Она перехватила Вовкину руку, закинула себе за плечо и притянула его к себе.
... Начало прорыва было ознаменовано фантастической удачей. Произошло то, о чем можно было только мечтать: бронетранспортер попросту сам пришел к Герберту Квидде! С этой техникой теперь им сам черт не брат!..
Он уже стоял в бронированном кузове работающего советского транспортера, с удовольствием отмечая, что в руки ему попал самый большой открытый тип – на полтора десятка человек. Два пулемета с полным боекомплектом и система управления почти идентична системам таких же машин, состоящих на вооружении вермахта.
Квидде усадил молодого лейтенанта рядом с собой за пулемет и сам сел за управление машиной. Еще тринадцать офицеров поместились сзади, защищенные броней. Остальные рассыпались редкой цепью.
– Вперед!.. – скомандовал Квидде и тронул тяжелую машину малым ходом, чтобы дать возможность остальным не отстать от нее. Потом он увеличит ход, обязательно увеличит, но пока он не прорвется сквозь русских и поляков, он будет вести машину так, чтобы цепь не отстала!
– Внимательней, малыш! – крикнул он сквозь шум двигателя молоденькому лейтенанту, стоявшему у пулемета. – Не расходуй напрасно патроны! Стрелять будешь только по моей команде. И пока я с тобой – не трусь!
– Пока вы со мной – я не струшу! – прокричал ему лейтенант.
– Катерина! Катерина!..
Лиза осадила лошадь у самой палатки. Все вскочили на ноги. Несколько рук подхватили падающего с лошади Вовку.
– Гитлер!.. Швабы!!! Здесь швабы!.. Вова... Кошечка...
Васильева выскочила из палатки.
– Катерина!.. – кричала Лиза. – Вовка юж не жие!.. Юж змарл?!
Молотобоец стащил ее с лошади, но она вырвалась от него, бросилась к Вовке.
– Зина! – крикнула Васильева. – На стол его!
Майкл Форбс и Степан Невинный бережно подняли Вовку и бегом понесли его в перевязочную палатку.
Польский подпоручик скомкал карты в кулак, отбросил их в сторону и зычно скомандовал:
– В ружье! Занять оборону!
На дальнем конце поля из молодого перелеска, окружавшего небольшую возвышенность, со стороны речки показался неторопливо ползущий бронетранспортер.
Джефф Келли посчитал, что это возвращается с речки механик-водитель, и заорал что было силы в его луженой глотке:
– Идиот! Куда ты прешься?! Там же засеяно!..
Но из транспортера вдруг полоснула пулеметная очередь и сразу же скосила несколько человек. Рядом с Джеффри захлебнулся кровью русский солдат. Джефф подхватил его, опустил на землю, схватил его автомат и побежал к мешкам с зерном...
Вовка был еще в сознании. Он лежал лицом вниз, на животе. Гимнастерка и рубаха его были разрезаны, худенькая спина обнажена. Место под лопаткой, куда вошла пуля, почти не кровило и было всего лишь с копеечную монетку величиной.
В углу палатки на коленях стояла Лиза и читала молитву.
– Мамочка... – в забытьи всхлипывал Вовка Кошечкин, и по его посеревшему лицу катились крупные слезы. – Больно, мама... Меня убили? Меня убили, да?..
– Нет, Вовик, нет!.. – бормотала Зинка.
– Потерпи, миленький... Потерпи, сыночек мой... – уговаривала его Васильева.
Они перебинтовывали его, пропускали под ним бинты, всаживали в Вовку один укол за другим – то в вену, то внутримышечно.
В углу рта Вовки показалась сукровица.
– Зинка! Голову! Подними ему голову... Он сейчас захлебнется!..
Но тут из бронетранспортера выплеснулась еще одна смертоносная пулеметная очередь. В палатке вдребезги разлетелся аптечный шкафчик.
– Огонь!!! – закричал польский подпоручик, который так замечательно блефовал в покере.
Оглушительно рассыпались русские и польские автоматы, застучали одиночными выстрелами карабины. В одной цепи, заняв оборону, лежали вместе с поляками и русскими союзники.
– Да подними ты ему голову, черт бы тебя побрал! – в гневе закричала Васильева. – Не видишь, что ли?!
Но Зинка молчала. Она держалась за перевязочный стол, и по ее халату на груди расползалось большое кровавое пятно с розовыми краями. Она еше попыталась выпрямиться, перехватить край стола поудобнее и упала навзничь с открытыми мертвыми глазами.
Снова полоснула пулеметная очередь из бронетранспортера.
