– Но недавно начальник нашего армейского полка связи жаловался мне, что кандидаты в офицеры у него не имеют никаких шансов на повышение. Вернувшись к себе, я прикажу представить мне сведения обо всех кандидатах в офицеры, имеющихся в артиллерии и связи. Но там много не наберется.
Переговорив с начальниками отделов, ведающих офицерами танковых и инженерных войск, я отправился к начальнику организационного отдела полковнику генерального штаба Мюллеру-Гиллебранду. Этот отдел тоже находился в городе, неподалеку от управления кадров.
«Надеюсь, мне здесь больше повезет», – думал я, переступая порог этого дома. Как и везде в ставке фюрера, каждый сюда входивший подвергался самой тщательной проверке. Дежурный не меньше двух раз перечел мое удостоверение, проверил печать и подпись, посмотрел на мою фотографию, потом на меня. Затем о моем приходе доложил начальнику отдела.
– Вы пришли ко мне по вопросу о пополнении. Ваши срочные заявки мне известны, – здороваясь со мной, сказал Мюллер-Гиллебранд.
Я подтвердил это, передал полковнику последние данные о численности армии и постарался как можно убедительнее описать наше тяжелое положение.
– Перед тем как лететь сюда, я обращался в тыловые корпусные управления. Все они ответили, что в настоящий момент осуществить требующееся доукомплектование армии не могут. Скажу откровенно, у нас в оперативном отделе 6-й армии сложилось впечатление, что тыловые учреждения недооценивают трудность поставленной перед нами задачи. Как можно взять крупный город, занимающий территорию примерно в 300 квадратных километров, если боевая численность роты 30–40 человек? Исходя из нашего последнего опыта в большой излучине Дона, надо ожидать, что противник будет защищать каждый дом, каждый камень.
Начальник организационного отдела листал мои документы. Я смотрел на него с надеждой.
– Вы знаете, как обстоят у нас дела, и поверьте, я охотно вам бы помог. К сожалению, однако, все действительно так и есть, как сообщили вам начальники тыловых управлений. Новое пополнение призывников пройдет подготовку только к концу года. До января 1943 года нечего и рассчитывать на пополнение пехотных полков.
Я в ужасе смотрел на Мюллера-Гиллебранда. Ведь наступление на Сталинград должно начаться сейчас, а не в январе 1943 года! Что же с нами будет, если боевая численность наших частей не достигает даже половины?
Полковник заметил мое смятение.
– Скажите вашему командующему, что я сделаю все, чтобы помочь вам. Правда, в ближайшие месяцы мы будем располагать только солдатами, которых выписали из госпиталей как вылечившихся. Я прослежу, чтобы сформированные из них маршевые роты в первую очередь направлялись в 6-ю армию. Чрезвычайно сожалею, что ничего больше не могу вам обещать.
Я откланялся. Ни разу еще за все время войны у меня не бывало так тяжело на сердце, как сейчас, когда я с почти пустыми руками отправлялся в обратный путь, в штаб армии.
Я поспел в самую последнюю минуту к самолету, летевшему в Харьков. Он был чуть ли не битком набит курьерами, зондерфюрерами, служащими вермахта, командирами фронтовых войсковых частей, которые возвращались из отпуска или с курсов боевой подготовки. Для меня было забронировано место как раз за кабиной пилота. Вокруг шел оживленный разговор. Но я не слушал: я не в силах был побороть глубокую апатию, которая охватила меня после всех испытаний этого дня.
Неужели Верховное командование вермахта и генеральный штаб сухопутных сил действительно считали возможным осуществить наступление на расстояние в 650 с лишком километров без значительных потерь для нас? Группе армий «Б» удавалось, правда, окружать и уничтожать большое количество советских войск. Противник, однако, отступал за Дон и, несомненно, еще доставит нам очень много хлопот в предстоящих боях за Сталинград.
