Дед Апо и дед Пери стали уточнять слышанные от меня мифы и предания, а отец-настоятель с достоинством отвечал:
– Да, такой вариант тоже существует, но есть и другие.
Потом, немного помолчав, с расстановкой заговорил и вместо того, чтобы подтвердить правдивость мифов и преданий, которые он излагал мне во время наших ежедневных занятий, сказал, что они касаются лишь крохотного района, в котором мы живем, а поскольку передавались из уст в уста жителями нашего края, то всякие преувеличения в них неизбежны. Но, настаивал он, эти предания не голый вымысел, лишенный всяких оснований, они достаточно реалистичны в своей основе.
Слушая со стороны объяснения отца-настоятеля, я не столько думал о достоверности мифов, излагавшихся отцом-настоятелем во время наших ежедневных занятий, сколько о необходимости все время повторять их, чтобы тверже запомнить и никогда не забыть. Теперь я понимаю: отец-настоятель не был до конца откровенен с дедом Апо и дедом Пери, не желая обмануть доверия, оказанного ему жителями нашего края. Однако оба ученых почувствовали, что осторожность, с какой отец-настоятель говорил о преданиях, вызвана чем-то весьма важным, связанным с жизнью сообщества, обитающего в долине, и, будучи чужаками, не стали упорствовать в стремлении глубже проникнуть в их суть. Они высказали вот какую точку зрения по поводу услышанных от меня преданий: новый мир, созданный в этой долине и после блистательного Века свободы постепенно пришедший в упадок, – не просто укрывшееся в горах поселение, а целое независимое государство и, судя по огромному количеству легенд, касающихся самых разных сторон его жизни, может быть смело назван микрокосмом. Эти рассуждения полностью расположили к ним отца-настоятеля. Я до сих пор нахожусь под впечатлением пережитого в тот день и, говоря о нашем крае, настоящее название которого избегал произносить, стал использовать слова «деревня-государство-микрокосм» как наиболее соответствующие задаче свести воедино все его мифы и исторические предания.
2
Дед Апо и дед Пери, как это свойственно настоящим ученым, относились с уважением к специалистам в других областях. Я думаю, они были способны отличить настоящего знатока от дилетанта. Они сразу же определили, что отец-настоятель, посвятивший свою жизнь изучению преданий нашего края, является глубоко эрудированным специалистом, хотя и в весьма узкой области. И их желание посещать наши занятия было вполне серьезным. Поэтому и отец-настоятель часто приглашал их в храм. Тем не менее он не отступал от принципов нашего края и в их присутствии рассказывал мне лишь истории о периоде созидания и Веке свободы, касаться же событий после реставрации Мэйдзи избегал и даже не упоминал о восстаниях, поднятых против властей княжества. Как я теперь думаю, предания, выявлявшие главные черты облика деревни-государства-микрокосма, которая сохранила свою независимость в борьбе с всесильными властями, он оставлял для более подходящего случая. А тогда мне, ребенку, такая его предусмотрительность казалась смешной. Ведь именно мифы и предания нашего края убедили деда Апо и деда Пери в том, что наша деревня представляет собой еще одно самостоятельное государство и, более того, еще одну вселенную, отличную от той, в которой обитают люди внешнего мира.
В самом начале наших занятий мне временами бывало стыдно, что в долине и горном поселке бытуют такие мифы и предания, что именно на меня пал выбор отца-настоятеля и мне одному приходится обучаться у него. Этот стыд усугублялся еще и тем, что из-за муштры, которой он подвергал меня ежедневно, я был единственным в нашем крае бледным, изможденным ребенком, не жившим нормальной жизнью. Это чувство сохранилось у меня и после того, как дед Апо и дед Пери восприняли и по достоинству оценили мифы и предания нашего края. Я стал вести себя так, будто передававшиеся из уст в уста легенды – не более чем забавные шутки. К тому же в мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма есть сколько угодно смехотворных моментов: например, гимнастические забавы Разрушителя у огромного тополя на краю утеса, период таинственного гула, усыхание Узницы после многих лет заключения в пещере. Взять хотя бы предание о том, что при основании нашего края место, где был создан новый мир, представляло собой зловонное болото, приблизиться к которому не могли не только люди, но даже звери, – об этом, сестренка, правильнее всего рассказывать как бы в шутку.
