Она вспомнила улочки, на которые смотрела сегодня из окна спальни. Неужели на этих жалких задворках может родиться что-либо похожее на страсть? Живущие там люди убогие, измученные существа, они еле сводят концы с концами. Они никогда не бывают уверены в завтрашнем дне. Они не живут, а прозябают. Но разве может человек, который не живет, а прозябает, найти время и силы для столь трагических переживаний? Нет, этому нельзя поверить.
До ее сознания дошло, что Хилери обращается к ней:
- А ведь этот человек, пожалуй, опасен.
Получив подтверждение своим страхам, Сесилия с некоторой жесткостью, таившейся в ней и помогавшей ей жить, несмотря на все ее колебания и добрые порывы, внезапно решила, что долг свой она выполнила и на этом надо остановиться.
- Больше я с этими людьми дела иметь не буду, - сказала она. - Я старалась сделать для миссис Хьюз все, что в моих силах. У меня есть на примете швея, которая с радостью ее заменит. И, конечно, любая другая девушка сможет писать под диктовку. Послушай моего совета, Хилери, - не пытайся помочь им.
Усмешка на лице Хилери озадачила и раздосадовала ее. Она и не подозревала, что это именно та усмешка, которая, как стена, стояла между ним и ее сестрой.
- Быть может, ты права, - сказал он, пожав плечами.
- Прекрасно, - ответила Сесилия. - Я сделала все, что могла. Теперь мне нужно идти. До свидания, Хилери.
Подходя к двери, она оглянулась. Хилери стоял подле бюста Сократа. Сердце у нее сжалось: так больно было оставлять его одного в таком смятении... Но вновь образ Бианки, неуловимой в собственном доме, предстал перед ней, такой трагичный в своей насмешливой неподвижности, и Сесилия поспешила уйти.
За спиной ее раздался голос:
- Как поживаете, миссис Даллисон? Ваша сестра дома?
Сесилия обернулась и увидела мистера Пэрси; он слегка приподнимался и опускался вместе с вибрирующим, покачивающимся "Дэмайером А-прим", готовясь спуститься с подножки.
С таким ощущением, будто она только что побывала в доме, который посетила болезнь или горе, Сесилия сказала вполголоса:
- К сожалению, ее нет дома.
ГЛАВА IX
ХИЛЕРИ ИДЕТ ПО СЛЕДУ
Этика такого человека, как Хилери, отличалась от этики миллионов чистокровных Пэрси, основанием для которой служило чувство собственности, как в этом, так и в ином мире. Она не вполне совпадала с верованиями и моралью аристократии; хотя эта последняя и отдавала дань эстетизму, но в массе своей она втихомолку держалась этики мистера Пэрси и, пользуясь своими крепкими позициями, еще добавляла к ней принцип "наплевать нам на все!" В глазах большинства Хилери был человеком безнравственным и безбожным, в действительности же он разделял моральные и религиозные убеждения той особой общественной группы людей культуры, "профессоров, художников-мазил, передовой публики и прочих чудаков", как выразился о них мистер Пэрси, - той группы, которая пополнялась из числа людей, избавленных от необходимости вести борьбу за существование и занимающихся спекуляцией идеями.
Если бы его попросили откровенно изложить свое кредо, он, вероятно, сказал бы приблизительно следующее: "Я не верю в церковные догматы и не хожу в церковь; я понятия не имею о том, что ждет нас после смерти, и не хочу это знать; но сам я стараюсь насколько возможно слиться с окружающим, ибо чувствую, что смогу достичь счастья только, если по-настоящему приму мир, в котором! живу. Я думаю, что глупо мне не доверять собственным разуму и сердцу; что же касается того, чего я не могу постичь чувствами и разумом, я принимаю это как есть, ибо если бы одному человеку дано было постичь причины всего, он сам бы стал вселенной. Я не считаю, что целомудрие само по себе добродетель: оно ценно только в том случае, если служит здоровью и счастью общества. Я не считаю, что брак дает права собственности, и ненавижу публичные обсуждения подобных тем; но по натуре своей я стараюсь не наносить обиду ближнему, если есть хоть малейшая возможность избежать этого. Что касается норм поведения, то я считаю, что повторять и распространять из чувства мести злые сплетни - преступление худшее, чем самые поступки, их вызвавшие. Если я мысленно осуждаю кого-либо, я чувствую, что грешу против порядочности. Я ненавижу самоутверждение, стыжусь саморекламы и не терплю крикливости всякого рода. Вероятно, у меня вообще слишком большая склонность к отрицанию. Пустая болтовня наводит на меня смертельную тоску, но я готов полночи обсуждать какую-либо проблему этики или психологии. Извлекать выгоду из чьей-нибудь слабости мне противно. Я хочу быть порядочным человеком, но, право же, не могу принимать себя слишком всерьез".