Но как же можно планировать войну, ставя огромные стратегические цели, и при этом забывать о своевременном пополнении живой силы, оружия и техники? В каждой военной школе учат, что прорыв хорошо укрепленной неприятельской полосы обороны требует от наступающих значительных жертв, если только прорыв вообще удастся. Уже в Первой мировой войне русские показали образцы мастерства в обороне. Неужели Главное командование сухопутных сил забыло об этом? Разве не нужно было принять срочные меры, как только от наших наступающих армий поступили первые сообщения о больших потерях? Разве мы не заблаговременно информировали шеф-адъютанта Гитлера генерала Шмундта, генералов Фельгибеля и Окснера о потерях и самым настоятельным образом не предостерегали, что, если нам не дадут пополнения, угрожающее положение неминуемо?
Мы слышали одни только слова обещания, но сделано ничего не было. Сейчас меня особенно мучила мысль о том, как безответственно верховное командование недооценивает советские войска. Что же теперь будет, если в предстоящих боях наши потери возрастут? Есть ли вообще на нашем тысячекилометровом фронте резервы, которые могли бы закрыть возможные бреши?
Я так и не придумал никакого выхода из положения, когда самолет приземлился на харьковском аэродроме. В то время здесь царило большое оживление. Транспортные самолеты, курсировавшие в различных направлениях, стояли наготове. Меня ждал летчик из нашей эскадрильи. Мы тотчас же вылетели и к вечеру были в Осиновке.
Прямо с аэродрома я пошел к генералу Паулюсу. Он осунулся и побледнел от бессонных ночей. Прежде такой прямой и стройный, сейчас он как будто сгорбился. Я почувствовал, как тяжело этому человеку нести бремя возложенной на него ответственности.
– Ну, Адам, чего вы добились в ставке?
Не тратя лишних слов, я доложил о печальных результатах полета в Винницу, стараясь не выказывать свое волнение и разочарование.
– Ах вот оно как! Я, стало быть, должен брать Сталинград измотанными дивизиями, – с горечью сказал Паулюс, когда я кончил свой доклад.
– Мюллер-Гиллебранд заверил меня, что прибывающие маршевые роты будут направляться преимущественно в нашу армию. Конечно, этого мало. Но надо полагать, Главное командование сухопутных сил позаботится хотя бы о том, чтобы сменить наши обескровленные дивизии, если нет достаточного пополнения.
Я сам не верил в эту возможность, но мне хотелось сказать что-нибудь такое, что не омрачило бы и без того беспросветную обстановку. Однако Паулюс не склонен был обольщаться.
– Нет, Адам, это нереально. Откуда возьмутся эти дивизии? Мы ведь уже не раз толковали о резервах. Гитлер и знать об этом не хочет. По-видимому, план этого наступления уже в своей основе был плодом легкомыслия и верхоглядства. Нас поэтому не в чем упрекнуть: мы сделали все, что было в наших силах. С первого же дня наступления мы давали правдивую информацию. Вы-то знаете, мне никогда не было свойственно недооценивать противника. Я не остановился перед тем, чтобы выступить со своими предостережениями и в присутствии Шмундта и Фельгибеля и всех прочих.
– Я могу это удостоверить с чистым сердцем и спокойной совестью, господин генерал.
– Бои под Калачом показали нам, что русские больше не намерены без борьбы отдавать территорию. Наши солдаты в результате физического и душевного напряжения, потребовавшегося от них в последние дни и недели, изнурены, оружие и техника в значительной мере выбыли из строя. И вот теперь измученные войска, которые целые семь недель не имели ни дня отдыха, должны снова идти в наступление.
– Именно потому, что я все это знаю, господин генерал, я в Виннице описал наше положение самыми мрачными красками.
Паулюс задумался, потом продолжал:
– Генерал Блюментритт, мой преемник по должности первого обер-квартирмейстера в генеральном штабе, объезжает сейчас в качестве инспектора Восточный фронт. Он дал знать, что будет и у меня. Я еще раз все ему расскажу. Если есть вообще какой-нибудь способ нам помочь, то он наверняка это сделает.
Простившись с Паулюсом, я поспешил к начальнику штаба, который уже ждал меня. Я знал, что Шмидта нелегко пронять, но, когда он выслушал мой краткий доклад, его все-таки взорвало.