Посмотри на отца-настоятеля – он, воспитывая меня, был не особенно строг к своему проказливому ученику, который не раз потешался над его словами. Это происходило в разгар, пользуясь терминами того времени, Великой тихоокеанской войны. Отец-настоятель излагал мне предания нашего края, противоречащие мифологическим и историческим концепциям Великой Японской империи, а я, не испытывая ни малейших сомнений, нес в школу его «научные воззрения» и выводил из себя учителя-чужака, вступая с ним в бесконечные споры. Это заставило отца-настоятеля проявить осторожность, и он начал преподносить мне предания так, чтобы я не воспринимал их однозначно. К примеру, рассказ строился на совершенно реальном факте и одновременно содержал массу гротескных деталей. Чтобы я, ребенок, мог ежедневно в течение часа выдерживать его уроки, он уснащал свои рассказы гиперболами, и это было вполне оправданно. Собственно говоря, отец-настоятель начал обучать меня мифам еще до того, как я пошел в школу, и, мне кажется, опасался, что я попросту сбегу, если рассказ меня не заинтересует, поэтому он буквально развлекал меня мифами, в которых главным действующим лицом был Разрушитель. И я с удовольствием слушал о невероятных событиях, приключившихся с ним за долгую-долгую жизнь. Тогда мне казалось, что и сам отец-настоятель был среди тех, кто создавал мифы деревни-государства-микрокосма, повествующие о долгой жизни Разрушителя, о том, как он умирал и снова возрождался. К тому же я чувствовал, что и сейчас, на моих глазах, жизнь продолжает творить эти мифы. А когда я узнал от отца-настоятеля, что ты принесла из пещеры Разрушителя, превратившегося в существо, напоминающее гриб, и возродила его, я ощутил, что мои детские догадки подтвердились. Да, подумал я, так оно и есть…
В детстве меня часто посещали до боли знакомые видения, которые именуют «воспоминаниями о том, что было до рождения». Вот, например, Разрушитель и созидатели вверх по реке тащат волокуши, сделанные из разобранного судна, вот они взрывают огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли; переселение в период таинственного гула, зверское убийство молодых беглецов из княжества, взявших детей в качестве заложников и укрывшихся в огромном амбаре; осада крестьянами призамкового города под предводительством Мэйскэ Камэи. Все эти события, отразившиеся в мифах и преданиях нашего края, вставали перед моим мысленным взором единой панорамой. Пристально всматриваясь в отдельные ее сцены, я различал людей величиной с горошину, творивших эти предания, наблюдал, как сияет солнце или льет дождь, а если прислушивался, то мог уловить даже таинственный звук. И тогда события, о которых повествовали мифы и предания, возникали вновь, как бы приближаясь ко мне во времени. А поперек этой картины, вместившей все мифы и предания нашего края, раскинулся великан Разрушитель. И при этом он, вездесущий, присутствовал во всех эпизодах, выделяясь среди участников событий, как выделяется чуть большая горошина среди остальных…
Дед Апо и дед Пери давали мне бумагу для рисования и цветные мелки – а в то время это была большая ценность, – чтобы я нарисовал картину «воспоминаний о том, что было до рождения». Это повторялось дважды. Правда, мои жалкие рисунки не шли ни в какое сравнение с возникавшими в моем воображении сложными сценами, населенными множеством людей. Раньше я воспроизводил все, что приходило мне в голову, любое причудливое видение, и специалисты по небесной механике постоянно интересовались, что я хочу изобразить. Как-то поборов застенчивость, я объяснил, и они похвалили: оригинальный у тебя замысел. А я, сестренка, вместо того чтобы признаться: да нет, какой там замысел, все это «воспоминания о том, что было до рождения», начал по своему обыкновению дурачиться. И сказал им примерно так:
– Да что вы, разве же это картинка! Рассказы о старине, которые каждый день вдалбливает мне в голову отец-настоятель, на таких маленьких кусочках бумаги не уместить. Он хочет, чтобы я запоминал все, что он рассказывает, а я могу запомнить, только если увижу собственными глазами. Жаль, нет бумаги, чтобы все нарисовать…
