Тут терпение Савари истощилось. Он решил поставить точку. И собственной рукой написал префекту департамента Леман обстоятельное письмо, где от своего имени изложил то, что несколько месяцев назад ему сообщил Паскье. Он объяснил Каппелю, что тот заблуждается: так называемые «филадельфы» — дело далекого прошлого, действующие лица совсем иной исторической эпохи. Теперь же они превратились в миф. «Надо учесть, — писал Савари, — что деятельность филадельфов имела место в период, предшествующий правлению Его Величества. Общество филадельфов существовало во времена Директории. Тогда оно было многолюдным и опасным, но деятельность его полностью прекратилась вскоре после 18 брюмера». Исходя из этого, Савари окончательно отказывал Каппелю и Мелюну в их просьбе и советовал им «избавляться от фантазий». Кроме того, он предлагал на том кончить переписку и больше не беспокоить его этим надуманным делом.Женевским властям не оставалось ничего другого, как принять к сведению наказ министра.И «беспокоить» его в связи с этим делом действительно перестали.Наступало время других беспокойств. 25 Буонарроти и его соратники отнюдь не были обескуражены инициативой барона Каппеля: они ждали налета на ложу «Искренних друзей», и закрытие ее не застало их врасплох.Вечером трое филадельфов собрались на улице Бра д'Ор; четвертый — Марат — все еще находился в столице.— Итак, они решились, — сказал Филипп, — хотя, казалось бы, мы и не делали слишком опрометчивых шагов. Впрочем, они должны были так поступить. Обстановка снова накаляется. Вероятно, как я и предвидел, готовится новая война, война большая, и какая бы то ни было оппозиция тирану сейчас ни к чему. Не думаю, чтобы они проведали о нашей подлинной работе. Вряд ли они знают что-либо существенное о филадельфах. И еще меньше — о нашей новой тайной организации.— Тем более что и мы сами о ней почти ничего не знаем, — по обыкновению, съязвил Террей.Буонарроти не обратил внимания на эти слова.— Наше «Общество Высокодостойных мастеров» должно иметь большое будущее. Пора, давно пора более тщательно продумать его организационные основы.— Они у нас есть, — заметил Вийяр. — Многолетняя практика филадельфов достаточно инструктивна. Вероятно, и сейчас нужно создать новую, вполне безобидную, с точки зрения властей, масонскую ложу, а внутри ее будет находиться группа проверенных братьев.— Ты и прав и не прав. Конечно, мы создадим новую ложу и придадим ей вполне невинный вид. Ядром, как и раньше, будут филадельфы. И все же наше новое «Общество Высокодостойных мастеров» должно быть отличным от того, чем мы располагали до сих пор.— Ты хочешь сказать, что оно станет более демократичным? — спросил Террей.Буонарроти задумался.— Вопрос весьма болезненный, — сказал он наконец. — Разумеется, цель всей нашей борьбы и всей нашей жизни — возможно более полная и всеобъемлющая демократия. Только в этом случае народ может стать хозяином своего положения и будет обеспечено всеобщее счастье, к которому так стремился наш учитель Бабеф. Но все это в будущем. А до тех пор пока нам приходится действовать втайне и тайна должна оставаться непроницаемой для сильных мира, проблема демократии представляется в несколько ином свете. Тот, кто пожелал бы превратить организацию, подобную нашей, в полностью демократическую не только по своим целям, но и по форме, неминуемо бы содействовал раскрытию тайны, а значит — и провалу общего дела. Вспомните Бабефа. Он лишь на миг отступил от строгой законспирированности комитета Равных, допустил в нашу среду случайного человека, и все погибло. Да, по своим принципам и конечной цели новое тайное общество представляет демократический организм, однако его форма и структура не могут носить демократического характера.— Двусмысленно.