– вдруг негромко, но все же несколько театрально воскликнул худой актер, казалось взволнованный рассказом об этом созидателе.
– Растворенное в жидкости вещество? Выпадает в осадок в результате электролиза? Все это настолько неточно и неопределенно, что лучше бы уж ты помолчал! – возразил ему коренастый. – Не надо умничать. Постыдился бы! Он еще, видите ли, сравнивает: «…так же, как…» От твоей болтовни у меня голова разболелась. Глупость все это!
– Да и твои разглагольствования выеденного яйца не стоят. Ты утверждаешь, будто бы все, что я говорю, глупость, но скажи – что именно? Если тебе это удастся, тогда и нападай на меня. Тогда хоть твои нападки будут основательными, ха-ха! Но, как это ни печально, тебе нечего сказать! Нечего! Ха-ха!
Рыжие огоньки заплясали в близко посаженных глазах длинноносого худого актера, говорившего все с той же театральной декларативностью. В стычке он явно победил. Так успешно начавший было нападение коренастый сцепил лежавшие на столе загорелые руки и, признав свое поражение, неожиданно уронил на них голову.
– Я слышала, будто род созидателя, пытавшегося создать новый язык в период основания нашего края, существует до сих пор. Это верно? И еще говорят, что его потомки – по наследству, что ли, – имеют большие способности к языку, – вмешалась актриса, словно стараясь не отставать от товарищей. – Ну а что нового появилось в языке?.. Я не хочу сказать, будто язык остался прежним только потому, что созидатель, занимавшийся созданием нового языка, сошел с ума. Я имела в виду другое: то, что потомки этого ученого-языковеда могли унаследовать его талант. А спрашивать о потомках тоже не очень-то хорошо, правда? Такой вопрос могут посчитать обидным – вот чего я боюсь.
На этот вопрос смущенной молодой актрисы, которая от собственной смелости совсем растерялась, худой актер, продолжая размалевывать свое лошадиное лицо, отреагировал неким подобием улыбки, а коренастый, уткнувшись лицом в стол, сжал голову ладонями и стал раскачиваться, всем своим видом демонстрируя, что разговор ему в тягость. Им обоим как будто было стыдно передо мной за то, что ляпнула их подруга. Тогда, сестренка, я понял, что эта пародия на дискуссию была средством самозащиты: они хотели удержать от вступления в разговор актрису, точно знали, что от их своенравной подруги можно ждать чего угодно. Но актриса – ей было лет восемнадцать – все же в знак протеста вопрос мне задала, и ее кукольное лицо при этом так напряглось, что даже глаза стали косить. Пришлось ответить:
– Среди потомков этого рода много педагогов. Можно сказать, что их профессия так или иначе связана с языком. Ведь в нашем крае нет, разумеется, настоящих языковедов, нет даже профессиональных писателей или актеров. Вот почему в последние годы жизни созидателя, занимавшегося созданием нового языка, считали выжившим из ума отшельником. Правда, на заре юности он, хотя и был весь в науке, все же успел жениться, и у него народились дети, потомки которых – наши современники: дети и внуки его детей. И если в конце концов он все-таки сошел с ума, то не в результате дурной наследственности, а из-за того, что слишком строго с себя спрашивал. Мне часто приходит в голову: а вдруг и я его потомок? Особенно после того, как я осознал, что это мне предназначено описать мифы и предания нашего края…
Тут на них напустился молчавший до этого режиссер:
– Вы то произвольно меняете тему беседы, то бессознательно предвосхищаете ее. Если это делается не ради подготовки к другим дискуссиям такого рода, вам лучше заткнуться и навострить уши. Иначе никто вам больше лекции читать не будет!
Актеры надулись – коренастый открыто, а худой едва заметно, – выразив этим свое отношение к словам режиссера. Актриса же, точно опьянев от его решительного тона, стала еще сильнее косить.
