Действительно, есть такие религиозные структуры, в которых учение, проповедуемое среди «посвященных», ровно противоположно тому учению, что вывешено на дверях. Так действуют сами теософские общества.
Но я не вижу никаких оснований относить раннюю христианскую Церковь к числу таких сект. Дело в том, что секта экзотерически проповедует то, с чем согласно большинство той среды, в которой секта начинает свою деятельность. Экзотерический вариант делается максимально приемлемым, привычным, нешокирующим. Внутри же таится то, что могло бы испугать «непосвященного обывателя». Однако, если верить оккультистам, в раннем христианстве все было ровно наоборот. Христиане публично провозглашали свое несогласие с оккультизмом и язычеством, а втайне, оказывается, именно язычество и исповедовали. Христиане прятали то, во что открыто верили язычники. Лишь публично христиане отвергали оккультизм и иерархию богов; публично они готовы были умереть за буквальное понимание своего писания. Это – лишь для привлечения внимания. А в душе-то они все были неоплатониками и буддистами… Но тогда – почему же они и в самом деле умирали? Почему они принимали пытки и мученическую казнь? Зачем христианам надо было вызывать к себе ненависть язычников, если втайне христиане верили так же, как и они?
Секта прячет свое, скандально-отличное, от внешнего взгляда. Апостол Павел, напротив, проповедует Христа распятого – иудеям скандал и эллинам безумие.
По рецептам теософской науки даже из Александра Солженицына можно сделать верного ленинца: он лишь для вида скандалил с коммунистами, а в тесном кругу своих друзей настоятельно рекомендовал хранить ленинские заветы и всячески поддерживать КПСС…
И еще я вижу, что вся современная «эзотерическая» пропаганда строится на уверенности в фантастической глупости своих «оглашаемых». Ну, в самом деле – как же можно, с одной стороны, уверять, что «тайная доктрина» потому была тайной, что ее опасно было дать в руки религиозно невежественной толпы (и при этом вести речь о «толпах», населявших эпохи, чья религиозность совершенно несравнима с нашим материалистическим веком), и при этом издавать учебники «Эзотерика для начинающих»?! Что такого произошло с людьми, что они, после 70-летия атеистической деградации вдруг стали способны к восприятию «высших тайн» религиозной жизни?
И почему учение, которое якобы скрывали Христос и апостолы, доподлинно теперь знают дамочки из рериховских обществ (кстати, почему все видные теософы, начиная с Блаватской – женщины?), причем не только знают, но и чувствуют себя уполномоченными рассказывать о них хоть по радио, хоть по телевидению? Нужно быть идиотом, чтобы не понять, что «Тайная Доктрина», издаваемая миллионным тиражом, на деле не может быть тайной, а является обычной пропагандой. Увы, теософы, выдавая себя за хранителей «древних тайных учений», о которых они оповещают друг друга по газетам, похоже, именно за идиотов и считают всех окружающих.
Их ссылки на «эзотерику» на самом деле нужны лишь для того, чтобы человек, симпатизирующий христианству, не сразу понял, куда его затащили.
А кроме того, указания на «эзотеричность» – это последнее прибежище оккультистов от исторической критики. Если какое-то утверждение оккультистов оказывается, мягко говоря, недоказуемым с точки зрения науки, оно тут же объявляется глубокомысленно-эзотерическим («понимайте аллегорически!») или почерпнутым из тех высоких источников, к которым невежественная наука не может иметь доступа.
Другой инструмент из их арсенала духоведческих исследований – обвинение всех исторических религий в «искажениях». Поскольку документов, подтверждающих наличие подобных искажений, не предъявляется, следует, что апостолы Христа и ученики Будды совершили один и тот же грех: исказили тайные замыслы Блаватской.
«Реинкарнационные места» в священном писании
Одна черта современного парарелигиозного сознания неизменно поражает меня. Оказывается, лучший способ обратить совершенно неверующего человека в какую-либо веру – это критика православия. Сектанты из числа «свидетелей Иеговы» подходят к совершенно неверующим людям на улицах не с доказательствами того, что Бог есть, а с аргументами в пользу того, что Церковь неправильно обращается к Богу. Через несколько встреч человек, который совсем недавно никак и ни во что не верил, уже твердо знает, что православные исказили Библию, и что Иегова (о котором еще две недели назад он не имел ни малейшего представления) им этого не простит… Протестанты будят диссидентский зуд в практических атеистах триллерами о том, что православные нарушают вторую заповедь Моисея и дерзают писать иконы… Еще более многочисленные оккультные проповедники завлекают людей, доселе не испытывавших ни малейшего интереса к Библии, рассказами о том, что они понимают ее более «эзотерично», чем православные. В результате складывается удивительное сообщество людей, которые сами по себе не верят ни в Библию, ни во Христа, но при этом истово верят в то, что православные верят неправильно, и что Церковь неверно понимает Библию.