– Зина! – закричала Васильева и закрыла Вовку своим телом.
– Как больно... – прошептал Вовка и умер.
Бронетранспортер шел к палаткам медсанбата. Он прикрывал остатки своей группы и был почти неуязвим. «Хорошо идем...» – подумал Квидде и подмигнул молодому лейтенанту за пулеметом. Тот криво улыбнулся ему. Он все-таки слишком нервничал, этот мальчик...
Луиджи Кристальди спрятался за санитарный «газик», открыл крышку горловины бензобака и стал поспешно опускать туда и вынимать оттуда большую грязную тряпку. Когда тряпка пропиталась бензином, он оставил один ее конец в баке, а другой поджег зажигалкой. «Газик» вспыхнул.
Луиджи сел за руль, завел двигатель и подумал о том, что с диафрагмой бензонасоса он все-таки был прав. Черта с два завелся бы двигатель так хорошо с той диафрагмой! Это просто Бог надоумил его проверить бензонасос!..
«Газик» поехал прямо по пахоте наперерез бронетранспортеру. Когда Луиджи включил третью, прямую передачу, он вытянул рычажок постоянного газа. Он подумал, что его могут сейчас, наверное, даже убить, тогда нога соскользнет с педали акселератора и «газик» остановится. А для того чтобы автомобиль не остановился без шофера, и существует вот такой рычажок! Главное – не выпустить руль из рук до последнего момента...
Полыхающий «газик» мчался по полю, и его фургон с красными крестами по бортам нещадно бросало в разные стороны на пахотной земле.
– Луиджи! – закричал Рене Жоли. – Луиджи!..
Джефф Келли тоже понял, что задумал этот проклятый итальяшка, этот вонючий макаронник, этот...
– Прости меня, Луиджи! Прости меня, друг!.. Прости... – кричал Джефф вслед горящему фургону и короткими очередями бил по серым в сумерках фигурам немцев. – Луиджи, прости меня!..
Немцы расстреливали «газик» в упор, а тот продолжал неотвратимо мчаться на них. Уже была изрешечена вся кабина «санитарки», выбито ветровое стекло. По лицу Луиджи Кристальди текла кровь, глаза были полузакрыты. Только красный туман и огонь, и сквозь туман – только один бронетранспортер. Ничего больше. Только бронетранспортер! Луиджи показалось, что он ранен. Странно... Совершенно не больно... Он так всегда боялся фронта. Так ясно представлял, что его убьют... Так жалел себя!..
Ему показалось, – что он засыпает. Он с трудом открыл глаза, на мгновение красный туман рассеялся, и он увидел, как на него стремительно надвигается могучий бронетранспортер. Как на треке туринского «ФИАТ Мирафиори», Луиджи до упора нажал педаль подачи смеси и до отказа помог акселератору ручным рычажком.
Впервые Герберту Квидде изменили нервы. Он попытался увернуться от мчащегося на него столба огня и дыма, но этот движущийся пожар устремился за ним, опережая его в скорости и маневренности. «Неужели все?! – промелькнуло в последнюю секунду в голове Квидде. – Я не хочу!.. Не хочу... Не...»
Луиджи последним усилием воли приподнял тяжелые веки и увидел искаженное страхом лицо красивого белокурого гауптмана. И ему стало радостно от того, что он заставил его испугаться, а самому ему – ну ни капельки не страшно.
С полного хода горящий санитарный «газик» врезался в бронетранспортер. Раздался страшный взрыв. Объятый пламенем транспортер закрутился на одном месте. Рванули и его баки, и в воздух, в темнеющее вечернее небо взметнулся гигантский факел.
– Луиджи!.. – в ужасе закричал Мишка Рыжов и бросился вперед.
Его успел перехватить Майкл Форбс. Он свалил бьющегося в истерике младшего сержанта Мишку Рыжова, прижал к себе, что-то закричал ему по-английски.
– Луиджи!.. – кричал Мишка.
Рене Жоли сидел за большим бачком полевой кухни и перевязывал Тулкуна Таджиева. Свежевычишенная картошка была рассыпана по мокрой земле, узбекский казан перевернут.
Слабеющей рукой Тулкун подтянул к себе свой автомат, сунул в руки Рене и подтолкнул его:
– Иди, иди... Я полежу немного. Отдохну...
– Эй, ребята, помогите! – прокричал старшина Невинный.
Он выволакивал из палатки для личного состава длинный деревянный ящик. Ящик был тяжел и цеплялся окованными краями за палатные колышки, землю.
