На палатку, на аптечку, медикаменты... Вы мне подпишете? – тихо говорил Невинный. – А то начмед прицепится и до самого Берлина не отвяжется! Вы же его знаете...
– Помолчи, Степан, умоляю. Мешаешь мне. Не крутись.
Она закончила перевязывать его, обняла, поцеловала в лысину, прижала к себе и, может быть, впервые окинула взглядом все вокруг. Увидела распаханное и засеянное поле, только что принявшее бой; землю, пропитанную человеческой кровью; Вовку Кошечкина, лежащего выше всех; скорбную, съежившуюся фигурку Лизы; скончавшегося Сержа Ришара – его положили совсем рядом с мертвой Зиной Бойко, – и вспомнила Катя, как сегодня утром, глядя из окна второго этажа в медсанбатовский двор, она просила судьбу пощадить всех близких и правых. Значит, не все еще кончено... Не все.
Она оглянулась. За ее спиной стояли Валерка Зайцев и Юзеф Андрушкевич. Анджея почему-то не было.
– Вот, ребята, что у нас тут получилось... – горько сказала она Валерию и Юзефу.
За горизонтом грохотала канонада. Шла мощная артиллерийская подготовка, которая всегда предшествует большому наступлению. Грохот не прекращался ни на секунду. Он накатывался, будто океанский вал, обрушивался и, не успев затихнуть, снова возникал вторым валом, третьим, четвертым...
По дороге в сторону указателя «Берлин – 174 км» двигались советские и польские войска. Нескончаемым потоком шли моторизованные части, пехота, кавалерия. По обочинам, поднимая тучи пыли, катились танки, самоходные орудия, бронетранспортеры. Вся эта лавина текла мимо вспаханных и засеянных полей, мимо возвращенной и возрожденной польской земли.
Кончились три мирных дня в страшной четырехлетней военной круговерти.
У выезда из городка, неподалеку от бывшего лагеря для военнопленных, стоял строй «студебекеров» и «джемси» с белыми звездами на дверцах кабин – опознавательными знаками Соединенных Штатов Америки. Строй продолжали грузовики самых разных типов с английскими и французскими флажками и эмблемами. Это за освобожденными из плена союзниками пришел их собственный транспорт.
Все автомашины выстроились на обочине – «лицом» к проходящим войскам. Рядом с грузовиками стояли бывшие военнопленные. Они замерли не в строю, а вразброд, но молча и строго отдавали честь, провожая русских и поляков на войну, которая еще не кончилась. Может быть, для многих из них эти три дня так и останутся самыми-самыми... На всю жизнь. А может быть, и нет.
Навстречу движению колонны войск, в направлении старинного польского городка, мчался комендантский «виллис» с польским и советским флажками. За рулем сидел Санчо Панса. Рядом с ним – комендант города старший лейтенант Валерий Зайцев. Он стал комендантом вчера вечером и всю первую пасхальную ночь занимался подготовкой города к нормальной, невоенной жизни. Он уже знал, что утром второго апреля 1945 года обе дивизии покинут город, пойдут в последнее решающее наступление, и поэтому старался использовать оставшееся время на то, чтобы выжать из всех армейских служб – и польских, и советских – максимум того, что ему могло бы пригодиться тогда, когда он останется здесь один, без своих, с горсткой поляков Первой армии и со своим заместителем – старшим сержантом Светличным.
В деловой суматохе Зайцев пропустил выход медсанбата из города и теперь искал его по всей многокилометровой растянувшейся колонне войск.
Он заставил Санчо Пансу прогнать «виллис» в самое начало колонны и не нашел машин медсанбата. Тогда он приказал Санчо Пансе развернуться и поехал обратно, навстречу движению, вглядываясь в каждый автомобиль, в каждую повозку. Он вставал с места, всматривался в лица, заглядывал через колонну на противоположную обочину, где сквозь тучи пыли грохотали танки, и чуть не плакал от досады...
В отчаянии он оглянулся назад и вдруг увидел, что пропустил то, что искал. Он проскочил колонну машин медсанбата, которую сам еще вчера комплектовал из своих «внутренних» автомобильных ресурсов!..
– Стой! – истошно заорал Зайцев. – Назад!..
И польский капрал, водитель по прозвищу Санчо Панса, сделал то, что ему приказали, – он остановил «виллис» так, что бедный Зайцев чуть не вылетел на шоссе через ветровое стекло. Санчо Панса со скрежетом включил заднюю скорость и задом поехал параллельно колонне, идущей на запад.