В частности, появилось уже немало людей, не читавших Писания, не помнящих из него ни единой строчки, и при этом убежденных в том, что в Евангелии есть проповедь переселения душ.
Чтобы найти в Евангелии закон кармы и перевоплощения, надо немало потрудиться. Тяжесть этого труда тем более велика, что надо не просто приложить к известному тексту известные методы исследования. Нет, – надо, во-первых, придумать сами методы работы. Во-вторых, новоизобретенные методы надо направить в пустоту и с их помощью за пределами собственно евангельского текста сконструировать какой-нибудь кармический фрагмент, якобы несохранившийся в канонических Евангелиях.
Методы обращения теософов с Евангелием в их поиске реинкарнации весьма далеки от научного.
Во-первых, они не замечают прямых антиреинкарнационных свидетельств Писания. Они не слышат возглас Иова «А я знаю, – Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого , увидят Его» (Иов. 19,25-27). Не замечают они и свидетельство ап. Павла: «человекам положено однажды умереть, а потом Суд» (Евр. 9,27).
Во-вторых, в Евангелии есть места, которые, хоть и не содержат прямого отвержения реинкарнации, но явно противоречат некоторым деталям, которыми обычно обставляется миф о реинкарнации. Например, один из самых красивых философских мифов в истории – это рассказ Платона о «долине забвения», проходя через которую души забывают, что они знали раньше. Те, кто идут с неба в наш мир, в этой долине забывают горнее; те, кто уходят с земли, в этой же долине забывают все земное… Но в Евангелии есть притча о богатом и Лазаре. Оба они по своей смерти помнят, что случилось с ними при жизни (Лк. 16, 19-28). Миф о «долине забвения» – далеко не частная деталь в реинкарнационном учении. Без него нельзя объяснить, почему человек не помнит своих прежних жизней. Так что эта евангельская притча находится в явном противоречии, по крайней мере, с тем вариантом реинкарнационного учения, который был более всего распространен в античности – с платонизмом.
Еще одно такое скрыто-антиреинкарнационное место – слова ап. Павла о том, что «всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому , что он делал, живя в теле, доброе или худое» (2 Кор. 5,10). Ответ держится только за одну жизнь. Тут нет никакого «накопления кармы» или «изживания кармы» в течение многих жизней и многих тел 1192 На то, что это место из Писания несовместимо с идеей переселения душ, обратил внимание еще св. Кирилл Александрийский (начало V века), что является нелишним свидетельством о том, что идея переселения душ отвергалась христианством еще задолго до Пятого Собора (553 г.) (Цит: Слово императора Юстиниана, посланное к патриарху Мине против нечестивого Оригена и непотребных его мнений. // Деяния Вселенских Соборов. Т. 5. – Казань, 1889, с. 244).
.
Незадолго перед этим ап. Павел также говорит нечто, совсем не предполагающее реинкарнационного подтекста: «Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище» (2 Кор. 5,1-2). Апостол не утешает гонимых христиан тем, что после смерти этого тела им будет дано другое. Он говорит о том, что после совлечения одежды тела мы будем облечены в Бога и войдем в вечное и нерушимое жительство на небесах.
В-третьих, теософы не желают заметить радикальной необычности ветхозаветного учения о смерти. Они не замечают, что учения о смерти в Ветхом Завете просто нет. Да, любая религия прежде всего говорит о том, что ждет человека после конца его земной жизни. Любая религия говорит о том, что человека за пределами этой жизни ждет воздаяние: злом за содеянное им зло и добром за сотворенное благо. Религии могут весьма по разному определять, что добро и что худо для последующей судьбы души. Религии могут по-разному представлять себе вообще эту будущую жизнь (растворение в Абсолюте, вхождение в Нирвану, лучшее перевоплощение, жизнь в мире богов и предков, телесное воскрешение и т.п.). Но все они говорят: то, что ты начал на земле, продолжится в будущем. Так говорят все религии, кроме одной – религии Ветхого Завета.
