В специально сделанном камине сжигали, как пожертвования, ароматические растения. Можно без преувеличения сказать, что все двадцать четыре дома Лукла были охвачены лихорадочным волнением.
Над нами сияло безоблачное небо Гималаев и их священное солнце. Мы вынули из рюкзаков флаги, поднятые Пазангом на вершине Чо-Ойю и еще несколько непальских и индийских. Они реяли по ветру и создавали очень торжественную обстановку.
Главная церемония «большой свадьбы» протекала следующим образом: Пазанг и «проводник» жениха должны были ехать верхом от нашего дома до дома Ним Дики. Шерпы и мы, в качестве самых близких, возглавили выезд. Расстояние между домами было всего восемьсот метров, но это, как сразу выяснилось, был далекий и трудный путь.
Вдоль тропы стояли жители Лукла и протягивали нам чаши с чангом и самогоном. В этом торжественном случае не было никакой возможности отказаться от угощения, и мы мужественно выполняли свой долг. Подвигались к цели очень медленно. Я удивился, что Пазанг, несмотря на многообещающую кривизну ног, оказался весьма плохим наездником. Сидя на лошади, он глотал одну за другой поздравительные чаши с чангом и самогоном.
Спутник Пазанга – «проводник» жениха был одним из самых красивых мужчин, которых мне когда-либо приходилось видеть. У него было гордое лицо римлянина, самоуверенное и наивно-забавное. Оно носило печать свободного возвышенного превосходства.
Брат Пазанга – Дарье, являющийся ламой Лукла, благословил жениха и нас каплями алкоголя, который он разбрызгивал колосом.
Нам, почетным гостям, хотя мы и шли пешком, тоже пришлось выпить не одну почетную чашу, и я еще и сегодня удивляюсь, как нам удалось сделать такое большое количество хороших ясных снимков.
Перед домом невесты торжественное шествие остановилось. Ним Дики, в окружении трех пожилых женщин, стояла перед домом и держала, как каждый человек в этот день, чашу чанга в руках. Из этой чаши Пазангу пришлось еще раз выпить, прежде чем он мог спуститься с коня и войти в дом, где гремели барабаны и произносились молитвы. В религиозной части свадьбы я принимал мало участия, так как лег спать на солнце. Когда я проснулся, у Пазанга уже была жена № 2; покорение Чо-Ойю имело, таким образом, обширные последствия. Это был действительно незабываемо красивый день.
После свадьбы мы продолжили свой путь в Катманду. Ним Дики шла с нами. Вернее она шла с Пазангом – на два шага сзади него. Он взял ее с собой в свой дом в Дарджилинге.
Жена Пазанга № 1 не могла ничего знать об этих событиях, и мы высказывали опасения, что она будет больше чем удивлена неожиданным увеличением семьи. Мы осторожно спрашивали Пазанга, не будет ли у него затруднений в связи с тем, что он берет с собой домой Ним Дики. Он смотрел на нас с удивлением.
– Нет, – говорил он, – дом достаточно большой, места хватит.
Да, таким должен быть мужчина, покоривший восьмитысячник.
Немного можно рассказать об обратном пути в Катманду – это было счастливое, героическое возвращение. Мы шли по «обычному экспедиционному пути», ведущему к Эвересту. Об этом пути уже написано очень много, и жители этих мест давно привыкли к путешественникам и иностранцам. Мы снова встретили селения и людей, с которыми познакомились несколько недель назад, и чувствовали себя почти как дома.
Вспоминая этот путь, я вижу перед собой отдельные картины: крестьянский дом, сплошь заросший красными цветами, ясное очертание высоких вершин на севере, поздний урожай риса на ровных полях, мирную, полную довольствия жизнь в этих маленьких населенных пунктах, чистосердечное гостеприимство, с каким нас всюду встречали.
В один прекрасный день мы пришли в Банепу. Завтра будем в Катманду. Наше путешествие заканчивалось. Возможно, что здесь нам удастся нанять машину, так как в сухое время года машины из столицы доходят до Банепу.
Это был грустный вечер, полный тоски и предчувствия расставания. Мы еще раз установили палатки, следующую ночь нам уже придется провести в гостинице.
Потом мы сидели за ужином, сервированном на ящиках. Вокруг нас, в темноте, собрались шерпы и носильщики. Они сидели на земле темной молчаливой массой и пристально смотрели на нас.
Снова последний вечер. Я был растроган.
– В будущем году, – сказал я, – мы придем опять. Попытаемся подняться на Канч.
Аджиба, участвовавший в последней английской разведке к этой вершине, сказал:
– Это вершина, которую можно взять.
Я тогда, конечно, не знал, что англичане уже дали заявку, не знал, что состояние моих рук не позволит мне в ближайшие годы ставить перед собой такие задачи.