— Ошибаешься. Смысл здесь один: эффективность действий, скорейшее освобождение от тирании, гарантия успеха. Считаю, что ради этого в нашей организации должно существовать н е с к о л ь к о с т е п е н е й, авторитет которых будет последовательно возрастать, а доктрины усложняться, от простых к более сложным и смелым; это будет увязано с совершенствованием политического и социального самосознания членов общества. Степень, обладающая самым развитым самосознанием и соответственно самой высокой тайной, обладает и правом руководить всеми остальными…Он снова замолчал. В памяти его вдруг вспыхнула трехдневная беседа с Феликсом Лепельтье на острове Ре. Вспыхнула так ярко, будто все это происходило совсем недавно, несколько часов назад… Он вновь думал об иллюминатах, об их вожде Вейсхаупте, о его доктрине, открывающей разные стороны разным градациям посвященных… Он думал об этом все последние дни, да и не только последние — все время, пока зарождалась и оформлялась идея «Общества Высокодостойных мастеров»…Вийяр прервал затянувшуюся паузу.— По твоему лицу вижу: ты имеешь вполне готовый план.Буонарроти внимательно посмотрел на товарища.— Ты не ошибся. Я предлагаю установить в «Обществе Высокодостойных мастеров» три степени. Первая предназначена для непосвященных, для всех тех, кто составит наши резервы. Широкая по людскому охвату, она будет подчиняться обычным масонским догмам: морально-нравственному совершенствованию, братской взаимопомощи, духовному равенству. Она может быть организационно оформлена в обычную масонскую ложу по типу «Искренних друзей». И название ей можно дать, скажем, «Треугольник».— Почему «Треугольник»? — полюбопытствовал Террей.— Как намек на три степени организации. Вторая степень составит синод высоких избранников, заседающий тайно. Высокие избранники исповедуют идеи демократической республики, иначе говоря, народного суверенитета. Например, такие: «Не может быть истинной свободы, пока все граждане не будут приобщены к законодательству». Или: «Законодательная власть принадлежит народу, который может временно наделить ею одно лицо, но она не может быть ни наследственной, ни пожизненной». Или: «Любой человек вправе умертвить узурпатора верховной власти».— А каковы будут отношения между членами первой и второй степени?— Конечно же они будут чисто братскими. Но члену первой степени ни под каким видом не должно быть известно, чем занимаются его старшие братья — высокие избранники; члены первой степени даже не должны вообще знать, что старшие братья занимаются чем-то своим. Когда член первой степени в результате длительной проверки делом покажет свою высокую сознательность и преданность организации, он — с согласия синода — может быть переведен во вторую…— Ну а третья? — снова вмешался Террей. — Ты до сих пор ничего еще не сказал о третьей степени!— Третья степень… Это — соль всей организации, центральный стержень ее, руководящий центр. Назовем его «Ареопаг», как было у филадельфов, или «Великая твердь»… Она должна оставаться п о л н о с т ь ю з а с е к р е ч е н н о й. О ее составе и месте нахождения не знает ни один из нижестоящих. В нее входят исключительно соратники и ученики Гракха Бабефа, и возглавляет ее великий архонт филадельфов.— А ее догма? Ее символ веры?— Я думаю, что они тебе, равно как и всем нам, должны быть ясны. Ибо это наше Евангелие, главный завет нашего погибшего вождя. Основной догмат «Великой тверди» — всеобщее счастье, полное равенство, не только равенство прав, но и равенство благ. Вот как я предлагаю сформулировать этот принцип: «Пусть будут уничтожены материальные различия и все имущество объединено в одну общую казну, и Родина, единственная властительница и нежнейшая мать, обеспечит в равной мере всем любимым и свободным детям своим хлеб, образование и работу»……Они толковали обо всем этом несколько вечеров подряд, пока вдруг не появился Марат, придавший их мыслям несколько иное направление… 26 — Я думаю, на этот раз осечки не произойдет…Марат был взбудоражен до предела. Как и его великий брат, человек темпераментный, горячий, он даже не сразу нашел верный тон разговора — говорил сбивчиво, перескакивая с одного на другое, и в конце концов Буонарроти не выдержал:— Да прекрати, ради бога, эти невнятные выкрики! Расскажи все по порядку!