– Наша пехота прошла с боями больше пятисот километров. Как видно, господа из Главного командования сухопутных сил забыли, что это значит. А ведь слишком туго натянутый лук, чего доброго, переломится. Но не смотря на все, Адам, не будем вешать голову. Я доверяю нашим бравым солдатам. Конечно, они ворчат. Но когда придет приказ наступать, они снова пойдут вперед. Я убежден, что мы достигнем нашей цели.
– Вы полагаете, господин генерал, что предстоящие бои принесут нам меньше потерь?
– Вот уж нет. Во всяком случае, мы подготовили для переправы через Дон две дивизии с пока еще почти нормальной численностью – 76-ю и 295-ю. Я дал им последние маршевые батальоны. На командиров можно положиться. Кроме того, вы, вероятно, уже слышали от командующего, что к нам прибудет генерал Блюментритт. Мы хотим с ним снова поговорить начистоту.
Форсирование Дона
На командный пункт оперативного отдела армии прибыл генерал Блюментритт. Последние приготовления к форсированию Дона и наступлению на Сталинград закончились. Дивизии стояли на своих исходных позициях. Паулюс и Шмидт еще раз подробно обсудили с генералом Блюментриттом наступательные операции.
Командующий армией подчеркнул, что успех может быть гарантирован, только если будет исключена всякая угроза северному флангу протяженностью 400 километров. Таким образом, Блюментритт получил весьма поучительное впечатление о той угрожающей обстановке, в какой мы находились.
19 августа корпусам 6-й армии был отдан приказ о наступлении. Во второй половине дня я явился с докладом к генерал-майору Шмидту. В его кабинете висели сильно увеличенные аэрофотоснимки Сталинграда. Сейчас я впервые получил ясное представление об этом городе, который обозначался на наших картах маленьким кружком. Он занимал на западном берегу Волги полосу шириной от 4 до 7 километров, а длиной свыше 60 километров. Я и не представлял себе, что этот город таких исполинских размеров. Сам собой напрашивался вопрос:
– А сможем ли мы с ходу взять штурмом этот громадный город? Ведь противнику известны наши намерения.
Еще когда мы дрались под Калачом, русские, как доносили наши летчики, построили несколько оборонительных поясов с противотанковыми рвами. Пока мы после этого заново перегруппировывали наши силы, они выиграли еще две недели. Несмотря на полученное подкрепление – XXIV танковый корпус и 297-ю пехотную дивизию, – 4-я танковая армия была не в состоянии прорваться к Волге южнее Сталинграда. Следовательно, наше нынешнее наступление вовсе не явится неожиданностью для советского командования.
– Это, разумеется, верно. Но если все же мы здесь прорвемся, сосредоточив танки у северной окраины Сталинграда, а 4-я танковая армия одновременно будет развивать наступление с юга, то противнику придется вести сражение на обоих флангах, отстоящих один от другого на расстоянии примерно 60 километров. Будет ли он в состоянии это сделать, по-моему, весьма сомнительно. Мы продумали все варианты. Боеприпасы и горючее имеются в достаточном количестве. Командование Красной Армии, несомненно, использовало прошедшие почти четыре недели, чтобы подвести подкрепления, вывезти оборудование заводов, эвакуировать население и подготовить город к продолжительной обороне. Это сулит нам ожесточенные бои. Однако я убежден, что мы свое возьмем, и скоро.
Слушая Шмидта, и впрямь казалось, что наш оперативный отдел положительно все учел. Мы предвидели тяжелые и, вероятно, кровопролитные бои. Но в конце концов мы достигнем победы.
Я расписался в получении приказа о наступлении и пошел к себе в палатку, чтобы досконально изучить этот документ. Мысленно я еще видел перед собой аэрофотоснимки города на Волге.
Сталинград имеет большое стратегическое значение. Он служит связующим звеном между Кавказом и центральной Россией. Если этот город окажется в немецких руках, противник будет отрезан от житницы – Кубани и нефтяных полей между Каспийским и Черным морями. Одна из важнейших артерий будет перерезана в самом важном месте. Но что будет, если нам не удастся взять город с ходу?
Провал наступления на Сталинград
«Величие героической эпопеи Сталинградской обороны состоит не только в том, что Красная Армия выдержала здесь такой натиск врага, какого не приходилось выдерживать ни одной армии мира, – Сталинград сам явился исходным пунктом для разящего удара Советских войск».
