semissis - _поласса_. Преувеличенно говоря о
раздроблении асса на 100 частей, Гораций указывает на мельчайшие расчеты о
дробями. Удивительно в ответах сына менялы Альбина не то, что он, подобно
другим мальчикам, разрешает задачи, во что он мгновенно находит
соответственные технические выражения: tries, semis.
330 Возможно ли при подобном тривиально-утилитарном направлении
воспитания ожидать песнопений, достойных сохраняться для потомков в
рукописях, которые в ограждение от моли напитывались кедровым маслом или
укладывались в кипарисные шкатулки?
333 Под именем пользы Гораций преимущественно разумеет те общие,
высоконравственные изречения, которыми блистала древняя драма и которые были
только следствием ее высокого строя и внутреннего богатства, а никак не
целью. (То же у Шекспира).
337 Из переполненной груди слушателя.
340 Ламия была у древних нечто вроде бабы-яги и глотала непослушных
детей. Вероятно, сочинитель какого-нибудь фарса дозволил себе неприличную и
несообразную сцену, в которой съеденный Ламией ребенок снова вытаскивается
живым из ее утробы.
343 Вошел в пословицу.
345 Такое сочинение принесет барыш книгопродавцам (_Созиям_),
распространится по заморским провинциям и обессмертит поэта.
347 Мысль о погрешимости человеческой Гораций разъясняет примерами
искусного китареда или стрелка, но тотчас же спешит оговориться, что
китаред, вечно ошибающийся, напоминает несчастного _Херила_, про которого
схолиаст рассказывает следующее: "Херил, воспевая деяния Александра, написал
только семь порядочных стихов; говорят, будто Александр сказал ему, что
предпочел бы быть Фирситом Гомера, чем его Ахиллом. Когда Александр
уговорился с ним, чтобы он за каждый хороший стих получал по золотому, а за
дурной по удару кулаком, то он вследствие множества дурных стихов был до
смерти забит кулаками".
359 Длинноты скучны и у безукоризненного Гомера, которого оправдывает
громадность его труда,
366 Старший из молодых Пизонов.
371 Посредственный оратор никогда не сделается Мессалой. М. Валерий
_Мессала_ Корвин, покровитель Тибулла, блиставший красноречием; а
посредственный законовед не будет Авлом Касцеллием (уже в 712 году славным
юристом); но этого от них никто и не требует.
373 Колонны, на которых вывешивались объявления книгопродавцев.
383 Может служить подтверждением уже высказанной нами мысли, что в Риме
на сочинительство порывались люди хорошего общества.
387 Спурий Меций Тарпа, один из первых художественных судей Рима, был,
по словам схолиастов, в продолжение почти полувека одним из пяти комиссаров
критиков, без предварительного одобрения которых драматическое произведение
не могло появляться на театре. Заседания этой комиссии происходили в храме
Аполлона.
391 Орфей, вводя между фракийскими троглодитами начала
гражданственности, внушил им отвращение к употреблению в пищу убитых врагов.
394 Амфион, с братом-близнецом _Цетом_ (z????), сын Зевеса и Антиопы.
_Цет_ остался пастырем и охотником, а Амфион звуками лиры сделался
строителем Фивских стен. В этом многознаменательном месте письма Гораций,
очеркивая догомерическое проявление поэзии, ясно указывает на высокое
значение, которое придавали древние этому вечному элементу человеческого
духа, до того родственному элементу религиозному, что от Орфея до Лютера
люди, как только начнут молиться и возвышаться духом, - начинают петь, и
наоборот. Действительно, нужна почти нечеловеческая грубость и тупость,
чтобы после всего этого отвергать благотворное действие искусства или
приискивать ему еще какой-то внешней полезности. Лучшие проявления духа до
того в корне своем срослись с поэтическим восторгом, что все это вывело
людей из троглодитов в состояние гражданского общества, как-то: религия,
гражданские законы, социальные отношения, политическое устройство, науки и
т. д., у всех первобытных народов выражались в поэтической форме стихами, и
поэты - сеятели всех этих благ - причислены к лику богов,
397 Вся их мудрость и заслуга состояли в том, что они сумели: "Publica
privatis secernere" отделить общее достояние от частной собственности,
мирское, гражданское от священного, церковного; воспретить "concubitus
vagus" переметную похоть, антигражданственный и антисемейный этот элемент,
встречающийся только между животными, не ведущими семейной жизни. Где есть
гнездо и воспитание детей, там непременно пара, отличающаяся замечательным
инстинктом взаимной привязанности. Созидатели гражданских обществ не
ограничились указанием на такую силу вещей, а определили взаимные
обязанности и права супругов. Не зная еще металлических досок, они резали
буквы на деревянных.