Сказав так, я хмыкнул и решил, что вопрос исчерпан. Однако на следующий день после уроков специалисты по небесной механике встретили меня у ворот школы и повели к себе домой. Я перепугался, что опоздаю на занятия к отцу-настоятелю, но они сказали, что обо всем с ним договорились. Он разрешил мне некоторое время рисовать в доме деда Апо и деда Пери. Чтобы убедить отца-настоятеля, сказали они, пришлось показать ему мои рисунки. У меня, сестренка, сердце ушло в пятки от страха, но дед Апо и дед Пери успокоили меня, заверив, что отец-настоятель очень заинтересовался ими. С того дня. – спасибо двум специалистам по небесной механике! – я начал рисовать на огромном листе толстой бумаги. Он был таким огромным, что на панораме, рассказывающей о мифах и преданиях нашего края, нарисовать во всю ширину листа тело Разрушителя было очень трудно. Когда я изобразил великана размером в две циновки, он получился похожим на огромную цистерну, а не на величественного Разрушителя, который был мне так дорог, но потом дело пошло лучше. Мне хотелось в мельчайших подробностях передать каждую сцену, представляющую собой «воспоминание о том, что было до рождения», и огромный лист бумаги позволял сделать это. Чтобы посмешить деда Апо и деда Пери, которые, стоя рядом, следили за моей работой, я с особым тщанием выводил человека с глазом в заду, огромную голую женщину, заключенную в пещеру, ту же женщину, превратившуюся в карлицу… Но, продолжая работу над рисунком, я день за днем испытывал все большую внутреннюю неудовлетворенность. Пока я рисовал то, что относилось к периоду созидания и Веку свободы, дело шло хорошо. Но я не знал, как изобразить то, что происходило с периода деятельности Мэйскэ Камэи до пересмотра поземельного налога. У колен Разрушителя, занимавшего всю нижнюю часть огромной картины, я оставил место для пятидесятидневной войны. Дед Апо и дед Пери становились все более мне симпатичны, и я терзался угрызениями совести, что скрываю от них некоторые мифы и предания нашего края. Продолжая рисовать бесчисленное множество людишек величиной с горошину, я старательно изображал то, что относилось к периоду созидания и Веку свободы, но окончить картину до того, как отец-настоятель возобновил со мной занятия, мне так и не удалось.
Отец-настоятель воспитывал меня, ребенка, в течение часа ежедневно, включая воскресенья, и сносить это было нелегко. При первой встрече с дедом Апо и дедом Пери он проявил к ним особую доброжелательность, а вот во время занятий со мной бывал нетерпелив и угрюм. Уставившись на меня своими глубоко посаженными глазами, точно спрятавшимися под огромным выпуклым лбом, который, когда отец-настоятель опускал голову, нависал, как выдвинутый ящик комода, он что-то невнятно бормотал, прожевывая пищу: терять время на еду ему было жалко. Громко и отчетливо он произносил лишь свою обычную присказку: Нужно слушать так, будто то, чего даже быть не могло, действительно было. Понятно? За этим следовало мое «угу», после чего я опять умолкал, а он начинал нудный, нескончаемый пересказ легенд нашего края. В какой-то момент отец-настоятель, подняв голову и обнаружив вдруг, что перед ним сижу я, удивленно хлопал глазами. (Его морщинистые веки напоминали шторки затвора большого фотоаппарата!) Он тут же приказывал мне своими словами пересказать услышанное и, вскинув подбородок, терпеливо ждал, когда я начну.
Вдыхая запах, исходивший от сидевшего с печальным лицом отца-настоятеля – так пахнет обычно старая мебель, – стараясь не смотреть на его густо поросшие бурыми волосами уши, из которых, казалось мне, и шел этот запах, я зябко поеживался, ощущая разливающуюся по телу слабость. Отчаянно стремясь преодолеть ее, я припоминал что-нибудь смешное и, уже отталкиваясь от этого, начинал пересказывать легенду.
– Комик, да и только! – махнув рукой, говорил обычно отец-настоятель, стараясь этими словами оправдать свой смех.