«История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945», том 3, М., 1961, стр. 65.
Мы занимаем рубежи на западном берегу Дона
Разведка местности показала, что наилучший исходный район для наступления 6-й армии на Сталинград представляет собой излучина Дона между Мученским и Островским. Здесь западный берег порос лесом. Густой кустарник и глубокие лощины, пересекающие крутой берег Дона и спускающиеся к реке, обеспечивали прекрасную маскировку. Они позволяли незаметно для противника подтянуть прямо к реке все средства, необходимые для форсирования реки и наведения переправ для танков. Кроме того, с занимаемого нами западного берега на расстоянии многих километров хорошо просматривалась более низменная равнина к востоку от реки.
На командном пункте Паулюс разъяснял командирам корпусов план наступления. Он предполагал создать по обе стороны Вертячего плацдарм на восточном берегу Дона силами LI армейского корпуса, а также 295-й и 76-й пехотных дивизий (двух дивизий, которые пока не понесли почти никаких потерь), чтобы с этого плацдарма XIV танковый корпус мог выйти на Волгу к северу от Сталинграда. После прорыва оборонительной линии противника LI армейский корпус должен был взять на себя обеспечение правого, а VIII армейский корпус – левого фланга танков, наступающих к Волге. XI армейскому корпусу надлежало оставаться для обеспечения флангов в излучине Дона между Мало-Клетским и Клетской; XXIV танковый корпус, у которого забрали 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии, располагавший сейчас только 71-й пехотной дивизией, должен был создать силами этой дивизии плацдарм у Калача и оттуда наступать на восток.
Последние десять дней оперативный отдел штаба армии походил на пчелиный улей. Офицеры связи приходили и уходили, донесения просматривались и оценивались, командиры корпусов являлись в штаб для личных переговоров, летчики докладывали о своих наблюдениях, одно за другим происходили совещания. Теперь наступило спокойствие, исполненное ожидания. Что принесет завтрашний день?
Этот вопрос был главной темой наших застольных бесед 20 августа.
– Я не могу себе представить, – сказал начальник оперативного отдела, – чтобы переправа потребовала больших жертв. Позиции противника с нашей стороны хорошо просматриваются, наша артиллерия пристрелялась, пехотинцы и саперы проинструктированы. После короткой артиллерийской подготовки штурмовые лодки пересекут Дон. Пока противник опомнится, мы уже будем на другом берегу.
– Если все сойдет гладко, да, – возразил я. – Если же наша артиллерия не подавит все пулеметные гнезда противника, переправа может стоить больших жертв. Два дня назад один из дивизионных адъютантов, который сам был на передовой, рассказывал мне, что противник превосходно замаскировал свои позиции. Особенно трудно установить местонахождение пулеметных гнезд, размещенных непосредственно у берега.
Шмидт заметил:
– Не беспокойтесь, господа, это будет нелегко, но мы справимся с задачей.
На этом Шмидт простился с нами. Я уже давно собирался навестить двух старых товарищей по полку, которые находились в 76-й пехотной дивизии. Как знать, увижу ли я их когда-нибудь снова после предстоящих сражений? Поэтому я обратился к генерал-майору Шмидту с просьбой разрешить мне еще сегодня поехать в 76-ю дивизию.
– Разумеется, вы можете ехать, Адам. Передайте привет генералу Роденбургу и скажите ему за меня «ни пуха ни пера». Организуйте так вашу поездку, чтобы еще засветло вернуться.
Надо было торопиться. Через пятнадцать минут я уже выехал в легковом вездеходе. Несмотря на то что дороги были разбиты, продвигались мы быстро. Сильно мешала в пути черная пыль, которую поднимал моторизованный транспорт. Обгоняя колонну грузовиков, мы погружались в густое облако. Водитель сначала вел машину медленно, но вскоре ветровое стекло покрылось таким густым слоем пыли, что он вынужден был остановиться, чтобы стереть пыль тряпкой. Я невольно расхохотался, когда он взглянул сквозь ставшее прозрачным стекло: у него было черное лицо, как у нефа. Но водитель веселился ничуть не меньше и предложил мне посмотреться в зеркало. Оказывается, я выглядел не лучше. Пыль проникала в машину через все щели. Даже мотор покрылся сантиметровым слоем пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Переговорив с начальниками отделов, ведающих офицерами танковых и инженерных войск, я отправился к начальнику организационного отдела полковнику генерального штаба Мюллеру-Гиллебранду. Этот отдел тоже находился в городе, неподалеку от управления кадров.
