Хотя в начале этой поездки тоже так было. Может быть, потому что не чувствовал одиночества.
Когда погибли родители, Ладя был маленьким, и ощущение возникшей сразу пустоты никогда его потом не покидало. Брат? У него своя жизнь, в которой Ладьке не всегда есть место. Может быть, только скрипка теперь для него... И то - может быть. Ладька еще не уверен. Опять до конца не уверен. И еще Санди, и тут он тоже не уверен до конца.
Ладя хорошо помнил мать, ее лицо вечером над его кроватью, ее длинные спокойные волосы опускаются с двух сторон над Ладиной головой. Ладя никому никогда не говорил о том, как ему дороги детали детства. С каждым годом они становятся для него все дороже. Их ведь совсем мало.
Что Ладя попробует принести в консерваторию? Свои воспоминания. Он никому их еще не показывал. Теперь он их покажет, попробует это сделать. Может быть, это будут и не совсем те детские воспоминания, какими они были всегда для него, а появится в них что-то новое в звучании, в окраске, и не только для него одного, но и для других, таких же, как он. Ладя попробует показать то, что никому еще никогда не показывал. Он попробует показать свое одиночество, если не раздумает в последний момент и рискнет все-таки обнаружить себя перед другими.
Мамины длинные спокойные волосы - это крыша над твоей головой, и не только когда ты маленький...
От Санди пришло письмо. На конверте, там, где обратный адрес, вместо "проездом" было написано: "Москва, 5-я улица Ямского поля, ГУЦЭИ". ГУЦЭИ это Государственное училище циркового и эстрадного искусства. Санди писала, что она сдает экзамены и зачеты за третий курс: сатирическую литературу, историю русского и советского театра, музыкальное воспитание (подчеркнула жирной линией), буффонаду, акробатику, пантомиму и сценическую речь. В дипломе, когда Санди закончит училище, так и будет написано: "Клоун у ковра".
В конверт Санди вложила маленькие рисунки - сидит самодовольный кот и на великолепных усах, как на скрипке, играет смычком. Повалились на спины черепахи и бьют себя по животам, как по барабанам. И всем черепахам очень весело. Стоит в углу комнаты тромбон, и в него, как в торшер, вкручена электрическая лампочка (вот так Санди относится к инструменту, на котором играли еще латиняне). Разговаривают две девочки (пижонки). Волосы у них сделаны в виде деревянных завитков, как на конце грифа у скрипки, а вместо колков торчит по четыре шпильки.
Санди - это Санди, и ничего тут не поделаешь, единственная девочка клоун в Советском Союзе.
Ладька очень хорошо помнил ее последнее выступление, которое он видел в Краснодаре: Санди вышла в своем традиционном костюме на два цвета, в лубяном парике. Вынесла одноколесный велосипед и стала учиться на нем кататься. У нее ничего не получалось, она падала, кувыркалась с этим одним колесом, наезжала на барьер. Зрители смеялись, в особенности дети.
Ладя стоял, как всегда, у форганга, смотрел на Санди и смеялся так, как смеялись все дети. Скакал Арчи и добавлял суеты и путаницы с велосипедом. Санди показала, что все дело в том, что нет руля, вот почему у нее ничего не получается. Нет руля и еще одного колеса. Арчибальд приволок зубами вторую часть велосипеда. Это было еще одно колесо и руль. Санди поблагодарила Арчи, села на свое первое колесо, взяла руль со вторым колесом и сразу поехала. Хотя колеса не были соединены, но создавалось впечатление, что теперь Санди катается на нормальном велосипеде - два колеса, крепкая рама и руль. Санди изображала, что это целый велосипед, и вот теперь-то легко и просто на нем кататься. Униформист, конечно, не должен смеяться, но Ладя хохотал. Арчи иногда умудрялся проскакивать между двумя несоединенными колесами, и тогда все снова как бы вспоминали, что велосипед-то совсем не целый, а из двух самостоятельных частей. И опять смеялись и опять хлопали Санди и Арчи. А потом Санди по городу проехала на таком странном велосипеде. Это, конечно, была акробатика, веселая, радостная. Трюк-сюжет, как говорят артисты цирка.
Ладя не сомневался, что Санди сдаст все экзамены и зачеты. Директор цирка Аркадий Михайлович поставил ей хорошую отметку за практику. Иначе быть не могло. Санди и цирк навсегда вместе. Не напрасно у Санди на зачетной книжке написано, что цирк просто необходим в нашей жизни, как зеленая ветка за окном. Так сказал писатель Леонов.