Когда дед Апо и дед Пери присутствовали на наших занятиях, я паясничал еще нахальнее, но уже из других побуждений. Мне было стыдно учить при них предания нашего края, да и отец-настоятель перед этими настоящими учеными поневоле вел себя со мной иначе. Мой дурашливый пересказ деяний Разрушителя растревожил деда Апо и деда Пери, будто они сами окунулись в мифы и предания деревни-государства-микрокосма. Желая, чтобы я изменил свое отношение к этому мифу, они выговаривали мне:
– Ты же знаешь, как почитают Разрушителя люди этой долины? Уже не один год ты слушаешь рассказы отца, и тебе лучше, чем остальным, должно быть это известно, правда? Почему же, когда он просит тебя рассказать о Разрушителе, ты не находишь ничего лучше, как подсчитывать, сколько экскрементов произвел он за свою жизнь? Конечно, для твоего возраста у тебя выдающиеся способности, если тебе удалось составить нужный алгоритм и произвести подсчет… На занятиях ты этот рассказ слушал с огромным вниманием, а вот остальное тебя нисколько не интересовало – даже со стороны это было видно. Поняв твое состояние, отец, чтобы скорее покончить с этим вопросом, предложил: ладно, выкладывай, что еще ты хочешь сказать о Разрушителе. Ты, немного поразмыслив, стал подсчитывать: если Разрушитель прожил более двухсот лет и стал великаном, способным перемахивать через огромный тополь, то, значит, количество испражнений, накопившихся за всю его жизнь, должно превысить четыреста тонн. Зачем тебе это понадобилось? Да, мы с твоим отцом действительно посмеялись. Но неужели в ваших долгих занятиях для тебя важнее всего смешить людей? Мы не можем представить себе, что ты не ощущаешь всей значительности преданий о Разрушителе, которые так самозабвенно рассказывает тебе отец. Но тогда зачем же тебе отклоняться от главного и заниматься никому не нужными подсчетами?
Серьезность и в то же время доброжелательность деда Апо и деда Пери смутили меня, но все равно я таил надежду, что в отличие от ученых отец-настоятель не усмотрит в моих рассуждениях об испражнениях Разрушителя просто желание подурачиться. Такая противоречивая позиция отражала мое неоднозначное отношение к отцу-настоятелю. Вместе с тем мне хотелось показать ему, что в глубине души я чрезвычайно серьезно отношусь к своим дурачествам, хотя часто и кажется, что просто стараюсь привлечь к себе внимание. Моя непокорная и одновременно жалкая душонка беззвучно взывала к отцу-настоятелю: неужели ты не понимаешь, почему я себя так веду?
Что же касается количества экскрементов Разрушителя, то побудительным мотивом моих вычислений было то, что экскременты олицетворяли его мощь. Эту идею мне подсказали предания о пятидесятидневной войне, о которых чистосердечно поведать деду Апо и деду Пери, хотя они и были целиком на нашей стороне, я не решался. Даже во время войны с армией Великой Японской империи люди деревни-государства-микрокосма, укрывшись в лесу и ведя партизанские сражения, оберегали от нечистот девственный лес. Они вырыли на краю леса огромные выгребные ямы, обмазали их глиной и свозили туда нечистоты. Оставшиеся в живых, приступив к возрождению нашего края, пострадавшего в пятидесятидневной войне, по склону, заросшему конским каштаном и дубками, спустили в долину нечистоты из выгребных ям и как следует удобрили почву. На этих землях разбили фруктовый сад, где обильно плодоносили мандарины, хурма, груши. Этот ставший достоянием всех жителей нашего края сад способствовал возрождению деревни-государства-микрокосма, которая после затопления долины в самом начале пятидесятидневной войны пришла в полное запустение. Правда, по-прежнему сказывалась нехватка так трудно воспроизводимых людских ресурсов.
Памятуя о выгребных ямах периода пятидесятидневной войны, я подсчитал количество экскрементов великана Разрушителя за более чем двести лет до первой смерти и тем самым доказал, что их было вполне достаточно, чтобы повысить плодородие всех угодий в долине и горном поселке.
3
Мысль об экскрементах Разрушителя не вдруг посетила меня в тот день в присутствии отца-настоятеля, деда Апо и деда Пери. В моей детской душе ее взрастила живительная сила наших ежедневных занятий с отцом-настоятелем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Да, такой вариант тоже существует, но есть и другие.