Мне было ясно, сестренка, что замечание режиссера касалось и меня, и тогда я вернулся в заранее подготовленную колею, продолжив свою лекцию о мифах и преданиях нашего края. Однако я не мог не обратить внимания на то, что читать ее людям, не разделяющим твоих чувств к деревне-государству-микрокосму, рассказывать о длительном мире Века свободы – пустая трата слов. Осознание этого как раз и явилось основным стимулом, заставившим меня в письмах, обращенных именно к тебе, рассказывать мифы и предания деревни-государства-микрокосма.
Век свободы в нашем крае. Идея, владевшая созидателями, ведомыми Разрушителем, была претворена в жизнь в течение длительного периода, когда наш край был отрезан от внешнего мира, оставшегося за лесом. Уговор между созидателями деревни-государства-микрокосма. Уговор между людьми и природой, уговор столетних великанов-созидателей с долиной и горным поселком и, наконец, с лесом, который означал для них нечто большее, чем обычное явление природы. Все это имело место в Век свободы. А вот последующая история деревни-государства-микрокосма менее значительна, и донести до людей, не являющихся жителями нашего края, мои мысли о реализации всех этих договоренностей, представляющих собой наше самое дорогое общее достояние, чрезвычайно трудно. Дело в том, что люди не из долины, скорее всего, воспримут Век свободы как период застоя и будут считать, что только в самом его конце благодаря установлению связей с внешним миром, находящимся за лесом, и начала разворачиваться настоящая история деревни-государства-микрокосма. Не знаю, поймут ли они, сестренка, если возразить им, сказав: после Века свободы наш край пришел в полный упадок и нет ничего удивительного в том факте, что там перестали рождаться дети. Боюсь, это лишь создало бы у них впечатление, в корне не соответствующее действительности, будто мы, как больной, безропотно признавший свою болезнь неизлечимой, спокойно и покорно говорим о близкой смерти.
Но я говорил о другом: о том, что в Век свободы, не считая лишь самых последних его лет, в наш край не проник извне ни один человек. Может, на самом деле никто не проник, а может, просто принято было так считать – ведь причин для возникновения недоуменных вопросов более чем достаточно: вспомним хотя бы торговый путь по Дороге соли, свидетельствующий о том, что сношения с миром, лежащим за лесом, никогда не прекращались. Однако, стремясь как можно глубже проникнуть в мировоззрение жителей деревни-государства-микрокосма, я сам, следуя за преданиями как человек, призванный описать все это, не выказываю ни малейших сомнений в том, что извне не проник никто. Более того, я считаю вполне естественным, что и раньше даже не пытался усомниться в этом… Продолжая свой рассказ в таком ключе, сестренка, я вдруг ощутил, что нарисованная мной картина начинает заволакиваться грозовыми тучами, и Век свободы, много лет казавшийся мне таким близким и светлым, стал вдруг мрачнеть на глазах. А все потому, что в мое сознание бесцеремонно вторглось слово «Камэмура», ассоциировавшееся с погребальной урной. Разумеется, об этом я в своей лекции ничего не сказал!
Было бы абсурдно предполагать, что ни в период основания деревни-государства-микрокосма, ни в долгий Век свободы люди из внешнего мира, хотя и отгороженные огромным непроходимым лесом, но зато связанные с жителями долины рекой, не знали о существовании нашего края – земли обетованной в кувшинообразной горной впадине. Даже представляя себе, как сопротивлялась река созидателям, когда они, преодолевая неимоверные трудности и лишения, поднимались к ее верховьям, невозможно предположить, что в течение столетий ни один человек не попытался проделать тот же путь. Здесь мыслимо лишь одно объяснение: внешний мир считал жителей нашего края людьми, еще при жизни удалившимися в царство теней, и, зная о том, что эти отвратительные существа продолжают обитать в этом отвратительном месте, держался от них подальше, как от покойников, захороненных в огромной братской могиле – горной впадине, напоминающей погребальную урну. А если так, то вполне естественно, что их потомки, рожденные «в царстве теней», жили в мире и покое, никем не тревожимые.
По-новому взглянув на мифы и предания нашего края, я увидел созидателей в совершенно ином свете. В противовес яркой, полной радости картине ада в нашем храме теперь на них как бы опустилась мрачная тень подземного царства. Их долголетие, перешагнувшее за сто лет, стало представляться мне вечным проклятьем – как нескончаемые муки грешников на той картине. Да, только теперь эта картина исполнилась для меня смысла, но какое же гадкое чувство она вызывала!..