Человеческое религиозное мышление естественно творит свои представления о грядущей судьбе человека. Но в том-то и дело, что религия Библии – не человеческая религия. Религия Израиля не творится народом, а навязывается ему. Естественные, слишком естественные порывы мифотворчества сдерживаются уздой закона и огнем пророческих речей.
Почему Писание Ветхого Завета молчит о самой насущной религиозной тайне – чуть позже. Но нельзя не заметить, что на эту тему оно именно молчит.
Учение о переселении душ предполагает детальную проработку послесмертной географии. Но в Ветхом Завете отсутствует не то что развитая танатология (учение о смерти), а и просто – любая. (Видение Иезекииля о собирающихся костях по своему ближайшему смыслу есть пророчество о собирании Израиля из рассеяния (Иез. 37,11-14), и лишь затем пророчество о воскресении тел 1193 Вполне естественно, что если в доновозаветный период образ собирания костей был образом собирания изральской диаспоры, то с наступлением евангельских времен он стал символом собирания Церкви, причем символом именно евхаристического собирания. «Учение двенадцати Апостолов» (текст II века) свидетельствует, что евхаристическая молитва содержала ту же мысль, что и видение Иезекииля: «Как этот преломляемый хлеб, быв рассеян по холмам и будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь твоя от концов земли в Царствие Твое» (Дидахе // Ранние отцы Церкви. – Брюссель, 1988, с. 21). В литургии Сарапиона Тмуитского (сер. IV века) встречается тот же образ собирания: «как хлеб этот был рассеян по горам и составил единое целое, так и Церковь Свою собери из всякого народа и сделай ее единой, живой, кафолической Церковью… Соделай нас живыми людьми, даруй нам Духа Святого» (цит. – Н.Успенский. Анафора. // Богословские труды. N. 13. – М., 1975, с. с. 57. и 75). При этом Н. Успенский указывает на прямой параллелизм этих литургических молитв иудейскому молитвословию утреннего киддуша, просящего «Собери нас благополучно с четырех концов земли и поведи нас бодрыми в землю нашу» (с. 57). Несложно заметить, что если иудейские молитвы просят о возвращении в Отечество, под которым подразумевается Палестина, то христианские молитвы лишены ограниченно-национального привкуса и Отечеством христиан полагают «Твое Царство», то есть Царствие Божие.
; слова Иова о том, что его глаза увидят Бога – опять же в своем первом смысле означают не надежду на то, что по воскресении тела Иов увидит своего Спасителя, а надежду на то, чтоб хотя бы в последний день своих земных страданий Иов увидит Высшую Правду).
Состояние, в котором пребывала душа умерших, в древнееврейском языке обозначается словом «Шеол» – безвидное место, сумеречное и без-образное место, в котором ничего не видно (Иов 10,21-22). Это скорее состояние тяжкого и бесцельного сна (Иов 14,12), чем место каких-то конкретных мучений. Это «царство теней», эта мнимость в своем мареве скрывала людей от Бога.
Ветхий Завет не акцентирует даже идеи о посмертном воздаянии праведникам и грешникам.
Древнейшие ветхозаветные книги не знают идеи посмертной награды, не ожидают рая. «Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем» (Еккл. 9, 2-6).
Так что вообще не ясно – существует ли с точки зрения людей Ветхого Завета человеческая душа после смерти тела или нет. Скорее – нет, чем да. Мы только что видели, как мудрый Экклезиаст без всякой надежды вглядывается в пределы человеческой жизни. А вот восприятие смерти простой женщиной, потерявшей сына: «А теперь дитя умерло… Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне „ (2 Цар 12,23). „Мы умрем и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать“ (2 Цар 14,14). Это говорит простая женщина, так что образ предельно прост – он говорит ровно то, что говорит и не предполагает „эзотерических“ толкований на тему «как капля воды сливается с морем, так атман души сольется с Брахманом“..