Ганка по-прежнему была сурового мнения о Санди и о цирке и менять своего мнения не собиралась. Она продолжала подготовку с Ладей к экзаменам. Следила, к кому бы Ладя ни обратился - к плотникам, кузнецам, полеводам, - чтобы его не вовлекали в работу. Яким Опанасович продолжал обнадеживать Ладьку, что они скоро начнут копать колодец. Но сам Яким Опанасович вовсе не был в этом уверен, потому что он боялся Ганку.
После письма Санди и ее забавных рисунков Ладя опять не знал, повезет ли он в консерваторию свое одиночество, обнаружит его для всех или не сделает ничего такого.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Андрей случайно узнал, что Рита заболела. Он был в гостинице "Метрополь", где в специальной кассе заказывают билеты за границу, и потом позвонил Рите. Андрей поехал к ней домой. Андрея встретила мать Риты, и Андрею показалось, что она хотела ему что-то быстро сказать в коридоре, но не сказала. Только кивнула, чтобы он шел к Рите.
Рита сидела в кресле и была укутана пледом. Под спину были подложены подушки. На столике возле кресла - учебники, лекарства, бутылка минеральной воды. Рита была очень бледная. Глаза сделались глубокими и большими и какими-то старшими.
Андрей был переполнен сейчас собой, и больше всего ему хотелось поговорить с Ритой о себе. Ему очень хотелось, но Рита была больна, и он не знал, как это сделать. Рита все поняла и спросила:
- Ты получил заграничный паспорт?
- Да. Показать?
- Покажи.
Андрей достал из кармана паспорт, протянул Рите. Рита полистала паспорт.
- Это виза? - Она открыла страничку в паспорте с красивым квадратным штемпелем.
- Виза. На въезд в Югославию. Кто победит, поедет по Югославии с концертами.
- Ты поедешь, - сказала Рита.
- Сплит, Задар, Любляна, Загреб, Сараево и Белград, конечно. Шесть городов, почти вся страна. У тебя есть карта?
- Атлас в коридоре на полке.
Андрей сходил и принес атлас. Нашел карту Югославии.
- Видишь, получается круг по стране.
- И Адриатическое море, - сказала Рита.
- Да. Но для этого нужна победа. - Андрей замолчал.
- Победа, только победа, ничего, кроме победы! Улыбнись, победитель!
- Не надо, не исполнится. Ты нарочно?
- Я всегда все нарочно. - Рита улыбнулась. - Извини.
- Рита, а что с тобой? Никогда ничего не говоришь. - Андрей вспомнил коридор и мать Риты. Она тоже никогда ничего не говорит.
- Забываю.
- Почему не могла бы пройти в стюардессы? - Андрей начал тогда с другой стороны.
- Не такая счастливая, как ты. Не победила бы на конкурсе.
- Серьезно. Перестань шутить. Я ведь очень серьезно тебя спрашиваю.
- Не умею прыгать на хвойный лес - Она продолжала улыбаться, и глаза на какой-то миг сделались прежними, нестаршими. - Очень рада за тебя. - И она вернула паспорт Андрею. - Что говорит твой профессор?
- Ничего такого особенного. - Андрей понимал: Рита не давала ему возможности ее расспрашивать.
- А Кира Викторовна? Она мне всегда нравилась. Профессор тоже, конечно, нравится. Но ты должен помнить Киру Викторовну, когда будешь там играть.
"Я буду помнить тебя", - подумал Андрей.
- Расскажи еще что-нибудь.
- Что?
- О конкурсе, о чем хочешь. Только не молчи и не гляди на меня такими нудными глазами.
- Был в Управлении международных и всесоюзных конкурсов, - сказал Андрей. - Пожелали успеха. Там и другие были. Пианисты, они едут в Канаду.
- Быстро все, - сказала Рита. - Быстро ко всему привыкаешь.
- Я не привык.
- Ты привык. Давно к этому готов.
- Ты опять нарочно?
- Возможно, опять и нарочно. Мне это нравится сегодня, нравится.
Андрей почувствовал, что они поссорятся, и Рита, очевидно, это почувствовала, поэтому сказала:
- "Гроссы" когда-нибудь возьмутся за изготовление скрипки.
Опять помолчали.
- Где ты в последний раз будешь играть свою программу?
- Уже хватит. Знаю акустику многих залов.
- А акустику этой комнаты?
- Помню, и особенно хорошо.
- Я не хотела обидеть, и тогда, в детстве, и теперь.
- Я сам себя здесь когда-то обидел.
- Была виновата я, а не ты. Я всегда виновата перед тобой.
- Ты о чем?
- Так. Не обращай внимания.