Если пойти дальше, получится, что отношения между внешним миром и деревней-государством-микрокосмом, начало которым было положено агрессией, завязались потому, что жители внешнего мира с течением времени окончательно избавились от превратного убеждения в том, что по всем коренным вопросам жизни и смерти люди нашего края придерживаются совершенно иных взглядов, ничего общего не имеющих с их собственными. Горная впадина в форме кувшина – царство смерти, внешний мир – царство жизни. Два мира, разделенные непроходимым лесом и соединенные труднопреодолимой рекой. Эта космологическая картина для людей, не живущих в долине, теперь уже непостижима. А если посмотреть с другой стороны, то ведь и жители деревни-государства-микрокосма стали утрачивать это реальное космологическое восприятие, и именно потому они оказались сейчас в критическом положении, столкнувшись с угрозой вымирания… Однако, сестренка, все это только мои мысли, словами же я выразил вот что:
– Если в наш край тем или иным путем приходил человек из-за леса, то он подпадал под действие строгого закона, неукоснительно соблюдавшегося в течение всего Века свободы: его включали в общину и ассимилировали. Достаточно взглянуть на систему брака в Век свободы, чтобы понять: новая кровь, поступавшая извне, весьма ценилась. Когда созидатели заложили фундамент нового мира, они сами похоронили себя в замкнутом пространстве, и поэтому Разрушитель разделил всех людей нашего края на два племени – племя долины и племя горного поселка, что, разумеется, упрощало проблему. Он ввел порядок, согласно которому браки совершались только между этими двумя племенами. Этот порядок и породил уловку с двойным ведением книги посемейных записей, придуманную, чтобы обмануть правительство Мэйдзи.
О третьем племени, сестренка, я ничего рассказывать не стал. Всякий раз, пытаясь поведать посторонним о деревне-государстве-микрокосме, я убеждался в том, что рассказ не движется вперед, если что-то не сократить, а что-то не пригладить. Осознав это, я усомнился в своих возможностях описать мифы и предания нашего края, хотя отец-настоятель, по-спартански воспитывая меня, дал мне все необходимые знания. Эти сомнения породили страх, что я так и не смогу выполнить свою миссию. Именно поэтому, сестренка, я, прибегнув к твоей помощи, хочу попытаться в письмах рассказать о мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма.
– В Век свободы люди нашего края изо всех сил старались не допустить контактов с внешним миром, но им и в голову не приходило, подобно личинкам муравьиного льва, которые, притаившись в вырытых ямках, поджидают свою жертву, убивать всякого, кто попадал в горную впадину извне. Нельзя, однако, утверждать, что ни один из пришельцев не был убит. Сохранились даже легенды, кровожадно повествующие о некоторых случаях. В конце концов из-за леса в долину проникли вооруженные до зубов войска, и Веку свободы пришел конец. Не будет ошибкой утверждать, что после этого история нашего края вступила в новую фазу, однако еще и сейчас все до одного жители долины самым важным в мифах и преданиях нашего края считают то, что в них обрисованы черты характера, присущие их предкам в период созидания и в Век свободы. Это чувствуется и поныне. И все же следует сказать, что люди, жившие в Век свободы, только столкнувшись с пришедшим извне отрядом агрессоров, сумели понять, сколь высока была ценность гибнувшего Века свободы. Пережитое осталось в них психологической травмой, и жители нашей долины осознали, что прощаются с самым лучшим периодом своей истории. Душевное состояние людей, живших в последний период Века свободы, оказало огромное влияние на тех, кто родился позже.
– Коль уж край у вас такой особенный, то один из последних, кто появился там на свет, должен ощущать это особенно остро, – задумчиво произнесла актриса, у которой глаза косили теперь еще сильнее.
