вот и хорошо! что ни делается, все к лучшему! подальше от этой
публики, от этого ежедневного вранья! ну их всех в задницу, если на то
пошло!.. Вот в таком роде - и Катя не возражала, даже повеселела в
конце концов: в задницу их всех!
Так что же сегодня? "Катя, ты где?" Ни звука в ответ. "Спит?" - по-
думал он. В голову пришло худшее, он отбросил эту мысль. "Катя!"
Тут позвонили в дверь. Пришла дочь Света с мужем Колей: "Чо это у
вас тут происходит?" Вот оно что: значит, Света уже в курсе. Катя выз-
вала Свету. Так все серьезно. Лев в который раз мог убедиться в своем
легкомыслии. Вот оно что, оказывается: для нее это трагедия. А он-то
думал...
Зажгли свет. Катя была жива и не спала.
"Ну чо, чо, мама? Чо там у тебя?" - торопила Света. Она, при своем
красном дипломе, говорила все-таки "чо" и "ездиют", как будто род про-
должался от бабушки к Свете, обойдя стороной нынешнюю Екатерину Дмит-
риевну.
Света и Коля спешили куда-то на день рождения, оставили в прихожей
неуместные цветы. "Ну, мать! - говорила бодрым голосом Света. - Ну,
подумаешь! Сняли тебя! Всех когда-нибудь снимают рано или поздно, а то
ты не знала!" - и глядела вопросительно на Льва: мол, то или не то я
говорю?
Екатерина Дмитриевна слегка оживилась: "Это ты верно. Всех ког-
да-нибудь".
"Побудешь дома! Что, нет? Ну, не дома, так опять же - на руководя-
щую, так они не оставят. А лучше, я считаю, дома. Дать отдых себе. Не-
ужели не прожин вете?" - и снова на Льва Яковлевича: так или не так?
Нежности у них приняты не были. Света приобняла и потормошила мать,
и они с Колей отправились по своему маршруту, чуть не забыв цветы...
А уж затем, после их ухода, с Катей сделалась истерика. "Это все
ты! - услышал Лев. - Твои друзья!" Плечи ее вздрагивали, по лицу текли
слезы. "Почему ж мои? Не мои, а наши!" - осторожно возражал Лев, хотя
зачем уж было возражать. "Твои! Ваша вшивая интеллигенция! Простой че-
ловек такого не допустит!" Ничего подобного он от нее раньше не слы-
шал. "Простой человек и похуже допускает!" - не оставался в долгу Лев
- и напрасно: она не помнила себя. Глаза ее набухли от слез, голос
дрожал, он вдруг увидел, что она постарела, увидел все сразу: морщинки
у глаз, и побелевшие пряди светлых волос у висков, и две поперечные
складки гармошкой над верхней губой. Волна нежности поднялась в нем,
он стал целовать ее мокрые глаза, волосы. Она вырвалась с воплем, он
почувствовал боль - расцарапала ему щеку; потом, словно образумившись,
затихла, обмякла, больше ничему не сопротивляясь, будь как будет, а он
все держал ее, боялся отпустить...
8
Через несколько лет после описываемых событий карьера Екатерины
Дмитриевны, казалось бы, навсегда прервавшаяся, вдруг неожиданно во-
зобновилась. Кто мог предвидеть, что все вокруг будет меняться, да еще
с такой быстротой. Прежняя эпоха была безоговорочно осуждена, ее фаво-
риты развенчаны, заслуги поставлены под сомнение, а провинности и на-
казания, наоборот, в заслугу. Зачлось и Екатерине Дмитриевне. Кто-то
вовремя упомянул ее как человека, пострадавшего при бывшем руководс-
тве; вспомнили об опальном художнике, которого она брала под защиту,
за что, как водилось в то время, сама оказалась в опале. Одним словом,
Екатерину Дмитриевну призвали вновь в партийные органы, теперь уже
взявшие либеральное направление, где как раз такой человек был нужен.
Что касается самого художника, то имя его замелькало в прессе, поя-
вился вскоре и он сам, встречен был с помпой, как европейская знамени-
тость. Разумеется, никому не пришло бы в голову упрекнуть его сейчас
за тот не совсем стандартный, впрочем, и не новый способ, каким он в
свое время перемахнул за рубеж, хотя, казалось бы, власть и законы ос-
тавались пока еще те же, и коллеги, осуждавшие его тогда на собраниях,
тоже все на своих местах. На одной из встреч в Доме художника сам Вася
со смаком рассказывал историю с колбасой в холодильнике, и все дружно
смеялись - деталь, в самом деле забавная. С кем-то из старых знакомых
вспоминали прошлое, Вася вспомнил о Леве - как он там, жив ли? Вопрос
не праздный, поскольку и поумирали люди за это время...
