Миссис Хьюз замерла, сжав в руках мокрое полотенце; ее заплаканное лицо выражало обиду, как будто в том, что сказал Мартин, она уловила какое-то оправдание своему мужу.
- Он не имеет права так со мной обращаться, - сказала она.
Все трое стояли теперь вокруг кровати, на которой сидел ребенок, серьезно тараща на них глазки. Тайми сказала:
- Нет, миссис Хьюз, я бы его не боялась. На вашем месте я с ним не осталась бы и дня. Уйдите от него, это ваш долг женщины.
Услышав, что заговорили о долге женщины, миссис Хьюз повернулась; на ее худом лице проступило какое-то мстительное выражение.
- Вы так думаете, мисс? - сказала она. - А я вот не знаю, что мне делать.
- Забрать детей и уйти. Какой смысл ждать? Мы вам дадим денег, если у вас не хватает.
Но миссис Хьюз молчала.
- Ну, так как же? - спросил Мартин, выпуская изо рта облако табачного дыма.
Тайми снова не выдержала:
- Уходите немедленно, как только придет из школы ваш мальчик. Муж никогда вас не разыщет! И поделом ему. Никакая женщина не должна мириться с такой жизнью. Это - малодушие, миссис Хьюз.
Последние слова, как видно, задели миссис Хьюз за живое, лицо ее стало вдруг цвета помидора. Она заговорила с жаром:
- Да, уйти, оставить его этой девчонке, чтоб он тут развратничал! И это после того, как я восемь лет была его женой и родила ему пятерых? После всего, что я для него сделала? Мне и не нужно бы лучшего мужа, чем каким он был, пока она не появилась тут - сама бледная, и все прихорашивается, и рот такой, что сразу видно, какого она сорта. Пусть ее занимается своим делом сидит голая, - только на это она и годится. Нечего ей лезть к приличным людям... - Протянув к оробевшей Тайми свои изувеченные руки, она выкрикнула: - Раньше он меня никогда и пальцем не трогал. А все это я получила из-за ее новых нарядов...
Испуганный громкими, страстными криками матери, младенец залился плачем. Миссис Хьюз умолкла и взяла его на руки. Крепко прижав ребенка к тощей груди, она смотрела поверх его плешивой головки на молодую пару.
- Руки у меня такие оттого, что вчера я боролась с ним, хотела удержать его. Он божился, что уйдет, бросит меня, а я удерживала его, да! И не думайте, что я когда-нибудь отпущу его к этой девчонке - пусть хоть убьет меня!
После этого взрыва горячность ее как будто остыла, она сделалась прежней - кроткой и бессловесной.
Во время этого бурного проявления чувств Тайми, вся съежившись, опустив глаза, стояла возле двери. Она взглянула на Мартина, явно умоляя его уйти. А Мартин все смотрел на миссис Хьюз и молча покуривал. Затем вынул трубку изо рта и указал ею на ребенка.
- Этот юный джентльмен недолго выдержит, если так пойдет и дальше.
Все трое молча посмотрели на младенца. Из всех своих слабых сил он прижимал кулачки, нос, лоб, даже крохотные голые морщинистые ножки к материнской груди, как будто хотел спрятаться куда-нибудь подальше от жизни. В этом стремлении уйти туда, откуда он появился, было какое-то немое отчаяние. Головка ребенка, покрытая редким тусклым пушком, дрожала от усилий. Он прожил еще так мало, но и этого было для него достаточно. Мартин снова взял в рот трубку.
- Так нельзя, вы сами понимаете, - сказал он. - Малыш не вытянет. И вот еще что: если вы бросите кормить его грудью,, я не поручусь за него до завтрашнего дня. Уж вам-то должно быть понятно, что, если все это будет продолжаться, шансов на то, чтобы сохранить молоко, у вас не очень много.
Сделав знак Тайми, он вместе с ней спустился по лестнице.
ГЛАВА XVI
ПОД ВЯЗАМИ
Весна была и в сердцах людей и в деревьях, их высоких товарищах. Тревоги, усилия выбиться к свету за счет других - все будто утратило значение. Весна взяла в плен все и вся. Это она заставляла стариков оборачиваться на молоденьких женщин и смотреть им вслед, это она заставляла молодых мужчин и женщин, идущих рядом, касаться друг друга, а каждую птицу на ветке - наигрывать свою мелодию. Солнечный свет, изливаясь с небес, расцвечивал светлыми пятнышками трепещущие листья, зажигал щеки мальчиков-калек, гулявших, прихрамывая, по Кенсингтонскому саду, и их бледные лица - лица юных горожан - пылали необычным румянцем.