Режиссер – именно к нему относились эти полные восхищения слова – хмуро молчал, но худой актер вдруг приободрился и, не в силах сдержаться, заявил:
– Даже если он откажется продолжать лекцию, которую в очередной раз прервали, это уже само по себе будет для нас, несомненно, хорошим уроком театрального мастерства. Как бы маленький этюд, показывающий, как не через молчание, а через безудержную болтовню передать ощущение остановившегося времени, противоположное тому, которое соответствует выражению «забыть о времени».
– И заодно разобраться с помощью комедийных приемов в той мешанине, которая царит в твоей дурной башке.
Я рассказываю, сестренка, об этой перепалке, и ты, наверное, думаешь, что моим отношениям с актерами этой маленькой театральной труппы был нанесен смертельный удар? Нет, они сделали все, чтобы не довести до этого, так же как при первой нашей встрече, когда я на них страшно разозлился. Худой сморщил длинный нос и изобразил улыбку, коренастый поднял лицо, на котором остались красные следы от пальцев, актриса до предела скосила глаза, и все трое приготовились к каким-то совместным действиям.
– Рассказывай дальше! Не увиливай! Начал, так говори – жалко тебе, что ли?! – закричали они хором.
6
Лекция, сестренка, продолжалась, и я принялся рассказывать о том, что во второй половине Века свободы по Дороге соли, проходившей через лес и спускавшейся в долину, к нам стали прибывать чужеземные купцы. Дорога была проложена, чтобы посылать людей во внешний мир для покупки там прежде всего остро необходимой соли, а также товаров, которые невозможно было производить в долине. Еще и сейчас, хотя от нее сохранились лишь отдельные участки, она существует как настоящая дорога, а не какая-нибудь звериная тропа. Извиваясь змеей, она взбирается на самую вершину горного хребта острова Сикоку. Каждый, кто шел по ней, направляясь во внешний мир, наверняка воображал себе, будто он медленно, петляя выбирается из преисподней.
Рассказывая все это, сестренка, я вспомнил, что с некоторых участков этой дороги, зигзагом ползущей вверх через лес, можно увидеть всю горную впадину, как я теперь понимаю – действительно напоминающую кувшин, и мне вдруг стало не по себе, словно я подглядел, как на свет божий вытаскивают нечто постыдное. Как будто воочию увидел огромную погребальную урну, доверху заваленную телами грешников…
Чужеземные купцы по Дороге соли стали прибывать регулярно, растительный воск, ходовой товар в этой торговле, шел в обмен на то, что они привозили. Купцы, доставлявшие самые разнообразные товары, увозили огромное количество высококачественного воска. В народных сказаниях об источнике добычи воска всегда фигурирует дракон, лежащий на дне болота, где скопился древесный сок, а таких болот в долине сколько угодно; эти яркие сказания, сдобренные изрядной порцией личных переживаний повествователя, ходили по деревням за хребтом Сикоку. Купцов становилось все больше, и, несмотря на то что походы по Дороге соли были сопряжены с серьезными опасностями, связанными и с географическим расположением долины, и с ее политическими особенностями, посещения долины участились. Купцы продолжали регулярно вывозить воск в обмен на различные товары, и в конце концов стали доставлять даже то, что не входило в число предметов первой необходимости. Даже оружие! В давние времена созидатели были самураями и пришли в эту горную впадину вооруженные. Об этом свидетельствует хотя бы то, что огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли были взорваны порохом. Значит, в то время они располагали и огнестрельным оружием. Но с периода созидания до Века свободы прошло много лет. И вот теперь – старики это предчувствовали – вновь наступил решающий момент. Они разработали и стали осуществлять план перевооружения деревни-государства-микрокосма. Насколько им это удалось, продемонстрировали события, вспыхнувшие, когда заканчивался Век свободы и наступала следующая эпоха…
Чужеземные купцы нередко приходили в долину в сопровождении бродячих актеров. Иногда это бывала целая труппа. Но их спектакли вызывали смятение в умах молодежи, привыкшей к полной изоляции. И тогда старики деревни-государства-микрокосма были вынуждены запретить театральные зрелища. Однажды, как рассказывал, основываясь на легенде, отец-настоятель, пришедшая в долину в Век свободы труппа показала спектакль «Все о восстании Мэйскэ Камэи», но и он, конечно, не мог не обратить внимания на анахроничность приведенного им факта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Растворенное в жидкости вещество? Выпадает в осадок в результате электролиза? Все это настолько неточно и неопределенно, что лучше бы уж ты помолчал! – возразил ему коренастый. – Не надо умничать. Постыдился бы! Он еще, видите ли, сравнивает: «…так же, как…» От твоей болтовни у меня голова разболелась. Глупость все это!