Потом, немного помолчав, с расстановкой заговорил и вместо того, чтобы подтвердить правдивость мифов и преданий, которые он излагал мне во время наших ежедневных занятий, сказал, что они касаются лишь крохотного района, в котором мы живем, а поскольку передавались из уст в уста жителями нашего края, то всякие преувеличения в них неизбежны. Но, настаивал он, эти предания не голый вымысел, лишенный всяких оснований, они достаточно реалистичны в своей основе.
Слушая со стороны объяснения отца-настоятеля, я не столько думал о достоверности мифов, излагавшихся отцом-настоятелем во время наших ежедневных занятий, сколько о необходимости все время повторять их, чтобы тверже запомнить и никогда не забыть. Теперь я понимаю: отец-настоятель не был до конца откровенен с дедом Апо и дедом Пери, не желая обмануть доверия, оказанного ему жителями нашего края. Однако оба ученых почувствовали, что осторожность, с какой отец-настоятель говорил о преданиях, вызвана чем-то весьма важным, связанным с жизнью сообщества, обитающего в долине, и, будучи чужаками, не стали упорствовать в стремлении глубже проникнуть в их суть. Они высказали вот какую точку зрения по поводу услышанных от меня преданий: новый мир, созданный в этой долине и после блистательного Века свободы постепенно пришедший в упадок, – не просто укрывшееся в горах поселение, а целое независимое государство и, судя по огромному количеству легенд, касающихся самых разных сторон его жизни, может быть смело назван микрокосмом. Эти рассуждения полностью расположили к ним отца-настоятеля. Я до сих пор нахожусь под впечатлением пережитого в тот день и, говоря о нашем крае, настоящее название которого избегал произносить, стал использовать слова «деревня-государство-микрокосм» как наиболее соответствующие задаче свести воедино все его мифы и исторические предания.
2
Дед Апо и дед Пери, как это свойственно настоящим ученым, относились с уважением к специалистам в других областях. Я думаю, они были способны отличить настоящего знатока от дилетанта. Они сразу же определили, что отец-настоятель, посвятивший свою жизнь изучению преданий нашего края, является глубоко эрудированным специалистом, хотя и в весьма узкой области. И их желание посещать наши занятия было вполне серьезным. Поэтому и отец-настоятель часто приглашал их в храм. Тем не менее он не отступал от принципов нашего края и в их присутствии рассказывал мне лишь истории о периоде созидания и Веке свободы, касаться же событий после реставрации Мэйдзи избегал и даже не упоминал о восстаниях, поднятых против властей княжества. Как я теперь думаю, предания, выявлявшие главные черты облика деревни-государства-микрокосма, которая сохранила свою независимость в борьбе с всесильными властями, он оставлял для более подходящего случая. А тогда мне, ребенку, такая его предусмотрительность казалась смешной. Ведь именно мифы и предания нашего края убедили деда Апо и деда Пери в том, что наша деревня представляет собой еще одно самостоятельное государство и, более того, еще одну вселенную, отличную от той, в которой обитают люди внешнего мира.
В самом начале наших занятий мне временами бывало стыдно, что в долине и горном поселке бытуют такие мифы и предания, что именно на меня пал выбор отца-настоятеля и мне одному приходится обучаться у него. Этот стыд усугублялся еще и тем, что из-за муштры, которой он подвергал меня ежедневно, я был единственным в нашем крае бледным, изможденным ребенком, не жившим нормальной жизнью. Это чувство сохранилось у меня и после того, как дед Апо и дед Пери восприняли и по достоинству оценили мифы и предания нашего края. Я стал вести себя так, будто передававшиеся из уст в уста легенды – не более чем забавные шутки. К тому же в мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма есть сколько угодно смехотворных моментов: например, гимнастические забавы Разрушителя у огромного тополя на краю утеса, период таинственного гула, усыхание Узницы после многих лет заключения в пещере. Взять хотя бы предание о том, что при основании нашего края место, где был создан новый мир, представляло собой зловонное болото, приблизиться к которому не могли не только люди, но даже звери, – об этом, сестренка, правильнее всего рассказывать как бы в шутку.
