Ася с мамой еще ужасно поспорили насчет «из алых роз».
– Из!алых! из!алых! Это какой-то ишачиный крик, – возмущалась мама. – Так в Бухаре ишаки под окном кричат.
– Не знаю никакой Бухары! – кричала Ася в ответ. – А ты чего предлагаешь? Из! синих! из!синих! Иссиних каких-то! Это осины так плачут, когда их ветер треплет.
Маме и возразить больше нечего. Действительно – «иссиних»…
– Может – просто «из красных»? – спросила робко мама.
– Чересчур ярко, – отрезала Ася.
И маме пришлось согласиться. Так и осталось, как Ася придумала: «В венке из алых роз». Нужно четко произносить, и никакого не будет ишачиного крика. Между прочим, последнюю строчку, самую абракадабристую, как даже мама признала, тоже Ася придумала. Ну, насчет матроса…
Только успели закончить, и папа пришел.
Прямо влетел в комнату:
– Ты маме мешаешь! Я же тебя просил!…
Но быстро понял, что тут никто никому не мешает. И замолчал.
Мама ему прочитала «Абракадабру».
Папе, конечно, понравилось. Но не очень, это было видно. Он такого уж восторга не выразил, как Асе хотелось. Не понимает стихов, что поделать! Нужно мириться с недостатками близких. Зато папе очень понравилось, что мама с Асей веселые. Румянец такой на щеках! А некоторые строчки, честно говоря, папу немножко ставят в тупик. Почему, например, «вышивали по канву?» Он не понял.
– А как, по-твоему, надо? – закричали хором Ася и мама.
– По-моему, «по канве», – сказал папа, смутившись. Ему так раньше казалось. Он, правда, не специалист!
– Но «по канву» же лучше! – закричали хором Ася и мама.
– Ну, если вы так считаете, – нерешительно согласился папа.
Это он только для вида с ними согласился. Раз они такие веселые! Все равно как-то чувствовалось, что ему было бы лучше, например: «Все гости кушали желе и вышивали по канве». Но тогда папа бы сказал, что тут неточная рифма. Ему нравятся рифмы классические или как там они называются, чтобы «люблю» – «сгублю».
Тут Ася с мамой папу никогда не поймут. У них разный взгляд на вещи. Они, например, как раз довольны.
– Не шедевр, кто спорит, – сказала мама, – но как упражнение для начинающих вполне годится…
– Потомки нас рассудят, – сказала Ася.
Это она где-то читала. Просто сострила! Но папа не улыбнулся. Ему почему-то кажется, что мама устала. А им с Асей лучше всего сейчас сходить в хозяйственный магазин. Дома мыла нет.
Будто нельзя один вечер прожить без мыла!
– С чего я устала? – удивилась мама. – Опять ничего не сделала.
Но папа уперся, что она устала. Именно потому, что она ничего не сделала. От этого сильней всего устаешь.
Асе совсем не хотелось сейчас идти. Пока папа ходит, они с мамой, может, еще что-нибудь выдумают. Что он, один мыло не донесет?
– Нет, я хочу с тобой, – заупрямился папа.
– Вот хорошо, – мама вдруг вспомнила. – Будете в магазине, заодно купите Туське бриллиантовое колье. Не забудете?
– Не забудем, – мигом вскочила Ася.
А папа опять чего-то не понимает.
– Ты думаешь… – это маме. Еще сомневается!
– Естественно, – объяснила мама. Все надо сегодня ему объяснять! – Мы же толком ее не поздравили. Все-таки стала бабушкой.
И Ася с папой сразу отправились.
Фингала не взяли. Будет там гавкать у магазина, пока они колье выбирают. Это дело нешуточное!
– A y нас денег хватит? – беспокоится Ася.
Папа толкам не помнит, сколько стоит бриллиантовое колье. Давно как-то не покупал. Но ему кажется, что на мыло семейное и на бриллиантовое колье у них должно хватить. У папы еще мелочь в кармане.
Сначала к Богдановым еще заглянуть…
Ася сколько раз уж сегодня бегала. Снова никого нет, звонили-звонили. Папа записку сунул в почтовый ящик. Непонятно, куда Богданов девался. Ася утром за ним зашла. Уже закрыто. Подергала дверь. Вроде кто-то внутри сопит. Нет, показалось. А в школе Богданова опять не было, Нина Максимовна волновалась.
– Увезла она его, что ли? – размышляет папа. – Вряд ли.
Если бы Богданова-мама вдруг Богданова увезла, он бы Асе давно сказал. Ася так и Нине Максимовне объяснила. Все равно Богданов придет и ей первой все расскажет…
В магазине папа ужасно долго выбирал мыло. Ася все кольца успела пересмотреть, цепочки всякие, блестящие ремешки и пряжки, разные брошки. А он все выбирает! Купил, наконец. И вдруг Асю ищет глазами, вроде – им уже пора уходить. Уже забыл!