– Да и твои разглагольствования выеденного яйца не стоят. Ты утверждаешь, будто бы все, что я говорю, глупость, но скажи – что именно? Если тебе это удастся, тогда и нападай на меня. Тогда хоть твои нападки будут основательными, ха-ха! Но, как это ни печально, тебе нечего сказать! Нечего! Ха-ха!
Рыжие огоньки заплясали в близко посаженных глазах длинноносого худого актера, говорившего все с той же театральной декларативностью. В стычке он явно победил. Так успешно начавший было нападение коренастый сцепил лежавшие на столе загорелые руки и, признав свое поражение, неожиданно уронил на них голову.
– Я слышала, будто род созидателя, пытавшегося создать новый язык в период основания нашего края, существует до сих пор. Это верно? И еще говорят, что его потомки – по наследству, что ли, – имеют большие способности к языку, – вмешалась актриса, словно стараясь не отставать от товарищей. – Ну а что нового появилось в языке?.. Я не хочу сказать, будто язык остался прежним только потому, что созидатель, занимавшийся созданием нового языка, сошел с ума. Я имела в виду другое: то, что потомки этого ученого-языковеда могли унаследовать его талант. А спрашивать о потомках тоже не очень-то хорошо, правда? Такой вопрос могут посчитать обидным – вот чего я боюсь.
На этот вопрос смущенной молодой актрисы, которая от собственной смелости совсем растерялась, худой актер, продолжая размалевывать свое лошадиное лицо, отреагировал неким подобием улыбки, а коренастый, уткнувшись лицом в стол, сжал голову ладонями и стал раскачиваться, всем своим видом демонстрируя, что разговор ему в тягость. Им обоим как будто было стыдно передо мной за то, что ляпнула их подруга. Тогда, сестренка, я понял, что эта пародия на дискуссию была средством самозащиты: они хотели удержать от вступления в разговор актрису, точно знали, что от их своенравной подруги можно ждать чего угодно. Но актриса – ей было лет восемнадцать – все же в знак протеста вопрос мне задала, и ее кукольное лицо при этом так напряглось, что даже глаза стали косить. Пришлось ответить:
– Среди потомков этого рода много педагогов. Можно сказать, что их профессия так или иначе связана с языком. Ведь в нашем крае нет, разумеется, настоящих языковедов, нет даже профессиональных писателей или актеров. Вот почему в последние годы жизни созидателя, занимавшегося созданием нового языка, считали выжившим из ума отшельником. Правда, на заре юности он, хотя и был весь в науке, все же успел жениться, и у него народились дети, потомки которых – наши современники: дети и внуки его детей. И если в конце концов он все-таки сошел с ума, то не в результате дурной наследственности, а из-за того, что слишком строго с себя спрашивал. Мне часто приходит в голову: а вдруг и я его потомок? Особенно после того, как я осознал, что это мне предназначено описать мифы и предания нашего края…
Тут на них напустился молчавший до этого режиссер:
– Вы то произвольно меняете тему беседы, то бессознательно предвосхищаете ее. Если это делается не ради подготовки к другим дискуссиям такого рода, вам лучше заткнуться и навострить уши. Иначе никто вам больше лекции читать не будет!
Актеры надулись – коренастый открыто, а худой едва заметно, – выразив этим свое отношение к словам режиссера. Актриса же, точно опьянев от его решительного тона, стала еще сильнее косить.
Мне было ясно, сестренка, что замечание режиссера касалось и меня, и тогда я вернулся в заранее подготовленную колею, продолжив свою лекцию о мифах и преданиях нашего края. Однако я не мог не обратить внимания на то, что читать ее людям, не разделяющим твоих чувств к деревне-государству-микрокосму, рассказывать о длительном мире Века свободы – пустая трата слов. Осознание этого как раз и явилось основным стимулом, заставившим меня в письмах, обращенных именно к тебе, рассказывать мифы и предания деревни-государства-микрокосма.