Мудрецы Ветхого Завета размышляют подобным же образом. «Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет… А человек умирает, распадается; отошел, и где он? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает; так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится, и не воспрянет от сна своего» (Иов. 14,7-12). Можно увидеть в этих словах надежду на грядущее Воскресение, на Воскресение, которое будет после «скончания неба» (и в таком слуаче Иов гораздо ближе к христианскому переживанию таинства смерти, нежели к реинканационно-теософскому). Но скорее всего, это обычная метафора вечности («скорее небо падет на землю, чем…»), неизменности установившегося порядка вещей. «До скончания неба» – то есть – никогда… «Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, – и нет меня. Редеет облако,и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, не возвратится более в дом свой и место его не будет уже знать его Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей» (Иов. 7,7-11).
Не мог бы Иов плакать и «жаловаться», если бы он верил в реинкарнацию. И друзья Иова – знай они о реинкарнации – разве не стали бы останавливать его «бунт» рассуждениями о «справедливости кармы»? Иов и не посмел бы возвысить гласа, если бы он был кармически просвещен. Мало ли, что ты не видишь грехов в твоей жизни – ты в прошлый раз нагрешил! Если бы Библии была знакома кармическая философия, разве не безусловно права была бы позиция его друзей, твердивших, что все же есть за ним некий грех, который он должен искупать? Но Бог осуждает собеседников и обличителей Иова, и оправдывает бунт правдолюбца. Может быть, странная книга Иова и была помещена в Писание именно для того, чтобы самим фактом своего существования опровергать кармические мифы?
Это важно, это очень важно, господа тесофы. Дело в том, что ни Иов, ни его собеседники, ни автор «Книги Иова» не знают не только о карме и переселении душ. Еще они ничего не знают о Моисее, Аврааме и вообще о еврейском Законе. Никакие обстоятельства истории Израилч, никакие подробности иудейского закона не упоминаются в этой книге. И если эта не-иудейская книга, книга, крайне сложная, книга с мощнейшим богоборческим зарядом, книга, которая ставит «проклятые вопросы» с невиданной в мировой литературе остротой и при этом так и не дает на них простого и очевидного ответа, была включена в ветхозаветное Священное Писание – значит, священной эта книга стала не по воле иудеев, не по выбору составителей канона Ветхого Завета. Задолго до этого она уже воспринималась как священная и потому какие бы трудности ни представляло ее истолкование, как бы разительно ни отличалась она от книг древнееврейских законодателей – она должна была быть принята в канон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Но я не вижу никаких оснований относить раннюю христианскую Церковь к числу таких сект. Дело в том, что секта экзотерически проповедует то, с чем согласно большинство той среды, в которой секта начинает свою деятельность. Экзотерический вариант делается максимально приемлемым, привычным, нешокирующим. Внутри же таится то, что могло бы испугать «непосвященного обывателя». Однако, если верить оккультистам, в раннем христианстве все было ровно наоборот. Христиане публично провозглашали свое несогласие с оккультизмом и язычеством, а втайне, оказывается, именно язычество и исповедовали. Христиане прятали то, во что открыто верили язычники. Лишь публично христиане отвергали оккультизм и иерархию богов; публично они готовы были умереть за буквальное понимание своего писания. Это – лишь для привлечения внимания. А в душе-то они все были неоплатониками и буддистами… Но тогда – почему же они и в самом деле умирали? Почему они принимали пытки и мученическую казнь? Зачем христианам надо было вызывать к себе ненависть язычников, если втайне христиане верили так же, как и они?
Секта прячет свое, скандально-отличное, от внешнего взгляда. Апостол Павел, напротив, проповедует Христа распятого – иудеям скандал и эллинам безумие.
По рецептам теософской науки даже из Александра Солженицына можно сделать верного ленинца: он лишь для вида скандалил с коммунистами, а в тесном кругу своих друзей настоятельно рекомендовал хранить ленинские заветы и всячески поддерживать КПСС…
И еще я вижу, что вся современная «эзотерическая» пропаганда строится на уверенности в фантастической глупости своих «оглашаемых». Ну, в самом деле – как же можно, с одной стороны, уверять, что «тайная доктрина» потому была тайной, что ее опасно было дать в руки религиозно невежественной толпы (и при этом вести речь о «толпах», населявших эпохи, чья религиозность совершенно несравнима с нашим материалистическим веком), и при этом издавать учебники «Эзотерика для начинающих»?! Что такого произошло с людьми, что они, после 70-летия атеистической деградации вдруг стали способны к восприятию «высших тайн» религиозной жизни?