«Надеюсь, мне здесь больше повезет», – думал я, переступая порог этого дома. Как и везде в ставке фюрера, каждый сюда входивший подвергался самой тщательной проверке. Дежурный не меньше двух раз перечел мое удостоверение, проверил печать и подпись, посмотрел на мою фотографию, потом на меня. Затем о моем приходе доложил начальнику отдела.
– Вы пришли ко мне по вопросу о пополнении. Ваши срочные заявки мне известны, – здороваясь со мной, сказал Мюллер-Гиллебранд.
Я подтвердил это, передал полковнику последние данные о численности армии и постарался как можно убедительнее описать наше тяжелое положение.
– Перед тем как лететь сюда, я обращался в тыловые корпусные управления. Все они ответили, что в настоящий момент осуществить требующееся доукомплектование армии не могут. Скажу откровенно, у нас в оперативном отделе 6-й армии сложилось впечатление, что тыловые учреждения недооценивают трудность поставленной перед нами задачи. Как можно взять крупный город, занимающий территорию примерно в 300 квадратных километров, если боевая численность роты 30–40 человек? Исходя из нашего последнего опыта в большой излучине Дона, надо ожидать, что противник будет защищать каждый дом, каждый камень.
Начальник организационного отдела листал мои документы. Я смотрел на него с надеждой.
– Вы знаете, как обстоят у нас дела, и поверьте, я охотно вам бы помог. К сожалению, однако, все действительно так и есть, как сообщили вам начальники тыловых управлений. Новое пополнение призывников пройдет подготовку только к концу года. До января 1943 года нечего и рассчитывать на пополнение пехотных полков.
Я в ужасе смотрел на Мюллера-Гиллебранда. Ведь наступление на Сталинград должно начаться сейчас, а не в январе 1943 года! Что же с нами будет, если боевая численность наших частей не достигает даже половины?
Полковник заметил мое смятение.
– Скажите вашему командующему, что я сделаю все, чтобы помочь вам. Правда, в ближайшие месяцы мы будем располагать только солдатами, которых выписали из госпиталей как вылечившихся. Я прослежу, чтобы сформированные из них маршевые роты в первую очередь направлялись в 6-ю армию. Чрезвычайно сожалею, что ничего больше не могу вам обещать.
Я откланялся. Ни разу еще за все время войны у меня не бывало так тяжело на сердце, как сейчас, когда я с почти пустыми руками отправлялся в обратный путь, в штаб армии.
Я поспел в самую последнюю минуту к самолету, летевшему в Харьков. Он был чуть ли не битком набит курьерами, зондерфюрерами, служащими вермахта, командирами фронтовых войсковых частей, которые возвращались из отпуска или с курсов боевой подготовки. Для меня было забронировано место как раз за кабиной пилота. Вокруг шел оживленный разговор. Но я не слушал: я не в силах был побороть глубокую апатию, которая охватила меня после всех испытаний этого дня.
Неужели Верховное командование вермахта и генеральный штаб сухопутных сил действительно считали возможным осуществить наступление на расстояние в 650 с лишком километров без значительных потерь для нас? Группе армий «Б» удавалось, правда, окружать и уничтожать большое количество советских войск. Противник, однако, отступал за Дон и, несомненно, еще доставит нам очень много хлопот в предстоящих боях за Сталинград.
Но как же можно планировать войну, ставя огромные стратегические цели, и при этом забывать о своевременном пополнении живой силы, оружия и техники? В каждой военной школе учат, что прорыв хорошо укрепленной неприятельской полосы обороны требует от наступающих значительных жертв, если только прорыв вообще удастся. Уже в Первой мировой войне русские показали образцы мастерства в обороне. Неужели Главное командование сухопутных сил забыло об этом? Разве не нужно было принять срочные меры, как только от наших наступающих армий поступили первые сообщения о больших потерях? Разве мы не заблаговременно информировали шеф-адъютанта Гитлера генерала Шмундта, генералов Фельгибеля и Окснера о потерях и самым настоятельным образом не предостерегали, что, если нам не дадут пополнения, угрожающее положение неминуемо?
