"Я буду предъявлять вам обвинение. Ищите адвоката".
Полистав дело, покачав головой и выслушав доводы Скорика, не без колебания прокурор санкцию дал. И когда Скорик уходил из кабинета, все-таки добавил:
- Виктор Борисович, попробуйте оперативным путем еще чего-нибудь добыть. Чтобы надежней было. Агрбу, Агрбу пошевелите, он шустрый, глядишь, выищет еще пару эпизодов...
Пятый день стояла несносная жара. В воскресенье Катя предложила:
- Давай куда-нибудь поедем за город, в лес.
- Ну что ты, Катюнь! - поморщился Скорик. - Трястись в потном вонючем автобусе с сумками туда, а потом обратно, народу тьма, детишки.
- Ну, как хочешь.
Квартира Скорика находилась на одиннадцатом, предпоследнем этаже. Это был дом улучшенного типа по чешскому проекту. Большой балкон-лоджия Скорик когда-то зашторил справа, слева и сверху плотной серой парусиной, от солнца она стала совсем белесой, выгорела. Единственное неудобство: в ветреную погоду по ночам она иногда стреляла, словно длинный бич в руках циркового дрессировщика.
- Поставь, пожалуйста, мне раскладушку на балконе, - попросила Катя и ушла в ванную. Приняв душ, мокрая, с капельками воды на лопатках и ягодицах, она улеглась навзничь на раскладушке, закинув за голову руки, закрыв от бьющего солнца глаза.
- Смотри не обгори, - сказал он, глядя на ее плоский, втянувшийся живот с родинкой в месте, где кончался шрам - в позапрошлом году ей удалили аппендикс. - Что в вашей конторе слышно?
- Директор взбесился. Кричит: "Вы нарушаете традиции", - ответила Катя, не открывая глаз, зная, что он смотрит на нее.
- Традиции - дело великое. У нас преступник непредсказуем, засмеялся он. - То ли дело у англичан! Не туда положен зонтик, или чашка чая выпита не в установленное пятьсот лет назад время - для полиции это подозрительно, тут уже можно искать улики.
- Шеф дал санкцию на Назаркевича?
- Дал.
- Не рано ли?
Он удивился: точно так же спросил его Войцеховский, и встретив раздраженный отпор Скорика, только и сказал: "Смотри, дело твое". Конечно, его! Войцеховский в конце концов, исполнив необходимое, потихоньку отстранился. Но сейчас вопрос Кати неприятно чиркнул по душе, и он почему-то вдруг подумал, "Назаркевич все отрицает. И если выскользнет, что у меня остается?... Колечко от папиросного дыма. Опять Вячин, ночной вахтер, может Яловский?.. С этими увязну еще на несколько месяцев... А может я вообще зря вцепился в институтских? - внезапно подполз вопрос. Что если тут вовсе иная география, и надо искать в Богдановске?.. От этой мысли он едва не застонал, но как каждый нормальный человек, сопротивляющийся неприятным сомнениям-угрозам, тут же откинул их...
23
Где-то за стеной, во флигеле, переоборудованном в цех, грохотала штамповочная установка. Поэтому разговаривать приходилось громко. Комната - кабинет Вячина - вмещала стол, два стула и небольшой шкаф.
- Что случилось? - спросил Вячин, когда едва вошедший Лагойда уселся.
- Звонила жена Сереги Назаркевича. Его арестовали. Ушел на допрос в прокуратуру и не вернулся. Просила помочь.
- А что мы можем сделать?
- Я ей так и сказал.
- Правильно. От наших телодвижений никакого толку не будет, а можем лишь напортить. Следователь хоть и молодой, но дотошный.
- Он в институте широко загребает. Сейчас там какой-то в штатском вертится, маленький такой, на кавказца похож. К директору дважды наведывался, нашего старика-вахтера тормошил.
- Им за это деньги платят... Как думаешь, неужели это... Серега Назаркевич? - осторожно спросил Вячин.
- Ты у меня уже об этом спрашивал. Конечно, не хочется верить. Но всякое бывает, тем более - их отношения. А он психованный, - Лагойда посмотрел Вячину в глаза. - А ты-то как думаешь?
- Черт его знает. В жизни бывают такие выкрутасы!.. Жена Сереги адвоката нашла?
- Не знаю.
- Это нас с тобой опять начнут таскать, как свидетелей.
- Свидетели чего? - спросил Лагойда.
- Ну, мы вроде приятели, вместе работали, да и сейчас, в кооперативе... Обычно интересуются кругом знакомых обвиняемого и потерпевшего.
- В этом деле от нас с тобой толку мало, - заключил Лагойда.