И почему учение, которое якобы скрывали Христос и апостолы, доподлинно теперь знают дамочки из рериховских обществ (кстати, почему все видные теософы, начиная с Блаватской – женщины?), причем не только знают, но и чувствуют себя уполномоченными рассказывать о них хоть по радио, хоть по телевидению? Нужно быть идиотом, чтобы не понять, что «Тайная Доктрина», издаваемая миллионным тиражом, на деле не может быть тайной, а является обычной пропагандой. Увы, теософы, выдавая себя за хранителей «древних тайных учений», о которых они оповещают друг друга по газетам, похоже, именно за идиотов и считают всех окружающих.
Их ссылки на «эзотерику» на самом деле нужны лишь для того, чтобы человек, симпатизирующий христианству, не сразу понял, куда его затащили.
А кроме того, указания на «эзотеричность» – это последнее прибежище оккультистов от исторической критики. Если какое-то утверждение оккультистов оказывается, мягко говоря, недоказуемым с точки зрения науки, оно тут же объявляется глубокомысленно-эзотерическим («понимайте аллегорически!») или почерпнутым из тех высоких источников, к которым невежественная наука не может иметь доступа.
Другой инструмент из их арсенала духоведческих исследований – обвинение всех исторических религий в «искажениях». Поскольку документов, подтверждающих наличие подобных искажений, не предъявляется, следует, что апостолы Христа и ученики Будды совершили один и тот же грех: исказили тайные замыслы Блаватской.
«Реинкарнационные места» в священном писании
Одна черта современного парарелигиозного сознания неизменно поражает меня. Оказывается, лучший способ обратить совершенно неверующего человека в какую-либо веру – это критика православия. Сектанты из числа «свидетелей Иеговы» подходят к совершенно неверующим людям на улицах не с доказательствами того, что Бог есть, а с аргументами в пользу того, что Церковь неправильно обращается к Богу. Через несколько встреч человек, который совсем недавно никак и ни во что не верил, уже твердо знает, что православные исказили Библию, и что Иегова (о котором еще две недели назад он не имел ни малейшего представления) им этого не простит… Протестанты будят диссидентский зуд в практических атеистах триллерами о том, что православные нарушают вторую заповедь Моисея и дерзают писать иконы… Еще более многочисленные оккультные проповедники завлекают людей, доселе не испытывавших ни малейшего интереса к Библии, рассказами о том, что они понимают ее более «эзотерично», чем православные. В результате складывается удивительное сообщество людей, которые сами по себе не верят ни в Библию, ни во Христа, но при этом истово верят в то, что православные верят неправильно, и что Церковь неверно понимает Библию.
В частности, появилось уже немало людей, не читавших Писания, не помнящих из него ни единой строчки, и при этом убежденных в том, что в Евангелии есть проповедь переселения душ.
Чтобы найти в Евангелии закон кармы и перевоплощения, надо немало потрудиться. Тяжесть этого труда тем более велика, что надо не просто приложить к известному тексту известные методы исследования. Нет, – надо, во-первых, придумать сами методы работы. Во-вторых, новоизобретенные методы надо направить в пустоту и с их помощью за пределами собственно евангельского текста сконструировать какой-нибудь кармический фрагмент, якобы несохранившийся в канонических Евангелиях.
Методы обращения теософов с Евангелием в их поиске реинкарнации весьма далеки от научного.
Во-первых, они не замечают прямых антиреинкарнационных свидетельств Писания. Они не слышат возглас Иова «А я знаю, – Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого , увидят Его» (Иов. 19,25-27). Не замечают они и свидетельство ап. Павла: «человекам положено однажды умереть, а потом Суд» (Евр. 9,27).
Во-вторых, в Евангелии есть места, которые, хоть и не содержат прямого отвержения реинкарнации, но явно противоречат некоторым деталям, которыми обычно обставляется миф о реинкарнации. Например, один из самых красивых философских мифов в истории – это рассказ Платона о «долине забвения», проходя через которую души забывают, что они знали раньше. Те, кто идут с неба в наш мир, в этой долине забывают горнее; те, кто уходят с земли, в этой же долине забывают все земное… Но в Евангелии есть притча о богатом и Лазаре. Оба они по своей смерти помнят, что случилось с ними при жизни (Лк. 16, 19-28). Миф о «долине забвения» – далеко не частная деталь в реинкарнационном учении. Без него нельзя объяснить, почему человек не помнит своих прежних жизней. Так что эта евангельская притча находится в явном противоречии, по крайней мере, с тем вариантом реинкарнационного учения, который был более всего распространен в античности – с платонизмом.
