей? Сейчас четыре часа, к четверти пятого она будет там – музей находится на площади Иштвана. В центре парка со скамеек хорошо виден вход.
Только как объяснить, почему она сидит возле музея, если случайно встретится с кем-нибудь из знакомых? Правда, совсем не обязательно заходить в музей. Она издали понаблюдает за Куль-шапкой, потом прибежит домой. Ни одна душа не узнает, что она там была.
Маме Жофика оставила на столе записку: "Я пошла к дяде Калману". Мама второпях не обратит внимания на то, что вместо "к тете Като" написано "к дяде Калману", и даже обрадуется. А вдруг Жофике удастся вернуться домой раньше мамы? Тогда она сама порвет записку.
Жофика направилась в сторону площади Иштвана, где находился Всевенгерский нумизматический музей. Сначала она шла спокойно, потом ускорила шаг: вдруг он уйдет к Вике, не дожидаясь конца рабочего дня! Какая она глупая, что раньше не подумала об этом! Куль-шапка придет только к половине пятого. Жофика бросилась бежать. Ее сандалии едва касались теплого асфальта.
Возле музея Жофи остановилась. Некоторое время разглядывала квадратное здание. Она не раз здесь бывала. Жофика отлично помнила даже внутреннее расположение музея – где залы с коллекциями, где служебные помещения. На одной из вывесок было написано, что музей открыт для посетителей только по вторникам, четвергам и субботам. Сегодня понедельник – значит, посетителей нет.
Жофика наблюдала за входом. У подъезда стояли машины, две – с номерами на желтой табличке, заграничные, третья – венгерская. Может, Куль-шапка уже там, в здании? Может, он раньше пришел сюда, и ей незачем тревожиться? А вдруг Андраш Киш сидит сейчас в музее и беседует с дядей Калманом? Как только дядя Калман начнет собираться, он тут же станет его удерживать. Водители автомобилей стояли у лестницы, ведущей к входу, и курили. Изредка они перебрасывались словами, но Жофика ничего не понимала – мужчины говорили не по-венгерски. Только шофер с третьей машины сидел за баранкой и читал.
Однажды Жофика приходила сюда к дяде Калману вместе со всем классом. Было очень интересно. Ребятам больше всего понравились золотые монеты, хотя им показывали ненастоящие: настоящие находились под замком, в особой комнате. Жофика была здесь и вдвоем с Марианной, и даже одна. Мама послала ее накануне именин тети Като; обычно все подарки складывались в музее, чтоб тетя Като не узнала о них раньше времени. Дома она до тех пор рылась в ящиках и в шкафу дяди Калмана, пока не находила все сюрпризы. Вот и приходилось прятать все здесь, в музее.
Жофи услышала шаги в парадном и отскочила в сторону от двери. А если бы все, что человек думает, было написано у него на лбу! Тогда каждый сейчас смог бы прочесть про дядю Калмана. Какие у нее ужасные мысли! О, хоть бы скорее пришел Куль-шапка! Хотя нет, теперь лучше чтобы попозднее. Хорошо бы узнать, что все устроилось, и спокойно идти домой.
В дверях показался швейцар музея; он вышел немного подышать воздухом.
– Чего тебе? – спросил он у Жофики, зевая и потягиваясь. – Или ждешь кого?
– Я крестного, – ответила Жофика. Когда она волновалась, то говорила так, будто у нее ангина. Это еще папа заметил.
– А кто твой крестный?
– Калман Халлер.
– Придется тебе маленечко подождать. Он сейчас показывает.
Показывает? Как это показывает? Что?
– Он уж собирался уходить, как вдруг нагрянули иностранцы, так что ему пришлось с ними возиться. Погоди здесь, он спустится, как только уйдут посетители.
Ну, раз он там, значит, пока беды нет. Четверть пятого. Может быть, иностранцы вообще не уйдут из музея раньше шести? Тогда все обойдется и без Куль-шапки. А он уже, наверное, здесь где-нибудь. Он ведь слово дал дяде Пиште.
– Его никто не спрашивал?
– Кого, Халлера-то? Нет, вроде никто.
Лицо Жофи помрачнело. Ой, как нехорошо. Вот не ожидала она от Куль-шапки! А может, швейцар проглядел?
– Говорю тебе, никого не было. После обеденного перерыва только эта делегация пришла и еще один человек, но тот хотел поговорить с Шани Ревесом. Ежели тебе жарко, можешь зайти в вестибюль, там посидишь, подождешь. Спустится же он когда-нибудь.
Нет, спасибо, она подождет лучше на улице. Жофика никак не могла решить, плохо или хорошо, что сейчас приехала эта делегация. Пожалуй, все-таки хорошо. А Куль-шапки до сих пор нет. Но он должен появиться с минуты на минуту.