Век свободы в нашем крае. Идея, владевшая созидателями, ведомыми Разрушителем, была претворена в жизнь в течение длительного периода, когда наш край был отрезан от внешнего мира, оставшегося за лесом. Уговор между созидателями деревни-государства-микрокосма. Уговор между людьми и природой, уговор столетних великанов-созидателей с долиной и горным поселком и, наконец, с лесом, который означал для них нечто большее, чем обычное явление природы. Все это имело место в Век свободы. А вот последующая история деревни-государства-микрокосма менее значительна, и донести до людей, не являющихся жителями нашего края, мои мысли о реализации всех этих договоренностей, представляющих собой наше самое дорогое общее достояние, чрезвычайно трудно. Дело в том, что люди не из долины, скорее всего, воспримут Век свободы как период застоя и будут считать, что только в самом его конце благодаря установлению связей с внешним миром, находящимся за лесом, и начала разворачиваться настоящая история деревни-государства-микрокосма. Не знаю, поймут ли они, сестренка, если возразить им, сказав: после Века свободы наш край пришел в полный упадок и нет ничего удивительного в том факте, что там перестали рождаться дети. Боюсь, это лишь создало бы у них впечатление, в корне не соответствующее действительности, будто мы, как больной, безропотно признавший свою болезнь неизлечимой, спокойно и покорно говорим о близкой смерти.
Но я говорил о другом: о том, что в Век свободы, не считая лишь самых последних его лет, в наш край не проник извне ни один человек. Может, на самом деле никто не проник, а может, просто принято было так считать – ведь причин для возникновения недоуменных вопросов более чем достаточно: вспомним хотя бы торговый путь по Дороге соли, свидетельствующий о том, что сношения с миром, лежащим за лесом, никогда не прекращались. Однако, стремясь как можно глубже проникнуть в мировоззрение жителей деревни-государства-микрокосма, я сам, следуя за преданиями как человек, призванный описать все это, не выказываю ни малейших сомнений в том, что извне не проник никто. Более того, я считаю вполне естественным, что и раньше даже не пытался усомниться в этом… Продолжая свой рассказ в таком ключе, сестренка, я вдруг ощутил, что нарисованная мной картина начинает заволакиваться грозовыми тучами, и Век свободы, много лет казавшийся мне таким близким и светлым, стал вдруг мрачнеть на глазах. А все потому, что в мое сознание бесцеремонно вторглось слово «Камэмура», ассоциировавшееся с погребальной урной. Разумеется, об этом я в своей лекции ничего не сказал!
Было бы абсурдно предполагать, что ни в период основания деревни-государства-микрокосма, ни в долгий Век свободы люди из внешнего мира, хотя и отгороженные огромным непроходимым лесом, но зато связанные с жителями долины рекой, не знали о существовании нашего края – земли обетованной в кувшинообразной горной впадине. Даже представляя себе, как сопротивлялась река созидателям, когда они, преодолевая неимоверные трудности и лишения, поднимались к ее верховьям, невозможно предположить, что в течение столетий ни один человек не попытался проделать тот же путь. Здесь мыслимо лишь одно объяснение: внешний мир считал жителей нашего края людьми, еще при жизни удалившимися в царство теней, и, зная о том, что эти отвратительные существа продолжают обитать в этом отвратительном месте, держался от них подальше, как от покойников, захороненных в огромной братской могиле – горной впадине, напоминающей погребальную урну. А если так, то вполне естественно, что их потомки, рожденные «в царстве теней», жили в мире и покое, никем не тревожимые.
По-новому взглянув на мифы и предания нашего края, я увидел созидателей в совершенно ином свете. В противовес яркой, полной радости картине ада в нашем храме теперь на них как бы опустилась мрачная тень подземного царства. Их долголетие, перешагнувшее за сто лет, стало представляться мне вечным проклятьем – как нескончаемые муки грешников на той картине. Да, только теперь эта картина исполнилась для меня смысла, но какое же гадкое чувство она вызывала!..
