Ася с Богдановым руки сбили – копать этих червей ненасытному Борису Аркадьичу. Впрочем, он брал и фарш, и мясо, котлету он тоже брал…
А Борисом Аркадьичем его потому прозвали, что у мамы, когда она еще училась в университете, был такой лектор. Ходил всегда в черном пиджаке и так же оттопыривал руки, будто у него крылья. Этот лектор так читал свои лекции, что мухи дохли! Мухи к нему слетались буквально со всего университета. Слушали и дохли. Однажды все студенты в зале заснули, так этого лектора прямо с головой всего завалило дохлыми мухами. Он чуть не задохнулся. Хорошо, что один студент случайно проснулся от тишины и его откопал. Но даже после такого знака свыше он не стал читать свои лекции лучше.
Из всего дома Борису Аркадьичу почему-то больше всех нравилась Мария-Антуанетта. Он ее принимал за какую-то родственницу, может – за тетку. Хотя Туся ему не давала повода. А, наоборот, рвалась удрать под буфет. Но Борис Аркадьич ее все равно ловил, прижимал в угол, растопыривал крылья, щелкал клювом и орал прямо Марии-Антуанетте в лицо. Требовал, чтобы именно она его кормила. Мария-Антуанетта отбивалась от него лапами, но Борис Аркадьич все равно лез.
Ася не помнит, чтобы Туська кого-нибудь боялась. Она бесстрашная. А при виде Бориса Аркадьича она буквально менялась в лице. У нее на морде за эти дни даже седые волосы появились, вот как она боялась. И сейчас, стоит только нарочно крикнуть «Борис Аркадьич!», как Мария-Антуанетта, где бы она ни была, – уже под буфетом. Нехорошо, конечно, пользоваться слабостью ближних, но Ася этим иногда пользуется, если Туська очень уж надоела. Бывает, что ближние, хоть какие, тоже надоедают…
А ведь сперва Бориса Аркадьича именно кошка чуть и не слопала.
Папа его в Летнем саду подобрал. Он упал из гнезда. Родители, видимо, зазевались. Сидел в молодой траве и кричал. Трава еще низкая, далеко все просматривается. Папа сразу заметил, что там что-то творится! Вороны мечутся как-то странно. А к Борису Аркадьичу уже подбиралась кошка, большая, как тигр. Откормилась в Летнем саду на голубях! Родители мечутся, а поднять своего Бориса Аркадьича обратно в гнездо у них нету сил. Папа отогнал кошку.
Так эти родители на него же и набросились!
Папе пришлось от них закрываться собственной курткой, чтобы хоть голову уберечь. А когда он все-таки Бориса Аркадьича поднял, его мамаша вдруг страшно закричала. И так срамила папу на весь Летний сад, что он просто бежал, прижимая Бориса Аркадьича к сердцу. Он потом рассказывал. «Я, – рассказывал, – позорно бежал с поля брани!». А отец Бориса Аркадьича в бессильной злобе бросал в папу ветками. Перекусывал ветки своим мощным клювом и швырял в папу. Папа никогда такого не видел! Такого могучего родительского инстинкта! Такой любви! Это папино счастье, что отец Бориса Аркадьича мог перекусывать только мелкие ветки! Он бы папу прямо убил!…
Ася так задумалась, даже звонка не слыхала. А кто-то пришел. Лариса насторожила уши. Фингал поставил шерсть дыбом, зарычал, как закашлялся. Но не залаял. Значит, кто-то свой.
Богданов смешал своп кубики и сказал мрачно:
– Пришла… Теперь будет…
Но что будет – не объяснил. И с дивана не встал.
Пришла, действительно, Богданова-мама.
– Мой ирод тут? – громко спросила она с порога.
– Ребята у себя, – уклончиво сказал папа.
И сразу повел Богданову-маму в кухню, подальше от Асиной комнаты. Ему почему-то показалось, что хотя Богданова-мама всегда немножко нервная, но сейчас она как-то чересчур взвинчена. Папа скорей позвал маму. Он, между прочим, не ошибся.
– Подумайте – школу бросил! – нервно сказала Богданова-мама.
Мама с папой все знали, поэтому промолчали.
– В гроб хочет меня свести! – крикнула Богданова-мама.
– Ну, не совсем чтобы бросил, – дипломатично уточнил папа. – Скажем так – перешел в другую школу. Это будет верно.
– Никуда он не перешел! – крикнула Богданова-мама.