– Папа, а колье для Марии-Антуанетты? – ужасным шепотом закричала Ася. Продавщица вздрогнула за прилавком и на нее посмотрела.
Тогда вспомнил. Вернулся.
– Да, нам еще, пожалуйста, бриллиантовое колье…
Молоденькая продавщица глядела на папу, как лягушка на Ивана-царевича.
– Бриллиантовое? – говорит. Будто она не слыхала! Папа же ясно сказал. – На девочку?
– Предположим, – папа спорить не стал. – Предположим – на девочку. Такое, знаете, небольшое бриллиантовое колье маленького размера. Поскромнее, если вам не трудно,
Молоденькая продавщица вдруг фыркнула. Закричала в глубь магазина:
– Нина Степановна, тут бриллиантовое колье спрашивают!
Сразу прибежала еще продавщица. Постарше. Очень серьезная.
– Это вы, гражданин, интересуетесь бриллиантовым колье?
Какая у них это, значит, редкость, чтоб интересовались! Ася даже расстроилась. Значит, эти колье никто не берет. Поэтому их и в витрине нету, Ася искала. Конечно, кому в наше время нужны бриллиантовые колье?!
– Я, – не отступил папа. – Да, интересуюсь.
– К сожалению, должна вас огорчить, – сказала продавщица постарше. – К великому моему сожалению, у нас в магазине в настоящий момент бриллиантовых колье нету…
– Неужели все вышли? – не поверил папа.
– Абсолютно все, – серьезно объяснила продавщица постарше.
А молоденькая фыркнула рядом:
– Эту девочку знаешь как зовут? Мария-Антуанетта!
Значит – их раскупили, это другое дело…
– Очень звучное имя, – похвалила продавщица постарше. – Я где-то его уже слышала.
– Наверное, в пятом классе? – предположил папа. – Но, может быть, в конце месяца? У нас, знаете, настоятельная нужда в этом колье.
– Понимаю, – серьезно кивнула продавщица noстарше. – Но боюсь обнадежить. Боюсь, что и в конце месяца не завезут. У нас, если по правде, последнее время перебои с бриллиантовыми колье…
И так сочувственно смотрит на Асю с папой.
– Значит, не повезло, – вздохнул папа. – Спасибо.
Взял Асю за руку и пошел с нею из магазина.
– Вы заглядывайте! – кричали сзади. – Или хоть телефон оставьте! Вдруг поступят?
Мы сразу позвоним!
Но папа так и не обернулся. Чего уж!
– Может, другое что-нибудь ей купить? – робко сказала Ася, чтобы папа так уж сильно не переживал.
– Разве его чем-нибудь заменишь? – грустно вздохнул папа.
И Ася только сейчас по-настоящему пожалела, что она так и не узнала, как выглядит это бриллиантовое колье, которое ничто заменить не может…
На лестнице возле их квартиры, прямо на грязных ступеньках, сидел Богданов. Почему-то – с портфелем и в школьной форме.
Папа так и рванулся к нему:
– Куда ж ты пропал, Вадик, дружище?!
– Никуда я не пропадал, – хмуро сказал Богданов. – Я дома сидел. Всё слышал, как вы звонили.
– А чего ж не открыл? – засмеялся папа.
– Ключа не было, – объяснил Богданов. – Мама меня закрыла. Будешь сидеть, говорит, покуда не передумаешь…
– Передумал? – спросил папа с живым интересом.
– Не, – мотнул головой Богданов.
– Ты к нам? – сразу заторопился папа.
– К вам, – кивнул Богданов. – У вас буду ночевать, она знает.
– Чур, я на раскладушке! – закричала Ася.
Раскладушка – это было то ложе, за которое в доме всегда боролись.
– Чур, я на диване! – сразу крикнул Богданов.
Как всегда, он сразу уступил Асе. Но все-таки тоже крикнул, чтобы она не подумала, что он уступает.
А когда Ася с Богдановым угомонились наконец в своей комнате, папа тихонько открыл входную дверь, чтоб Фингал не особенно лаял, если кто зайдет. И сразу же зашла Богданова-мама.
Она, оказывается, стояла на лестнице.
– Помогите, что делать! – сказала Богданова-мама. Она даже похудела за эти дни. – Я с ним измучилась. Он теперь вообще учиться не хочет. «Если ты, – грозит, – меня из этой школы не заберешь, нарочно останусь на второй год». Конюхом решил быть!
– Любопытно… – задумчиво протянула мама.
– Что? – испугалась Богданова-мама.