- Не скажи, мы же с тобой не знаем, какие Серега дает показания... Кого Яловский назначил вместо Кубраковой?
- Пока, до конкурса, исполняет обязанности Коган. Он удобный для Яловского, покладистый.
- А для нас с тобой?
- В каком смысле?
- В смысле поликаувиля.
- Поживем - увидим...
Был конец рабочего дня, когда Джума Агрба шел по коридору института, завершив непродолжительный разговор с ночным вахтером Сердюком, оторвав его от возни с электромоторчиком. Пахло канифолью, от паяльника шел дымок. Разговор и в этот раз оказался пустым проворотом, дымом, как от паяльника. Ничего, кроме Кубраковой в ту ночь в институте вахтер не видел, ни с кем, по его словам, она тогда не встречалась, никто ее не ждал, все двери открывала своими ключами, запасные висели на гвоздике на общей доске. Ничего подозрительного вахтер не заметил, ничего в ту ночь в институте не пропало, во всяком случае жалоб не было. Опять Скорику тут рыбку не выудить.
"Все говорят сплошную правду, ни у кого никаких противоречий: если бы не случилось убийство, то и в голову не пришло бы усомниться. Но кто-то же врет! - философски рассуждал Агрба. - Кто-то. Все врать не могут. Должна иметься спрятанная правда, чтоб было от чего оттолкнуться и шагнуть дальше"...
- Директор у себя? - спросил Джума у секретарши. - Доложите: майор Агрба.
Яловский сидел, подперев лицо кулаками и глядел ожидающе Джуме в глаза. И в этом ожидании Агрба уловил какое-то сочувствие, мол, жаль мне тебя, майор, бесполезны твои визиты сюда...
- Что на этот раз?
- Альберт Андреевич, имелось ли в лаборатории что-нибудь, что представляло интерес? - спросил Агрба, усевшись.
- Разве что бутыль с хорошим спиртом. И еще - опытная лабораторная установка, гнавшая поликаувиль. Об этом я, по-моему, вам уже рассказывал.
- Назаркевич знал о его достоинствах?
- Безусловно. Он участвовал в разработках.
- А какова ваша степень участия в них?
- Относительная, скажем так: обеспечивал, - он усмехнулся.
- А запатентована работа как? В смысле, чье авторство? Единолично Кубраковой?
- Единолично, единолично, - он снова усмехнулся.
- Альберт Андреевич, простите за такой бестактный вопрос: в институте бытует мнение, что Кубракова в каком-то смысле вас подавляла, осложняло ли это ваши отношения? Говорят, завлаб Коган покладистый.
- Вопрос действительно не из тактичных, - нахмурился Яловский. Поэтому я вам отвечу без подробностей: да, Исаак Израилевич Коган покладистый.
- А что из себя представляет ночной вахтер Сердюк?
- У вас и у вашего коллеги из прокуратуры странная манера: этот вопрос мне ставится в третий раз. Это что, у вас такая метода? Ловить на противоречиях? Повторяю в третий раз: сюда на работу пригласил и устроил его я, претензий к нему никаких не имею. Что касается его знакомств и связей вне службы, выясняйте сами.
- Вы не получали в последнее время от Кубраковой каких-нибудь докладных или заявлений?
- Нет. Она вообще не любила эпистолярный жанр. Все предпочитала решать устно, - Яловский посмотрел на часы. - Если у вас есть еще вопросы, нам придется перенести их на следующий раз, если нет, то... У меня через десять минут внеплановая оперативка.
"Раздражен, даже клычки точил и дал мне отлуп, - думал Агрба, выходя из института. - Но с Кубраковой, похоже, у них не было все безоблачно". В сущности Джума сегодня выполнял не столько оперативную работу, сколько следовательскую. Поэтому, полагал он, если чего и упустил или сделал не так - не взыщите, Виктор Борисович Скорик, сами меня туда погнали...
Оперативка закончилась. Все разошлись. Яловский, пересмотрев бумаги на столе, высыпал из пепельницы окурки в корзину для мусора, и, заперев двери кабинета в пустой приемной, спустился вниз. В вестибюле за загородкой в маленькой конторке вахтера Сердюка горела настольная лампа. Вахтер копался пинцетом в обмотке какого-то разобранного реле.
- Анатолий Филиппович, - позвал Яловский.
Вышел вахтер.
- Возьмите, пожалуйста ключи, - Яловский положил связку на барьер. Как жизнь? Какие новости?
- Мои новости тут, - указал он на конторку. - Сижу, газеты читаю. В них все новости. Вот вожусь с реле, сосед-автомобилист попросил посмотреть. Да еще следователь заходит в гости.