Мы слышали одни только слова обещания, но сделано ничего не было. Сейчас меня особенно мучила мысль о том, как безответственно верховное командование недооценивает советские войска. Что же теперь будет, если в предстоящих боях наши потери возрастут? Есть ли вообще на нашем тысячекилометровом фронте резервы, которые могли бы закрыть возможные бреши?
Я так и не придумал никакого выхода из положения, когда самолет приземлился на харьковском аэродроме. В то время здесь царило большое оживление. Транспортные самолеты, курсировавшие в различных направлениях, стояли наготове. Меня ждал летчик из нашей эскадрильи. Мы тотчас же вылетели и к вечеру были в Осиновке.
Прямо с аэродрома я пошел к генералу Паулюсу. Он осунулся и побледнел от бессонных ночей. Прежде такой прямой и стройный, сейчас он как будто сгорбился. Я почувствовал, как тяжело этому человеку нести бремя возложенной на него ответственности.
– Ну, Адам, чего вы добились в ставке?
Не тратя лишних слов, я доложил о печальных результатах полета в Винницу, стараясь не выказывать свое волнение и разочарование.
– Ах вот оно как! Я, стало быть, должен брать Сталинград измотанными дивизиями, – с горечью сказал Паулюс, когда я кончил свой доклад.
– Мюллер-Гиллебранд заверил меня, что прибывающие маршевые роты будут направляться преимущественно в нашу армию. Конечно, этого мало. Но надо полагать, Главное командование сухопутных сил позаботится хотя бы о том, чтобы сменить наши обескровленные дивизии, если нет достаточного пополнения.
Я сам не верил в эту возможность, но мне хотелось сказать что-нибудь такое, что не омрачило бы и без того беспросветную обстановку. Однако Паулюс не склонен был обольщаться.
– Нет, Адам, это нереально. Откуда возьмутся эти дивизии? Мы ведь уже не раз толковали о резервах. Гитлер и знать об этом не хочет. По-видимому, план этого наступления уже в своей основе был плодом легкомыслия и верхоглядства. Нас поэтому не в чем упрекнуть: мы сделали все, что было в наших силах. С первого же дня наступления мы давали правдивую информацию. Вы-то знаете, мне никогда не было свойственно недооценивать противника. Я не остановился перед тем, чтобы выступить со своими предостережениями и в присутствии Шмундта и Фельгибеля и всех прочих.
– Я могу это удостоверить с чистым сердцем и спокойной совестью, господин генерал.
– Бои под Калачом показали нам, что русские больше не намерены без борьбы отдавать территорию. Наши солдаты в результате физического и душевного напряжения, потребовавшегося от них в последние дни и недели, изнурены, оружие и техника в значительной мере выбыли из строя. И вот теперь измученные войска, которые целые семь недель не имели ни дня отдыха, должны снова идти в наступление.
– Именно потому, что я все это знаю, господин генерал, я в Виннице описал наше положение самыми мрачными красками.
Паулюс задумался, потом продолжал:
– Генерал Блюментритт, мой преемник по должности первого обер-квартирмейстера в генеральном штабе, объезжает сейчас в качестве инспектора Восточный фронт. Он дал знать, что будет и у меня. Я еще раз все ему расскажу. Если есть вообще какой-нибудь способ нам помочь, то он наверняка это сделает.
Простившись с Паулюсом, я поспешил к начальнику штаба, который уже ждал меня. Я знал, что Шмидта нелегко пронять, но, когда он выслушал мой краткий доклад, его все-таки взорвало.
– Наша пехота прошла с боями больше пятисот километров. Как видно, господа из Главного командования сухопутных сил забыли, что это значит. А ведь слишком туго натянутый лук, чего доброго, переломится. Но не смотря на все, Адам, не будем вешать голову. Я доверяю нашим бравым солдатам. Конечно, они ворчат. Но когда придет приказ наступать, они снова пойдут вперед. Я убежден, что мы достигнем нашей цели.