– Любопытно, что наши городские дети, которые знают только запах выхлопных газов, все равно почему-то хотят стать обязательно конюхами, коровьими докторами, погонщиками верблюдов, сидеть с орангутангами на секвойях и изучать их язык. И мы, взрослые, этого боимся панически, хотя этого как раз никогда не будет. Есть тут, наверное, какой-то тайный и важный смысл…
Так мама длинно высказалась и посмотрела на папу, понимает ли он то смутное, что мама сама не понимает. Или хоть чувствует?
Папа сразу зачувствовал:
– А ведь раньше мечтали идти в учителя, в доктора…
– В инженеры, – кивнула мама.
– Он мечтает в конюхи, – вздохнула Богданова-мама. – Я как раз боюсь, что это, наоборот, будет. Читать не любит. Ему нравится, как лошади пахнут. Не знаю, где он их нюхал.
– Ничего не будет, – печально сказала мама. Совсем невпопад! – Кончит школу без троек, поступит в институт связи и будет всю жизнь мотать телефонные провода на локоть…
Неизвестно, кого она даже имела в виду. Богданова? Асю?
– Почему – на локоть? – обиделась Богданова-мама. Но этот прогноз чем-то был ей приятен. – Хоть бы что-нибудь кончил! Я бы тогда была за него спокойна.
– И никогда мы не будем за них спокойны, – гнула мама свое.
– Лишь бы кончил, – вздохнула Богданова-мама. Они, вообще-то, говорили о разном, как часто – взрослые. Но делали вид даже перед собой, что говорят об одном и том же. – Дерганый стал! Войду в комнату, его так и дернет. Глаза разные, морда хитрая, уж не знаю, чего от него и ждать.
– Хорошего будем ждать, – сказал папа бодро.
– Нет, пускай он где хочет учится, – вздохнула Богданова-мама. – Хоть где! В спецшколу больше и не пойду, стыдно в глаза смотреть. Пускай кто хочет документы оттуда берет.
– Я завтра возьму, – предложил папа.
– Он же вам тут мешает…
– Ничуть! – закричали хором папа и мама. – Даже напротив! Аська все одна. А тут они вдвоем. Им веселее и нам легче.
– Неловко как-то… – сомневалась Богданова-мама.
Но ее все-таки уговорили. Богданова-мама выпила чаю и ушла ночевать к себе домой. А Богданов остался у Аси на диване. Тем более что он давно уже спал и ничего даже не слышал.

Фонарик под одеялом

Ася, Фингал и Богданов носятся где-то в кустах. Слышен снизу их визг. А папа стоит высоко, на ступеньках Инженерного замка.
Осень, трава уже жухнет. Даже кирпичный тон замка, который так нравится папе, сейчас уже будто вянет, теряя летнюю яркость. Тяжела и слоиста вода в речке Мойке, которая сливается тут с Фонтанкой. Горбатенькие мосты тоже вроде отяжелели и давят сейчас на воду. Тускло блестят стекла огромной светелки над Мухинским училищем, где папа никогда не учился. Но он бы хотел! В Летнем саду закрывают статуи, и скоро уже вместо них будут всю зиму торчать вдоль дорожек деревянные их футляры. Как будки.
Папе хочется рассказать кому-то, как кругом прекрасно. Эта низкая туча над замком. И грязные воробьи в мутных лужах, которые распушают крылья и закатывают глаза. Но некому рассказать.
Ася, Фингал и Богданов носятся внизу по дорожкам. За ними, задевая брюхом дорожку, летит длинная, как скамейка, такса. Летит могучий доберман Буля, супермен среди доберманов. Катится круглая болонка, папа имя забыл. Пружинистыми прыжками несется овчар Буран, черный, как буранная ночь. И много еще – там, внизу, – катится, летит и несется, лает, рычит и взвизгивает.
Здесь, возле Инженерного замка, гуляют сейчас собачники, хоть иногда их штрафуют. Тут по закону собакам гулять нельзя. Но больше вообще негде, поэтому все равно приходится.
Низкая туча совсем осела. Из нее вдруг пролился на папу крупный рассеянный дождь. Капли падали так далеко друг от друга, что казалось – если встать боком, можно остаться сухим. Папа даже попробовал. Но ему узкости не хватило! Наверху вдруг что-то лопнуло, в туче, капли сразу слились, измельчали, и вокруг вдруг стала сплошная слоистая пелена.
Папа побежал по ступенькам вниз.
Дождь был еще по-летнему теплый. Звонко бился в зонты. У папы зонтика, разумеется, не было. Но кругом сразу раскрылись веселые, цветастые зонтики, которые на своих тонких ручках весело и бесстрашно тащили людей к остановкам, поближе к домам, где карниз, под деревья.
– Ася! Вадик! – кричал папа на бегу. – Спасайся!
Терпко запахла трава, растревоженная дождем. В траве катался мокрый Фингал, взрывая ее блаженным носом, задирая ноги и даже всхрапывая от избытка счастья.