Но в тот момент мне казалось, что я называю новую цель для себя и для шерпов. Мы не могли представить себе жизнь без того, что снова не будем вместе в пути.
– Канченджанга, – сказал один шерп второму.
– Канченджанга, – повторили носильщики. Мы казались себе великолепными парнями, и все высокие вершины мира должны принадлежать нам.
Шерпы начали петь свои песни. Тирольцы дополнили их. Затем шерпы построились в ряд для танца, и снова стал слышен уже знакомый нам ритм. Мы тоже включились в ряды танцующих. Может быть, мы последний раз находились среди наших друзей шерпов и участвовали в этих танцах. Жители Банепу с удивлением смотрели на это ночное представление. Для них шерпы такие же, как и мы, непонятные чуждые существа из другого мира, стремящиеся к непонятным целям.
На следующее утро нас действительно ожидала грузовая машина. Последние километры до Катманду нам было уже не нужно идти пешком. Мы сидели на ящиках тесно и не особенно удобно.
– Да здравствует Индия! Да здравствует Непал! – кричали наши сопровождающие и этими выкриками нарушали тишину спящих селений, по которым мы проезжали.
Иногда они кричали: «Да здравствует Австрия!» – и мы чувствовали себя польщенными. Маленькие флаги, которые реяли на вершине, были распущены, и Гиальцен держал победоносный ледоруб высоко над головой.
В середине дня мы уже сидели в гостинице; перед нами лежала гора телеграмм. Мы были удивлены размерами этой горы.
Еще до начала нашего восхождения я был убежден, что время восьмитысячников миновало. «Первый восьмитысячник» – Аннапурна был достигнут, высочайшая вершина мира – Эверест – покорена, «немецкая судьба» – Нанга-Парбат нашла своего победителя. Что значит очередной восьмитысячник? Просто личная цель, не больше.
После покорения вершины мы иногда обменивались мнениями о том, какое впечатление произвело наше достижение в Австрии.
– Зита, моя жена, очень обрадуется, – сказал Сепп. И я сказал:
– Мои друзья тоже будут рады.
Что радость выйдет дальше этого узкого круга близких людей, мы не смели надеяться. Иногда я мечтал, что сообщение о нашем восхождении будет напечатано на первой странице газеты. Но в этом я не был уверен. Сепп и я заключили несколько пари.
– Наше правительство не поздравило нас, – сказал я.
– Нет, поздравило, – настаивал Сепп.
– Посмотрим, – предложил я, – двести шиллингов.
– Хорошо, – сказал Сепп.
– Альпийский клуб нас поздравил, – сказал Сепп. – Спорим?
– Спорим, – нет, – возражал я.
В общей сложности я проиграл 600 шиллингов. Здесь были поздравительные телеграммы от австрийского правительства, от города Вены, от австрийского клуба и от многих друзей из Европы, Азии, Америки и Австралии.
Мы были ошеломлены, тронуты и бесконечно благодарны. Проигранные 600 шиллингов казались мне малой ценой за этот счастливый час. Между прочим, я до сих пор должен Сеппу эти 600 шиллингов.
В Катманду нас ожидали журналисты. Я боюсь, что мы были для них постоянным источником разочарования.
– Вы применяли какое-либо новое снаряжение для восхождения? – спросили они.
– Нет, – ответили мы.
– Новую, еще неизвестную одежду?
– Нет, – вынуждены были признаться мы.
– Но вы имели с собой кислород?
На этот раз мы их не совсем разочаровали.
– Да, у нас с собой было два баллона кислорода по 150 литров, предназначенных для медицинских целей: если бы кто-либо из нас заболел на большой высоте воспалением легких, он смог бы подышать несколько минут кислородом. Врачи утверждают, что вдыхание кислорода даже в течение такого короткого времени может вызвать изменение хода болезни к лучшему.
– Значит – 300 килограммов кислорода? – спросили они и начали писать.
– Нет, – опять вынуждены были сказать мы. – Это были два баллона и вместе они весили меньше 5 килограммов. Кислород был сжат, он почти ничего не весил, но имел объем трехсот литров воды.
– А-а, – сказали они. У них опустились руки.
– Но вы хотя бы применили этот кислород для лечебных целей? – спросил один особенно упорный журналист.
Мы сказали, что никто из нас не заболел и поэтому мы привезли баллоны закрытыми обратно.
Молчание и грусть охватили нас и наших журналистов. Но в упорном журналисте проснулась последняя надежда.
– Сколько тонн груза имела ваша экспедиция?
– Девятьсот килограммов, – ответил я.
Они даже не записали эту цифру. После длинной паузы, в течение которой мы, сознавая свою вину, подавленно смотрели себе под ноги, последовал последний вопрос:
– Вы применяли новые искусственные продукты питания?