На Брод-Уок под вязами, этими неподатливыми деревьями, сидели бок о бок и грелись на солнышке генералы и няньки, священники и безработные. А над головой у них, раскачиваясь под весенним ветерком, шелестели и чуть поскрипывали ветви, вели свои нескончаемее беседы - мудрые бессловесные разговоры деревьев о людских делах. Приятно было внимать шелесту бесчисленных листьев и смотреть на них: все они были разной формы, и трепыхание на ветру каждого отдельного листка было неповторимо и в то же время покорно единой душе дерева.
Тайми с Мартином тоже сидели здесь - на скамье под самым большим вязом. От непринужденности и достоинства, отличавших их два часа назад, когда они отправлялись с противоположного конца Брод-Уок в свою экспедицию, не осталось и следа. Мартин говорил:
- Увидела первую каплю крови и скисла. Ты такая же, как и остальные.
- Неправда! Это просто мерзко с твоей стороны - говорить так!
- А вот и правда. Эстетизма, прекрасных намерений у тебя и твоей родни хоть отбавляй, но ни у кого ни на йоту способности делать настоящее дело.
- Не смей оскорблять моих родственников, они подобрее тебя!
- О, они весьма добросердечны и отлично видят, в чем зло. Не это тормозит их активность. Но твой папочка - типичный чиновник. Он так твердо знает, чего ему не следует делать, что вообще ничего не делает. В точности, как Хилери. Тот уж очень совестлив и глубоко сознает, что именно он должен делать, и поэтому тоже ничего не делает. Сегодня ты отправилась к этой женщине, чтобы помочь ей, заранее решив, как все будет, но стоило тебе увидеть, что дело обстоит иначе, чем ты воображала, и ты уже на попятный.
- Нельзя верить ни одному их слову - вот что мне противно! Я думала, Хьюз бьет ее спьяну, я ведь не знала, что все это потому, что она его ревнует.
- Конечно, не знала и не могла знать... И с чего ты взяла, что они готовы выложить нам все сразу? Они говорят, только если их принудить к этому. Они не такие простофили, как ты думаешь.
- Мне отвратительна вся эта история. Такая грязь!
- О, боже мой!..
- Да, грязь! Мне не хочется помогать женщине, которая думает и говорит такие ужасные вещи! И той девушке тоже и вообще никому из них.
- Какое имеет значение, что они говорят и что думают? Дело не в этом. Надо на все смотреть с точки зрения здравого смысла. Твои родственники поселили девушку в эту комнату, и пусть теперь они ее забирают, да поживее. Тут вопрос только в том, что полезно для здоровья, понимаешь?
- Я понимаю только, что для моего здоровья отнюдь не полезно иметь с ними дело; и я не буду. Я не верю, что можно помочь людям, которые отталкивают твою помощь.
Мартин свистнул.
- Ты - грубое животное, Мартин, вот что я тебе скажу, - проговорила Тайми.
- Просто "животное", а не "грубое животное". Это разница.
- Тем хуже!
- Не думаю. Послушай, Тайми...
Тайми молчала.
- Посмотри мне в лицо.
Тайми медленно подняла на него глаза.
- Ну, что тебе?
- Ты с нами или нет?
- Конечно, с вами.
- Нет, ты не с нами.
- Нет, с вами!
- Ну, хорошо, не будем из-за этого ссориться. Дай руку.
Он накрыл ее руку ладонью. Лицо Тайми густо порозовело. Вдруг она высвободила руку.
- Смотри, вон идет дядя Хилери!
Это и в самом деле был Хилери, и впереди него семенила Миранда. Он шел, заложив руки за спину, опустив голову. Молодые люди молча смотрели на него.
- Погружен в самосозерцание, - пробормотал Мартин. - Вот так он всегда расхаживает. Сейчас я ему доложу обо всем.
Лицо Тайми из розового стало пунцовым.
- Не надо!
- Почему?
- Ну, потому, что... из-за этих...
Она не могла произнести слово "нарядов": это выдало бы ее тайные мысли.
Хилери направлялся, по-видимому, прямо к их скамье, но Миранда, завидев Мартина, остановилась. "Вот человек действия, - казалось, говорила она, тот, что треплет меня за уши". И, стараясь увести хозяина, будто без всякого умысла повернула в сторону. Но Хилери уже заметил племянницу. Он подошел к ней и сел рядом.
- Вас-то нам и нужно, - сказал Мартин, медленно оглядывая его, как оглядывает молодой пес более старую и другой породы собаку. - Мы с Тайни ходили к Хьюзам на Хаумд-стрит. Там заваривается настоящая каша. Вы или кто-то там из вас поселили туда девушку, так вот теперь забирайте ее оттуда, и как можно скорее.