Если пойти дальше, получится, что отношения между внешним миром и деревней-государством-микрокосмом, начало которым было положено агрессией, завязались потому, что жители внешнего мира с течением времени окончательно избавились от превратного убеждения в том, что по всем коренным вопросам жизни и смерти люди нашего края придерживаются совершенно иных взглядов, ничего общего не имеющих с их собственными. Горная впадина в форме кувшина – царство смерти, внешний мир – царство жизни. Два мира, разделенные непроходимым лесом и соединенные труднопреодолимой рекой. Эта космологическая картина для людей, не живущих в долине, теперь уже непостижима. А если посмотреть с другой стороны, то ведь и жители деревни-государства-микрокосма стали утрачивать это реальное космологическое восприятие, и именно потому они оказались сейчас в критическом положении, столкнувшись с угрозой вымирания… Однако, сестренка, все это только мои мысли, словами же я выразил вот что:
– Если в наш край тем или иным путем приходил человек из-за леса, то он подпадал под действие строгого закона, неукоснительно соблюдавшегося в течение всего Века свободы: его включали в общину и ассимилировали. Достаточно взглянуть на систему брака в Век свободы, чтобы понять: новая кровь, поступавшая извне, весьма ценилась. Когда созидатели заложили фундамент нового мира, они сами похоронили себя в замкнутом пространстве, и поэтому Разрушитель разделил всех людей нашего края на два племени – племя долины и племя горного поселка, что, разумеется, упрощало проблему. Он ввел порядок, согласно которому браки совершались только между этими двумя племенами. Этот порядок и породил уловку с двойным ведением книги посемейных записей, придуманную, чтобы обмануть правительство Мэйдзи.
О третьем племени, сестренка, я ничего рассказывать не стал. Всякий раз, пытаясь поведать посторонним о деревне-государстве-микрокосме, я убеждался в том, что рассказ не движется вперед, если что-то не сократить, а что-то не пригладить. Осознав это, я усомнился в своих возможностях описать мифы и предания нашего края, хотя отец-настоятель, по-спартански воспитывая меня, дал мне все необходимые знания. Эти сомнения породили страх, что я так и не смогу выполнить свою миссию. Именно поэтому, сестренка, я, прибегнув к твоей помощи, хочу попытаться в письмах рассказать о мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма.
– В Век свободы люди нашего края изо всех сил старались не допустить контактов с внешним миром, но им и в голову не приходило, подобно личинкам муравьиного льва, которые, притаившись в вырытых ямках, поджидают свою жертву, убивать всякого, кто попадал в горную впадину извне. Нельзя, однако, утверждать, что ни один из пришельцев не был убит. Сохранились даже легенды, кровожадно повествующие о некоторых случаях. В конце концов из-за леса в долину проникли вооруженные до зубов войска, и Веку свободы пришел конец. Не будет ошибкой утверждать, что после этого история нашего края вступила в новую фазу, однако еще и сейчас все до одного жители долины самым важным в мифах и преданиях нашего края считают то, что в них обрисованы черты характера, присущие их предкам в период созидания и в Век свободы. Это чувствуется и поныне. И все же следует сказать, что люди, жившие в Век свободы, только столкнувшись с пришедшим извне отрядом агрессоров, сумели понять, сколь высока была ценность гибнувшего Века свободы. Пережитое осталось в них психологической травмой, и жители нашей долины осознали, что прощаются с самым лучшим периодом своей истории. Душевное состояние людей, живших в последний период Века свободы, оказало огромное влияние на тех, кто родился позже.
– Коль уж край у вас такой особенный, то один из последних, кто появился там на свет, должен ощущать это особенно остро, – задумчиво произнесла актриса, у которой глаза косили теперь еще сильнее.
Режиссер – именно к нему относились эти полные восхищения слова – хмуро молчал, но худой актер вдруг приободрился и, не в силах сдержаться, заявил:
– Даже если он откажется продолжать лекцию, которую в очередной раз прервали, это уже само по себе будет для нас, несомненно, хорошим уроком театрального мастерства. Как бы маленький этюд, показывающий, как не через молчание, а через безудержную болтовню передать ощущение остановившегося времени, противоположное тому, которое соответствует выражению «забыть о времени».