Посмотри на отца-настоятеля – он, воспитывая меня, был не особенно строг к своему проказливому ученику, который не раз потешался над его словами. Это происходило в разгар, пользуясь терминами того времени, Великой тихоокеанской войны. Отец-настоятель излагал мне предания нашего края, противоречащие мифологическим и историческим концепциям Великой Японской империи, а я, не испытывая ни малейших сомнений, нес в школу его «научные воззрения» и выводил из себя учителя-чужака, вступая с ним в бесконечные споры. Это заставило отца-настоятеля проявить осторожность, и он начал преподносить мне предания так, чтобы я не воспринимал их однозначно. К примеру, рассказ строился на совершенно реальном факте и одновременно содержал массу гротескных деталей. Чтобы я, ребенок, мог ежедневно в течение часа выдерживать его уроки, он уснащал свои рассказы гиперболами, и это было вполне оправданно. Собственно говоря, отец-настоятель начал обучать меня мифам еще до того, как я пошел в школу, и, мне кажется, опасался, что я попросту сбегу, если рассказ меня не заинтересует, поэтому он буквально развлекал меня мифами, в которых главным действующим лицом был Разрушитель. И я с удовольствием слушал о невероятных событиях, приключившихся с ним за долгую-долгую жизнь. Тогда мне казалось, что и сам отец-настоятель был среди тех, кто создавал мифы деревни-государства-микрокосма, повествующие о долгой жизни Разрушителя, о том, как он умирал и снова возрождался. К тому же я чувствовал, что и сейчас, на моих глазах, жизнь продолжает творить эти мифы. А когда я узнал от отца-настоятеля, что ты принесла из пещеры Разрушителя, превратившегося в существо, напоминающее гриб, и возродила его, я ощутил, что мои детские догадки подтвердились. Да, подумал я, так оно и есть…
В детстве меня часто посещали до боли знакомые видения, которые именуют «воспоминаниями о том, что было до рождения». Вот, например, Разрушитель и созидатели вверх по реке тащат волокуши, сделанные из разобранного судна, вот они взрывают огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли; переселение в период таинственного гула, зверское убийство молодых беглецов из княжества, взявших детей в качестве заложников и укрывшихся в огромном амбаре; осада крестьянами призамкового города под предводительством Мэйскэ Камэи. Все эти события, отразившиеся в мифах и преданиях нашего края, вставали перед моим мысленным взором единой панорамой. Пристально всматриваясь в отдельные ее сцены, я различал людей величиной с горошину, творивших эти предания, наблюдал, как сияет солнце или льет дождь, а если прислушивался, то мог уловить даже таинственный звук. И тогда события, о которых повествовали мифы и предания, возникали вновь, как бы приближаясь ко мне во времени. А поперек этой картины, вместившей все мифы и предания нашего края, раскинулся великан Разрушитель. И при этом он, вездесущий, присутствовал во всех эпизодах, выделяясь среди участников событий, как выделяется чуть большая горошина среди остальных…
Дед Апо и дед Пери давали мне бумагу для рисования и цветные мелки – а в то время это была большая ценность, – чтобы я нарисовал картину «воспоминаний о том, что было до рождения». Это повторялось дважды. Правда, мои жалкие рисунки не шли ни в какое сравнение с возникавшими в моем воображении сложными сценами, населенными множеством людей. Раньше я воспроизводил все, что приходило мне в голову, любое причудливое видение, и специалисты по небесной механике постоянно интересовались, что я хочу изобразить. Как-то поборов застенчивость, я объяснил, и они похвалили: оригинальный у тебя замысел. А я, сестренка, вместо того чтобы признаться: да нет, какой там замысел, все это «воспоминания о том, что было до рождения», начал по своему обыкновению дурачиться. И сказал им примерно так:
– Да что вы, разве же это картинка! Рассказы о старине, которые каждый день вдалбливает мне в голову отец-настоятель, на таких маленьких кусочках бумаги не уместить. Он хочет, чтобы я запоминал все, что он рассказывает, а я могу запомнить, только если увижу собственными глазами. Жаль, нет бумаги, чтобы все нарисовать…