Она рано пришла с работы. Отпросилась, чтоб с сыном вечер побыть. У нее работа сейчас сверхурочная! Надо сдавать проект! Но она специально отпросилась. Его нет дома! Она сидит, нервничает. Вдруг приходит какая-то женщина. С печеным лицом. Абсолютно неинтеллигентная. «Можно с вами поговорить?» Пожалуйста! Опять небось этот ирод стекло у кого-то разбил. Вечно по всем дворам носится с палкой. А мать плати, объясняйся. Так хорошо бы – стекло! Богданова-мама просто подпрыгнула бы до потолка от счастья, если бы ее дорогой Богданов разбил очередное стекло!
Так – нет. Вдруг эта женщина заявляет: «Я думаю, будет лучше, если ваш Вадик будет учиться в моем классе». Она, видите ли, думает! Да с какой стати? Она, видите ли, учительница! По душам пришла поговорить!
– Это Нина Максимовна, Асина учительница, – сказала мама. – Она, кстати, чудесный, даже необыкновенный человек.
Богданова-мама не запомнила, как ее звать. Ее это не интересовало! И не интересует! Она вся трясется. С таким трудом устроила его в английскую школу, и он будет в этой школе учиться, вот и весь разговор. Она с него шкуру спустит, но он будет туда ходить!
Мария-Антуанетта вдруг соскочила с батареи, подошла к Богдановой-маме, легонько ухватила ее зубами за щиколотку. И сразу же отпустила.
– Что это? – испугалась Богданова-мама.
– Она не любит, когда кричат, – объяснила мама.
– Сиамские кошки вообще загрызть могут, – нервно сказала Богданова-мама и убрала свои ноги подальше. – Как вы не боитесь?!
– Она у нас, наоборот, самая добрая в семье, – объяснила мама.
– Не знаю, не знаю, – засомневалась Богданова-мама.
Но дальше уже говорила тише и все время оглядывалась на Марию-Антуанетту, что она делает.
– По-моему, вы не правы, – осторожно сказал папа. – Я тоже думаю, что у Нины Максимовны в классе Вадим будет счастливее…
– Он нигде не будет счастливее, – отрезала Богданова-мама.
Она со своим Богдановым целое лето сидела, чтобы он перешел в третий класс. Уже нанимала ему педагогов! Извела кучу денег! Теперь сама с ним сидит каждый вечер. Вот в это время она с ним как раз сидит, с семи до девяти. Поэтому он и прячется! Она его в это время тычет носом в книгу. Где он будет счастливый? Он ничего не читает! Ни одной книжки сам не прочел. Он не умеет читать! Не любит! Но она его заставит любить.
Мама вдруг засмеялась. Она всегда не вовремя смеется. Папа и Мария-Антуанетта посмотрели на нее с осуждением.
– Что вы смеетесь? – насторожилась Богданова-мама.
– Да так, – сказала мама. – Просто вспомнилось ни к селу ни к городу. У меня есть подруга, ей семьдесят один год. Ее отец до двенадцати лет колотил головой об унитаз за чтение русских книг, представляете?
– Как? – удивилась Богданова-мама. – А какие же книги она читала?
– На разных других языках, – пожала плечами мама. – На французском. На немецком. Она много языков знает. Она переводчица.
– Ну и что же? – нервно спросила Богданова-мама.
Она не совсем поняла – может, мама ее оскорбила? Или, может, – нет? Может, мама – наоборот – ей подсказывает какой-то новый педагогический путь?
– Это я к тому, – объяснила мама, – что есть разные методы. И у вас, по-моему, не самый лучший.
– А какой с ним лучший? – вздохнула Богданова-мама. – Я одна за него отвечаю, у меня помощников нет.
Когда она вздохнула, лицо у нее вдруг сделалось доброе. Только лицо Богдановой-мамы было какое-то расплывчатое в чертах, будто ее недодержали в проявителе. Это папа сейчас подумал. Свойство таких лиц – обретать четкость именно в состоянии аффекта. Но тогда они делаются почти уродливыми.
Вслух же папа сказал совсем другое:
– Мне кажется, вам не нужно сейчас забирать Вадима домой…
– Как это? – не поняла Богданова-мама.
– Пусть он бы у нас несколько дней пожил. Он успокоится. Вы немножко успокоитесь. Потом можно будет что-то решать…
– И уроки им вдвоем веселее делать, – поддержала мама. – В школу – вместе и домой – вместе.
Это она зря сказала. Напомнила Богдановой-маме про школу, наступила на больную мозоль. Папа с Марией-Антуанеттой посмотрели на маму с осуждением.