Хилери сразу же будто ушел в себя.
- Расскажите все как есть, - сказал он.
- Жена Хьюза ревнует его к девушке - в этом вся беда.
- Вот как! И в этом вся беда?
Тайми вмешалась.
- Абсолютно не понимаю, при чем тут дядя Хилери. Если им угодно вести себя так отвратительно... Я не знала, какие они, эти бедные, я не думала, что они способны на такое! Я убеждена, что девушка не стоит того, чтобы о ней заботиться, да и женщина эта тоже.
- Я не говорил, что они этого стоят, - проворчал Мартин. - Дело не в этом. Важно, что полезно для здоровья.
Хилери переводил взгляд с одного на другую.
- Понимаю, - сказал он. - А мне казалось, что тут дело, быть может, более деликатного свойства.
Губы Мартина искривились.
- Вечно вы с вашей хваленой деликатностью! Что от нее толку? Был ли когда от нее прок? Право, какое-то проклятие лежит на всех вас. Почему вы никогда не действуете? Думать можно потом.
Впалые щеки Хилери покрылись краской.
- А ты, Мартин, никогда не думаешь прежде, чем начать действовать?
Мартин поднялся и стоял, глядя на Хилери сверху вниз.
- Послушайте, - начал он, - я не желаю вникать во все ваши тонкости. Я полагаюсь на свои глаза и нос. Я вижу, что женщина, если такое истеричное состояние у нее не пройдет, не сможет кормить ребенка грудью. Речь идет о здоровье их обоих.
- Для тебя все сводится только к здоровью?
- Да. Возьмите любую проблему. Ну, хотя бы ту же бедноту. Что им требуется? Здоровье. Ничего, кроме здоровья. Открытия и изобретения прошлого столетия выбили основу из-под старого порядка вещей, и наш долг - создать новую основу, основу здоровья, и мы это сделаем. Простой народ еще сам не понимает, что ему нужно, но он ищет, и, когда мы покажем ему истину, он ухватится за нее немедленно.
- А кто это "мы"? - тихо спросил Хилери.
- Кто мы? Я вам вот что скажу. Пока почтенные реформаторы пререкаются между собой, мы спокойно подойдем и проглотим их всех оптом. Мы осознали тот факт, что не теория является основанием для реформ. Мы действуем на основании того, что подсказывают нам наши глаза и носы. Если мы видим и обоняем нечто скверное, мы это скверное исправляем практическими и научными мерами.
- И эти же меры вы применяете к человеческой природе?
- Человеческой природе как раз и свойственно стремиться к здоровью.
- Не знаю, не знаю... Я пока этого не вижу.
- Возьмите хотя бы случай с этой женщиной.
- Да, возьмем хотя бы ее случай. На этом примере, Мартин, твои доказательства мне не очень ясны.
- Она никуда не годится: жалкое существо. И муж ее тоже. Если человек был ранен в голову и к тому же пьет, дело его дрянь. И девушка тоже никуда не годится: заурядная девица, падкая на развлечения.
Тайми вспыхнула, и Хилери, заметив это, прикусил губу.
- Единственно, кто стоит внимания, - это дети. Тут этот младенец... Ну, так вот, самое главное, как я сказал, это чтобы мать могла нормально его выходить. Уразумейте этот факт, а все остальное пошлите к черту!
- Ты меня прости, но мне как-то трудно отделить вопрос о здоровье ребенка от всех других обстоятельств этой истории.
Мартин ухмыльнулся.
- И вы, конечно, используете это как предлог, чтобы ничего не сделать.
Тайми быстро вложила свою руку в руку Хилери.
- Нет, ты действительно грубое животное. Мартин, - шепнула она.
Молодой человек бросил на нее взгляд, говоривший: "Можешь сколько угодно называть меня грубым животным, я этим горжусь. Да и, кроме того, ты сама знаешь, что тебе это вовсе не так уж противно!"
- Лучше быть животным, чем дилетантом, - сказал он.
Тайми, прижавшись к Хилери, словно тому требовалась ее защита, воскликнула:
- Мартин, ты просто варвар!
Хилери продолжал улыбаться, но лицо у него передергивалось.
- Нет, нисколько, - сказал он. - Мартин отлично ставит диагнозы, это делает ему честь.
И, приподняв шляпу, ушел.
Молодые люди, стоя рядом, смотрели ему вслед. Лицо Мартина выражало странную смесь презрения и раскаяния. Тайми, пораженная, взволнованная, чуть не плакала.
- Ничего, это не повредит, - пробормотал молодой человек. - Хорошая встряска ему полезна.
Тайми метнула на него негодующий взгляд.
