Выдержав значительную паузу, Диана наконец заговорила - так и было
задумано:
- Давайте познакомимся. Диана Фаустова.
- Наталья Королева.
- Мы где-то встречались раньше?
- Да нет, пожалуй.
- А мне ваше лицо знакомо. Где-то я вас видела.
- Возможно. Мир тесен.
- Даже слишком, - сделала резкий ход Диана.
Наталья Королева ответила ходом не менее резким, пропустив эти сло-
ва мимо ушей. Диане оставалось замолкнуть или - раскрываться дальше.
- Так вы меня совсем не знаете? - спросила она.
- Нет, представьте.
- И у вас никогда не было искушения хотя бы посмотреть на меня?
- С какой стати?
- Ну хотя бы из женского любопытства.
- Я не любопытна, - отвечала Наталья.
- Так что будем делать?
- Вы о чем?
- Я его жена.
- Чья?
- Аркадия Аркадьевича.
- И что же?
- У вас крепкие нервы, - заметила Диана.
- У вас тоже, - последовал ответ.
- Вот ты какая.
- Мы будем на "ты"?
- А почему бы и нет? В самый раз.
- А зачем?
- Так проще. Я думаю, нам есть что рассказать друг другу.
Наташа, надо отдать ей должное, провела всю сцену с безукоризненной
выдержкой и хладнокровием, не дав себя вовлечь в тягостное выяснение
отношений, на что, конечно, рассчитывала Диана Сергеевна. Разговор не
получился.
Аркадий Аркадьевич, разумеется, в тот же день получил информацию
сразу с двух сторон и, как ни странно, отреагировал вяло, что опять же
не входило в планы его супруги. Скандала не получалось. С одной сторо-
ны, Аркадий как бы ничего не отрицал, с другой - ни в чем не призна-
вался.
Вот тут-то и было пущено в ход заготовленное оружие.
- Хорошо, - сказала Диана. - Не будем тратить времени. Я тебе пред-
лагаю выход. Вот слушай. О совместной жизни не может быть и речи, ты,
надеюсь, согласен. - Диана сделала короткую паузу, он ею не воспользо-
вался, не сказав ни "нет", ни "да". То, чему он научился за годы в ру-
ководящем кабинете. Ни "да", ни "нет", а диалог как бы происходит. -
Так вот, о совместной жизни, как прежде, не может быть и речи, - пов-
торила Диана и продолжала уже без пауз: - Но и развода ты у меня не
получишь. Придется тебе, мой дорогой, жить на два дома. Днем ты, как
всегда, свободен, гуляй как хочешь, а ночевать изволь приходить домой.
Это первое. Второе, - тут Диана снова остановилась, подстерегая его
реакцию. - Второе. Ты слышишь меня?
- Слышу, - подтвердил Аркадий.
- Второе. Ты оформляешь на меня завещание.
- Что?
- Завещание. Не пугайся. Я не собираюсь тебя убивать. Живи. Но я
хотела бы иметь гарантию на случай твоей смерти, что я не останусь ни
с чем, как вдова Ш-на, - тут Диана назвала известную фамилию. - Дача,
машина, дом в Гульрипши, квартира само собой... Я считаю, что зарабо-
тала это вместе с тобой. Ты другого мнения?
- Но я еще, прости меня, собираюсь пожить, - возразил Аркадий.
- Я не сомневаюсь. Пожить мы любим, - заметила на это Диана. - И
все-таки давай подстрахуемся на всякий случай. Кто знает!.. Так вот,
Аркадий Аркадьевич, вы пишете завещание. Как я уже сказала, все движи-
мое и недвижимое. Но это еще не все. Вы делаете меня наследницей всех
ваших авторских прав как на прошлые, так и на будущие сочинения, дай
вам бог написать их побольше. Все это оформляется в нотариальной кон-
торе, я получаю бумагу - и вы свободны. По крайней мере, с восьми утра
до двенадцати ночи. Ночуете же вы здесь, дома.
Наступила, как можно было предвидеть, глубокая пауза, в течение ко-
торой Аркадий Аркадьевич лихорадочно обдумывал условия, а главное,
последствия предложенного ему контракта.
- По-моему, это хороший выход, - подбодрила его Диана. - Другого,
впрочем, и нет. Ты ведь не станешь меня вынуждать, чтобы я совершала
какие-то поступки, за которые будет потом стыдно нам обоим.
- Какие же это? - полюбопытствовал Аркадий.