Нет, своего Богданова она нигде не оставит. С какой стати он будет тут жить? У него есть дом. А завтра утром она сама его поведет в английскую школу. За ручку! Она уже своему начальнику позвонила, чтобы дали отгул. И на это идти приходится! Сказала, что у нее высокая температура. Хорошо, что эта учительница явилась сегодня. Хоть так, но Богданова-мама узнала правду. Она сразу же побежала в спецшколу. А там уже документы собирались пересылать, затребовало роно. На коленях пришлось валяться, чтоб этого ирода оставили в школе! Они бы рады, конечно, избавиться! Но Богданова-мама им такого удовольствия не доставит…
– Жаль… – задумчиво сказал папа.
И сразу пошел к Асе в комнату.
– Вадик, – объявил папа, будто он был добрый вестник из греческой мифологии, которую они с Асей читали. – Тебя мама ждет.
– Слышу, – сказал Богданов.
И неохотно поднялся с дивана.
Богданова-мама шла одеваться в коридор. Но тут, прямо у нее под ногами, прошмыгнул уж Константин и спрятался за тумбу для обуви.
– Кто это? – вскрикнула Богданова-мама.
– Константин, – объяснила мама. – Мне его на день рождения подарили.
– Странные вам дарят подарки, – поежилась Богданова-мама. – Я бы со страху с ума сошла.
– Дареному коню в зубы не смотрят, – это мама такую пословицу ей напомнила, народную мудрость.
– Коню – конечно. Но это же змей!
– Очень покладистый господин, – успокоила ее мама. – Немножко холоднокровный, но это в доме даже приятно как исключение.
Но Богданова-мама не могла успокоиться и пугливо оглядывалась. Когда еще Дези свистнула, она вздрогнула. И как-то уже торопливо и даже радостно она увела своего Богданова за руку. Наверное, она рада была, наконец, с ним остаться наедине после этой квартиры и даже не так уже, кажется, на него сердилась…
Между прочим, после их ухода мама с папой почему-то не погнали Асю спать, как она справедливо опасалась, ибо время для нее было критическое. Она уже готовилась поканючить, что только дочитает страничку. А сама за эти минуты хотела вычесать Фингала. Сегодня некогда было его чесать, столько было уборки!
Но мама сама предложила:
– Давайте, что ли, грузить пароход?
– Чур, на букву «эл»! – закричала Ася, поскольку на букву «эл» слов, как известно, множество и грузить можно долго.
Но этот номер у Аси не прошел.
– Будем грузить на «ща», – решил папа, для которого в алфавите нет трудных букв.
Грузить пароход, сидя в теплой кухне у себя дома, – упоительное занятие, так как можно сваливать в его бездонный трюм решительно что угодно: пространство, подштанники, помаду, призраков, паранджу, петухов, подноготную и просто пустоту, полную пыли. И пароход все это выдержит, не давая ни крена, ни течи.
– Щенятами! – начала Ася.
– Щеками, – сказала мама.
– Щастьем, – попытался смошенничать хитрый папа. Но был тут же пойман своей образованной дочерью. И поправился. – Ладно. Щедростью.
– Щеглами, – сказала Ася.
– Жаль все-таки, что отпустили человека, – невпопад сказал папа.
– Щекоткой, – это мамина очередь.
– Щилотами, – сказал папа.
– Это что еще за «щилоты»? – удивилась мама. – Есть щи. И, кажется, есть пилоты?
– Нет никакого щилота! – закричала Ася.
– Не знаете? – возмутился папа. – Медицинский термин! Это специальный такой зажим – щилот. Применяется в хирургии при операциях на тонком кишечнике.
Никто никогда не слыхал. Но папе поверили. Он, между прочим, три года в медицинском институте учился, пока из него ушел. Папа вообще знает невероятное количество слов, о которых Ася и мама слыхом не слышали. У него же такая память! На даты. На термины. На все на свете. Проверять его по Большой Советской Энциклопедии – это даром терять драгоценное время.
– Щепетильностью, – гордо сказала Ася, она все боялась забыть.
– Ого, хорошее слово, – отметил папа.
Со своим «щилотом» он, кстати, наврал. Нету такого слова! Потом он, конечно, признается. Но не сейчас! Сейчас папа был ужасно доволен, потому что самое пленительное в игре – это надуть партнеров. Особенно таких прожженных, как мама и Ася.
Телефон давно уж звонил. Маме пришлось наконец взять трубку.
Игра сразу провисла. Ася с папой лихорадочно шевелили губами, стараясь набрать слов на «ща» в запас, изображая при этом на своих лицах полную безмятежность, будто они и не думают думать, у них, у каждого, этих слов на «ща» прямо пруд пруди, просто не знают, куда девать. От таких титанических усилий проклятые слова, вдруг счастливо мелькнувшие, куда-то проваливались из памяти.
Что там мама говорила по телефону – никто и не слышал.
Наконец положила трубку…
– Твоя очередь! – закричали Ася с папой.