На помощь к Невинному бросились трое – старшина Михаил Михайлович, его молотобоец и Майкл Форбс. Вчетвером они мгновенно вытащили ящик из палатки. Невинный откинул крышку – там лежали ручной пулемет Дегтярева, несколько дисков к нему, два автомата ППШ с рожками и штук тридцать гранат. Форбс присвистнул.
– Откуда у тебя-то это?.. – спросил худенький старшина в очках. – Вроде бы по штату не положено?
Невинный выхватил из ящика ручной пулемет, прищелкнул к нему диск, для верности прихлопнул его сверху своей огромной ладонью и сказал:
– Я все-таки по хозяйственной части! Что же у меня, заначки не будет?.. Айда, Михал Михалыч. Дадим стране угля!.. Вперед!!!
Держа в могучих руках пулемет, Невинный пошел на немцев в полный рост. Точными и короткими очередями бил пулемет Дегтярева.
– Вперед! – закричал польский подпоручик и поднял своих.
Шли цепью польские и советские солдаты...
Шел худенький пожилой старшина в очках – Михаил Михайлович...
Рядом шел его молотобоец... Бок о бок с ним шагал Рене Жоли с автоматом Тулкуна Таджиева.
Вместе шли русский шоферюга – блатмейстер и доставала, так и не научившийся ремонтировать свой автомобиль, Мишка Рыжов и американский летчик с супертяжелого бомбардировщика, очень плохо играющий в покер, – лейтенант Джефф Келли...
Степенно шагал английский цирковой велофигурист – артист мирового класса, случайный сержант-десантник вооруженных сил Великобритании, одинокий человек Майкл Форбс. Он шел в широкополой армейской шляпе с приколотым русским гвардейским значком. Через плечо у него висела белая холщовая сумка сеятеля. Всего несколько часов тому назад из этой сумки в поле летело зерно. Сейчас вместо зерна в ней лежали два десятка советских гранат Ф-1. Другого оружия у Форбса не было. Нет, не зря он почти полжизни отработал во всех цирках мира! Он не истратил ни одной гранаты впустую. Расчетливо, не делая ни одного лишнего движения, он действовал гранатами с удивительной точностью. Ибо цирк приучил его к тому, что любое лишнее неосторожное движение в работе может кончиться плохо.
И только бельгиец Серж Ришар – прекрасный специалист по тракторам, которому вечно не хватало горючего для трактора, отстал от всех. Он медленно плелся в своем комбинезоне тракториста, весь перепачканный соляркой и тавотом, и зажимал простреленный живот руками. На согнутом локте за ним волочился чей-то карабин, а сквозь грязные пальцы сочилась кровь.
Васильева меняла повязку Тулкуну Таджиеву. Вату, индивидуальные пакеты, йод она доставала из санитарной сумки, которая висела на плече у Лизы.
Лиза стояла к ним спиной. Двумя руками она держала на изготовку пистолет Васильевой. Жесткими и сухими глазами Лиза следила за ходом боя, за каждым движением немцев и была готова в любую секунду защитить Тулкуна и майора Катерину от всего на свете.
По вспаханной и засеянной польской земле навстречу гитлеровским профессионалам шли крестьяне, которых война одела в армейскую форму и дала им в руки оружие...
К центральному шоссе, ведущему к городку, стягивались в сумерках грузовики с солдатами. Осторожно переваливали через проселочные рытвины, выезжали на твердое покрытие добротной, мощенной камнем дороги и уже безбоязненно увеличивали скорость – мчались один за другим, возвращали грязных, усталых солдат с полей к их временным, но таким желанным пристанищам. Из кузовов в вечернее небо летели веселые, разухабистые песни – польские, русские, английские. За гулом моторов, за шумом ветра, за разноязыкими песнями не было слышно ничего. Почти ничего...
Вот только что это?.. А может быть, показалось? Нет, стреляют!
– Стой! Стой!.. Заткнитесь!..
– Молчать! Прекратить шум!.. Стоять!
– Выключить двигатели!..
Грузовики стали притормаживать, моторы стихли, песни оборвались. И в наступившей тишине явственно проступил шум недалекого боя – бил короткими очередями ручной пулемет Дегтярева, ухали разрывы гранат, лупили где-то из автоматов, карабинов!..
– Разворачивайся, пся крев!
– На третьем пахотном участке!..
– Где это, где?!
– За мной! Всем машинам – за мной! Ванька! Марш в кабину!..
Взревели двигатели грузовиков, и кто из шоферов посмелее – прямо пошли через поле, кто поосторожнее – стали выбираться на проселок.
– В штаб! В штаб сообщите! Третий пахотный участок! Третий пахотный!.. Одна машина идет в штаб! Всем пересесть в другие машины!