И Марат рассказал. Сначала положение его в Париже было не слишком приятным. Явно уловив слежку, он вынужден был маскироваться. Отказавшись от рискованных встреч и связей, он больше недели бродил по музеям, театрам и кабачкам Пале-Рояля — ни дать ни взять — любознательный путешественник из провинции. И вдруг почувствовал: слежка отпала. Почему — этого он не мог понять, но отпала. Тогда-то он и начал действовать, стараясь наверстать упущенное. Встретился с нужными людьми, разобрался в общем положении и даже — с помощью подкупленного тюремного надзирателя — вышел на связь с Мале…— И тут-то я понял, братья, что этот несгибаемый человек, вопреки всем акциям своих душителей, вовсе не оставил былых планов. Несмотря на неволю, он — само действие. Он подбирает верных людей и окольными путями идет все к той же цели, к восстанию. Он заразил меня своим энтузиазмом. Да разве одного меня? Он умудряется переправлять корреспонденцию во все углы страны, держит в своих руках все нити. Нам брат Леонид дал наказ: готовить людей и самим быть готовыми, чтобы в положенный час начать здесь…— А как мы узнаем этот час? — спросил недоверчивый Террей.— Будет дан сигнал из центра.Они помолчали. Каждый думал об одном и том же.— Могу резюмировать, братья, — сказал наконец Буонарроти. — Мы на верном пути. Вскоре события в Париже и Женеве сомкнутся, охватив тирана и тиранию стальным кольцом… 27 Тем же летом новое общество Буонарроти закончило подготовительный период своего оформления. И появился его первый декрет:«Ассоциации филадельфов и адельфов объединяются в Орден Высокодостойных мастеров…«Великая твердь» постановляет следующее…Каждый адельф или филадельф может быть представлен в Общество, и сразу после рекомендации поручителем будет произведено его принятие согласно статуту».Декрет был помечен серединой июля 1812 года.К этому времени большая война, предсказанная Буонарроти, шла уже полным ходом, суля успех новому предприятию заговорщиков. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Глава первая 1 Странно, непостижимо странно движется история. Она идет своим, никому не ведомым путем, делая неожиданные зигзаги и словно вырываясь из рук тех, кто, казалось бы, вершит ею. И как бы сильные мира ни старались держать свое направление, история зачастую идет наперекор им и приводит к неожиданным результатам. Впрочем, так ли уж они неожиданны, как кажется порой?..Если бы кто-либо в Тильзите намекнул Наполеону, что всего четыре года спустя он будет драться не на живот, а на смерть с человеком, которого сегодня сжимает в объятиях, он бы, вероятно, рассмеялся.Но зачем Тильзит? Даже Эрфурт, при всех своих теневых сторонах, еще не сулил войны.Скажем больше: войны не хотели ни Наполеон, ни Александр. Ни тому, ни другому, ни тем более их народам война не была необходима, она была просто не нужна.Все окружение Наполеона до последнего момента уговаривало властителя отказаться от пагубной затеи, уверяя, что война эта может привести к необратимым результатам. Даже Фуше представил императору записку, в которой почтительнейше умолял его воздержаться от самоубийства.Но ни Фуше, ни Коленкур, ни сам Наполеон уже не могли удержать того, что становилось предрешенным, неизбежным, неотвратимым: прежде чем бесславно окончить свою затянувшуюся авантюру, он должен был до конца испить горькую чашу величайшего из поражений, венчающего бесконечную череду блистательных побед.В 1809 — 1810 годах империя внешне достигла зенита могущества и славы. Власть победителя распространялась почти на всю Европу. Кругом копошились его вассалы, униженно расшаркивались раболепные союзники. Он учреждал и ликвидировал по собственному усмотрению королевства. Он карал и миловал не отдельных людей, но целые народы.Но диалектика жизни такова: именно тогда, когда явление достигает зенита, оно уже имеет в себе червоточину неизбежного вырождения; наивысший подъем — начальная точка падения.По-видимому, уже в 1810 году (а может быть, и раньше) Наполеон подсознательно начал ощущать неизбежность краха всей своей системы. Он никогда бы не признался в этом, но он это чувствовал, и это ясно видели окружающие. Живого, деятельного, быстро и остро на все откликающегося, молодого душой человека незаметно сменил мрачный, замкнутый, желчный и злобный нелюдим, одним лишь своим присутствием погружавший двор, сановников, маршалов, членов семьи в состояние растерянности и неловкости. Зачастую не слышавший, что ему говорили, он мог часами молчать, уставившись в одну точку. Он потерял сон. Даже молодая жена, даже рождение долгожданного наследника ничего не изменили. Как будто он вдруг почувствовал движение рока и, не желая того, сам устремился ему навстречу.