Праву заерзал на кровати. Ринтытегин удивленно обернулся.
– Что ты все ворочаешься? – недовольно сказал он, раздраженный скрипом кровати. – Неужели в этой гостинице есть эти, как их называют, большие вши?
– Клопы?
– Да, клопы.
– Нет. Пока не чувствуется.
Ринтытегин собрал бумаги, сложил в свой большой кожаный портфель и стал раздеваться.
– Ринтытег, – окликнул его Праву.
– Что?
– Я хочу задать тебе один вопрос.
– Можешь хоть десяток задавать, – с готовностью ответил Ринтытегин.
– Почему Елизавета Андреевна против стойбища Локэ?
Ринтытегин повернулся на кровати и задумался.
– Не то чтобы против, – медленно заговорил он. – Она просто намучилась. Тут до нее был один… Его пришлось судить. В кожаном пальто ходил, скрипел, как рассохшаяся байдара, а колхоз не вылезал из долгов. Только одно название было – колхоз, а пастухи жили, как в стойбище Локэ. Ей пришлось все на своих плечах вытягивать. А теперь, когда мы выходим на первое место в районе и можно бы вроде передохнуть, ты тут такое хлопотное дело затеял!..

14

Росмунта качала Мирона и напевала песню, которой ее научила Наташа Вээмнэу:

Я не знаю, где встретиться
Нам придется с тобой,
Глобус крутится, вертится,
Словно шар голубой.
И мелькают города и страны,
Параллели и меридианы…

За стенами яранги бушевала пурга. Ветер подпевал Росмунте, колыхал меховой полог, а то каким-то чудом врывался в чоттагин, толкался в стены, заставлял вздрагивать пламя керосиновой лампы.
Пурга продолжалась больше недели. То ветер утихал на несколько часов, небо очищалось от облаков и показывались звезды, то, как бы набравшись новых сил и отдохнув, он снова налетал на стойбище, пытался опрокинуть яранги, сорвать с них рэтэмы и унести в долину Теплой реки. Больше всего от пурги пострадало школьное здание, казавшееся на вид таким прочным. Железную крышу разворотило, и из нее торчали, как ребра скелета, оголенные стропила.
Росмунта пела песню и с тревогой прислушивалась к ветру. Вот уже несколько дней Коравье не ночует дома. С тех пор как пришло известие, что стойбище принимают в колхоз, Коравье неотлучно в стаде.
– Мы должны привести туда свое стадо в полной сохранности, – заявил он пастухам.
Почти все мужчины ушли охранять оленей. В такую погоду особенно нагло рыскают волки.
В школе поначалу прекратили занятия, но, когда стало ясно, что ненастье надолго, снова открыли ее. Женщины по очереди провожали детей, а вечером сами приходили учиться. Жизнь снова вошла в колею, как ни бесновалась пурга.
Вчера из Торвагыргына приехала кинопередвижка. Трактор вел Кэлетэгин, а вместо киномеханика прибыл Сергей Володькин. Росмунта жалела, что нет Коравье, который так любит кино. В стойбище уже несколько раз привозили звуковые картины, но люди мало что поняли в них: с экрана говорили по-русски. Росмунта узнавала отдельные слова, но все же не разбирала, о чем идет речь. Часто в роли переводчика выступал Сергей Володькин, но он так говорил по-чукотски, что зрители не могли удержаться от смеха, слушая его объяснения.
Росмунта смеялась еще от того, что вспомнила, как Сергей учил ее целоваться по-новому, и ей хотелось сказать ему об этом. Но Володькин старался не только не оставаться с ней наедине, но даже не подходил близко и не смотрел в ее сторону.
….Сильный порыв ветра ворвался в чоттагин, толкнул полог. Пламя заметалось в стекле лампы. Росмунта положила задремавшего Мирона на кровать и выглянула в чоттагин. Кто-то, наряженный в толстую камлейку, отряхивался от снега.
– Это ты, Коравье?
Человек повернулся к Росмунте и замер в испуге. Она узнала Сергея Володькина.
– Ты пришел в гости? – спросила Росмунта.
– Нет, заблудился, – виновато сказал Володькин. Он поднял глаза на нее, но не увидел в них ни гнева, ни раздражения. Она радушно улыбалась.
Несколько минут назад Володькин вышел из школы по неотложному делу в небольшую будку, расположенную рядом со школой, и на обратном пути потерял направление. Снегом забивало дыхание, нельзя было осмотреться. Школа где-то совсем рядом, но как ни вглядывался Володькин, ничего, кроме снежной пелены, не видел. Даже кричать бесполезно – никто не услышит. Ему стало страшно. Он двинулся наугад, лишь бы не стоять на месте. На память приходили рассказы о людях, замерзших в пургу в нескольких метрах от дома. Сделав с трудом десятка два шагов, Володькин наткнулся на ярангу и несказанно этому обрадовался.