Хотя в разговоре с Сесилией ему удалось сохранить вежливый тон, он был рассержен и с каждой минутой сердился все больше. Он злился на нее, на себя, на Хьюза и страдал от этого так, как могут страдать только люди, не привыкшие сталкиваться с жизненной неразберихой.
Такой замкнутый человек, как Хилери, редко имел возможность открыто проявлять свое рыцарство. Самый его образ жизни отдалил его от подходящих для того ситуаций. Рыцарство, проявляемое им, было лишь пассивного характера. И вот теперь, узнав, что Хьюз бьет жену и преследует беззащитную девушку, он принял это очень близко к сердцу.
Когда маленькая натурщица в свой обычный час шла по садовой дорожке к дому, Хялери показалось, что выражение лица у нее испуганное. Успокоив зарычавшую было Миранду, которая с самого начала упорно отказывалась признать девушку, он уселся с книгой и стал дожидаться, когда мистер Стоун отпустит свою помощницу. Просидев так с час, а то и более, переворачивая страницу за страницей и при этом очень мало вникая в их смысл, Хилери увидел, что какой-то человек заглядывает через калитку в сад. Простояв с минуту, человек медленно перешел через дорогу и там укрылся за оградой.
"Вот оно как! - подумал Хилери. - Что же мне, пойти и прогнать его или лучше дождаться, когда она будет уходить, посмотреть, что произойдет?"
Он остановился на втором варианте. Вскоре девушка вышла из дому и зашагала своей особой походкой - юной, грациозной, но очень уж деловитой и вместе с тем слишком неспешной, чтоб ее можно было назвать походкой леди. Оглянувшись на окно кабинета, девушка вышла из сада.
Хилери взял шляпу и трость и стал ждать. Через минуту Хьюз выбрался из своего укрытия и пошел следом за девушкой. И тут Хилери тоже двинулся в путь.
В каждом человеке живет первобытная страсть к слежке. Деликатный Хилери в обычном своем состоянии с возмущением отверг бы самую мысль выслеживать человека. А сейчас он испытывал грешную радость охотника. Он был убежден, что Хьюз действительно выслеживает девушку, теперь надо было только не выпускать его из поля зрения, а самому оставаться незамеченным. Это было нетрудно для человека, занимающегося альпинизмом - почти единственным видом спорта для того, кто считает безнравственным причинять боль кому бы то ни было, кроме себя.
Используя в качестве укрытия витрины, омнибусы, прохожих, Хилери продолжал свою слежку вверх по крутому подъему Кэмден-Хилла. Но тут у него чуть не получилось осечки: отведя на мгновение глаза от Хьюза, он увидел, что маленькая натурщица повернула и идет обратно. Всегда находчивый в трудных физических положениях, Хилери тут же вскочил в проходивший омнибус. Он увидел, что девушка остановилась возле магазина картин. Она, очевидно, не подозревала, что за ней следят. Раскрыв рот от восхищения, она любовалась репродукцией с популярной картины. Хилери часто спрашивал себя, кому может понравиться подобная вещь, - теперь он знал это. Не оставалось сомнений, что девушка от картины в восторге, что ее эстетическое чувство глубоко затронуто.
Едва успев это подумать, Хилери увидел, что из кабачка неподалеку выглядывает Хьюз. Смуглое лицо его казалось мрачным и унылым, видно было, что он страдает. Хилери даже стало его жалко.
Омнибус рывком тронулся с места, и Хилери чуть не сел на колени к какой-то даме. Дамой этой оказалась миссис Таллентс-Смолпис, она приветствовала его спокойной, дружеской улыбкой и подвинулась, чтобы дать ему место.
- Ко мне только что заходила ваша свояченица. Какая милая, так всем интересуется! Я пробовала уговорить ее пойти вместе со мной на наше собрание.
Приподняв шляпу, Хилери нахмурился. Деликатность его на этот раз ему изменила.
- Ах да, простите, пожалуйста, - сказал он и выскочил из омнибуса.