- Иногда я тебя просто ненавижу, - сказала она. - Ты так толстокож, - у тебя не кожа, а шкура.
Мартин взял ее за руку.
- А у тебя кожа из папиросной бумаги, - ответил он. - Все вы такие вы, дилетанты.
- По-моему, лучше быть дилетантом, чем... чем хамом.
У Мартина странно дернулась челюсть, но он тут же улыбнулся. Улыбка эта, казалось, взбесила Тайми. Она вырвала от него руку и бросилась следом за Хилери.
Мартин хладнокровно смотрел ей вслед. Вытащив трубку, он стал набивать ее, мизинцем медленно вдавливая в чашечку золотые нити табака.
ГЛАВА XVII
БРАТЬЯ
Уже было сказано, что Стивн Даллисон в те субботы, когда ему не удавалось поиграть в гольф, отправлялся в клуб и там читал журналы. Эти две формы развлечения, по сути дела, сходны между собой: играя в гольф, ходишь по определенному кругу, и то же самое случается, когда читаешь журналы, ибо через какое-то время непременно натолкнешься на статьи, сводящие на нет статьи, ранее прочитанные. И тот и другой вид спорта помогает удерживать равновесие, которое сохраняет человеку здоровье и молодость.
А сохранять здоровье и молодость было для Стивна каждодневной потребностью. Неизменно сдержанный и подтянутый, он представлял собой типичный продукт Кембриджского университета, и у него всегда был вид человека, берущего понюшку великолепного, какого-то необычайно высокого сорта табака. Но за этим чисто внешним обликом скрывался толковый работник, хороший муж и хороший отец, и его, собственно, не в чем было упрекнуть разве только в известном педантизме и в том, что он ни разу не усомнился в своей правоте. Там, где он служил, да и в других местах, встречалось много людей, подобных ему. В одном отношении он походил на них, пожалуй, даже слишком: он не любил отрываться от земли, если не знал в точности, где снова опустится.
С самого начала они с Сесилией прекрасно ладили. Оба хотели иметь только одного ребенка - не больше, оба хотели быть в меру "передовыми" - не больше, и теперь оба считали, что Хилери поставил себя в неловкое положение - не больше. Когда Сесилия, проснувшись в своей стильной, начала семнадцатого века кровати и дав мужу сперва выспаться, рассказала ему про все, что выяснилось из ее разговора с миссис Хьюз, они, лежа на спине и приняв очень серьезный тон, тщательно это обсудили. Стивн высказал мнение, что "старина Хилери" все-таки должен вести себя осторожнее. Дальше этого он не пошел: ему даже с собственной женой не хотелось говорить о неприятных возможностях, которые, на его взгляд, здесь таились.
Сесилия повторила те самые слова, которые сказала тогда Хилери:
- Это так грязно...
Стивн взглянул на нее, и оба почти в один голос воскликнули:
- Но это же просто вздор!
Единодушие мнений заставило их более здраво посмотреть на положение дел. Если история эта не вымысел, то что же она, как не один из тех эпизодов, о которых читаешь в газетах? Что это, как не точная копия кусочка из романа или спектакля, определяемого в тех же газетах именно этим словом "грязно"? Сесилия употребила это слово инстинктивно, оно сразу же пришло ей в голову. История с Хьюзами и маленькой натурщицей шла вразрез со всеми ее идеалами морали и хорошего вкуса - со всей той особой духовной атмосферой, таинственно и неизбежно Создаваемой вокруг души условиями определенного воспитания и определенной формы жизни. Таким образом, выходило, что если данная история - правда, то история эта "грязная", а раз она "грязная", то противно даже думать о том, что в ней могут быть замешаны члены их семьи. Однако их родные действительно в ней замешаны, а значит, это не что иное, как "просто вздор"!
На том и успокоились до тех пор, пока Тайми, ходившая навестить дедушку, не рассказала, вернувшись, о нарядном новом платье маленькой натурщицы. Свои новости Тайми излагала за обедом, на придумывание которого Сесилия тратила немало усилий, вызывавших у нее обычно небольшую мигрень: блюдам полагалось быть и не слишком традиционными, чтобы не перекормить Стивна, но и не слишком уж эстетичными, чтобы не оставить его вовсе голодным. Пока лакей находился в столовой, Сесилия и Стивн не поднимали глаз, но как только он вышел, чтобы принести дичь, каждый поймал на себе взгляд другого. Как на грех, слово "грязно" снова пришло им на ум. Кто подарил девушке новое платье? Полагая, однако, что развивать эту мысль "грязно", они отвернулись друг от друга и, торопливо доедая обед, тут же принялись развивать эту самую мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33