- Ну, как поступают обманутые жены, ты разве не слыхал? Начиная с
парткома и тому подобное. Я всегда этому удивлялась: думаю, ну и чего
она этим достигает? А ведь и достигали, кстати говоря. Возвращали му-
жей. Приходили, еще как, за милую душу. И жили потом нормально, еще
детей рожали. Но это - одни женщины. А другие... у тех другая цель. Не
это вот убогое счастье. А посмотреть, как он, миленький, будет вер-
теться. С испорченной биографией... Это у них там, в Америке: хочешь
развестись - плати отступного. А у нас - анкета, карьера. Да если еще
жене известны про него какие-то факты... Факты, как ты знаешь, упрямая
вещь - это кто сказал?..
Тут она замолчала. Можно было не продолжать. "Какие-то факты" - че-
го же еще больше. Кстати, какие факты, что за факты?.. Аркадий Аркадь-
евич тут же представил себе ее письмо в инстанции - а что, почему бы и
нет, с нее станет... Сейчас они сидели друг перед другом, по обе сто-
роны стола, как в служебном кабинете, и она в кресле, как при должнос-
ти, не хватало только телефонов по левую руку.
- Дай мне подумать, - сказал Аркадий, и она ответила с непринужден-
ностью:
- Бога ради, я не тороплюсь, - уже зная, что он согласен на все.
7
С этого дня Аркадий Фаустов жил в вечном страхе.
Все вроде бы уладилось. Они с Дианой оставались, как и было услов-
лено, под одной крышей, поддерживая корректные, даже как бы дружеские
отношения - с вечерними чаепитиями перед телевизором на кухне, с общи-
ми знакомыми. Оказалось, что можно жить и так. Спал Аркадий у себя в
кабинете, и с этим, к счастью, проблем не возникало, Диана с самого
начала подчеркивала, что он свободен от супружеских обязанностей,
иногда и пошучивала по этому поводу. Сама она, похоже, также не оста-
лась без утешения - звонили незнакомые мужские голоса, Аркадий, случа-
лось, звал ее к телефону, она удалялась с трубкой, после чего загадоч-
но улыбалась, видимо, ожидая его расспросов... Утром, позавтракав, он
отправлялся в Лихов к Наташе, оттуда на работу в Союз, или сначала на
работу, потом к Наташе. Секретарша Елена Даниловна знала оба телефона.
В квартиру к Наташе привезли со временем пианино, рояль там не по-
мещался; прикупили кое-что из "техники", но работа почему-то не шла, и
Аркадий уезжал сочинять к себе в мастерскую или чаще домой, то есть к
Диане, в старый свой кабинет, где жили все его привычки. Здесь выгля-
дело все по-прежнему. И дни рождения, и другие дни, событиями не отме-
ченные, собирали, как и встарь, полный дом людей, и хозяйка была, как
всегда, на высоте, и хозяин, как всегда, на месте.
А работалось все труднее. Кто это из поэтов отвечал на вопрос,
трудно ли сочинять стихи: "Совсем нетрудно, нет ничего проще, если те-
бе их кто-то диктует, и - совершенно невозможно, если не диктует ник-
то"? Так вот, никто не диктовал, как раньше. И были тому, наверное,
свои причины, и не в последнюю очередь та нервная жизнь, на которую он
себя добровольно обрек. И так продолжалось не месяц, не два и не год,
и не было никаких сил разорвать этот круг: там оставалась Наташа,
здесь Диана, не терявшая бдительности, - стоило однажды не прийти но-
чевать домой, как последовало напоминание о контракте, на этот раз без
дипломатии, с криком и угрозами.
А чего, собственно, он боялся?
Он и сам не раз задавал себе этот вопрос.
Какой-то, черт побери, контракт, какое-то нелепое завещание, оформ-
ленное, однако, по всем правилам, и все эти безумные разъезды с непре-
менным возвращеньем к жене, которая уже и не жена, - с какой стати?
Какой такой властью над ним могла обладать эта маленькая женщина, ку-
пившая его волю, его настоящую и будущую жизнь? Какие уж такие угрозы
могли держать его в тупом бессильном повиновении каждый день и час?
Так он спрашивал себя постоянно и - не находил разумного ответа.
Ну хорошо, ушел из семьи, подумаешь, какое дело. Мало ли людей раз-
водятся с женами, заводят вторые семьи, производят на свет побочных
детей. Вот у такого-то, говорят, целых двое - сын и дочь, сын в Ле-
нинграде, студент консерватории. Ну и что же? Кто из нас не грешен, в
конце концов!
Пожалуйста, греши на здоровье. Только без скандала.
Скандал меняет дело. Скандал - это скандал. Ответственность, пере-
ложенная на плечи других. Письмо в инстанции, которому нельзя не дать
хода. Жалоба, на которую кто-то обязан реагировать. Письмо ставится на
контроль. Доложите о принятых мерах.