- Часто?
- Несколько раз наведывался. И из милиции.
- Что же вы сообщали?
- А что я знаю?
- Н-да... Ну хорошо, спокойной ночи.
- Всего доброго...
24
Я ничего так не боюсь, как разговора, который начинается с вопроса "Как жизнь?", либо с комплимента, потому что после долгого вступления в сущности ни о чем идет главное - просьба "выручить". В известной степени к людям подобного типа относилась и моя троюродная сестрица Неля. Поэтому ее чрезвычайно редкие звонки из Харькова всегда приводили меня в состояние напряженности и повышенной готовности. Так было и в этот раз. Звонок начался в начале двенадцатого ночи. Я в это время заканчивал делать выдержки из прошлогодних комплектов "Знамени" и "Нового мира", поскольку хранить все журналы уже было негде.
- Здравствуй, - сказала Неля. - Как жизнь?
- Прекрасна! - ответил я.
- Я прочитала твою статью в еженедельнике "Жизнь и право". Очень толково. Важно, что без всякой юридической казуистики, доступно и понятно любому обывателю... Молодец...
- Ты что-то хотела? - пресек я.
- Да. У меня к тебе просьба. Ты помнишь, в последний мой приезд к вам я останавливалась у своей приятельницы Ангелины Назаркевич. У нее неприятности, вернее у ее сына. Им нужен хороший адвокат, и я порекомендовала тебя. Так что не удивляйся, если к тебе обратятся от моего имени. И сделай, пожалуйста, все возможное.
- Тебе бы следовало поговорить со мной, заручиться моим согласием, а уж потом посылать ко мне людей. А если я занят другим делом, сижу в процессе? Ты об этом подумала?
- Но не могла же я отказать!
Я понял, что дальнейший разговор бессмыслен, я только увязну в препирательствах, поэтому спросил:
- Что там у этих Назаркевичей произошло?
- То ли его арестовали, то ли собираются, точно не знаю. Это связано с Кубраковой. Они тебе объяснят.
- Надеюсь.
- Ты что-нибудь выяснил относительно моей статьи, которую я оставляла Кубраковой?
- Пока ничего конкретного. Надо ждать завершения следствия.
- Ну, хорошо. Будь здоров, - на этом ее интерес ко мне иссяк...
Когда раздражение мое, как муть в стакане, постепенно осело, я понял, что Неля тут же перезвонит Назаркевичам и сообщит, что все улажено, что я с удовольствием воспринял ее просьбу...
Видимо, так оно и было: на следующий день ко мне в консультацию явилась жена Назаркевича. С ее слов я уяснил, что муж ее, кандидат химических наук, работал в лаборатории Кубраковой, что сейчас по договору нанялся в какой-то кооператив, что его подозревают в убийстве Кубраковой, ведет дело следователь Скорик. "Это неправда, муж ни в чем не виноват", в заключение сказала она, утирая слезы. К таким заявлениям я привык давно, значения им не придавал, обычное поведение клиентов.
Мне не очень хотелось браться за это дело по многим причинам: во-первых, просто не люблю дела, связанные с убийством; во-вторых, и Кубракова, и Назаркевич люди определенного социального статуса, а не люмпены или рецидивисты, что, как это случается порой, не исключает выхода на сцену так называемого "общественного мнения", которое, не считаясь ни с фактами, ни с законом, налегает на голосовые связки; в-третьих, поскольку дело вел Скорик, значит надзор, как я высчитал, осуществлял Миня Щерба хотя и деталь, однако малоприятная. Но... сестрица моя наобещала, похоже, от моего имени; передо мной сидела молодая женщина и тоскливо заглядывала в глаза. Я объяснил ей свои права и возможности, права ее мужа в период предварительного следствия.
- Что значит "предварительное"? - спросила она.
- До суда и для суда. Окончательное - в суде.
- Но он ни в чем не виноват! - повторила она. - Неужели его будут судить?!
- Ничего не могу вам сказать сейчас.
- Что мне дальше нужно делать?
Я втолковал ей, каким образом оформить законность моего участия в деле.