Миссис Таллентс-Смолпис посмотрела ему вслед, потом оглядела всех в омнибусе. Хилери вел себя, как человек, у которого назначено здесь свидание с дамой и который, войдя, увидел, что дама эта сидит рядом с его теткой. Миссис Таллентс-Смолпис не обнаружила никого, кто мог бы подойти под определение "дамы", и сидела, раздумывая о том, что Хилери - довольно интересный мужчина. Внезапно ее зоркие темные глазки остановились на маленькой натурщице, теперь снова шагавшей по улице.
"Ах, вот оно что! - подумала миссис Таллентс-Смолпис. - Как любопытно!"
Чтобы не столкнуться с девушкой, Хилери свернул переулок и стал там за первым углом. Он был озадачен. Если правда, что Хьюз преследует маленькую натурщицу своими ухаживаниями, почему же он остался на той стороне улицы и не подошел к ней, когда она стояла у витрины с картинами?
Девушка прошла мимо переулка, где стоял Хилери, все той же неспешной походкой, словно стараясь не упустить ни одного из развлечений, какие может предоставить улица. Но вот она скрылась из виду. Хилери напряженно высматривал, идет ли Хьюз за ней следом. Он прождал несколько минут, но Хьюз так и не появился. Слежка была закончена! И вдруг Хилери понял, что Хьюз только хотел проверить, не назначено ли у нее с кем свидания. Оба они вели одну и ту же игру! Хилери покраснел, стоя в тенистой улочке, где, кроме него, не было видно ни души. Сесилия права: грязная это история. Человек, более знакомый с прозой жизни, тотчас нашел бы полочку, куда поместить подобный эпизод, но Хилери, по профессии своей будучи занят главным образом мыслями и идеями, не мог по-настоящему расценить положения. Он не умел серьезно сосредоточиться ни на чем, кроме как на литературной работе. А в данном деле ему было особенно трудно разобраться еще и потому, что здесь оказалась затронутой очень тонкая, сложная проблема - столкновение двух разных общественных классов.
Погруженный в раздумье, он шел по засаженной деревьями улочке, протянувшейся между высоких оград от Ноттинг-Хилла до Кенсингтона.
Она была так далека от шумного движения магистралей, что с обеих сторон ее на каждом дереве громко звенели весенние птичьи голоса; солнце понемногу опускалось, и в воздухе веяло легким запахом свежего древесного сока. А ВР вышине над городом, казалось, царил особый покой - там была большая близость к матери-природе, там напевал свои свободные песни ветер и слышались тихие вздохи облаков. Здесь, в этой глухой улочке, можно было отдохнуть от тревожных мыслей и хоть ненадолго поверить в осмысленность и добро Великого Замысла, давшего человеку жизнь, в красоту каждого дня, с улыбкой или печально переходящего в ночь. От распускающейся сирени исходил запах лимона; на каменной садовой стене купалась в лучах заходящего солнца рыжая кошка.
Посреди улочки тянулся ряд вязов, их кривые, узловатые корни торчали наружу. И под вязами расположились странные человеческие существа - путаные пряди волос свисали на их усталые лица, тела их были прикрыты лохмотьями, и у каждого была палка, на конце которой болтался какой-то грязный узелок. Люди эти спали. На скамье под одним из деревьев сидели две беззубые старухи, молча поводя глазами из стороны в сторону, а рядом с ними храпела женщина с багровым лицом. Под следующим деревом сидела пара, юноша и девушка из простонародья, - бледные, с вялыми ртами, впалыми щеками, беспокойным взглядом. Они сидели обнявшись и молчали. Немного подальше сидели, уставившись взглядом перед собой, два молодых парня в рабочей одежде, и вид у них был безнадежно усталый. Они тоже молчали.
На самой последней скамье, совсем одна, в небрежной и равнодушной позе сидела маленькая натурщица.
ГЛАВА X
ПРИДАНОЕ
Эта первая встреча вне дома смутила их обоих. Девушка вспыхнула и поспешно встала. Хилери приподнял шляпу, насупил брови и сел.
- Останьтесь, - сказал он, - я хочу поговорить с вами.
Маленькая натурщица послушно села на прежнее место. Последовало молчание. На ней была все та же поношенная коричневая юбка, вязаная кофточка и старый голубовато-зеленый берет с помпоном; а под глазами лежали синие тени.
Наконец Хилери заговорил:
- Как идут ваши дела?
Маленькая натурщица опустила глаза и уставилась на кончики своих ботинок.