В этот раз тебе ничего не будет. Пожурят и отпустят с миром. "Ну
что ж ты, брат, - скажет куратор Василий Васильевич, - не мог с ней
договориться? Такие вещи надо решать дома. Как ее хоть зовут-то, эту
красотку? Ну, ты даешь!"
Вот и все, казалось бы. "Что там у вас в семье, Аркадий Аркадьевич?
Вы уж, пожалуйста, разберитесь. Не подводите нас".
Это - уже на "вы" - сама Екатерина Дмитриевна. Строга, говорят, в
этих вопросах. "Разберитесь". - "Хорошо, Екатерина Дмитриевна, попро-
бую".
И только-то!
Но уже на ближайшем пленуме, в сентябре, тебя под благовидным пред-
логом или вовсе без объяснений, автоматически, лишают должности, выво-
дят из игры. "Что случилось? - шепчутся коллеги. - За что его так?" А
ни за что, братцы. Без всяких формулировок. "Есть предложение освобо-
дить".
А тут как раз конгресс в Париже, вагнеровские дни в Байрейте, юби-
лей Сибелиуса в Хельсинки. И все это уже без тебя. И Отто Хагер будет
растерянно спрашивать у нового главы делегации, Отто Хагер, великий
дирижер, душа лейпцигского Гевандсхауза, - растерянно: "А где Арка-
дий?" - "Он, к сожалению, не совсем здоров". - "Надеюсь, ничего серь-
езного?"
А уж как воспрянут завистники! И чем это еще обернется, можно толь-
ко гадать.
Воображение подбрасывало варианты один страшнее другого, но всякий
раз, поразмыслив, Фаустов говорил себе: ну и что! подумаешь! велика
важность! - соразмеряя все эти ужасы с одной-единственной выгодой, ко-
торую он получал взамен, - свободой. И выходило так, что и великим От-
то Хагером, и юбилеем Сибелиуса, и еще чем-то, и чем-то еще можно
вполне пожертвовать ради простой возможности жить так, как хочется,
никого и ничего не боясь. Да и к тому же - времена менялись, прежде
суровые нравы заметно мягчели - живи сам и давай жить другим; уж и не
слышно было, чтобы парткомы возвращали мужей обманутым женам... А что
касается завещания, то его можно было запросто и аннулировать, переи-
начить, написать новое, пока ты жив, - как ему такое не пришло в голо-
ву? В общем, выходило, что и пугаться-то особенно нечего.
Но это - теоретически. Это - пока рассуждаешь, а как доходит до де-
ла...
Вот что такое страх. Казалось бы, изложены все доводы, но остается
еще самый последний: холод, проходящий по спинному хребту ни с того ни
с сего, без причин. Вы входите в темную комнату - кого и чего вы вдруг
испугались? Разбойников? Привидений? А ничего. Темноты.
Так он и жил.
В Лиховом переулке спрашивали с тревогой, почему он кашляет, давали
с собой таблетку - принять на ночь, заставляли поддеть под пиджак
шерстяной жилет (благо часть его вещей была здесь). Лежа с ним среди
дня, - а когда ж еще? - Наташа выслушивала все его признания, вопросы
и жалобы, она умела слушать и не давала советов, чаще всего просто
соглашаясь и жалея его. Кто бы мог подумать, что он, Аркадий Фаустов,
баловень и счастливчик, будет нуждаться в простой бабьей жалости -
чтобы вот так уткнуться носом ей в шею и затихнуть и чтобы она гладила
ладонью его лысую макушку: ах ты, мой бедненький... Кому это объяс-
нишь? Друзья-приятели седели, полнели, но не сдавались, особенно в
летний сезон, отправив на отдых домочадцев; приходилось что-то выдумы-
вать для них: не могу, болен, зан нят, - встречая печально-насмешливые
взгляды...
В композиторском доме на Неждановой все шло своим чередом: телефон-
ные звонки, визиты, застолья. Уж теперь-то Диана Сергеевна особенно
заботилась о лице семьи, приглашая гостей и почаще, чем раньше, и чис-
лом поболее. И достаток в доме не иссякал, а, можно сказать, приумно-
жался. Купили вторую машину, ныне уж и сама хозяйка пожелала сесть за
руль - а что, почему бы и нет? Подвернулась подходящая мебель для дома
в Гульрипши, снарядили контейнер, отправили. И все это, конечно, она,
Диана, а кто ж еще? Ее энергия, теперь еще как бы и удесятеренная. Ар-
кадий с любопытством наблюдал за этими хлопотами, иной раз посмеивал-
ся: "Умножаешь наследство!" - и она спокойно улыбалась в ответ.