– Быстрей! Люди гибнут, не слышишь? Быстрей!
И помчались несколько грузовиков с солдатами туда, где чернела вдалеке кромка леса, где в уже почти темное небо еще более темным силуэтом впечатывалась небольшая возвышенность...
... Тишина на третьем пахотном участке... Тишина. Нет больше никакого боя. Кончился он три минуты тому назад. Кончился.
Из пробитого пулями мешка тоненькой нескончаемой струйкой сыплется зерно. Оно течет и течет прямо на плечи и голову американского летчика Джеффа Келли. Он сидит, прислонившись спиной к мешкам, держит между коленями русский автомат с пустым диском, смотрит остановившимися глазами в никуда, и по его закопченному лицу катятся слезы...
А вокруг грузовики. Они мчались на помощь этому третьему пахотному, но не успели. Им оставалось метров двести-триста, когда все было окончено. «Третий пахотный участок» сам принял бой и сам его закончил.
Вот только нет перевязочной палатки. Валяются куски обгоревшего брезента, разбитый аптечный шкафчик, обрывки растяжек. Сохранился лишь деревянный палаточный настил. И стоит на этом настиле, в самой середине его, полевой операционно-перевязочный стол. На нем, будто на постаменте, лежит мертвый Вова Кошечкин – русский солдат восемнадцати лет, не успевший сделать ни одного выстрела за эту войну. Свесилась его неживая рука со стола. Прямо на деревянном щите пола у этого постамента сидит чешская девушка Лиза. Прижала Вовкину руку к своему лицу, не шелохнется.
У полевой кухни лежит бледный Тулкун Таджиев. Около него присел на корточки лейтенант французской армии Рене Жоли. Он пытается прикурить сигарету. Он еще не остыл после боя – пальцы у него дрожат, спички ломаются. Его трясет от нервного возбуждения, оттого, что он остался жив, от всего, что произошло на его глазах.
– Слушай, – говорит ему Тулкун слабым голосом, – ты чего такой нервный? Ты успокойся. Тебе еще воевать надо, домой ехать... Так нельзя.
Он похлопывает Рене по колену, и тот виновато улыбается.
– Какой нервный... – удивленно говорит Тулкун.
Поляк-молотобоец через все поле несет на руках тяжело раненного крестьянина, который в кузнице пил беспробудно и все боялся, что ему предложат вступить в колхоз. Того самого, которого молотобоец чуть не придушил. Молотобоец аккуратно обходит трупы и своих и немцев, внимательно смотрит себе под ноги, чтобы не споткнуться, не уронить этого пьяницу.
– Если будете без меня делить землю... – шепчет раненый.
– Заткнись, дурак! – говорит ему молотобоец. – Не подохни до дележки.
Майкл Форбс тщательно бинтует простреленную ногу худенькому советскому старшине в очках – Михаилу Михайловичу. Волосы все время падают Форбсу на глаза, мешают, а он откидывает их в сторону, не прекращая перевязывать старшину.
Михаил Михайлович морщится от боли и еще больше – от огорчения. Он показывает Форбсу свои разбитые очки.
– Как теперь работать? – сокрушается он. – Где я теперь очки достану? Проблема...
– Ноу проблем, – улыбается ему Форбс.
– Не «ноу», а «проблем», – упрямо говорит Михаил Михайлович. – У меня астигматизм.
А по проселочной дороге уже несся «хорх». За ним два «студебекера» с автоматчиками. Подлетели, остановились как вкопанные. Из «хорха» выпрыгнули Валерка Зайцев и подполковник Юзеф Андрушкевич. Андрушкевич был в одном мундире, с автоматом в руках. Он огляделся, понял, что все уже окончено, и бросил ненужный теперь «шмайсер» в открытую дверь штабного «хорха» на переднее сиденье.
Молча стояли солдаты, младшие офицеры – старшие посевных команд. Андрушкевич и Зайцев увидели в поле сгоревший бронетранспортер и еще что-то рядом с ним, что просто было невозможно узнать, – бывший санитарный «газик» советского медсанбата.
Опираясь на ручной пулемет, чтобы не упасть от головокружения, на оружейном ящике сидел полуголый старшина Невинный Степан Андреевич. У его ног валялся простреленный, испустивший дух детский резиновый мяч – красно-синий с желтыми полосками посредине.
Васильева, в заляпанном кровью халате, перебинтовывала Невинному его широченную грудь. Из-под бинтов проступало темное пятно.
– Я потом актик на списание составлю, Екатерина Сергеевна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28