- Благодарю вас, мистер Даллисон, неплохо.
- Я заходил к вам вчера.
Она скользнула по нему взглядом, который мог значить и очень многое, но мог и ничего не значить: так равнодушно робок был этот взгляд.
- Меня не было дома, - сказала она, - я позировала для мисс Бойл.
- Так у вас есть работа?
- Она уже кончилась.
- Значит, все, что вы зарабатываете, это те два шиллинга в день, которые дает вам мистер Стоун?
Она кивнула.
- Гм!
Неожиданная пылкость этого восклицания, казалось, оживила маленькую натурщицу.
- За комнату я плачу три шиллинга и шесть пенсов, да завтрак мне обходится почти в три пенса - только один хлеб с маслом>. Вот уже получается пять шиллингов и два пенса. За стирку всякий раз приходится платить самое меньшее десять пенсов - вот уже шесть шиллингов. И еще всякие мелочи - на прошлой неделе на них ушел целый шиллинг, - и при этом я еще не езжу на омнибусе, - вот уже семь шиллингов. Так что на обеды мне остается пять шиллингов. Чаем меня всегда угощает мистер Стоун. Что меня заботит, так это одежда. - Она сунула ноги подальше под лавку. Хилери удержался и не поглядел в ту сторону.
- Берет мой ужасный, и мне так нужно бы... - В первый раз за все время разговора она взглянула Хилери прямо в лицо. - Как бы мне хотелось быть богатой!
- Вполне естественно.
Маленькая натурщица скрипнула зубами и, крутя в руках грязные перчатки, сказала:
- Знаете, мистер Даллисон, что бы я прежде всего купила, если б была богатой?
- Нет, не знаю.
- Я бы оделась во все новое, с головы до ног, и больше ни за что б не надела вот это старье.
Хилери встал.
- Пойдемте и купим для вас все новое, с головы до ног.
- Ой!
Хилери уже сообразил, что сделал неосторожное, даже опасное предложение. Что, если дать ей самой деньги?.. Но против этого запротестовало его чувство деликатности. И он сказал отрывисто:
- Пойдемте!
Маленькая натурщица послушно встала. Хилери заметил, что ботинки у нее прохудились, и это, как если бы в его присутствии ударили ребенка, вызвало в нем вдруг такое негодование, что он уже не сомневался в своей правоте и даже, напротив, ощутил приятный душевный жар, какой может испытывать самый благонравный человек, когда махнет рукой на условности.
Хилери взглянул на свою спутницу: она шла, опустив глаза. Он не мог себе представить, о чем она думает.
- Так вот, относительно того, о чем я хотел поговорить с вами, - начал он. - Мне не нравится дом, а котором вы живете, мне кажется, вам следует выехать оттуда. Что вы на это скажете?
- Хорошо, мистер Даллисон.
- Мне думается, вам лучше переменить комнату, ведь подыскать другую будет нетрудно - как вы считаете?
Маленькая натурщица ответила опять теми же словами:
- Хорошо, мистер Даллисон.
- Боюсь, что Хьюз... довольно опасный субъект.
- Он забавный.
- Он вам не докучает?
Хилери не мог понять, что выражает ее лицо. Казалось, она мысленно смакует что-то приятное. Она как-то лукаво взглянула на него.
- Я на него и внимания не обращаю, - пусть его, он меня не обидит. Мистер Даллисон, по-вашему, какое лучше, голубое или зеленое?
- Зелено-голубое, - ответил Хилери коротко.
Она вдруг судорожно сжала руки, чуть подпрыгнула, сбилась немного с шага, но тут же снова пошла ровно.
- Послушайте меня, - опять начал Хилери, - миссис Хьюз говорила с вами по поводу своего мужа?
Маленькая натурщица снова улыбнулась.
- Еще бы не говорила!
Хилери прикусил губу.
- Мистер Даллисон, скажите, а шляпку?
- Что шляпку?
- Какую мне, по-вашему, купить, большую или маленькую?
- Боже мой, конечно, маленькую. И никаких перьев.
- Ой!
- Вы можете одну минуту послушать внимательно? Не говорила ли миссис Хьюз - или ее муж - что-нибудь относительно того, что вы ходите в наш дом... и относительно меня?
Выражение лица маленькой натурщицы оставалось непроницаемым, но по движению ее пальцев Хилери видел, что теперь она его слушает.
- Мне все равно, пусть их говорят, что им вздумается.