- Рита, ты не ошиблась, что поступила в технический институт? Ты до сих пор в этом уверена? - Андрей все еще надеялся: Рита что-нибудь скажет о себе, проговорится наконец, что с ней.
Рита молчала. Потом закрыла глаза. Андрей смотрел на нее, он не видел ее несколько дней. Она изменилась, или болезнь ее изменила. Очень резко и как-то сразу, и даже Рита не могла побороть этого.
Рита все лежала с закрытыми глазами и молчала. Андрей даже решил, что ему надо незаметно уйти. Но Рита открыла глаза и сказала:
- Я вообще ни в чем сейчас не уверена, но ты, пожалуйста, не обращай внимания. У меня это пройдет. Это должно быть у каждого человека, и у меня это бывает и пройдет.
Андрей не понял, о чем она говорила, но переспрашивать не стал.
- Ты помнишь Наташу из моего класса? - спросила Рита.
- Конечно.
- Работает телефонисткой на главном телеграфе. Вышла на днях замуж. Я расстроилась. Муж у нее забавный, называет себя телеграфистом Ять.
- Никогда не был на свадьбе, - сказал Андрей. - Почему ты расстроилась? На тебя это непохоже.
- Ты еще не знаешь, что на меня похоже, а что нет, - сказала Рита. Я сама не знаю этого до конца. В пензенских рощах созрел богатый урожай грибов...
- Ну и что? - спросил Андрей невозмутимо.
Рита достала газету, которая лежала на кресле и прочитала:
- "В пензенских рощах созрел богатый урожай грибов. Заготовители маринуют, солят, сушат щедрые дары леса. В области действуют свыше ста грибоварочных пунктов".
- Ну и что? - повторил Андрей.
- Захотелось в пензенские рощи, - сказала Рита. - На грибоварочный пункт. Или в город Весьегонск. Слышал о таком?
- Нет, конечно.
- Там ягодосушильный завод. Голубикой пахнет. Никогда не ела голубики.
Андрей шел от Риты, думал: что на нее похоже, а что непохоже? Когда же он в конце концов узнает Риту, поймет ее до конца? Убедится, что она серьезно относится к нему и к его словам, ведь он ее любит. Андрей вдруг загадал: если он победит на конкурсе, то приедет и... как это там... сделает предложение. Рита сказала, что он победит, что она верит. И он победит. Теперь обязательно. Теперь просто окончательно! И все.
Андрей взглянул на часы - пора было к Валентину Яновичу. Но Андрей решил еще немного пройтись, чтобы успокоиться, чтобы Валентин Янович опять не сказал: "Вы слишком сейчас счастливы, даже для скрипки".
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Дом номер тринадцать. Он опять был перед Ладей. Памятник Чайковскому, широкая - с двух сторон - дорога к подъезду. Афиши. Их много. Концерты. Их тоже много. Мемориальная доска: "Здесь жил и работал профессор Гедике". Колышется на асфальте сизая поляна голубей. Все, как было всегда. На улице и у подъезда под широким навесом ребята, разговаривают, показывают друг другу учебники, тетради с записями, ждут новостей. Слухи, домыслы, предположения. Каждый написал заявление: "Прошу допустить к вступительным экзаменам".
Недалеко от входа стояла Кира Викторовна. Нет. Она не стояла, она ходила широким шагом туда и сюда, громко стучала каблуками. Мужские часы перекрутились на руке.
Ладя вдруг испугался встречи с Кирой Викторовной и всего, что ему предстояло в консерватории. Может быть, это произошло оттого, что он так и не решил, в каком же качестве он вернулся. Или он просто боится обнаружить себя, что-то сказать о себе, хотя бы раз в жизни?
Ладя подошел к Кире Викторовне. В руках он держал скрипку. Кира Викторовна взглянула на него, и он понял, что она его давно заметила. Смущенный и неуверенный в себе, Ладя улыбнулся, повел плечами. Кира Викторовна ждала от него каких-то первых слов.
- Задержался вот немного... - Ладя попытался сказать это так, как будто не было цирка, поездки по стране, села Бобринцы и всего прочего. Как будто он все тот же и как будто он с Андреем только вчера был у нее на даче в Марфино, а сегодня пришел, как и договорились. Немного вот задержался. Пустяки. Пять минут.
Из-за Ладькиной спины выглянул Павлик Тареев.
- Мы к вам домой приходили, - сказал Павлик. - Вас не было. Но я его прослушал. Вы не волнуйтесь.
- Спасибо, Дед, - сказала Кира Викторовна. - Все в порядке.
Потом Кира Викторовна взяла за руку Ладю и молча повела его. Она была счастлива, что он пришел, вернулся, что его можно повести вот так, крепко держа за руку, на второй этаж к белым дверям с бронзовой ручкой.