402 Тиртей, возбуждавший во время мессинских войн в спартанцах мужество
и единодушие.
408 Поставив вопрос таким определительным образом, Гораций положительно
отвечает, что врожденная жила (vena) таланта настолько же нуждается в науке,
как и последняя в первой, ведь такова участь всех человеческих
деятельностей, из которых Гораций для примера выбирает две, более подходящие
к поэзии тем, что подобно ей не имеют другой цели кроме славы.
412 Желающий на олимпийском беге быть победителем, с отрочества
готовится к этому телесными упражнениями и диетой.
415 Равным образом, желающий состязаться в песнопении в честь Аполлона
Пифийского учится, состоя в послушании у наставника.
416 Недостаточно в напыщенной самонадеянности восклицать: "я дивный
поэт" и, щеголяя мужиковато тривиальными выражениями, вроде пожелания
_парши_ всем отсталым, комически сознаваться, что, не имея на то ни
малейшего права, стыдишься быть последним, или показать незнание в том,
_чему не учился_. Такие смешные претензии, не произведя никогда двух
художественных стихов, были только вечным источником всяческого безобразия.
419 Такое напыщенное самолюбие еще более раздувают в богатом
поэте-хлебосоле разные прихлебатели и искатели выгод. Богатого поэта, в этом
случае, Гораций сравнивает с (praeco) зазывателем в купеческую лавку. (Как
не остановиться и на этом сходстве с нашей жизнию!)
425 Как бы ни был такой поэт-Амфитрион влиятелен и ловок, едва ли
удастся ему отличить у себя истинного друга от льстеца.
434 Обычай заставлять гостей через силу пить вино, который Гораций в
шутку называет пыткою, устрояемою для отыскания истинной дружбы, скорее
ведет к противоположным результатам, напоминающим басню о вороне и лисице.
438 В противоположность льстецам, Гораций припоминает как тонкого и
неподкупного критика бывшего друга своего Квинтилия Вара, которого смерть он
оплакал (в "Одах", 1, 24).
450 Как Херил выставлен Горацием представителем несчастных
стихокропателей, так в глазах его идеалом критики является _Аристарх_,
известный александрийский исправитель текста Гомеровых поэм.
451 Излишняя снисходительность друзей ведет пиесу к падению на театре,
а самого писателя ко всеобщему осмеянию. Все бегут от него, как от
зараженного прилипчивой или страшного болезнию; жертвы гневной Дианы
(iracunda Diana) лунатика.
457 Желая представить болезненное (не здравое) и не произвольное
состояние экзальтированного поэта, декламирующего про себя, Гораций говорит,
что он _рыгает_ стихами. Если безумец при этом упадет в яму, как птицелов,
засмотревшийся на дрозда, или как наш _Метафизик_ Хемницера, то Гораций
советует не выручать его, злобно утверждая, что не должно стеснять
поэтических вольностей.
465 _Эмпедокл_ из Агригента в Сицилии (в половине IV века до Р. X.)
государственный муж, философ и поэт, проповедовавший переселение душ, тем
самым подал, вероятно, повод к дошедшему до нас анекдоту о его кончине,
согласно которому он, ища бессмертия и новой метаморфозы, бросился в жерло
Этны. Мало заботясь о достоверности предания, Гораций пользуется им, чтобы
выставить ненасытное самолюбие, не останавливающееся ни перед чем, ни даже
перед смертию, лишь бы она была громка и общеизвестна.
470 Гораций иронически спрашивает о причине такого болезненного
стихокропания.
471 _Опоганить_ (так перевели мы глагол mingere) прах умершего
считалось великим преступлением, тем более прах отца. Место, пораженное
молнией, считалось священным, и боги карали безумием сего осквернителя.
ДОПОЛНЕНИЕ
I
Зевс
Шум и гам, - хохочут девы,
В медь колотят музыканты,
Под визгливые напевы
4 Скачут, пляшут корибанты.
В кипарисной роще Крита
Вновь заплакал мальчик Реи,
Потянул к себе сердито
8 Он сосцы у Амальтеи.
Юный бог уж ненавидит,
Эти крики местью дышат,
Но земля его не видит,
12 Небеса его не слышат.