Хилери отвернулся; краска гнева медленно залила его щеки.
Неожиданно резко маленькая натурщица сказала:
- Конечно, будь я леди, я, может, и обиделась бы.
- Не говорите так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
До ее сознания дошло, что Хилери обращается к ней:
- А ведь этот человек, пожалуй, опасен.
Получив подтверждение своим страхам, Сесилия с некоторой жесткостью, таившейся в ней и помогавшей ей жить, несмотря на все ее колебания и добрые порывы, внезапно решила, что долг свой она выполнила и на этом надо остановиться.
- Больше я с этими людьми дела иметь не буду, - сказала она. - Я старалась сделать для миссис Хьюз все, что в моих силах. У меня есть на примете швея, которая с радостью ее заменит. И, конечно, любая другая девушка сможет писать под диктовку. Послушай моего совета, Хилери, - не пытайся помочь им.
Усмешка на лице Хилери озадачила и раздосадовала ее. Она и не подозревала, что это именно та усмешка, которая, как стена, стояла между ним и ее сестрой.
- Быть может, ты права, - сказал он, пожав плечами.
- Прекрасно, - ответила Сесилия. - Я сделала все, что могла. Теперь мне нужно идти. До свидания, Хилери.
Подходя к двери, она оглянулась. Хилери стоял подле бюста Сократа. Сердце у нее сжалось: так больно было оставлять его одного в таком смятении... Но вновь образ Бианки, неуловимой в собственном доме, предстал перед ней, такой трагичный в своей насмешливой неподвижности, и Сесилия поспешила уйти.
За спиной ее раздался голос:
- Как поживаете, миссис Даллисон? Ваша сестра дома?
Сесилия обернулась и увидела мистера Пэрси; он слегка приподнимался и опускался вместе с вибрирующим, покачивающимся "Дэмайером А-прим", готовясь спуститься с подножки.
С таким ощущением, будто она только что побывала в доме, который посетила болезнь или горе, Сесилия сказала вполголоса:
- К сожалению, ее нет дома.
ГЛАВА IX
ХИЛЕРИ ИДЕТ ПО СЛЕДУ
Этика такого человека, как Хилери, отличалась от этики миллионов чистокровных Пэрси, основанием для которой служило чувство собственности, как в этом, так и в ином мире. Она не вполне совпадала с верованиями и моралью аристократии; хотя эта последняя и отдавала дань эстетизму, но в массе своей она втихомолку держалась этики мистера Пэрси и, пользуясь своими крепкими позициями, еще добавляла к ней принцип "наплевать нам на все!" В глазах большинства Хилери был человеком безнравственным и безбожным, в действительности же он разделял моральные и религиозные убеждения той особой общественной группы людей культуры, "профессоров, художников-мазил, передовой публики и прочих чудаков", как выразился о них мистер Пэрси, - той группы, которая пополнялась из числа людей, избавленных от необходимости вести борьбу за существование и занимающихся спекуляцией идеями.
Если бы его попросили откровенно изложить свое кредо, он, вероятно, сказал бы приблизительно следующее: "Я не верю в церковные догматы и не хожу в церковь; я понятия не имею о том, что ждет нас после смерти, и не хочу это знать; но сам я стараюсь насколько возможно слиться с окружающим, ибо чувствую, что смогу достичь счастья только, если по-настоящему приму мир, в котором! живу. Я думаю, что глупо мне не доверять собственным разуму и сердцу; что же касается того, чего я не могу постичь чувствами и разумом, я принимаю это как есть, ибо если бы одному человеку дано было постичь причины всего, он сам бы стал вселенной. Я не считаю, что целомудрие само по себе добродетель: оно ценно только в том случае, если служит здоровью и счастью общества. Я не считаю, что брак дает права собственности, и ненавижу публичные обсуждения подобных тем; но по натуре своей я стараюсь не наносить обиду ближнему, если есть хоть малейшая возможность избежать этого. Что касается норм поведения, то я считаю, что повторять и распространять из чувства мести злые сплетни - преступление худшее, чем самые поступки, их вызвавшие. Если я мысленно осуждаю кого-либо, я чувствую, что грешу против порядочности. Я ненавижу самоутверждение, стыжусь саморекламы и не терплю крикливости всякого рода. Вероятно, у меня вообще слишком большая склонность к отрицанию. Пустая болтовня наводит на меня смертельную тоску, но я готов полночи обсуждать какую-либо проблему этики или психологии. Извлекать выгоду из чьей-нибудь слабости мне противно. Я хочу быть порядочным человеком, но, право же, не могу принимать себя слишком всерьез".