– И заодно разобраться с помощью комедийных приемов в той мешанине, которая царит в твоей дурной башке.
Я рассказываю, сестренка, об этой перепалке, и ты, наверное, думаешь, что моим отношениям с актерами этой маленькой театральной труппы был нанесен смертельный удар? Нет, они сделали все, чтобы не довести до этого, так же как при первой нашей встрече, когда я на них страшно разозлился. Худой сморщил длинный нос и изобразил улыбку, коренастый поднял лицо, на котором остались красные следы от пальцев, актриса до предела скосила глаза, и все трое приготовились к каким-то совместным действиям.
– Рассказывай дальше! Не увиливай! Начал, так говори – жалко тебе, что ли?! – закричали они хором.
6
Лекция, сестренка, продолжалась, и я принялся рассказывать о том, что во второй половине Века свободы по Дороге соли, проходившей через лес и спускавшейся в долину, к нам стали прибывать чужеземные купцы. Дорога была проложена, чтобы посылать людей во внешний мир для покупки там прежде всего остро необходимой соли, а также товаров, которые невозможно было производить в долине. Еще и сейчас, хотя от нее сохранились лишь отдельные участки, она существует как настоящая дорога, а не какая-нибудь звериная тропа. Извиваясь змеей, она взбирается на самую вершину горного хребта острова Сикоку. Каждый, кто шел по ней, направляясь во внешний мир, наверняка воображал себе, будто он медленно, петляя выбирается из преисподней.
Рассказывая все это, сестренка, я вспомнил, что с некоторых участков этой дороги, зигзагом ползущей вверх через лес, можно увидеть всю горную впадину, как я теперь понимаю – действительно напоминающую кувшин, и мне вдруг стало не по себе, словно я подглядел, как на свет божий вытаскивают нечто постыдное. Как будто воочию увидел огромную погребальную урну, доверху заваленную телами грешников…
Чужеземные купцы по Дороге соли стали прибывать регулярно, растительный воск, ходовой товар в этой торговле, шел в обмен на то, что они привозили. Купцы, доставлявшие самые разнообразные товары, увозили огромное количество высококачественного воска. В народных сказаниях об источнике добычи воска всегда фигурирует дракон, лежащий на дне болота, где скопился древесный сок, а таких болот в долине сколько угодно; эти яркие сказания, сдобренные изрядной порцией личных переживаний повествователя, ходили по деревням за хребтом Сикоку. Купцов становилось все больше, и, несмотря на то что походы по Дороге соли были сопряжены с серьезными опасностями, связанными и с географическим расположением долины, и с ее политическими особенностями, посещения долины участились. Купцы продолжали регулярно вывозить воск в обмен на различные товары, и в конце концов стали доставлять даже то, что не входило в число предметов первой необходимости. Даже оружие! В давние времена созидатели были самураями и пришли в эту горную впадину вооруженные. Об этом свидетельствует хотя бы то, что огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли были взорваны порохом. Значит, в то время они располагали и огнестрельным оружием. Но с периода созидания до Века свободы прошло много лет. И вот теперь – старики это предчувствовали – вновь наступил решающий момент. Они разработали и стали осуществлять план перевооружения деревни-государства-микрокосма. Насколько им это удалось, продемонстрировали события, вспыхнувшие, когда заканчивался Век свободы и наступала следующая эпоха…
Чужеземные купцы нередко приходили в долину в сопровождении бродячих актеров. Иногда это бывала целая труппа. Но их спектакли вызывали смятение в умах молодежи, привыкшей к полной изоляции. И тогда старики деревни-государства-микрокосма были вынуждены запретить театральные зрелища. Однажды, как рассказывал, основываясь на легенде, отец-настоятель, пришедшая в долину в Век свободы труппа показала спектакль «Все о восстании Мэйскэ Камэи», но и он, конечно, не мог не обратить внимания на анахроничность приведенного им факта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58