Мало того, задним ходом он поехал так быстро, что сумел догнать машины медсанбата! Он поравнялся с «доджем» Васильевой и пошел с ним одной скоростью, с той лишь разницей, что «додж» ехал передом, а «виллис» – задом.
В кузове «доджа» на мягкой постели из нескольких матрацев лежал Анджей Станишевский. Около него сидела Екатерина Васильева. Напротив нее, на противоположной скамейке, боком примостилась Лиза. На ней была надета солдатская телогрейка, подпоясанная ремнем, на голове зимняя шапка, а по плечам и вокруг шеи струилась черно-бурая лиса...
Рядом с шофером Мишкой Рыжовым расположился Степан Невинный. Между коленями он держал пулемет Дегтярева с примкнутым диском.
– Андрюшка!.. – закричал Зайцев и встал на ходу во весь рост.
Станишевский увидел его, слабо помахал рукой и улыбнулся.
Рядом грохотали танки и самоходные орудия. Стоял рев моторов, лязг гусениц, и голос Зайцева тонул в этой железной какофонии. Но он продолжал орать, толкал Санчо Пансу в спину, заставляя его приблизить «виллис» вплотную к медсанбатовскому «доджу». Санчо Панса сделал невозможное – он почти притер свою машину к машине Мишки Рыжова. Оставался зазор в несколько сантиметров. Любое неосторожное движение рулем – и столкновение было бы неизбежным. Но и Санчо Панса, и Мишка понимали важность момента. Кося друг на друга тревожными глазами, они вели свои автомобили словно по воздуху.
– Зря вы так, товарищ майор! – надсаживаясь, кричал Зайцев Васильевой. – Зря!.. Надо бы Андрюху в госпиталь! В госпиталь, говорю, надо!..
– Не отдам! – крикнула ему Васильева. – Никому не отдам! Сама вылечу!.. Для себя лечить буду!
– Нельзя так, товарищ майор!..
– Можно, Валерик! Можно!.. Только так и нужно, Зайцев!
Так они и катились на запад: санитарный «додж» передом, комендантский «виллис» – задом...
До Победы оставалось еще тридцать девять дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Помолчи, Степан, умоляю. Мешаешь мне. Не крутись.
Она закончила перевязывать его, обняла, поцеловала в лысину, прижала к себе и, может быть, впервые окинула взглядом все вокруг. Увидела распаханное и засеянное поле, только что принявшее бой; землю, пропитанную человеческой кровью; Вовку Кошечкина, лежащего выше всех; скорбную, съежившуюся фигурку Лизы; скончавшегося Сержа Ришара – его положили совсем рядом с мертвой Зиной Бойко, – и вспомнила Катя, как сегодня утром, глядя из окна второго этажа в медсанбатовский двор, она просила судьбу пощадить всех близких и правых. Значит, не все еще кончено... Не все.
Она оглянулась. За ее спиной стояли Валерка Зайцев и Юзеф Андрушкевич. Анджея почему-то не было.
– Вот, ребята, что у нас тут получилось... – горько сказала она Валерию и Юзефу.
За горизонтом грохотала канонада. Шла мощная артиллерийская подготовка, которая всегда предшествует большому наступлению. Грохот не прекращался ни на секунду. Он накатывался, будто океанский вал, обрушивался и, не успев затихнуть, снова возникал вторым валом, третьим, четвертым...
По дороге в сторону указателя «Берлин – 174 км» двигались советские и польские войска. Нескончаемым потоком шли моторизованные части, пехота, кавалерия. По обочинам, поднимая тучи пыли, катились танки, самоходные орудия, бронетранспортеры. Вся эта лавина текла мимо вспаханных и засеянных полей, мимо возвращенной и возрожденной польской земли.
Кончились три мирных дня в страшной четырехлетней военной круговерти.
У выезда из городка, неподалеку от бывшего лагеря для военнопленных, стоял строй «студебекеров» и «джемси» с белыми звездами на дверцах кабин – опознавательными знаками Соединенных Штатов Америки. Строй продолжали грузовики самых разных типов с английскими и французскими флажками и эмблемами. Это за освобожденными из плена союзниками пришел их собственный транспорт.