II
Сны и тени, -
Сновиденья,
В сумрак трепетно манящие,
Все ступени
Усыпленья
6 Легким роем преходящие,
Не мешайте
Мне спускаться
К переходу сокровенному,
Дайте, дайте
Мне умчаться
12 С вами к свету отдаленному.
Только минем
Сумрак свода,
Тени станем мы прозрачные,
И покинем
Там у входа
18 Покрывала наши мрачные.
III
К Сикстинской мадонне
Вот сын ее, - он тайна Иеговы, -
Лелеем девы чистыми руками.
У ног ее земля под облаками,
4 На воздухе нетленные покровы.
И, преклонясь, с Варварою готовы
Молиться ей мы на коленях сами
Или, как Сикст, блаженными очами
8 Встречать того, кто рабства сверг оковы.
Как ангелов, младенцев окрыленных,
Узришь и нас, о дева! не смущенных:
11 Здесь угасает пред тобой тревога.
Такой тебе, Рафаэль, вестник бога,
Тебе и нам явил твой сон чудесный
14 Царицу жен - царицею небесной.
IV
Восточный мотив
С чем нас сравнить с тобою, друг прелестный?
Мы два конька, скользящих на реке,
Мы два гребца на утлом челноке,
Мы два зерна в одной скорлупке тесной,
Мы две пчелы на жизненном цветке,
8 Мы две звезды на высоте небесной.
V
Шопену
Ты мелькнула, ты предстала,
Снова сердце задрожало, -
Под чарующие звуки
То же счастье, те же муки,
Слышу трепетные руки, -
6 Ты еще со мной. -
Час блаженный, час печальный,
Час последний, час прощальный,
Те же легкие одежды,
Ты стоишь, склоняя вежды, -
И не нужно мне надежды:
12 Этот час - он мой.
Ты руки моей коснулась,
Разом сердце встрепенулось;
Не туда, в то горе злое,
Я несусь в мое былое, -
Я на все, на все иное
18 Отпылал - потух.
Этой песне чудотворной
Так покорен мир упорной;
Пусть же сердце, полно муки,
Торжествует час разлуки,
И, когда загаснут звуки, -
24 Разорвется вдруг.
VI
Романс
Злая песнь! как больно возмутила
Ты дыханьем душу мне до дна,
До зари в груди дрожала, ныла
4 Эта песня, эта песнь одна.
И поющим отдаваться мукам
Было слаще обаянья сна,
Умереть хотелось с каждым звуком,
8 Сердцу грудь казалася тесна.
Но с зарей потухнул жар напевный,
И душа затихнула до дна;
В озаренной глубине душевной
12 Лишь улыбка уст твоих видна.
VII
Музе
Пришла и села. Счастлив и тревожен,
Ласкательный твой повторяю стих;
И если дар мой пред тобой ничтожен,
4 То ревностью не ниже я других.
Заботливо храня твою свободу,
Непосвященных я к тебе не звал,
И рабскому их буйству я в угоду
8 Твоих речей не осквернял.
Все та же ты, заветная святыня,
На облаке, незримая земле,
В венце из звезд, нетленная богиня,
12 С задумчивой улыбкой на челе.
ВЫПУСК ВТОРОЙ
* * *
Не смейся, не дивися мне
В недоуменье детски-грубом,
Что перед этим дряхлым дубом
4 Я вновь стою по старине.
Не много листьев на челе
Больного старца уцелели;
Но вновь с весною прилетели
8 И жмутся горленки в дупле.
I
День проснется - и речи людские
Закипят раздраженной волной,
И помчит, разливаясь, стихия
4 Все, что вызвано алчной нуждой.
И мои зажурчат песнопенья,
Но в зыбучих струях ты найдешь
Разве ласковой думы волненья,
8 Разве сердца напрасную дрожь.
II
Добро и зло
Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
4 Другой - душа и мысль моя.
И как в росинке чуть заметной
Весь солнца лик ты узнаешь,
Так слитно в глубине заветной
8 Все мирозданье ты найдешь.
Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом,
И мир свои раскроет блага,
12 Но быть не мысли божеством.
И даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
16 И различай добро и зло.
Но если на крылах гордыни
Познать дерзаешь ты, как бог,
Не заноси же в мир святыни
20 Своих невольничьих тревог.
Пари, всезрящий и всесильный,
И с незапятнанных высот
Добро и зло, как прах могильный,
24 В толпы людские отпадет.