Еще одно такое скрыто-антиреинкарнационное место – слова ап. Павла о том, что «всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому , что он делал, живя в теле, доброе или худое» (2 Кор. 5,10). Ответ держится только за одну жизнь. Тут нет никакого «накопления кармы» или «изживания кармы» в течение многих жизней и многих тел 1192 На то, что это место из Писания несовместимо с идеей переселения душ, обратил внимание еще св. Кирилл Александрийский (начало V века), что является нелишним свидетельством о том, что идея переселения душ отвергалась христианством еще задолго до Пятого Собора (553 г.) (Цит: Слово императора Юстиниана, посланное к патриарху Мине против нечестивого Оригена и непотребных его мнений. // Деяния Вселенских Соборов. Т. 5. – Казань, 1889, с. 244).
.
Незадолго перед этим ап. Павел также говорит нечто, совсем не предполагающее реинкарнационного подтекста: «Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище» (2 Кор. 5,1-2). Апостол не утешает гонимых христиан тем, что после смерти этого тела им будет дано другое. Он говорит о том, что после совлечения одежды тела мы будем облечены в Бога и войдем в вечное и нерушимое жительство на небесах.
В-третьих, теософы не желают заметить радикальной необычности ветхозаветного учения о смерти. Они не замечают, что учения о смерти в Ветхом Завете просто нет. Да, любая религия прежде всего говорит о том, что ждет человека после конца его земной жизни. Любая религия говорит о том, что человека за пределами этой жизни ждет воздаяние: злом за содеянное им зло и добром за сотворенное благо. Религии могут весьма по разному определять, что добро и что худо для последующей судьбы души. Религии могут по-разному представлять себе вообще эту будущую жизнь (растворение в Абсолюте, вхождение в Нирвану, лучшее перевоплощение, жизнь в мире богов и предков, телесное воскрешение и т.п.). Но все они говорят: то, что ты начал на земле, продолжится в будущем. Так говорят все религии, кроме одной – религии Ветхого Завета.
Человеческое религиозное мышление естественно творит свои представления о грядущей судьбе человека. Но в том-то и дело, что религия Библии – не человеческая религия. Религия Израиля не творится народом, а навязывается ему. Естественные, слишком естественные порывы мифотворчества сдерживаются уздой закона и огнем пророческих речей.
Почему Писание Ветхого Завета молчит о самой насущной религиозной тайне – чуть позже. Но нельзя не заметить, что на эту тему оно именно молчит.
Учение о переселении душ предполагает детальную проработку послесмертной географии. Но в Ветхом Завете отсутствует не то что развитая танатология (учение о смерти), а и просто – любая. (Видение Иезекииля о собирающихся костях по своему ближайшему смыслу есть пророчество о собирании Израиля из рассеяния (Иез. 37,11-14), и лишь затем пророчество о воскресении тел 1193 Вполне естественно, что если в доновозаветный период образ собирания костей был образом собирания изральской диаспоры, то с наступлением евангельских времен он стал символом собирания Церкви, причем символом именно евхаристического собирания. «Учение двенадцати Апостолов» (текст II века) свидетельствует, что евхаристическая молитва содержала ту же мысль, что и видение Иезекииля: «Как этот преломляемый хлеб, быв рассеян по холмам и будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь твоя от концов земли в Царствие Твое» (Дидахе // Ранние отцы Церкви. – Брюссель, 1988, с. 21). В литургии Сарапиона Тмуитского (сер. IV века) встречается тот же образ собирания: «как хлеб этот был рассеян по горам и составил единое целое, так и Церковь Свою собери из всякого народа и сделай ее единой, живой, кафолической Церковью… Соделай нас живыми людьми, даруй нам Духа Святого» (цит. – Н.Успенский. Анафора. // Богословские труды. N. 13. – М., 1975, с. с. 57. и 75). При этом Н. Успенский указывает на прямой параллелизм этих литургических молитв иудейскому молитвословию утреннего киддуша, просящего «Собери нас благополучно с четырех концов земли и поведи нас бодрыми в землю нашу» (с. 57). Несложно заметить, что если иудейские молитвы просят о возвращении в Отечество, под которым подразумевается Палестина, то христианские молитвы лишены ограниченно-национального привкуса и Отечеством христиан полагают «Твое Царство», то есть Царствие Божие.