Папа, Ася, Богданов, все вместе, влетели под дерево и ухватились, все сразу, за теплый шершавый ствол.
– Ух, – выдохнул папа. – Красотища!
Кругом ничего не было уже видно. Только дождь. И папа, наверное, не совсем выбрал подходящий момент, чтобы сказать:
– Чувствуете, в каком городе вы живете?
Ася, например, чувствовала, как у нее под курткой, прямо по животу, ползут холодные капли. И как волосы завиваются колечками на дожде, она прямо чувствовала.
А Богданов отжал мокрую шапку и ответил все-таки:
– В Ленинграде живем…
Папа, наверно, ждал каких-то других слов. Но ведь у него самого их тоже не было. Он просто ощущал где-то внутри какой-то холодящий восторг, когда видел вокруг себя этот город. И горделивую распирающую душу радость, что завтра снова увидит. И послезавтра. И всегда будет видеть. Вечно. Потому что это – его город.
Но таких слов, чтоб рассказать это Асе с Богдановым, папа тоже, увы, не знал…
Дождь обрушился вдруг живой стеной и сразу прекратился, как только летом бывает. Уже дождя нет! Солнце. Капли блестят на траве. Люди на автобусной остановке с веселым щелком складывают, как парашюты, цветные зонтики. И стоят уже черными черточками.
Прибежал Фингал и стряхнул все с себя на папины брюки. Сразу стал сухой! Папа поглядел, какие теперь брюки, и решил:
– Нагулялись. Можно двигаться к дому.
Фингал культурно шел рядом без поводка. Встречные смотрели на него с уважением. Идти тут недалеко. Но, как мама любит говорить: «Район у нас прекрасный, у этого района только один недостаток – здесь наш папа вырос». Этот недостаток Асе с мамой давно известен, а Богданов, например, не знал.
– Обрати, Вадим, внимание на этот дом, – торжественно объявил папа.
Богданов обратил.
Дом серый, четырехэтажный, с большим балконом в центре. На балконе стоит девчонка с косичками, свесившись через перила, и корчит Богданову рожи.
– Я в этом доме родился, – гордо сообщил папа.
Удивительно, как он помнит. Ася совершенно не помнит, где она родилась. А мама всякий раз рассказывает по-другому. То Ася из гнезда вывалилась, как Борис Аркадьич Бельмондо. И они с папой в листьях ее нашли, Ася там пищала. То будто она сидела в кружевном одеяле на каком-то необитаемом острове, на теплых камнях, и махала им погремушкой, чтоб ее забрали. А мама с папой мимо на лодке плыли. Хорошо, заметили, как взблескивает погремушка! Или будто они получили новую квартиру, открыли своим ключом, вошли. Пусто. А посередине, на маминой пишущей машинке, сидит голая Аська и колотит голыми пятками прямо по клавишам. Одну букву – «Э» – она, кстати, тогда повредила. И эта буква у мамы до сих пор заедает, мама показывала…
Все, конечно, врет. Но это неважно. Ася давно поняла, что не столь уж важно, как человек родился, где, в каком доме. А важно, что этот человек – есть. Но папа никак не поймет.
– В этом самом доме, – умиляется папа. – На третьем этаже.
Ага, где девчонка как раз корчит рожи. Ася тоже ей скорчила.
– Давно? – спросил Богданов.
– Как тебе сказать? Довольно давно…
– Ничего, вы еще не очень старый, – утешил его Богданов.
Болтает, как обыватель! Папе тридцати семи лет еще нету. Что он, старый? Ему все на улице говорят: «Молодой человек!» И в магазине. А когда он в метро место старичку уступил, старичок вообще сказал: «Спасибо, юноша!» Может, у самого Богданова мама старая! Но Ася же ничего не говорит!
Ася втиснулась между своим папой и этим Богдановым.
Спихнула Богданова с тротуара, будто случайно, и пошла рядом с папой. Но папа опять ничего не понял.
– Ты зачем человека толкаешь? – говорит.
– А сюда ты ходил в детский сад, да? – сказала Ася, чтобы сделать своему папе приятное, пока бесчувственный Богданов бредет по мостовой и сопит.
– Запомнила? – умилился папа. – Именно в эти ворота мама меня водила. Шарфом закутает и ведет. А я все ревел. Не хотел ее отпускать на работу.
Фингал и то давно уж запомнил. Возле этих ворот всегда остановится и нюхает каменную тумбу. Особенно тщательно! У этих ворот дворник тогда сидел, папа рассказывал. Смотрел, кто идет во двор. Запирал на ночь свои ворота. Нужно было звонить, как в квартиру, если поздно, например, вернулся. Этому дворнику делать, наверно, нечего было, раз он занимался такими пустяками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16