III
Ты был для нас всегда вон той скалою,
Взлетевшей к небесам;
Под бурями, под ливнем и грозою
4 Невозмутимый сам.
Защищены от севера тобою,
Над зеркалом наяд
Росли мы здесь веселою семьею, -
8 Цветущий вертоград.
И вдруг вчера, - тебя я не узнала:
Ты был как божий гром...
Умолкла я, - я вся затрепетала
12 Перед твоим лицом.
"О, да! Скала молчит; но неужели
Ты думаешь: ничуть
Все бури ей, все ливни и метели
16 Не надрывают грудь?
Откуда же - ты помнишь - это было,
Вдруг землю потрясло,
И что-то в ночь весь сад пробороздило
20 И следом все легло.
И никому не рассказало море,
Что кануло ко дну, -
А то скала свое былое горе
24 Швырнула в глубину".
IV
С гнезд замахали крикливые цапли,
С листьев скатились последние капли,
Солнце, с прозрачных сияя небес,
4 В тихих струях опрокинуло лес.
С сердца куда-то слетела забота,
Вижу, опять улыбается кто-то; -
Или весна выручает свое,
8 Или и солнышко всходит мое.
V
О, этот сельский день и блеск его красивый
В безмолвии я чту,
Не допустить до нас мой ищет глаз ревнивый
4 Безумную мечту.
Лелеяла б душа в успокоенье томном
Неведомую даль,
Но так нескромно все в уединенье скромном,
8 Что стыдно мне и жаль.
Пойдем ли по полю мы, чуждые тревоги,
И радует ходьба,
Уж кланяются нам обоим вдоль дороги
12 Чужие все хлеба.
Идем ли под вечер, избегнувши селений,
Где все стоит в пыли,
По солнцу движемся, - гляжу, а наши тени
16 За ров и в лес ушли.
Всю ночь со всем уже, что мучило недавно,
Перерывает связь,
А звезды, с высоты глядя на нас так явно,
20 Мигают, не стыдясь.
VI
Ласточки
Природы праздный соглядатай,
Люблю, забывши все кругом,
Следить за ласточкой стрельчатой
4 Над вечереющим прудом.
Вот понеслась и зачертила, -
И страшно, чтобы гладь стекла
Стихией чуждой не схватила
8 Молниевидного крыла.
И снова то же дерзновенье
И та же темная струя, -
Не таково ли вдохновенье
12 И человеческого я?
Не так ли я, сосуд скудельный,
Дерзаю на запретный путь,
Стихии чуждой, запредельной,
18 Стремясь хоть каплю зачерпнуть?
VII
Осень
Как грустны сумрачные дни
Беззвучной осени и хладной,
Какой истомой безотрадной
4 К нам в душу просятся они.
Но есть и дни, когда в крови
Золотолиственных уборов
Горящих осень ищет взоров
8 И знойных прихотей любви.
Молчит стыдливая печаль,
Лишь вызывающее слышно,
И, замирающей так пышно,
12 Ей ничего уже не жаль.
VIII
Бабочка
Ты прав. - Одним воздушным очертаньем
Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем -
4 Лишь два крыла.
Не спрашивай: откуда появилась?
Куда спешу?
Здесь на цветок я легкий опустилась,
8 И вот - дышу.
На долго ли без цели, без усилья,
Дышать хочу?
Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья
12 И улечу.
IX
На книжке стихотворений Тютчева
Вот наш патент на благородство,
Его вручает нам поэт;
Здесь духа мощного господство,
4 Здесь утонченной жизни цвет.
В сыртах не встретишь Геликона,
На льдинах лавр не расцветет,
У чукчей нет Анакреона,
8 К зырянам Тютчев не придет.
Но муза, правду соблюдая,
Глядит: а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
12 Томов премногих тяжелей.
X
Полонскому
Спасибо! Лирой вдохновенной
Ты мне опять напомнил дни,
Когда, не зная мысли пленной,
Ты вынес, отрок дерзновенный,
6 Свои алмазные огни.
А я, по-прежнему смиренный,
Забытый, кинутый в тени,
Стою коленопреклоненный,
И, красотою умиленный,
10 Зажег вечерние огни.