Сказав так, я хмыкнул и решил, что вопрос исчерпан. Однако на следующий день после уроков специалисты по небесной механике встретили меня у ворот школы и повели к себе домой. Я перепугался, что опоздаю на занятия к отцу-настоятелю, но они сказали, что обо всем с ним договорились. Он разрешил мне некоторое время рисовать в доме деда Апо и деда Пери. Чтобы убедить отца-настоятеля, сказали они, пришлось показать ему мои рисунки. У меня, сестренка, сердце ушло в пятки от страха, но дед Апо и дед Пери успокоили меня, заверив, что отец-настоятель очень заинтересовался ими. С того дня. – спасибо двум специалистам по небесной механике! – я начал рисовать на огромном листе толстой бумаги. Он был таким огромным, что на панораме, рассказывающей о мифах и преданиях нашего края, нарисовать во всю ширину листа тело Разрушителя было очень трудно. Когда я изобразил великана размером в две циновки, он получился похожим на огромную цистерну, а не на величественного Разрушителя, который был мне так дорог, но потом дело пошло лучше. Мне хотелось в мельчайших подробностях передать каждую сцену, представляющую собой «воспоминание о том, что было до рождения», и огромный лист бумаги позволял сделать это. Чтобы посмешить деда Апо и деда Пери, которые, стоя рядом, следили за моей работой, я с особым тщанием выводил человека с глазом в заду, огромную голую женщину, заключенную в пещеру, ту же женщину, превратившуюся в карлицу… Но, продолжая работу над рисунком, я день за днем испытывал все большую внутреннюю неудовлетворенность. Пока я рисовал то, что относилось к периоду созидания и Веку свободы, дело шло хорошо. Но я не знал, как изобразить то, что происходило с периода деятельности Мэйскэ Камэи до пересмотра поземельного налога. У колен Разрушителя, занимавшего всю нижнюю часть огромной картины, я оставил место для пятидесятидневной войны. Дед Апо и дед Пери становились все более мне симпатичны, и я терзался угрызениями совести, что скрываю от них некоторые мифы и предания нашего края. Продолжая рисовать бесчисленное множество людишек величиной с горошину, я старательно изображал то, что относилось к периоду созидания и Веку свободы, но окончить картину до того, как отец-настоятель возобновил со мной занятия, мне так и не удалось.
Отец-настоятель воспитывал меня, ребенка, в течение часа ежедневно, включая воскресенья, и сносить это было нелегко. При первой встрече с дедом Апо и дедом Пери он проявил к ним особую доброжелательность, а вот во время занятий со мной бывал нетерпелив и угрюм. Уставившись на меня своими глубоко посаженными глазами, точно спрятавшимися под огромным выпуклым лбом, который, когда отец-настоятель опускал голову, нависал, как выдвинутый ящик комода, он что-то невнятно бормотал, прожевывая пищу: терять время на еду ему было жалко. Громко и отчетливо он произносил лишь свою обычную присказку: Нужно слушать так, будто то, чего даже быть не могло, действительно было. Понятно? За этим следовало мое «угу», после чего я опять умолкал, а он начинал нудный, нескончаемый пересказ легенд нашего края. В какой-то момент отец-настоятель, подняв голову и обнаружив вдруг, что перед ним сижу я, удивленно хлопал глазами. (Его морщинистые веки напоминали шторки затвора большого фотоаппарата!) Он тут же приказывал мне своими словами пересказать услышанное и, вскинув подбородок, терпеливо ждал, когда я начну.
Вдыхая запах, исходивший от сидевшего с печальным лицом отца-настоятеля – так пахнет обычно старая мебель, – стараясь не смотреть на его густо поросшие бурыми волосами уши, из которых, казалось мне, и шел этот запах, я зябко поеживался, ощущая разливающуюся по телу слабость. Отчаянно стремясь преодолеть ее, я припоминал что-нибудь смешное и, уже отталкиваясь от этого, начинал пересказывать легенду.
– Комик, да и только! – махнув рукой, говорил обычно отец-настоятель, стараясь этими словами оправдать свой смех.