– Вы полагаете, господин генерал, что предстоящие бои принесут нам меньше потерь?
– Вот уж нет. Во всяком случае, мы подготовили для переправы через Дон две дивизии с пока еще почти нормальной численностью – 76-ю и 295-ю. Я дал им последние маршевые батальоны. На командиров можно положиться. Кроме того, вы, вероятно, уже слышали от командующего, что к нам прибудет генерал Блюментритт. Мы хотим с ним снова поговорить начистоту.
Форсирование Дона
На командный пункт оперативного отдела армии прибыл генерал Блюментритт. Последние приготовления к форсированию Дона и наступлению на Сталинград закончились. Дивизии стояли на своих исходных позициях. Паулюс и Шмидт еще раз подробно обсудили с генералом Блюментриттом наступательные операции.
Командующий армией подчеркнул, что успех может быть гарантирован, только если будет исключена всякая угроза северному флангу протяженностью 400 километров. Таким образом, Блюментритт получил весьма поучительное впечатление о той угрожающей обстановке, в какой мы находились.
19 августа корпусам 6-й армии был отдан приказ о наступлении. Во второй половине дня я явился с докладом к генерал-майору Шмидту. В его кабинете висели сильно увеличенные аэрофотоснимки Сталинграда. Сейчас я впервые получил ясное представление об этом городе, который обозначался на наших картах маленьким кружком. Он занимал на западном берегу Волги полосу шириной от 4 до 7 километров, а длиной свыше 60 километров. Я и не представлял себе, что этот город таких исполинских размеров. Сам собой напрашивался вопрос:
– А сможем ли мы с ходу взять штурмом этот громадный город? Ведь противнику известны наши намерения.
Еще когда мы дрались под Калачом, русские, как доносили наши летчики, построили несколько оборонительных поясов с противотанковыми рвами. Пока мы после этого заново перегруппировывали наши силы, они выиграли еще две недели. Несмотря на полученное подкрепление – XXIV танковый корпус и 297-ю пехотную дивизию, – 4-я танковая армия была не в состоянии прорваться к Волге южнее Сталинграда. Следовательно, наше нынешнее наступление вовсе не явится неожиданностью для советского командования.
– Это, разумеется, верно. Но если все же мы здесь прорвемся, сосредоточив танки у северной окраины Сталинграда, а 4-я танковая армия одновременно будет развивать наступление с юга, то противнику придется вести сражение на обоих флангах, отстоящих один от другого на расстоянии примерно 60 километров. Будет ли он в состоянии это сделать, по-моему, весьма сомнительно. Мы продумали все варианты. Боеприпасы и горючее имеются в достаточном количестве. Командование Красной Армии, несомненно, использовало прошедшие почти четыре недели, чтобы подвести подкрепления, вывезти оборудование заводов, эвакуировать население и подготовить город к продолжительной обороне. Это сулит нам ожесточенные бои. Однако я убежден, что мы свое возьмем, и скоро.
Слушая Шмидта, и впрямь казалось, что наш оперативный отдел положительно все учел. Мы предвидели тяжелые и, вероятно, кровопролитные бои. Но в конце концов мы достигнем победы.
Я расписался в получении приказа о наступлении и пошел к себе в палатку, чтобы досконально изучить этот документ. Мысленно я еще видел перед собой аэрофотоснимки города на Волге.
Сталинград имеет большое стратегическое значение. Он служит связующим звеном между Кавказом и центральной Россией. Если этот город окажется в немецких руках, противник будет отрезан от житницы – Кубани и нефтяных полей между Каспийским и Черным морями. Одна из важнейших артерий будет перерезана в самом важном месте. Но что будет, если нам не удастся взять город с ходу?
Провал наступления на Сталинград
«Величие героической эпопеи Сталинградской обороны состоит не только в том, что Красная Армия выдержала здесь такой натиск врага, какого не приходилось выдерживать ни одной армии мира, – Сталинград сам явился исходным пунктом для разящего удара Советских войск».
«История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945», том 3, М., 1961, стр. 65.