XI
Графу Льву Николаевичу Толстому
При появлении романа "Война и мир"
Была пора, своей игрою,
Своею ризою стальною
Морской простор меня пленял,
Я дорожил и в тишь и в бури
То негой тающей лазури,
6 То пеной у прибрежных скал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
раздроблении асса на 100 частей, Гораций указывает на мельчайшие расчеты о
дробями. Удивительно в ответах сына менялы Альбина не то, что он, подобно
другим мальчикам, разрешает задачи, во что он мгновенно находит
соответственные технические выражения: tries, semis.
330 Возможно ли при подобном тривиально-утилитарном направлении
воспитания ожидать песнопений, достойных сохраняться для потомков в
рукописях, которые в ограждение от моли напитывались кедровым маслом или
укладывались в кипарисные шкатулки?
333 Под именем пользы Гораций преимущественно разумеет те общие,
высоконравственные изречения, которыми блистала древняя драма и которые были
только следствием ее высокого строя и внутреннего богатства, а никак не
целью. (То же у Шекспира).
337 Из переполненной груди слушателя.
340 Ламия была у древних нечто вроде бабы-яги и глотала непослушных
детей. Вероятно, сочинитель какого-нибудь фарса дозволил себе неприличную и
несообразную сцену, в которой съеденный Ламией ребенок снова вытаскивается
живым из ее утробы.
343 Вошел в пословицу.
345 Такое сочинение принесет барыш книгопродавцам (_Созиям_),
распространится по заморским провинциям и обессмертит поэта.
347 Мысль о погрешимости человеческой Гораций разъясняет примерами
искусного китареда или стрелка, но тотчас же спешит оговориться, что
китаред, вечно ошибающийся, напоминает несчастного _Херила_, про которого
схолиаст рассказывает следующее: "Херил, воспевая деяния Александра, написал
только семь порядочных стихов; говорят, будто Александр сказал ему, что
предпочел бы быть Фирситом Гомера, чем его Ахиллом. Когда Александр
уговорился с ним, чтобы он за каждый хороший стих получал по золотому, а за
дурной по удару кулаком, то он вследствие множества дурных стихов был до
смерти забит кулаками".
359 Длинноты скучны и у безукоризненного Гомера, которого оправдывает
громадность его труда,
366 Старший из молодых Пизонов.
371 Посредственный оратор никогда не сделается Мессалой. М. Валерий
_Мессала_ Корвин, покровитель Тибулла, блиставший красноречием; а
посредственный законовед не будет Авлом Касцеллием (уже в 712 году славным
юристом); но этого от них никто и не требует.
373 Колонны, на которых вывешивались объявления книгопродавцев.
383 Может служить подтверждением уже высказанной нами мысли, что в Риме
на сочинительство порывались люди хорошего общества.
387 Спурий Меций Тарпа, один из первых художественных судей Рима, был,
по словам схолиастов, в продолжение почти полувека одним из пяти комиссаров
критиков, без предварительного одобрения которых драматическое произведение
не могло появляться на театре. Заседания этой комиссии происходили в храме
Аполлона.
391 Орфей, вводя между фракийскими троглодитами начала
гражданственности, внушил им отвращение к употреблению в пищу убитых врагов.
394 Амфион, с братом-близнецом _Цетом_ (z????), сын Зевеса и Антиопы.
_Цет_ остался пастырем и охотником, а Амфион звуками лиры сделался
строителем Фивских стен. В этом многознаменательном месте письма Гораций,
очеркивая догомерическое проявление поэзии, ясно указывает на высокое
значение, которое придавали древние этому вечному элементу человеческого
духа, до того родственному элементу религиозному, что от Орфея до Лютера
люди, как только начнут молиться и возвышаться духом, - начинают петь, и
наоборот. Действительно, нужна почти нечеловеческая грубость и тупость,
чтобы после всего этого отвергать благотворное действие искусства или
приискивать ему еще какой-то внешней полезности. Лучшие проявления духа до
того в корне своем срослись с поэтическим восторгом, что все это вывело
людей из троглодитов в состояние гражданского общества, как-то: религия,
гражданские законы, социальные отношения, политическое устройство, науки и
т. д., у всех первобытных народов выражались в поэтической форме стихами, и
поэты - сеятели всех этих благ - причислены к лику богов,
397 Вся их мудрость и заслуга состояли в том, что они сумели: "Publica
privatis secernere" отделить общее достояние от частной собственности,
мирское, гражданское от священного, церковного; воспретить "concubitus
vagus" переметную похоть, антигражданственный и антисемейный этот элемент,
встречающийся только между животными, не ведущими семейной жизни. Где есть
гнездо и воспитание детей, там непременно пара, отличающаяся замечательным
инстинктом взаимной привязанности. Созидатели гражданских обществ не
ограничились указанием на такую силу вещей, а определили взаимные
обязанности и права супругов. Не зная еще металлических досок, они резали
буквы на деревянных.