Самолет закончил разбег и поднялся в воздух. Горит предупреждающая надпись: "Пристегнуть ремни. Не курить". У Андрея во рту жевательная резинка. Дал Родион. Сказал - помогает, чтобы не закладывало уши. Аккомпаниатор Тамара Леонтьевна, которая летела вместе с Андреем, сидела от него через проход. От жевательной резинки она отказалась. Она взяла у стюардессы с подноса мятный леденец.
Тамара Леонтьевна работала у Валентина Яновича уже много лет. Еще когда училась Кира Викторовна. Она всегда выезжала со студентами на международные конкурсы. Она была счастливой тенью Валентина Яновича.
Рядом с Андреем сидел толстый пассажир. Он держал во рту коротенькую и толстую трубку и ждал, когда погаснет сигнал, запрещающий курить.
Самолет медленно разворачивался. Андрей смотрел в окно на аэродром, на город. Было светлое и прозрачное утро. Город вдалеке и аэродром были светлыми и прозрачными. Может быть, удастся увидеть "чертово колесо"? Рита Андрея не провожала, не смогла. Что-то важное было назначено в институте. Так хотя бы это колесо...
В боковой сетке аккуратно лежала скрипка. Струны проверены, взяты запасные, отличного качества - фирмы "Пирастро". На смычке натянут новый волос. Был засыпан сначала порошком канифоли, потом погрет над пламенем спиртовки и натерт канифолью фирмы "Селвейс". Это сделал Володя из консерваторской мастерской. Ему доверяли свои смычки Коган, Третьяков, Владимир Спиваков. Привел он в порядок и смычок Андрея. Хороший смычок это важная деталь в успехе скрипача. Настоящий смычок лежит в руке как птенец - тихо и чуть испуганно.
Валентин Янович, прощаясь с Андреем, велел запомнить ему слова опытных музыкантов, что перед выходом на эстраду нужно помешать "выскакивать" в сознание разрозненным кусочкам произведения: идти на эстраду должен "дирижер", собирающийся управлять исполнением, а не беспорядочная толпа "оркестрантов", думающих каждый о своей партии.
Надпись, запрещающая курить, погасла. Толстый сосед немедленно вытащил из кармана зажигалку и закурил трубку.
Андрей опять выглянул в окно. Город затягивала легкая облачная пелена. Город оставался, а Андрей Косарев, студент второго курса консерватории, улетал впервые в жизни за границу, на свой первый в жизни международный конкурс. Права была его мать, которая на прощание шепнула: "Я в тебе не ошиблась".
Стюардесса разнесла журналы, проспекты, газеты. Андрей выбрал проспект "Dubrovnik". Он уже читал о Дубровнике, но хотел посмотреть проспект, изданный в Югославии. В проспекте было много цветных фотографий. Андрей разглядывал фотографии, прочитывал подписи к ним. Все вполне понятно: "Pogled - вид, "Hidrogliser" - гидроглиссер, "Vila Jahorina" вилла "Яхорина", "Ljetna restoracija" - летний ресторан. Дубровник был удивительно белым, с оранжевыми черепичными крышами. И все это плавало в совершенно синем море. Может быть, только на фотографии стены домов были такими белыми, черепичные крыши такими оранжевыми, а море таким синим. На месте выяснится. Узкие улочки, черные железные фонари на стенах домов. Высокие церкви. Мраморные ступени и большие каменные плиты, которыми покрыты все узкие улочки.
Сосед с трубкой увидел, что Андрей разглядывает Дубровник.
- Прекрасно, - сказал он с акцентом и для чего-то зажег свою зажигалку, поглядел на огонь и погасил. Потом потянул трубку - она у него при этом вспыхнула, будто стоп-сигнал автомобиля, - медленно выпустил дым и спросил: - Вы коммерсант?
- Нет. Скрипач.
- Прекрасно. Я тоже не коммерсант.
Больше сосед ничего не сказал и занялся только трубкой. Она удобно устроилась в его руке, тихонько сопела.
Вдруг стюардесса подошла к Тамаре Леонтьевне и что-то у нее спросила. Тамара Леонтьевна показала на Андрея. Стюардесса подошла и протянула Андрею листок бумаги, на котором было что-то написано карандашом.
- Вам телеграмма.
Андрей удивился. Но еще больше удивился толстый сосед:
- Телеграмма?
- Принимаем в исключительных случаях, - сказала стюардесса. - Все зависит от срочности текста.
Андрей медленно и не один раз прочитал телеграмму. Каждое слово отдельно. Два местоимения и глагол. "Я тебя люблю".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32