Хотя в разговоре с Сесилией ему удалось сохранить вежливый тон, он был рассержен и с каждой минутой сердился все больше. Он злился на нее, на себя, на Хьюза и страдал от этого так, как могут страдать только люди, не привыкшие сталкиваться с жизненной неразберихой.
Такой замкнутый человек, как Хилери, редко имел возможность открыто проявлять свое рыцарство. Самый его образ жизни отдалил его от подходящих для того ситуаций. Рыцарство, проявляемое им, было лишь пассивного характера. И вот теперь, узнав, что Хьюз бьет жену и преследует беззащитную девушку, он принял это очень близко к сердцу.
Когда маленькая натурщица в свой обычный час шла по садовой дорожке к дому, Хялери показалось, что выражение лица у нее испуганное. Успокоив зарычавшую было Миранду, которая с самого начала упорно отказывалась признать девушку, он уселся с книгой и стал дожидаться, когда мистер Стоун отпустит свою помощницу. Просидев так с час, а то и более, переворачивая страницу за страницей и при этом очень мало вникая в их смысл, Хилери увидел, что какой-то человек заглядывает через калитку в сад. Простояв с минуту, человек медленно перешел через дорогу и там укрылся за оградой.
"Вот оно как! - подумал Хилери. - Что же мне, пойти и прогнать его или лучше дождаться, когда она будет уходить, посмотреть, что произойдет?"
Он остановился на втором варианте. Вскоре девушка вышла из дому и зашагала своей особой походкой - юной, грациозной, но очень уж деловитой и вместе с тем слишком неспешной, чтоб ее можно было назвать походкой леди. Оглянувшись на окно кабинета, девушка вышла из сада.
Хилери взял шляпу и трость и стал ждать. Через минуту Хьюз выбрался из своего укрытия и пошел следом за девушкой. И тут Хилери тоже двинулся в путь.
В каждом человеке живет первобытная страсть к слежке. Деликатный Хилери в обычном своем состоянии с возмущением отверг бы самую мысль выслеживать человека. А сейчас он испытывал грешную радость охотника. Он был убежден, что Хьюз действительно выслеживает девушку, теперь надо было только не выпускать его из поля зрения, а самому оставаться незамеченным. Это было нетрудно для человека, занимающегося альпинизмом - почти единственным видом спорта для того, кто считает безнравственным причинять боль кому бы то ни было, кроме себя.
Используя в качестве укрытия витрины, омнибусы, прохожих, Хилери продолжал свою слежку вверх по крутому подъему Кэмден-Хилла. Но тут у него чуть не получилось осечки: отведя на мгновение глаза от Хьюза, он увидел, что маленькая натурщица повернула и идет обратно. Всегда находчивый в трудных физических положениях, Хилери тут же вскочил в проходивший омнибус. Он увидел, что девушка остановилась возле магазина картин. Она, очевидно, не подозревала, что за ней следят. Раскрыв рот от восхищения, она любовалась репродукцией с популярной картины. Хилери часто спрашивал себя, кому может понравиться подобная вещь, - теперь он знал это. Не оставалось сомнений, что девушка от картины в восторге, что ее эстетическое чувство глубоко затронуто.
Едва успев это подумать, Хилери увидел, что из кабачка неподалеку выглядывает Хьюз. Смуглое лицо его казалось мрачным и унылым, видно было, что он страдает. Хилери даже стало его жалко.
Омнибус рывком тронулся с места, и Хилери чуть не сел на колени к какой-то даме. Дамой этой оказалась миссис Таллентс-Смолпис, она приветствовала его спокойной, дружеской улыбкой и подвинулась, чтобы дать ему место.
- Ко мне только что заходила ваша свояченица. Какая милая, так всем интересуется! Я пробовала уговорить ее пойти вместе со мной на наше собрание.
Приподняв шляпу, Хилери нахмурился. Деликатность его на этот раз ему изменила.
- Ах да, простите, пожалуйста, - сказал он и выскочил из омнибуса.