402 Тиртей, возбуждавший во время мессинских войн в спартанцах мужество
и единодушие.
408 Поставив вопрос таким определительным образом, Гораций положительно
отвечает, что врожденная жила (vena) таланта настолько же нуждается в науке,
как и последняя в первой, ведь такова участь всех человеческих
деятельностей, из которых Гораций для примера выбирает две, более подходящие
к поэзии тем, что подобно ей не имеют другой цели кроме славы.
412 Желающий на олимпийском беге быть победителем, с отрочества
готовится к этому телесными упражнениями и диетой.
415 Равным образом, желающий состязаться в песнопении в честь Аполлона
Пифийского учится, состоя в послушании у наставника.
416 Недостаточно в напыщенной самонадеянности восклицать: "я дивный
поэт" и, щеголяя мужиковато тривиальными выражениями, вроде пожелания
_парши_ всем отсталым, комически сознаваться, что, не имея на то ни
малейшего права, стыдишься быть последним, или показать незнание в том,
_чему не учился_. Такие смешные претензии, не произведя никогда двух
художественных стихов, были только вечным источником всяческого безобразия.
419 Такое напыщенное самолюбие еще более раздувают в богатом
поэте-хлебосоле разные прихлебатели и искатели выгод. Богатого поэта, в этом
случае, Гораций сравнивает с (praeco) зазывателем в купеческую лавку. (Как
не остановиться и на этом сходстве с нашей жизнию!)
425 Как бы ни был такой поэт-Амфитрион влиятелен и ловок, едва ли
удастся ему отличить у себя истинного друга от льстеца.
434 Обычай заставлять гостей через силу пить вино, который Гораций в
шутку называет пыткою, устрояемою для отыскания истинной дружбы, скорее
ведет к противоположным результатам, напоминающим басню о вороне и лисице.
438 В противоположность льстецам, Гораций припоминает как тонкого и
неподкупного критика бывшего друга своего Квинтилия Вара, которого смерть он
оплакал (в "Одах", 1, 24).
450 Как Херил выставлен Горацием представителем несчастных
стихокропателей, так в глазах его идеалом критики является _Аристарх_,
известный александрийский исправитель текста Гомеровых поэм.
451 Излишняя снисходительность друзей ведет пиесу к падению на театре,
а самого писателя ко всеобщему осмеянию. Все бегут от него, как от
зараженного прилипчивой или страшного болезнию; жертвы гневной Дианы
(iracunda Diana) лунатика.
457 Желая представить болезненное (не здравое) и не произвольное
состояние экзальтированного поэта, декламирующего про себя, Гораций говорит,
что он _рыгает_ стихами. Если безумец при этом упадет в яму, как птицелов,
засмотревшийся на дрозда, или как наш _Метафизик_ Хемницера, то Гораций
советует не выручать его, злобно утверждая, что не должно стеснять
поэтических вольностей.
465 _Эмпедокл_ из Агригента в Сицилии (в половине IV века до Р. X.)
государственный муж, философ и поэт, проповедовавший переселение душ, тем
самым подал, вероятно, повод к дошедшему до нас анекдоту о его кончине,
согласно которому он, ища бессмертия и новой метаморфозы, бросился в жерло
Этны. Мало заботясь о достоверности предания, Гораций пользуется им, чтобы
выставить ненасытное самолюбие, не останавливающееся ни перед чем, ни даже
перед смертию, лишь бы она была громка и общеизвестна.
470 Гораций иронически спрашивает о причине такого болезненного
стихокропания.
471 _Опоганить_ (так перевели мы глагол mingere) прах умершего
считалось великим преступлением, тем более прах отца. Место, пораженное
молнией, считалось священным, и боги карали безумием сего осквернителя.
ДОПОЛНЕНИЕ
I
Зевс
Шум и гам, - хохочут девы,
В медь колотят музыканты,
Под визгливые напевы
4 Скачут, пляшут корибанты.
В кипарисной роще Крита
Вновь заплакал мальчик Реи,
Потянул к себе сердито
8 Он сосцы у Амальтеи.
Юный бог уж ненавидит,
Эти крики местью дышат,
Но земля его не видит,
12 Небеса его не слышат.