– Не могу найти дорогу в школу, – сказал он.
– Я покажу, – с готовностью предложила Росмунта. – Это очень близко.
Володькин содрогнулся при мысли, что надо снова выходить в бушующую, воющую мглу, и нерешительно сказал:
– Я сначала немного отдохну.
– Хорошо, хорошо, – согласилась Росмунта. – Я приготовлю тебе чай.
– Не хочу чаю, – стал отказываться Володькин.
– Не надо отказываться от угощения, – наставительно сказала Росмунта. – Когда приходит гость, хозяйка обязательно должна его угостить. Так меня учит мой муж Коравье. Снимай кухлянку и заходи в полог.
– Я лучше пойду, – сказал Володькин и открыл дверь. Ветер ворвался и накинулся на него, Володькин поспешил назад.
Росмунта подала Сергею тивичгын – кусок оленьего рога для выбивания снега. Володькин послушно принялся выколачивать собачьи унты, а потом кухлянку. С помощью Росмунты снял с себя верхнюю одежду и вполз в полог.
В пологе, несмотря на то, что отдушина была открыта, все же чувствовалась духота.
Володькин огляделся. Над большими керосиновыми лампами сушилась одежда Коравье. Одна лампа была окружена ребристыми термобатареями, и от них шел провод к радиоприемнику, стоявшему в углу на маленьком столике. В перекладинах красовались картинки из журналов и плакаты. Один плакат был особенно выразителен: он призывал продвинуть кукурузу на Север. На стене висела небольшая книжная полка, заставленная книжками на чукотском языке. В раскладной кровати посапывал Мирон. Стараясь не разбудить его, Володькин подошел к полке. Потянул брошюру, но за ней заскользили другие книги, и, как Сергей ни удерживал их, книги с шумом попадали на пол. Росмунта, возившаяся с примусом, ничего не слышала, зато Мирон сразу же открыл глаза.
Володькин подполз к нему.
– Не плачь, друг, – горячо зашептал он, заметив, что Мирон сморщил носик. – Гугу-гугу-гугу…
Володькин сложил пальцы в забавную, как ему казалось, фигуру и поднес к глазам ребенка. Мирон, должно быть, впервые в жизни видел такое, потому что морщинки возле его носика разгладились и он с любопытством стал рассматривать гостя.
Ободренный Володькин поднял какую-то книгу и помахал ею перед лицом Мирона. Все это он сопровождал восклицаниями, причмокиваниями и гримасами.
Мирон с серьезным видом наблюдал за ним и вдруг так заорал, что Володькин вздрогнул.
В полог стремительно вошла Росмунта. Она внесла вскипевший чайник и ласково заговорила с Мироном, посадила его. Ребенок, ободренный появлением матери, замолчал.
– Я тут уронил книги и разбудил его, – оправдывался Володькин. – Извините меня.
– Ничего, – сказала Росмунта. – Это Коравье виноват. Сколько раз я ему говорила, чтобы он как следует укрепил полку, а он все отговаривается тем, что скоро переселимся в Торвагыргын. Ведь у нас там даже свой дом есть…
Росмунта накрыла для чаепития низкий столик, разлила чай.
Сергей взял горячую кружку и начал, торопясь, пить горячий, крепко заваренный чай.
Росмунта ласково на него смотрела, подкладывая печенье и затвердевшие на морозе пряники.
– Кушай, Володькин, – говорила она, улыбаясь большими голубыми глазами. – Пей горячий чай – ты замерз, бери сладкое печенье.
Мирон захныкал, Росмунта сбросила один рукав кэркэра Кэркэр – женский меховой комбинезон.

, обнажив полную белую руку, и вынула грудь. Володькин поперхнулся, закашлялся, слезы полились из глаз. Обеспокоенная Росмунта подскочила к нему и стала бить широкой мягкой ладонью по спине, пока Володькин не отдышался.
– Спасибо, – сказал он.
Росмунта засмеялась:
– Не понимаю русских. Они так часто благодарят, как будто доброе отношение друг к другу редкость. Вот в Торвагыргыне. Придет к нам русский, угостишь его чаем, а он так благодарит, будто я его спасла от голодной смерти… А если кто-нибудь войдет во время еды, так, оказывается, его надо обязательно пригласить, будто собственного разума у него нет и он не знает, хочет есть или нет…
Накормив сына, Росмунта бросила мельком взгляд на будильник, висящий на деревянной перекладине полога, и заторопилась:
– О, скоро должен прийти Коравье. Надо поставить мясо.