Мы занимаем рубежи на западном берегу Дона
Разведка местности показала, что наилучший исходный район для наступления 6-й армии на Сталинград представляет собой излучина Дона между Мученским и Островским. Здесь западный берег порос лесом. Густой кустарник и глубокие лощины, пересекающие крутой берег Дона и спускающиеся к реке, обеспечивали прекрасную маскировку. Они позволяли незаметно для противника подтянуть прямо к реке все средства, необходимые для форсирования реки и наведения переправ для танков. Кроме того, с занимаемого нами западного берега на расстоянии многих километров хорошо просматривалась более низменная равнина к востоку от реки.
На командном пункте Паулюс разъяснял командирам корпусов план наступления. Он предполагал создать по обе стороны Вертячего плацдарм на восточном берегу Дона силами LI армейского корпуса, а также 295-й и 76-й пехотных дивизий (двух дивизий, которые пока не понесли почти никаких потерь), чтобы с этого плацдарма XIV танковый корпус мог выйти на Волгу к северу от Сталинграда. После прорыва оборонительной линии противника LI армейский корпус должен был взять на себя обеспечение правого, а VIII армейский корпус – левого фланга танков, наступающих к Волге. XI армейскому корпусу надлежало оставаться для обеспечения флангов в излучине Дона между Мало-Клетским и Клетской; XXIV танковый корпус, у которого забрали 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии, располагавший сейчас только 71-й пехотной дивизией, должен был создать силами этой дивизии плацдарм у Калача и оттуда наступать на восток.
Последние десять дней оперативный отдел штаба армии походил на пчелиный улей. Офицеры связи приходили и уходили, донесения просматривались и оценивались, командиры корпусов являлись в штаб для личных переговоров, летчики докладывали о своих наблюдениях, одно за другим происходили совещания. Теперь наступило спокойствие, исполненное ожидания. Что принесет завтрашний день?
Этот вопрос был главной темой наших застольных бесед 20 августа.
– Я не могу себе представить, – сказал начальник оперативного отдела, – чтобы переправа потребовала больших жертв. Позиции противника с нашей стороны хорошо просматриваются, наша артиллерия пристрелялась, пехотинцы и саперы проинструктированы. После короткой артиллерийской подготовки штурмовые лодки пересекут Дон. Пока противник опомнится, мы уже будем на другом берегу.
– Если все сойдет гладко, да, – возразил я. – Если же наша артиллерия не подавит все пулеметные гнезда противника, переправа может стоить больших жертв. Два дня назад один из дивизионных адъютантов, который сам был на передовой, рассказывал мне, что противник превосходно замаскировал свои позиции. Особенно трудно установить местонахождение пулеметных гнезд, размещенных непосредственно у берега.
Шмидт заметил:
– Не беспокойтесь, господа, это будет нелегко, но мы справимся с задачей.
На этом Шмидт простился с нами. Я уже давно собирался навестить двух старых товарищей по полку, которые находились в 76-й пехотной дивизии. Как знать, увижу ли я их когда-нибудь снова после предстоящих сражений? Поэтому я обратился к генерал-майору Шмидту с просьбой разрешить мне еще сегодня поехать в 76-ю дивизию.
– Разумеется, вы можете ехать, Адам. Передайте привет генералу Роденбургу и скажите ему за меня «ни пуха ни пера». Организуйте так вашу поездку, чтобы еще засветло вернуться.
Надо было торопиться. Через пятнадцать минут я уже выехал в легковом вездеходе. Несмотря на то что дороги были разбиты, продвигались мы быстро. Сильно мешала в пути черная пыль, которую поднимал моторизованный транспорт. Обгоняя колонну грузовиков, мы погружались в густое облако. Водитель сначала вел машину медленно, но вскоре ветровое стекло покрылось таким густым слоем пыли, что он вынужден был остановиться, чтобы стереть пыль тряпкой. Я невольно расхохотался, когда он взглянул сквозь ставшее прозрачным стекло: у него было черное лицо, как у нефа. Но водитель веселился ничуть не меньше и предложил мне посмотреться в зеркало. Оказывается, я выглядел не лучше. Пыль проникала в машину через все щели. Даже мотор покрылся сантиметровым слоем пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55