– Виноградный сахар, – ответили мы, – гороховый концентрат и кофе.
Журналисты со скучающим видом что-то записали в свои блокноты и дружно распрощались с нами. Они вежливо объяснили свою поспешность тем, что должны сейчас же передать эту сенсацию телеграфному агентству.
Мы их страшно разочаровали. Они пришли, чтобы передать миру подробности нашего триумфа: столько-то тонн снаряжения, палатки отапливались посредством распада атома, кошки путем самонагревания втаивали в лед, силовые таблетки размером в горошину… – с ними можно жить неделями без другого питания.
Мы не могли дать такого сенсационного материала даже об общепринятых кислородных аппаратах. Мы могли предложить только побежденную вершину и большую истинную дружбу в нашей экспедиции.
Журналисты честно старались не показать в своих телеграммах, что мы представляем собой такую «жалкую» экспедицию. Они старались показать нас в более благородном виде.
В Европе скупость нашей информации получила скорее признание, чем отрицание. Но теперь я начинаю понимать почему журналисты из Катманду искали новейшие достижения техники, перед которыми пали бы непобедимые восьмитысячники. Это не их вина, а наша.
Что может ожидать от нас Азия, кроме технических достижений? Пятьсот лет назад мы начали насильственное деление между собой стран Азии лишь на том основании, что наши корабли были более устойчивыми, наши винтовки стреляли точнее, чем винтовки азиатов, а для торговли нам нужны были их товары. Потом мы, Запад, установили в этих странах свое господство, но отнюдь не потому, что были умнее этих народов, а лишь потому, что раньше изобрели паровую машину. На наших примерах они веками убеждались, что овладение техникой приносит власть и господство.
Имели ли мы право улыбаться сейчас, когда они спрашивали нас о «силовых таблетках»? Как мы могли им объяснить, что не только внедрение техники составляет нашу сущность и что и у нас есть еще много противоречий.
Мы вслед за миллионерами и торговцами экспортировали часы, материалы, радио, кинофильмы, автомашины, самолеты и тысячи других изделий нашей промышленности, но очень редко – веру и философию. Очень жаль. Даже в странах Азии, с их древнейшей высокой культурой, нам не должно быть стыдно за нашу веру и философию.
Таким образом, у жителей стран Азии сложилось о нас такое же впечатление, как у нас иногда бывает об американцах: у них самые высокие дома, самые быстрые самолеты, лучшие медикаменты. Мы восхищаемся ими и завидуем им, но мы не хотим быть на их месте, так как чувствуем древность своей культуры, как важнейшее богатство.
Как мог я надеяться, что смогу объяснить любопытному журналисту, что мы пришли сюда с целью добиться победы, затратив минимальные средства. Ведь мы пришли с Запада, а особенностью Запада являются машины.
В Катманду мы не могли долго задерживаться, так как хотели успеть на пароход «Виктория», который должен был выйти из Бомбея в начале декабря. Живущие в Катманду европейцы и американцы, и особенно непальцы, избаловали нас незабываемой сердечностью. Английский посол Кристофор Соммерхаус пригласил нас в свой красивый дом. Там нам дали чудесный пример британского гостеприимства, когда чувствуешь себя так, будто находишься дома.
Но у нас, к сожалению, не было времени, чтобы воспользоваться любезностью этих людей и осмотреть достопримечательности города: нужно было ехать дальше, в Индию; путешествие было окончено.
Из Катманду мы вылетели на самолете. Все носильщики и шерпы, пришедшие с нами из Лукла, сопровождали нас к самолету.
И там произошла своеобразная и трогательная сцена. Когда машина была готова к отлету, одна пожилая шерпани из Лукла вдруг расплакалась. Это была одна из наших носильщиц. Мы относились к ней ни хорошо ни плохо. Она просто в течение двух недель носила наши грузы и шла с экспедицией. Теперь она безудержно плакала. И другие шерпы, эти твердые люди, которых на их опасных дорогах всегда сопровождает смерть, не могли скрыть волнения, по их черным от загара лицам скатывались слезы. Индийские летчики с удивлением смотрели на эту сцену. Они были свидетелями прихода и возвращения многих экспедиций, но такого трогательного прощания им еще не приходилось видеть.
Когда я теперь вспоминаю Чо-Ойю, вершину, которая заполнила много недель нашей жизни и которую нельзя вычеркнуть из нашей дальнейшей жизни, вершину, которую мы иногда любили, а иногда проклинали, которую мы боялись и с которой были связаны в тесной гармонии – я вижу ее сквозь занавес падающих слез.
Мне кажется, что эти слезы и есть истинный успех нашего мероприятия, более ценный, чем победа над вершиной.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23