– Я пойду, – заспешил Володькин. Ему не хотелось встречаться с Коравье.
– Как же ты пойдешь? – спросила Росмунта. – Еще заблудишься. Подожди немного. Коравье проводит тебя до школы.
Но Володькин предпочитал выйти в такую пургу, чем быть застигнутым наедине с Росмунтой.
– Теперь я найду дорогу. Я ее вспомнил, – заверил Володькин, поспешно натягивая на себя кухлянку.
Ветер подхватил Сергея и закружил. Направление было потеряно в первую же секунду. Володькин решил возвратиться в ярангу Коравье. Это все же лучше, чем быть заживо погребенным под снегом. Но, сделав несколько шагов, он с горечью убедился, что теперь ему не найти и яранги Коравье. Морозный ветер выжимал слезы. Они замерзали на щеках и больно стягивали кожу. Володькин, отдирая льдинки со щек и ресниц, шел наугад. Он знал, что останавливаться опасно – может занести снегом. А под теплым снежным одеялом хочется спать… В мозгу отчетливо возникали картины, рисующие замерзших людей…
Скоро он совсем выбился из сил и решил передохнуть. Его быстро начало заносить снегом. Надо вставать, но до чего же хорошо и мягко в снегу! Вдруг Володькину почудился человеческий голос. Он прислушался. При некоторой доле воображения в вое пурги может померещиться все – даже Венгерская рапсодия Листа.
– Вот он! – отчетливо услышал Володькин и увидел рядом с собой мокрое от снега и пота лицо Коравье. – Вставай!
Володькин с трудом поднялся и ухватился за руку Коравье, боясь, что тот снова скроется в крутящемся вихре. Рядом с Коравье стоял Кэлетэгин. Крепко держась друг за друга, они направились к яранге Коравье.
– Нашли! – радостно воскликнула Росмунта, увидя Володькина. – Я же говорила тебе: надо подождать Коравье!
Кэлетэгин, отряхнув снег с кухлянки, сказал:
– А я сижу в школе и жду. Вижу, прошло достаточно времени, чтобы ты мог вернуться. Пошел искать. Обшарил все кругом, обошел яранги… Не думали мы, что ты пойдешь к Гылмимылу.
– Я в школу хотел пойти, а не к Гылмимылу, – сказал Володькин.
– Странно, кто бы тебя мог водить? – задумчиво проговорила Росмунта. – У тебя же здесь нет умерших родственников.
– Это у нас есть такое поверье, – пояснил Кэлетэгин. – Когда человек в пургу начинает плутать и теряет направление, значит, его хотят увести в свой мир умершие родственники.
– Да-да, – закивал Коравье, недовольно взглянув на жену. – Это старое поверье.
Пришлось Володькину снова пить чай и есть вареное мясо. Никто не напоминал ему о том, как он учил Росмунту целоваться.
Никогда в стойбище Локэ с таким нетерпением не ждали наступления хорошей погоды. Инэнли, который дневал и ночевал в стаде, как-то нерешительно сказал Коравье:
– Может быть, попробовать одно средство?
– Какое средство? – не понимая, спросил Коравье.
– Исправить погоду, – боязливо сказал Инэнли.
– Как это? – Коравье начал догадываться, что предлагает Инэнли.
– Попросить Эльгара покамлать.
– Что говоришь?! – ужаснулся Коравье. – Не стыдно? А еще собираешься вступить в колхоз!
Инэнли так смутился, что Коравье даже пожалел его.
Но, оказывается, об этом думал не один Инэнли. В тот же день с таким же предложением пришел к Коравье Рунмын. А вечером и Росмунта вдруг ударилась в воспоминания:
– Ты помнишь, Коравье, когда мы кочевали около Большого озера, как быстро Эльгар повернул пургу на побережье и спас стадо?
Коравье помнил эту пургу. Казалось, что она никогда не кончится. Каждый день волки утаскивали из стада несколько оленей. А отбившихся от стада важенок нелегко было разыскать в кромешной тьме, наполненной летящим снегом. Мудрый Локэ оказался бессильным что-нибудь сделать с ураганом. Тогда обратились к Эльгару, который в то время уже отошел от шаманства, отстраненный Локэ. После долгих уговоров шаман решился. Камлание продолжалось полтора дня без перерыва. Когда небо стало проясняться, Эльгар уже не пел, а хрипел, выплевывая поминутно пену изо рта. С затихающим, последним порывом ветра Эльгар свалился и заснул. Он спал двое суток.
– А помнишь, как прекратил он волнение на реке Теплой? – продолжала вспоминать Росмунта.