; слова Иова о том, что его глаза увидят Бога – опять же в своем первом смысле означают не надежду на то, что по воскресении тела Иов увидит своего Спасителя, а надежду на то, чтоб хотя бы в последний день своих земных страданий Иов увидит Высшую Правду).
Состояние, в котором пребывала душа умерших, в древнееврейском языке обозначается словом «Шеол» – безвидное место, сумеречное и без-образное место, в котором ничего не видно (Иов 10,21-22). Это скорее состояние тяжкого и бесцельного сна (Иов 14,12), чем место каких-то конкретных мучений. Это «царство теней», эта мнимость в своем мареве скрывала людей от Бога.
Ветхий Завет не акцентирует даже идеи о посмертном воздаянии праведникам и грешникам.
Древнейшие ветхозаветные книги не знают идеи посмертной награды, не ожидают рая. «Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем» (Еккл. 9, 2-6).
Так что вообще не ясно – существует ли с точки зрения людей Ветхого Завета человеческая душа после смерти тела или нет. Скорее – нет, чем да. Мы только что видели, как мудрый Экклезиаст без всякой надежды вглядывается в пределы человеческой жизни. А вот восприятие смерти простой женщиной, потерявшей сына: «А теперь дитя умерло… Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне „ (2 Цар 12,23). „Мы умрем и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать“ (2 Цар 14,14). Это говорит простая женщина, так что образ предельно прост – он говорит ровно то, что говорит и не предполагает „эзотерических“ толкований на тему «как капля воды сливается с морем, так атман души сольется с Брахманом“..
Мудрецы Ветхого Завета размышляют подобным же образом. «Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет… А человек умирает, распадается; отошел, и где он? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает; так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится, и не воспрянет от сна своего» (Иов. 14,7-12). Можно увидеть в этих словах надежду на грядущее Воскресение, на Воскресение, которое будет после «скончания неба» (и в таком слуаче Иов гораздо ближе к христианскому переживанию таинства смерти, нежели к реинканационно-теософскому). Но скорее всего, это обычная метафора вечности («скорее небо падет на землю, чем…»), неизменности установившегося порядка вещей. «До скончания неба» – то есть – никогда… «Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, – и нет меня. Редеет облако,и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, не возвратится более в дом свой и место его не будет уже знать его Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей» (Иов. 7,7-11).
Не мог бы Иов плакать и «жаловаться», если бы он верил в реинкарнацию. И друзья Иова – знай они о реинкарнации – разве не стали бы останавливать его «бунт» рассуждениями о «справедливости кармы»? Иов и не посмел бы возвысить гласа, если бы он был кармически просвещен. Мало ли, что ты не видишь грехов в твоей жизни – ты в прошлый раз нагрешил! Если бы Библии была знакома кармическая философия, разве не безусловно права была бы позиция его друзей, твердивших, что все же есть за ним некий грех, который он должен искупать? Но Бог осуждает собеседников и обличителей Иова, и оправдывает бунт правдолюбца. Может быть, странная книга Иова и была помещена в Писание именно для того, чтобы самим фактом своего существования опровергать кармические мифы?
Это важно, это очень важно, господа тесофы. Дело в том, что ни Иов, ни его собеседники, ни автор «Книги Иова» не знают не только о карме и переселении душ. Еще они ничего не знают о Моисее, Аврааме и вообще о еврейском Законе. Никакие обстоятельства истории Израилч, никакие подробности иудейского закона не упоминаются в этой книге. И если эта не-иудейская книга, книга, крайне сложная, книга с мощнейшим богоборческим зарядом, книга, которая ставит «проклятые вопросы» с невиданной в мировой литературе остротой и при этом так и не дает на них простого и очевидного ответа, была включена в ветхозаветное Священное Писание – значит, священной эта книга стала не по воле иудеев, не по выбору составителей канона Ветхого Завета. Задолго до этого она уже воспринималась как священная и потому какие бы трудности ни представляло ее истолкование, как бы разительно ни отличалась она от книг древнееврейских законодателей – она должна была быть принята в канон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126