Миссис Таллентс-Смолпис посмотрела ему вслед, потом оглядела всех в омнибусе. Хилери вел себя, как человек, у которого назначено здесь свидание с дамой и который, войдя, увидел, что дама эта сидит рядом с его теткой. Миссис Таллентс-Смолпис не обнаружила никого, кто мог бы подойти под определение "дамы", и сидела, раздумывая о том, что Хилери - довольно интересный мужчина. Внезапно ее зоркие темные глазки остановились на маленькой натурщице, теперь снова шагавшей по улице.
"Ах, вот оно что! - подумала миссис Таллентс-Смолпис. - Как любопытно!"
Чтобы не столкнуться с девушкой, Хилери свернул переулок и стал там за первым углом. Он был озадачен. Если правда, что Хьюз преследует маленькую натурщицу своими ухаживаниями, почему же он остался на той стороне улицы и не подошел к ней, когда она стояла у витрины с картинами?
Девушка прошла мимо переулка, где стоял Хилери, все той же неспешной походкой, словно стараясь не упустить ни одного из развлечений, какие может предоставить улица. Но вот она скрылась из виду. Хилери напряженно высматривал, идет ли Хьюз за ней следом. Он прождал несколько минут, но Хьюз так и не появился. Слежка была закончена! И вдруг Хилери понял, что Хьюз только хотел проверить, не назначено ли у нее с кем свидания. Оба они вели одну и ту же игру! Хилери покраснел, стоя в тенистой улочке, где, кроме него, не было видно ни души. Сесилия права: грязная это история. Человек, более знакомый с прозой жизни, тотчас нашел бы полочку, куда поместить подобный эпизод, но Хилери, по профессии своей будучи занят главным образом мыслями и идеями, не мог по-настоящему расценить положения. Он не умел серьезно сосредоточиться ни на чем, кроме как на литературной работе. А в данном деле ему было особенно трудно разобраться еще и потому, что здесь оказалась затронутой очень тонкая, сложная проблема - столкновение двух разных общественных классов.
Погруженный в раздумье, он шел по засаженной деревьями улочке, протянувшейся между высоких оград от Ноттинг-Хилла до Кенсингтона.
Она была так далека от шумного движения магистралей, что с обеих сторон ее на каждом дереве громко звенели весенние птичьи голоса; солнце понемногу опускалось, и в воздухе веяло легким запахом свежего древесного сока. А ВР вышине над городом, казалось, царил особый покой - там была большая близость к матери-природе, там напевал свои свободные песни ветер и слышались тихие вздохи облаков. Здесь, в этой глухой улочке, можно было отдохнуть от тревожных мыслей и хоть ненадолго поверить в осмысленность и добро Великого Замысла, давшего человеку жизнь, в красоту каждого дня, с улыбкой или печально переходящего в ночь. От распускающейся сирени исходил запах лимона; на каменной садовой стене купалась в лучах заходящего солнца рыжая кошка.
Посреди улочки тянулся ряд вязов, их кривые, узловатые корни торчали наружу. И под вязами расположились странные человеческие существа - путаные пряди волос свисали на их усталые лица, тела их были прикрыты лохмотьями, и у каждого была палка, на конце которой болтался какой-то грязный узелок. Люди эти спали. На скамье под одним из деревьев сидели две беззубые старухи, молча поводя глазами из стороны в сторону, а рядом с ними храпела женщина с багровым лицом. Под следующим деревом сидела пара, юноша и девушка из простонародья, - бледные, с вялыми ртами, впалыми щеками, беспокойным взглядом. Они сидели обнявшись и молчали. Немного подальше сидели, уставившись взглядом перед собой, два молодых парня в рабочей одежде, и вид у них был безнадежно усталый. Они тоже молчали.
На самой последней скамье, совсем одна, в небрежной и равнодушной позе сидела маленькая натурщица.
ГЛАВА X
ПРИДАНОЕ
Эта первая встреча вне дома смутила их обоих. Девушка вспыхнула и поспешно встала. Хилери приподнял шляпу, насупил брови и сел.
- Останьтесь, - сказал он, - я хочу поговорить с вами.
Маленькая натурщица послушно села на прежнее место. Последовало молчание. На ней была все та же поношенная коричневая юбка, вязаная кофточка и старый голубовато-зеленый берет с помпоном; а под глазами лежали синие тени.
Наконец Хилери заговорил:
- Как идут ваши дела?
Маленькая натурщица опустила глаза и уставилась на кончики своих ботинок.
- Благодарю вас, мистер Даллисон, неплохо.
- Я заходил к вам вчера.
Она скользнула по нему взглядом, который мог значить и очень многое, но мог и ничего не значить: так равнодушно робок был этот взгляд.