Коравье молчал. Он прислушивался к завыванию ветра. Как быть?.. Люди ждут от него одного слова… В стаде он разыскал Инэнли и сказал:
– Можешь просить Эльгара, чтобы покамлал. Но тихо!
– Громко не будет. Я сам за ним буду следить, – заверил Инэнли.
После короткого совещания с пастухами Инэнли и Рунмын отправились на переговоры.
Покушение на Коравье и арест Мивита и Арэнкава угнетающе подействовали на шамана. Он все время кряхтел и охал. Ему намекнули на то, что он может добровольно уйти к верхним людям. Шаман разразился ругательствами и заявил, что Советская власть запрещает этот устарелый обычай.
Инэнли и Рунмын вошли в чоттагин его яранги и несколько раз топнули о земляной пол, давая знать хозяевам о своем приходе.
– Кто там? – послышался скрипучий старческий голос.
– Мы пришли, – ответил Инэнли. – Рунмын и Инэнли.
Таких гостей старый Эльгар не ждал. Не сдержав любопытства, он высунул в чоттагин трясущуюся от старческой немощи голову.
– А, пришли, – приветствовал он гостей. – Какие новости?
Инэнли и Рунмын уселись на большие плоские камни и принялись рассказывать новости. Они сообщили о происшествиях в стаде, о том, что за все дни ненастья не было потеряно ни одного оленя. Посетовали на то, что пурга мешает оленям добывать корм и не дает возможности перегнать их на новое пастбище.
– Почему вы не рассказываете новость, о которой говорит все стойбище? – раздраженно спросил Эльгар. – Почему не говорите о колхозе?
– Мы думали, ты знаешь об этой новости, – сказал Инэнли. – Ждем, когда утихнет пурга. Тогда к нам приедут люди из колхоза Торвагыргын, пересчитают наших оленей и возьмут нас в колхоз.
– Всему помеха пурга, – вздохнул Рунмын. – Мы пришли попросить твоей помощи.
– Как может помочь больной, немощный старик? – плаксиво сказал Эльгар. – Русские не любят шаманов!
Инэнли, поразмыслив, схитрил:
– Русские не любят таких шаманов, которые вредят жизни людей. А тех, кто помогает, они даже отличают.
– Мы хорошо помним, как ты повернул ветер около Большого озера, – льстиво напомнил Рунмын. – Мы верим в твою силу.
– Но русские не верят! – взвизгнул шаман. – Даже Коравье не верит!
Инэнли вопросительно посмотрел на товарища и сказал:
– Коравье нас послал к тебе.
– Ты врешь, – отрезал Эльгар.
– Разве мы тебя обманывали? – обидчиво сказал Рунмын. – Мы готовы поклясться на жертвенной крови.
– Хорошо, – неожиданно согласился шаман. – Я попробую. Если русские и Коравье и вправду верят мне, тогда мое камлание погасит пургу, а если нет – значит, не верят и мешают.
– Попробуй, попробуй, – в один голос обрадованно сказали Рунмын и Инэнли.
Рунмын побежал с радостным известием в стадо, а Инэнли остался помогать шаману.
Прежде всего они с большим трудом разыскали врытых в землю деревянных идолов. Инэнли очистил их от снега и помазал им губы жертвенной кровью и жиром. Затем помог Эльгару приготовить жертвоприношение Закату, Восходу и Зениту. Кусочки мяса и жира, сдобренные священным шепотом Эльгара, разбросали вокруг яранги.
Однако самое главное действие Эльгар не спешил начинать. Когда Инэнли выказал нетерпение, шаман сердито заметил:
– Ты думаешь, очень легко прекратить ветер? Тут нужна сила! Принеси мне жирного оленьего мяса.
Инэнли с готовностью побежал в стадо, и Коравье скрепя сердце велел заарканить и зарезать жирного оленя.
В яранге шамана уже ярко пылал костер. В котле в ожидании мяса клокотала вода. Старый Эльгар, как бы помолодевший и забывший свои недуги, сидел у огня и чинил старый бубен, обтянутый звонкой кожей из желудка моржа.
Мясо сварилось, и Эльгар пригласил отведать еду и Инэнли.
За трапезой старик сказал:
– Слышишь, ветер притих.
Инэнли прислушался: действительно, ветер вроде бы стал тише.
– Ты думаешь, отчего бы это? – хитро прищурившись, спросил Эльгар. – Как объяснишь? Сама ли природа хочет утихомириться или помогли наши жертвоприношения?
Вопрос был коварный, но Инэнли не задумываясь бодро ответил:
– Я думаю, что подействовало наше жертвоприношение. Иначе отчего бы стихать ветру?
Эльгар пристально посмотрел прямо в лицо Инэнли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35