Все автомашины выстроились на обочине – «лицом» к проходящим войскам. Рядом с грузовиками стояли бывшие военнопленные. Они замерли не в строю, а вразброд, но молча и строго отдавали честь, провожая русских и поляков на войну, которая еще не кончилась. Может быть, для многих из них эти три дня так и останутся самыми-самыми... На всю жизнь. А может быть, и нет.
Навстречу движению колонны войск, в направлении старинного польского городка, мчался комендантский «виллис» с польским и советским флажками. За рулем сидел Санчо Панса. Рядом с ним – комендант города старший лейтенант Валерий Зайцев. Он стал комендантом вчера вечером и всю первую пасхальную ночь занимался подготовкой города к нормальной, невоенной жизни. Он уже знал, что утром второго апреля 1945 года обе дивизии покинут город, пойдут в последнее решающее наступление, и поэтому старался использовать оставшееся время на то, чтобы выжать из всех армейских служб – и польских, и советских – максимум того, что ему могло бы пригодиться тогда, когда он останется здесь один, без своих, с горсткой поляков Первой армии и со своим заместителем – старшим сержантом Светличным.
В деловой суматохе Зайцев пропустил выход медсанбата из города и теперь искал его по всей многокилометровой растянувшейся колонне войск.
Он заставил Санчо Пансу прогнать «виллис» в самое начало колонны и не нашел машин медсанбата. Тогда он приказал Санчо Пансе развернуться и поехал обратно, навстречу движению, вглядываясь в каждый автомобиль, в каждую повозку. Он вставал с места, всматривался в лица, заглядывал через колонну на противоположную обочину, где сквозь тучи пыли грохотали танки, и чуть не плакал от досады...
В отчаянии он оглянулся назад и вдруг увидел, что пропустил то, что искал. Он проскочил колонну машин медсанбата, которую сам еще вчера комплектовал из своих «внутренних» автомобильных ресурсов!..
– Стой! – истошно заорал Зайцев. – Назад!..
И польский капрал, водитель по прозвищу Санчо Панса, сделал то, что ему приказали, – он остановил «виллис» так, что бедный Зайцев чуть не вылетел на шоссе через ветровое стекло. Санчо Панса со скрежетом включил заднюю скорость и задом поехал параллельно колонне, идущей на запад.
Мало того, задним ходом он поехал так быстро, что сумел догнать машины медсанбата! Он поравнялся с «доджем» Васильевой и пошел с ним одной скоростью, с той лишь разницей, что «додж» ехал передом, а «виллис» – задом.
В кузове «доджа» на мягкой постели из нескольких матрацев лежал Анджей Станишевский. Около него сидела Екатерина Васильева. Напротив нее, на противоположной скамейке, боком примостилась Лиза. На ней была надета солдатская телогрейка, подпоясанная ремнем, на голове зимняя шапка, а по плечам и вокруг шеи струилась черно-бурая лиса...
Рядом с шофером Мишкой Рыжовым расположился Степан Невинный. Между коленями он держал пулемет Дегтярева с примкнутым диском.
– Андрюшка!.. – закричал Зайцев и встал на ходу во весь рост.
Станишевский увидел его, слабо помахал рукой и улыбнулся.
Рядом грохотали танки и самоходные орудия. Стоял рев моторов, лязг гусениц, и голос Зайцева тонул в этой железной какофонии. Но он продолжал орать, толкал Санчо Пансу в спину, заставляя его приблизить «виллис» вплотную к медсанбатовскому «доджу». Санчо Панса сделал невозможное – он почти притер свою машину к машине Мишки Рыжова. Оставался зазор в несколько сантиметров. Любое неосторожное движение рулем – и столкновение было бы неизбежным. Но и Санчо Панса, и Мишка понимали важность момента. Кося друг на друга тревожными глазами, они вели свои автомобили словно по воздуху.
– Зря вы так, товарищ майор! – надсаживаясь, кричал Зайцев Васильевой. – Зря!.. Надо бы Андрюху в госпиталь! В госпиталь, говорю, надо!..
– Не отдам! – крикнула ему Васильева. – Никому не отдам! Сама вылечу!.. Для себя лечить буду!
– Нельзя так, товарищ майор!..
– Можно, Валерик! Можно!.. Только так и нужно, Зайцев!
Так они и катились на запад: санитарный «додж» передом, комендантский «виллис» – задом...
До Победы оставалось еще тридцать девять дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28