Когда дед Апо и дед Пери присутствовали на наших занятиях, я паясничал еще нахальнее, но уже из других побуждений. Мне было стыдно учить при них предания нашего края, да и отец-настоятель перед этими настоящими учеными поневоле вел себя со мной иначе. Мой дурашливый пересказ деяний Разрушителя растревожил деда Апо и деда Пери, будто они сами окунулись в мифы и предания деревни-государства-микрокосма. Желая, чтобы я изменил свое отношение к этому мифу, они выговаривали мне:
– Ты же знаешь, как почитают Разрушителя люди этой долины? Уже не один год ты слушаешь рассказы отца, и тебе лучше, чем остальным, должно быть это известно, правда? Почему же, когда он просит тебя рассказать о Разрушителе, ты не находишь ничего лучше, как подсчитывать, сколько экскрементов произвел он за свою жизнь? Конечно, для твоего возраста у тебя выдающиеся способности, если тебе удалось составить нужный алгоритм и произвести подсчет… На занятиях ты этот рассказ слушал с огромным вниманием, а вот остальное тебя нисколько не интересовало – даже со стороны это было видно. Поняв твое состояние, отец, чтобы скорее покончить с этим вопросом, предложил: ладно, выкладывай, что еще ты хочешь сказать о Разрушителе. Ты, немного поразмыслив, стал подсчитывать: если Разрушитель прожил более двухсот лет и стал великаном, способным перемахивать через огромный тополь, то, значит, количество испражнений, накопившихся за всю его жизнь, должно превысить четыреста тонн. Зачем тебе это понадобилось? Да, мы с твоим отцом действительно посмеялись. Но неужели в ваших долгих занятиях для тебя важнее всего смешить людей? Мы не можем представить себе, что ты не ощущаешь всей значительности преданий о Разрушителе, которые так самозабвенно рассказывает тебе отец. Но тогда зачем же тебе отклоняться от главного и заниматься никому не нужными подсчетами?
Серьезность и в то же время доброжелательность деда Апо и деда Пери смутили меня, но все равно я таил надежду, что в отличие от ученых отец-настоятель не усмотрит в моих рассуждениях об испражнениях Разрушителя просто желание подурачиться. Такая противоречивая позиция отражала мое неоднозначное отношение к отцу-настоятелю. Вместе с тем мне хотелось показать ему, что в глубине души я чрезвычайно серьезно отношусь к своим дурачествам, хотя часто и кажется, что просто стараюсь привлечь к себе внимание. Моя непокорная и одновременно жалкая душонка беззвучно взывала к отцу-настоятелю: неужели ты не понимаешь, почему я себя так веду?
Что же касается количества экскрементов Разрушителя, то побудительным мотивом моих вычислений было то, что экскременты олицетворяли его мощь. Эту идею мне подсказали предания о пятидесятидневной войне, о которых чистосердечно поведать деду Апо и деду Пери, хотя они и были целиком на нашей стороне, я не решался. Даже во время войны с армией Великой Японской империи люди деревни-государства-микрокосма, укрывшись в лесу и ведя партизанские сражения, оберегали от нечистот девственный лес. Они вырыли на краю леса огромные выгребные ямы, обмазали их глиной и свозили туда нечистоты. Оставшиеся в живых, приступив к возрождению нашего края, пострадавшего в пятидесятидневной войне, по склону, заросшему конским каштаном и дубками, спустили в долину нечистоты из выгребных ям и как следует удобрили почву. На этих землях разбили фруктовый сад, где обильно плодоносили мандарины, хурма, груши. Этот ставший достоянием всех жителей нашего края сад способствовал возрождению деревни-государства-микрокосма, которая после затопления долины в самом начале пятидесятидневной войны пришла в полное запустение. Правда, по-прежнему сказывалась нехватка так трудно воспроизводимых людских ресурсов.
Памятуя о выгребных ямах периода пятидесятидневной войны, я подсчитал количество экскрементов великана Разрушителя за более чем двести лет до первой смерти и тем самым доказал, что их было вполне достаточно, чтобы повысить плодородие всех угодий в долине и горном поселке.
3
Мысль об экскрементах Разрушителя не вдруг посетила меня в тот день в присутствии отца-настоятеля, деда Апо и деда Пери. В моей детской душе ее взрастила живительная сила наших ежедневных занятий с отцом-настоятелем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58