II
Сны и тени, -
Сновиденья,
В сумрак трепетно манящие,
Все ступени
Усыпленья
6 Легким роем преходящие,
Не мешайте
Мне спускаться
К переходу сокровенному,
Дайте, дайте
Мне умчаться
12 С вами к свету отдаленному.
Только минем
Сумрак свода,
Тени станем мы прозрачные,
И покинем
Там у входа
18 Покрывала наши мрачные.
III
К Сикстинской мадонне
Вот сын ее, - он тайна Иеговы, -
Лелеем девы чистыми руками.
У ног ее земля под облаками,
4 На воздухе нетленные покровы.
И, преклонясь, с Варварою готовы
Молиться ей мы на коленях сами
Или, как Сикст, блаженными очами
8 Встречать того, кто рабства сверг оковы.
Как ангелов, младенцев окрыленных,
Узришь и нас, о дева! не смущенных:
11 Здесь угасает пред тобой тревога.
Такой тебе, Рафаэль, вестник бога,
Тебе и нам явил твой сон чудесный
14 Царицу жен - царицею небесной.
IV
Восточный мотив
С чем нас сравнить с тобою, друг прелестный?
Мы два конька, скользящих на реке,
Мы два гребца на утлом челноке,
Мы два зерна в одной скорлупке тесной,
Мы две пчелы на жизненном цветке,
8 Мы две звезды на высоте небесной.
V
Шопену
Ты мелькнула, ты предстала,
Снова сердце задрожало, -
Под чарующие звуки
То же счастье, те же муки,
Слышу трепетные руки, -
6 Ты еще со мной. -
Час блаженный, час печальный,
Час последний, час прощальный,
Те же легкие одежды,
Ты стоишь, склоняя вежды, -
И не нужно мне надежды:
12 Этот час - он мой.
Ты руки моей коснулась,
Разом сердце встрепенулось;
Не туда, в то горе злое,
Я несусь в мое былое, -
Я на все, на все иное
18 Отпылал - потух.
Этой песне чудотворной
Так покорен мир упорной;
Пусть же сердце, полно муки,
Торжествует час разлуки,
И, когда загаснут звуки, -
24 Разорвется вдруг.
VI
Романс
Злая песнь! как больно возмутила
Ты дыханьем душу мне до дна,
До зари в груди дрожала, ныла
4 Эта песня, эта песнь одна.
И поющим отдаваться мукам
Было слаще обаянья сна,
Умереть хотелось с каждым звуком,
8 Сердцу грудь казалася тесна.
Но с зарей потухнул жар напевный,
И душа затихнула до дна;
В озаренной глубине душевной
12 Лишь улыбка уст твоих видна.
VII
Музе
Пришла и села. Счастлив и тревожен,
Ласкательный твой повторяю стих;
И если дар мой пред тобой ничтожен,
4 То ревностью не ниже я других.
Заботливо храня твою свободу,
Непосвященных я к тебе не звал,
И рабскому их буйству я в угоду
8 Твоих речей не осквернял.
Все та же ты, заветная святыня,
На облаке, незримая земле,
В венце из звезд, нетленная богиня,
12 С задумчивой улыбкой на челе.
ВЫПУСК ВТОРОЙ
* * *
Не смейся, не дивися мне
В недоуменье детски-грубом,
Что перед этим дряхлым дубом
4 Я вновь стою по старине.
Не много листьев на челе
Больного старца уцелели;
Но вновь с весною прилетели
8 И жмутся горленки в дупле.
I
День проснется - и речи людские
Закипят раздраженной волной,
И помчит, разливаясь, стихия
4 Все, что вызвано алчной нуждой.
И мои зажурчат песнопенья,
Но в зыбучих струях ты найдешь
Разве ласковой думы волненья,
8 Разве сердца напрасную дрожь.
II
Добро и зло
Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
4 Другой - душа и мысль моя.
И как в росинке чуть заметной
Весь солнца лик ты узнаешь,
Так слитно в глубине заветной
8 Все мирозданье ты найдешь.
Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом,
И мир свои раскроет блага,
12 Но быть не мысли божеством.
И даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
16 И различай добро и зло.
Но если на крылах гордыни
Познать дерзаешь ты, как бог,
Не заноси же в мир святыни
20 Своих невольничьих тревог.
Пари, всезрящий и всесильный,
И с незапятнанных высот
Добро и зло, как прах могильный,
24 В толпы людские отпадет.