– Вы что, за город собрались с ним? – поинтересовался швейцар. – Твой крестный со своим набитым портфелем уже чуть было не ушел. Ему не повезло, в подъезде встретился с гостями. Пришлось возвратиться. Да, вам с ним сегодня не повезло.
Жофика ничего не ответила. Швейцар отошел. Ну и глупая же родственница у этого Халлера! Здоровая такая девка, с ровесницами ее поговоришь – те совсем как взрослые, а эта точно язык проглотила. Двадцать пять минут пятого. Скоро ему сменяться. Слава богу, и эти уже уходят. Ишь, целый воз проспектов да путеводителей тащат. Директор тоже с ними. Радуется, наверное, что удалось поймать Халлера, который чуть было не улизнул со своим толстым портфелем.
Где же малышка-то? Теперь могла бы проскользнуть наверх, к крестному.
– Послушай-ка, иди сюда! Чего ты дичишься? Не бойся, не съедят тебя болгары!
Вот так раз, оказывается, не хочет идти наверх. Будто не она к Халлеру пришла. Нет, поползла все-таки. Другой ребенок побежал бы, как шальной, а эта вон едва ноги передвигает и все оглядывается, точно ждет кого.
"Отсюда до школы десять минут ходьбы, – думала Жофика, – а если бегом или на автобусе, то до дома номер девять на площади Апацаи Чери можно добраться за пять минут. Куль-шапки нет. Иностранцы ушли. Времени у нее совсем мало. Она должна спешить, а ноги не слушаются. Что она скажет крестному? Никто, никто не хочет помочь ей. Марианна не вернулась. Куль-шапка подвел".
Дверь комнаты, где находился дядя Калман, была приоткрыта, и Жофика решила не стучаться. Дядя Калман мыл руки. Портфель лежал тут же, на письменном столе. Жофика ожидала увидеть дядю Калмана в туристской одежде, в башмаках на толстой подошве. Это, конечно, смешно, не мог же он уйти из дому в таком виде, да и здесь, на службе, неудобно было бы сидеть в коротких брюках. Дядя Пишта прав, она бывает очень глупа.
Увидев ее в зеркале над умывальником, дядя Калман в недоумении повернулся.
Что, если просто взять и сказать правду? Дескать, умоляю вас, дядечка, пожалуйста, не удирайте, ведь из этого ничего хорошего не выйдет. Но она поклялась Доре на золотом ангеле, что будет молчать. И потом, Жофи хорошо знала, что редко кто из взрослых может стерпеть, когда им говорят правду в глаза. Лучше что-нибудь наврать. Но что? У нее это никогда не получается. Зачем, по какому делу она сюда пришла? Ни по какому. Сказать разве, что она забрела сюда просто так?
– Я пришла вместо Марианны, – сказала Жофика.
Дядя Калман наконец вытер руки.
– Разве они все же приехали?
Жофи почувствовала, что дядя Калман вовсе не рад, что именно сейчас заговорили о Марианне. Наверное, он решил, что отряд неожиданно прибыл. Но ведь она ни единым словом не заикнулась об этом.
– Вы еще домой не идете?
– Я скоро. Как только освобожусь, приду. Я же сказал тете Като, что в пять часов у меня совещание.
Марианна тоже иногда так врала, что Жофи просто застывала от удивления. Однажды она заявила, что у нее уже было двое детей, которые умерли, как только родились. "Что это ты мелешь?" – возмутилась тогда Дора, а Марианна, накручивая на палец локон, продолжала спокойно глядеть себе под ноги. Значит, лгать она выучилась у дяди Калмана.
– Ступай, Жофика, домой, не жди меня! Я сейчас отправлюсь в крепость-музей, совещание будет проходить там.
Если бы тут была Дора! Она никогда не боялась всем говорить правду в глаза, даже там, в магазине, где они покупали вафли. Дора непременно придумала бы что-нибудь умное, и дядя Калман наконец понял бы, что он должен, должен остаться. И Марианна, конечно, нашла бы, как повлиять на дядю Калмана. Как-никак, он ее родной отец. А вот она, Жофика, не знает что делать. И Куль-шапка подвел. Сегодня весь день одни огорчения. Уже с утра дядя Пишта побил ее и заставил идти в поликлинику, а тут еще дядя Калман.
Теперь настала минута, о которой Жофика с ужасом Думала с самого четверга. Вот она тут стоит перед дядей Калманом и слушает его басни про какое-то совещание, ведь она отлично знает, куда он собирается и почему хочет отделаться от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32