Скорик был вежлив, официален. Никакого недовольства не выказал, но я был опытней, и за отдельными словами и фразами недовольство все же это уловил, отнеся его к обычным взаимоотношениям между следователем и адвокатом. Он внешне спокойно воспринял мое желание ознакомиться с материалами следствия. Впечатление от них у меня сложилось двойственное: вроде и достаточно всего, чтобы предъявить Назаркевичу обвинение, а все же чего-то непробиваемого не хватало. Будучи на месте Скорика, я бы еще повременил, да и не спешил бы с такой мерой пресечения - содержание Назаркевича под стражей, ибо обвинение построено в основном на косвенных доказательствах. Но поразмыслив, я все же решил не начинать с конфликта, полагая, что позже, вникнув поглубже в каждый эпизод и обнаружив какие-нибудь проколы в них, суммируя, напишу ходатайство, в крайнем же случае, если Скорик будет упорствовать, настаивая на своем толковании этих эпизодов, постараюсь в распорядительном заседании на суде сделать все, чтоб дело завернули на доследование, это в известной мере загонит Скорика в цейтнот. В такой, избранной мною тактике, имелся, правда, один существенный изъян: все это время Назаркевич должен будет пребывать в СИЗО.
Сам Назаркевич вел себя у Скорика по-дурацки. Ознакомившись с обвинением, он посмотрел на меня так, словно я со Скориком в каком-то сговоре. Его осунувшееся дергавшееся лицо, пылавший взгляд, исполненный презрения, казалось, ко всему миру, производили неприятное впечатление. На вопрос Скорика, признает ли он себя виновным, Назаркевич, не посоветовавшись со мною, брякнул:
- Признаю! И только для того, чтобы в суде отказаться и доказать всем, что вы не профессионал, а дилетант! - и он ткнул худым пальцем чуть ли не в физиономию Скорика.
25
Майору польской полиции Чеславу Ендрыху очень не хотелось в эту командировку, хотя ехать-то всего ничего: до польско-украинской границы всего два часа машиной. Еще пять лет назад такая поездка была бы приятной прогулкой: на границе встречал бы коллега и приятель майор Вадим Проценко (сейчас уже подполковник, зам начальника управления угрозыска), свезли бы Чеслава в маленькую, уютную, с хорошим буфетом ведомственную гостиницу. Днем - дела, а вечером, обычно на квартире Джумы Агрбы хороший загул вкусной еды, коньяка, водки навалом, компания подбиралась крепкая, мужская. Но и Чеслав Ендрых умел отвечать гостеприимством, когда по делам приезжали Проценко с Агрбой. Погулять после хлопотного дня ездили в Ланьцут в ресторан при музее-дворце Потоцких. Все было просто, все решалось одним-двумя телефонными звонками через границу. А теперь все рухнуло, пришла команда: "Никаких деловых, служебных контактов, все официально, нужно им, пусть через МИД, через ваше начальство в Варшаве, все услуги пусть оплачивают". За последние два года он, Чеслав, вынужден был несколько раз отказать Проценко. Последний раз нынешней весной. Состоялся неприятный телефонный разговор.
"Привет, Чеслав. Тут такое дело: мне нужно к вам перебросить своих хлопцев. У вас там где-то между Перемышлем и Жешувом катаются на "восьмерке" два наших рецидивиста, поехали к вам по липовому приглашению. Не дураки, поляков не трогают, грабят своих соплеменников-туристов. Поможешь?"
"Рад бы, Вадим, но не могу, не имею права. Ты ведь знаешь, какая теперь ситуация. Все, что было - похоронено", - сказал Ендрых, радуясь, что не видит в этот момент перед собой глаз Проценко.
"Что ж, нет так нет. Думаешь, они ограничатся соотечественниками? Залепят вам несколько грабежей, или не дай Бог, убийство, закукарекаете. Будь здоров", - Проценко повесил трубку...
И вот сейчас подперло Ендрыха, пересилив чувство неловкости, вынужден был позвонить Проценко:
"Ты конечно, Вадим, можешь послать меня. И будешь прав. Но мне нужно ехать к тебе. Дело важное", - сказал Ендрых.
"Я поговорю с начальством. Позвони завтра в это время", - суховато ответил Проценко...
Назавтра майор Ендрых снова позвонил:
"Ну что, Вадим?"
"Уговорил. Приезжай".
"Спасибо. Завтра в девять, в начале десятого подъеду прямо к тебе в управление", - сказал Ендрых, понимая, что никто его встречать, как прежде на границе не будет. И в гостиницу ведомственную не определят, в лучшем случае заночует в "Интуристе", отвалив за номер приличную сумму. И веселого застолья у Джумы Агрбы не устроят...
Вот о чем думал майор Чеслав Ендрых, сидя за рулем "фиата" и приближаясь к переходу на польско-советской границе. Не хотелось ему в эту командировку, потому что вез он в пустой машине невидимого пассажира: чувство неловкости и утраты...
- Сколько же мы не виделись? - спросил Проценко, разглядывая Ендрыха.
- Наверное, лет пять... Летит жизнь.
- Знать бы куда, - вздохнул Проценко, обходя свой письменный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22