8
Смех смехом, а ведь она, пожалуй, и впрямь рассчитывала на это за-
вещание, то есть ждала его смерти, а как иначе, и мысль эта, что твоей
смерти хотят и ждут и где-то тикает часовой механизм, отмеривающий
твои дни, - мысль эта, до сих пор отвлеченная, книжная, все сильнее и
уже впрямую овладевала Фаустовым, обдавая его ледяным, мистическим
ужасом. Он никогда раньше не был мнительным; помнится, они в компании
веселились по поводу друга-режиссера, имевшего привычку хвататься за
разные части тела с жалобами, что здесь, мол, у него колет, а тут бо-
лит, и как раз Аркадий уморительно копировал друга, прикладывая руку
то к грудной клетке, то к заднице. Теперь он сам иногда - не то чтоб
прикладывал руку, а все же прислушивался к своему организму, пытаясь
выследить то здесь, то там недремлющую адскую машину. Ничего не боле-
ло. Как-то однажды защемило сердце, но выяснилось, что это всего лишь
мышечная боль, простуда. Это, оказывается, легко устанавливается: таб-
летку под язык, и если не проходит, то, значит, не сердце, вот и вся
премудрость.
Но когда-то же это должно начаться? Когда?
Он стал ступать по земле осторожнее, избегая резких движений. Он и
раньше знал меру в пьянстве, говоря о себе: "Я не по этой части", - а
нынче уж и вовсе стал пить глоточками. Впрочем, коньяк, говорят, поле-
зен для сосудов...
Проклятое это завещание висело над ним, здоровым, зловещим призра-
ком, приговором, ожидающим исполнения.
Когда?
Однажды весенним днем он ехал на работу в Союз, сам за рулем своей
"Волги", и решил завернуть по дороге в поликлинику, благо крюк неболь-
шой и времени до заседания оставался час - достаточно, чтобы заехать и
показаться врачу, если тот на месте. Врач оказался на месте - симпа-
тичная блондиночка с красивой грудью и длинными ногами, из тех, кого
он в былые времена не пропускал. "Раздевайтесь, - сказала блондиночка.
- Что-то я вас не помню. Какие жалобы?"
Жалоб у Аркадия Аркадьевича не было, но, как бы в оправдание своего
визита, он показал на сердце: вот, иногда...
- Не надо показывать на себе, - заметила врачиха, не отвечая на
взгляды Аркадия Аркадьевича. - Ложитесь. Расслабьтесь, пожалуйста.
Волосатая грудь Фаустова не произвела на нее впечатления, без при-
менения оставались и взгляды; она проделала все, что положено, сняла
кардиограмму и, повертев в руках бумажную ленту, с этой же лентою в
руках и удалилась, влача ее за собой, как серпантин.
Через несколько минут Фаустов держал ответ уже перед целым синкли-
том ее коллег, набежавших неизвестно откуда.
- Что вы чувствовали, какую боль?
- Никакой боли.
- Может быть, в плече?
- Да нет же.
- Но что-то же вас к нам привело, - продолжал старший по возрасту,
в колпаке, - какие-то ощущения, не правда ли?
- Никаких ощущений.
- Вот так-таки взяли и приехали сами?
- Как видите. А в чем, собственно, дело? - поинтересовался в свою
очередь Фаустов.
- А в том дело, милейший, что у вас инфаркт... Нет уж, не вставай-
те, лежите. Вы как сюда приехали, на чем?
- На машине.
- Ключи, пожалуйста. И телефончик. Есть дома кто-нибудь - отогнать
машину?
- Зачем?
- Как зачем? Не бросите же ее здесь.
- А я, значит, что же... - дрогнул Фаустов.
- А вы - на "скорой", на чем же еще... Ты позвонила, Танечка? Это
что, первый у него?.. Лежите, пожалуйста, смирно. Головку ему повы-
ше... Вот видите, как удачно. Подгадали, можно сказать...
- И то правда, - усмехнулся Фаустов, уже чувствуя, как холодеет
спина...
Месяц после этого он провалялся в больнице, еще месяц провел в са-
натории, аккуратно вышагивая по мокрым дорожкам положенные километры.
Первые дни на больничной койке, в реанимации, он был почти уверен, что
помрет. Должно же наконец завещание вступить в законную силу. Помирать
не хотелось. Если выживу, осторожно думал он, начну вести здоровую
жизнь. И прежде всего надо будет разобраться с женщинами. Он наблюдал
их весь первый месяц, одну и другую, обе были здесь, поблизости - На-
таша почти ежедневно, да и Диана тоже. Вот уж подходящий случай им на-
конец подружиться, что ни говори.
Сами они, вероятно, были другого мнения. Наташа в первый же день,
как только ее к нему пустили, заявила Фаустову: "Не бойся, все будет
хорошо. Я тебя вытащу, пусть не надеется". Это надо было понимать так,
что Диана надеется на его смерть, а Наташа в пику ей не допустит это-
го.
1 2 3 4 5 6 7