Но мама улыбнулась загадочно, подошла к дивану, где сидела Мария-Антуанетта, отвесила Туське, словно английской королеве, церемонный поклон и попросила учтиво:
– Позвольте вашу ручку…
Туся не позволила, так как не привыкла к дворцовому этикету.
Мама сама взяла ее лапу и церемонно пожала:
– Поздравляю – вы стали бабушкой!
– Как? – закричали в один голос Ася и папа.
У старшей дочери Марии-Антуанетты, у Пенелопы, которая сперва была Пифагор, оказывается, только что родились котята. Это ее хозяин звонил. Они у него в пододеяльнике родились! Он диссертацию пишет. Сидит безвылазно дома. Ночью тоже пишет, даже не спал. А тут вечером прилег, просто – полежать. И вдруг ему сразу снится, будто у его Пенелопы народились котята! Он еще подумал во сне: «Заработался! Всякая чертовня уже снится!» Открыл глаза. А котята уже пищат у него в пододеяльнике.
Целых три штуки! Неизвестно, как быть теперь с диссертацией? Она сразу померкла в его глазах. Ему котят надо теперь доводить до ума…
– Коты или кошки? – все же спросил практичный папа.
– Я тоже спросила, – засмеялась мама. – А он знаешь мне что ответил?! «Это не имеет значения, – говорит. – У нас родились дети, и мы с Пенелопой очень довольны».
– Ответ истинного джентльмена, – захохотал папа.
А Мария-Антуанетта вдруг прыгнула и повисла на шторе. Хоть и не сразу, но до нее дошло!

Сколько перенес этот пудель!

Ася сидела в школе на уроке. Место с ней рядом было пустое. Богданов не пришел почему-то. Ася опаздывала, не успела к нему зайти. Думала, он уже в школе, просто – думала – не дождался. Плохо знала еще Богданова, если так подумала. Он бы дождался!
Был последний урок – «любимого чтения». Нина Максимовна вслух читала «Алису в стране чудес». Она была красива, как Бог, – в новой голубой кофточке и волосы высокие, будто корона на голове. С распущенными, когда волосы словно льются на плечи, Нина Максимовна тоже была красива, как Бог. Это Ася где-то читала: «красив, как Бог». Мужской род – красив, женский – красива, все правильно…
«Алису в стране чудес» Ася знала почти наизусть. Пока Нина Максимовна читала какую-нибудь фразу, Ася слышала внутри себя уже дальше. Если она слышала правильно, чтоб – до слова, то улыбалась сама себе, а если неточно помнила, то огорчалась и опускала глаза. Лицо ее поэтому было в непрестанном – живом – волнении. И Нина Максимовна, о чем Ася, конечно, и не догадывалась, читая и постоянно стараясь держать в поле зрения все лица в классе до одного, все время как-то особенно остро видела перед собой это Асино живое лицо. И оно очень помогало Нине Максимовне читать.
Вдруг дверь немножко приоткрылась со скрипом. И сразу опять тихонько прихлопнулась…
Нина Максимовна переглянулась со своим классом, чтоб они пока не очень шумели, и вышла в коридор. Но быстро вернулась.
– Ася Жукова, ты можешь идти, – вдруг сказала Нина Максимовна. – За тобой пришел папа.
Папа не просто пришел. Он заехал за Асей на машине «Скорая ветеринарная помощь». Машина их ждала возле самой школы, и многие из параллельного третьего «Б», у которого было три урока, но они еще не успели уйти домой, видели, как Ася со своим папой запросто садилась в эту машину.
Дорогой папа все объяснил. Они едут в ветеринарную поликлинику, где работает главным врачом папина сестра тетя Вера. Ну, это Ася знает! Первый раз, что ли? Тетя Вера позвонила папе в театр. У нее все врачи болеют. Один вообще ушел в отпуск. Она по глупости сама отпустила. Тоже, нашел время! Тетя Вера – одна на приеме, а народу столько, что вот-вот кабинет проломят. Санитарку она уволила. Она все равно ничего не делала. Только мазала себе губы. Но без нее еще хуже! Даже стол некому протереть после больного животного. Тетя Вера голову потеряла. Если папа с Асей ее не выручат, то она пропала. Она бросит свою поликлинику и уйдет в Ветеринарный отдел подшивать бумажки. С нее хватит!
Но этого они с Асей никогда не допустят.
– Надо выручать, – сказала Ася.
Папа не зря три года в медицинском институте учился, пока ушел. Он все умеет. Уколы, банки, горчичники, рану собаке зашить – тоже может. Он фельдшером потом на «скорой» работал, было время. Кое-что еще помнит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16