Первой занозой, вошедшей в его представление о самом себе и неограниченности своего могущества, занозой, которую до конца так и не удалось извлечь, оказалась Испания. Испания наводила на горькие раздумья. Когда-то ведь он мечтал о власти над всем миром. Но что уж тут было говорить обо всем мире, когда он, великий, непобедимый стратег, не смог справиться с маленьким народом, прозябавшим где-то на задворках Европы?..Впрочем, Испания Испанией. Главное было не в этом.Главное — он так и не справился со своим самым страшным, смертельным врагом, Англией.Уже давно стало ясно: континентальная блокада провалилась. Мало того, что блокаду нарушала Россия, что ловчили жадные до взяток функционеры и рядовые чиновники. В некоторых случаях Наполеон и сам бывал вынужден закрывать глаза на нарушения — без иных английских товаров империя не могла существовать. Что же касается России, то он чувствовал — и чем дальше, тем больше — эта страна уходила из-под его влияния.И вот к началу 1811 года Наполеон оказался между двумя гигантами, которые сводили на нет его мечту о мировом господстве: между Англией и Россией. Англия была врагом, Россия — союзником. Но каким союзником…Когда-то, лобызая Александра в Тильзите, Наполеон думал сделать его п о с л у ш н ы м союзником, слепым исполнителем воли французского императора. Еще в Эрфурте эта надежда не была полностью оставлена: помышляя об Александре как о своей потенциальной «любовнице», Наполеон все еще хотел видеть в нем некое подчиненное начало. Но, несмотря на свою обходительность и ласковость, Александр Павлович не желал подчиняться союзнику — он проводил свою, самостоятельную политику, выгодную тому государству, которое возглавлял. Вопреки своим обещаниям, Александр ничем не помог Наполеону во время последней войны с Австрией. Александр флиртовал с Бернадоттом, неожиданно ставшим наследником шведского престола и ненавидящим Наполеона лютой ненавистью. Александр и не думал соблюдать блокаду, поскольку это было невыгодно русскому купечеству и угрожало русской экономике. Мало того, Александр явно тяготел к Англии — самому могущественному и беспощадному из врагов Наполеона…Этого союза допустить было нельзя. Он означал бы гибель.Появилась дилемма: с которой из двух начинать?Был момент, когда он решил начать с Англии. И даже возродилась идея Булонского лагеря, старая мысль о высадке морского десанта. Но то был лишь момент. Наполеон быстро оставил мысль о покорении Британии. Война льва с китом была невозможна.Оставалась Россия.Он догадывался, что на просторах России его ничто хорошее не ждет. Но он и не помышлял о длительной войне. Он тешил себя мыслью: достаточно будет ему, Непобедимому, во главе своих несметных полчищ переступить границы этой дикой, отсталой страны, как толпы «бояр» побегут ему навстречу, неся на расписных русских блюдах ключи от городов, а «византиец» склонит свою лукавую голову и запросит мира.И он, победитель, конечно же галантно предоставит царю этот мир. Предоставит в той форме, которая угодна ему, победителю.И тогда-то наконец он станет п о л н ы м властелином, подлинным хозяином всего сущего…Он думал об этом, когда готовил многочисленные армии и располагал их вдоль русских границ.Он думал об этом и 24 июня 18 12 года, в предутренние часы, когда армии перешли границу.Он надеялся на это (но уже много слабее), находясь в Смоленске.А потерял надежду в Москве, когда кое-кому казалось, что он выиграл эту войну, когда победные бюллетени Великой армии во всех углах Европы извещали о конце «русского медведя» и когда в действительности историей был уже полностью решен и определен его собственный конец.Именно эти дни точно уловили Мале и Буонарроти и поспешили использовать их для осуществления своих смелых планов. 2 У французов есть поговорка:«Ищи женщину».Это выражение в самый раз было вспомнить вождям филадельфов в 1812 году, ибо, хотя в их обществе отсутствовали представительницы прекрасного пола, все же без смелости двух женщин, быть может, никогда бы не случилось того поразительного события, которое стало оборотной стороной русского похода Наполеона……Секретарь доложил Савари:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40