К началу эпохи перемен Екатерина Дмитриевна работала директором
техникума, успев до этого побывать еще на нескольких должностях, но
нигде не задержавшись. Теперь ее позвали в высокое учреждение на Ста-
рой площади, на должность, правда, более скромную, чем когда-то, не с
двумя шоферами, а с одним, и без собственной приемной, и все же -
вспомнили и позвали. Работа оказалась непыльной, что же касается благ,
то их сократили везде - как раз начиналась знаменитая борьба с приви-
легиями.
Екатерина Дмитриевна постарела - все мы, увы, не становимся моложе,
- но выглядела все еще привлекательной женщиной; вдобавок теперь она,
что называется, следила за собой, и времени для этого было достаточно,
не то, что раньше. К пятидесяти женщины ее склада обычно раздаются
вширь, Екатерина же Дмитриевна, наоборот, заметно похудела, что очень
молодило ее фигуру, но, к сожалению, старило лицо. Она сделалась вдруг
более разговорчивой, словно сняла с себя вместе с грузом ответствен-
ности и обет молчания. Одним словом, это была уже другая Екатерина
Дмитриевна, как отмечали те, кто знал ее раньше. Единственное, что ос-
тавалось неизменным, это ее прибежище - дом и любящий муж.
Изменился и Лев Яковлевич. Прежде всего, и это главное, он закончил
роман. Этот большой труд, почти сорок листов, не так давно увидел свет
в одном из новых наших издательств, и где-то была даже рецензия, что в
наше время редкость. Короче, долг был все же исполнен, на это ушла,
может быть, целая жизнь, и не одна, а две, если считать и жизнь Екате-
рины Дмитриевны, но кто сказал, что жизнь и судьбу надо мерить сверше-
ниями, не есть ли это остатки прагматического, целевого мышления, ко-
торое мы теперь, слава богу, изживаем... Если уж чему-то посвящать
жизнь, то не самой ли жизни?!
В конце ее политической карьеры Екатерину Дмитриевну ждало еще одно
потрясение. Было это в августе 91-го, в том самом августе, в двадцатых
числах. Екатерине Дмитриевне и ее коллегам пришлось в спешном порядке
покидать здание с уютными кабинетами и табличками на дверях. Толпа на
Старой площади, у подъездов, сдерживаемая растерянной милицией, обра-
зовала узкий коридор, по которому один за другим, цепочкой выходили
бывшие, теперь уж определенно бывшие хозяева кабинетов. За час до это-
го по внутренней трансляции они были предупреждены комендантом здания,
успели кое-как собрать манатки - главным образом то личное, что храни-
лось в столах и сейфах, - и с сумками, целлофановыми пакетами двину-
лись к выходу, на улицу, на тротуар, провожаемые недружелюбными взгля-
дами и выкриками разношерстной толпы. У Екатерины Дмитриевны остались
в кабинете туфли-лодочки, хранившиеся для парадных выходов, она вспом-
нила о них, уже ступив на тротуар, попробовала вернуться, но поздно -
назад не впускали. Туфли так и остались там навсегда. Жалко и против-
но.
Месяц спустя судьба Екатерины Дмитриевны сделала новый и опять нео-
жиданный виток. Кто-то где-то вспомнил все ту же историю с человеком,
свалившим за бугор, и как таскали за это либеральную Екатерину Дмитри-
евну... Одним словом, Екатерине Дмитриевне был снова предложен каби-
нет, на этот раз в учреждении под названием мэрия. Что-то старомод-
но-французское, уютно-провинциальное мнилось при этом слове, какой-ни-
будь городишко Сан-Поль-де-Ванс на Лазурном берегу, кирпичная ратуша с
часами. Здесь же было что-то совсем другое, похожее скорее на прежнюю
службу Екатерины Дмитриевны, много тех же знакомых лиц - или, по край-
ней мере, казавшихся знакомыми - в лифтах и коридорах.
Так она с этого дня там и работает.
А Лев Яковлевич взялся за новый роман. Будем надеяться, что он не
потребует стольких же лет, как первый... Вечерами они смотрят вдвоем
"Вести", и Лев ругает почем зря новую власть, подкупленное ею телеви-
дение, коррупционеров, чиновников и всех прочих. Он сделался совсем
седым, это очень идет к вечному его загару, и Катя время от времени
останавливается, любуясь мужем.

1 2 3 4 5 6 7