III
Ты был для нас всегда вон той скалою,
Взлетевшей к небесам;
Под бурями, под ливнем и грозою
4 Невозмутимый сам.
Защищены от севера тобою,
Над зеркалом наяд
Росли мы здесь веселою семьею, -
8 Цветущий вертоград.
И вдруг вчера, - тебя я не узнала:
Ты был как божий гром...
Умолкла я, - я вся затрепетала
12 Перед твоим лицом.
"О, да! Скала молчит; но неужели
Ты думаешь: ничуть
Все бури ей, все ливни и метели
16 Не надрывают грудь?
Откуда же - ты помнишь - это было,
Вдруг землю потрясло,
И что-то в ночь весь сад пробороздило
20 И следом все легло.
И никому не рассказало море,
Что кануло ко дну, -
А то скала свое былое горе
24 Швырнула в глубину".
IV
С гнезд замахали крикливые цапли,
С листьев скатились последние капли,
Солнце, с прозрачных сияя небес,
4 В тихих струях опрокинуло лес.
С сердца куда-то слетела забота,
Вижу, опять улыбается кто-то; -
Или весна выручает свое,
8 Или и солнышко всходит мое.
V
О, этот сельский день и блеск его красивый
В безмолвии я чту,
Не допустить до нас мой ищет глаз ревнивый
4 Безумную мечту.
Лелеяла б душа в успокоенье томном
Неведомую даль,
Но так нескромно все в уединенье скромном,
8 Что стыдно мне и жаль.
Пойдем ли по полю мы, чуждые тревоги,
И радует ходьба,
Уж кланяются нам обоим вдоль дороги
12 Чужие все хлеба.
Идем ли под вечер, избегнувши селений,
Где все стоит в пыли,
По солнцу движемся, - гляжу, а наши тени
16 За ров и в лес ушли.
Всю ночь со всем уже, что мучило недавно,
Перерывает связь,
А звезды, с высоты глядя на нас так явно,
20 Мигают, не стыдясь.
VI
Ласточки
Природы праздный соглядатай,
Люблю, забывши все кругом,
Следить за ласточкой стрельчатой
4 Над вечереющим прудом.
Вот понеслась и зачертила, -
И страшно, чтобы гладь стекла
Стихией чуждой не схватила
8 Молниевидного крыла.
И снова то же дерзновенье
И та же темная струя, -
Не таково ли вдохновенье
12 И человеческого я?
Не так ли я, сосуд скудельный,
Дерзаю на запретный путь,
Стихии чуждой, запредельной,
18 Стремясь хоть каплю зачерпнуть?
VII
Осень
Как грустны сумрачные дни
Беззвучной осени и хладной,
Какой истомой безотрадной
4 К нам в душу просятся они.
Но есть и дни, когда в крови
Золотолиственных уборов
Горящих осень ищет взоров
8 И знойных прихотей любви.
Молчит стыдливая печаль,
Лишь вызывающее слышно,
И, замирающей так пышно,
12 Ей ничего уже не жаль.
VIII
Бабочка
Ты прав. - Одним воздушным очертаньем
Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем -
4 Лишь два крыла.
Не спрашивай: откуда появилась?
Куда спешу?
Здесь на цветок я легкий опустилась,
8 И вот - дышу.
На долго ли без цели, без усилья,
Дышать хочу?
Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья
12 И улечу.
IX
На книжке стихотворений Тютчева
Вот наш патент на благородство,
Его вручает нам поэт;
Здесь духа мощного господство,
4 Здесь утонченной жизни цвет.
В сыртах не встретишь Геликона,
На льдинах лавр не расцветет,
У чукчей нет Анакреона,
8 К зырянам Тютчев не придет.
Но муза, правду соблюдая,
Глядит: а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
12 Томов премногих тяжелей.
X
Полонскому
Спасибо! Лирой вдохновенной
Ты мне опять напомнил дни,
Когда, не зная мысли пленной,
Ты вынес, отрок дерзновенный,
6 Свои алмазные огни.
А я, по-прежнему смиренный,
Забытый, кинутый в тени,
Стою коленопреклоненный,
И, красотою умиленный,
10 Зажег вечерние огни.
XI
Графу Льву Николаевичу Толстому
При появлении романа "Война и мир"
Была пора, своей игрою,
Своею ризою стальною
Морской простор меня пленял,
Я дорожил и в тишь и в бури
То негой тающей лазури,
6 То пеной у прибрежных скал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32