- Меня не было дома, - сказала она, - я позировала для мисс Бойл.
- Так у вас есть работа?
- Она уже кончилась.
- Значит, все, что вы зарабатываете, это те два шиллинга в день, которые дает вам мистер Стоун?
Она кивнула.
- Гм!
Неожиданная пылкость этого восклицания, казалось, оживила маленькую натурщицу.
- За комнату я плачу три шиллинга и шесть пенсов, да завтрак мне обходится почти в три пенса - только один хлеб с маслом>. Вот уже получается пять шиллингов и два пенса. За стирку всякий раз приходится платить самое меньшее десять пенсов - вот уже шесть шиллингов. И еще всякие мелочи - на прошлой неделе на них ушел целый шиллинг, - и при этом я еще не езжу на омнибусе, - вот уже семь шиллингов. Так что на обеды мне остается пять шиллингов. Чаем меня всегда угощает мистер Стоун. Что меня заботит, так это одежда. - Она сунула ноги подальше под лавку. Хилери удержался и не поглядел в ту сторону.
- Берет мой ужасный, и мне так нужно бы... - В первый раз за все время разговора она взглянула Хилери прямо в лицо. - Как бы мне хотелось быть богатой!
- Вполне естественно.
Маленькая натурщица скрипнула зубами и, крутя в руках грязные перчатки, сказала:
- Знаете, мистер Даллисон, что бы я прежде всего купила, если б была богатой?
- Нет, не знаю.
- Я бы оделась во все новое, с головы до ног, и больше ни за что б не надела вот это старье.
Хилери встал.
- Пойдемте и купим для вас все новое, с головы до ног.
- Ой!
Хилери уже сообразил, что сделал неосторожное, даже опасное предложение. Что, если дать ей самой деньги?.. Но против этого запротестовало его чувство деликатности. И он сказал отрывисто:
- Пойдемте!
Маленькая натурщица послушно встала. Хилери заметил, что ботинки у нее прохудились, и это, как если бы в его присутствии ударили ребенка, вызвало в нем вдруг такое негодование, что он уже не сомневался в своей правоте и даже, напротив, ощутил приятный душевный жар, какой может испытывать самый благонравный человек, когда махнет рукой на условности.
Хилери взглянул на свою спутницу: она шла, опустив глаза. Он не мог себе представить, о чем она думает.
- Так вот, относительно того, о чем я хотел поговорить с вами, - начал он. - Мне не нравится дом, а котором вы живете, мне кажется, вам следует выехать оттуда. Что вы на это скажете?
- Хорошо, мистер Даллисон.
- Мне думается, вам лучше переменить комнату, ведь подыскать другую будет нетрудно - как вы считаете?
Маленькая натурщица ответила опять теми же словами:
- Хорошо, мистер Даллисон.
- Боюсь, что Хьюз... довольно опасный субъект.
- Он забавный.
- Он вам не докучает?
Хилери не мог понять, что выражает ее лицо. Казалось, она мысленно смакует что-то приятное. Она как-то лукаво взглянула на него.
- Я на него и внимания не обращаю, - пусть его, он меня не обидит. Мистер Даллисон, по-вашему, какое лучше, голубое или зеленое?
- Зелено-голубое, - ответил Хилери коротко.
Она вдруг судорожно сжала руки, чуть подпрыгнула, сбилась немного с шага, но тут же снова пошла ровно.
- Послушайте меня, - опять начал Хилери, - миссис Хьюз говорила с вами по поводу своего мужа?
Маленькая натурщица снова улыбнулась.
- Еще бы не говорила!
Хилери прикусил губу.
- Мистер Даллисон, скажите, а шляпку?
- Что шляпку?
- Какую мне, по-вашему, купить, большую или маленькую?
- Боже мой, конечно, маленькую. И никаких перьев.
- Ой!
- Вы можете одну минуту послушать внимательно? Не говорила ли миссис Хьюз - или ее муж - что-нибудь относительно того, что вы ходите в наш дом... и относительно меня?
Выражение лица маленькой натурщицы оставалось непроницаемым, но по движению ее пальцев Хилери видел, что теперь она его слушает.
- Мне все равно, пусть их говорят, что им вздумается.
Хилери отвернулся; краска гнева медленно залила его щеки.
Неожиданно резко маленькая натурщица сказала:
- Конечно, будь я леди, я, может, и обиделась бы.
- Не говорите так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33