И наконец сказал, зная, что подписывает свой смертный приговор:— Нет, сир. Я бы не мог дать вам такого слова.Наполеон не сдержался. Его обуяла ярость.— Черт возьми! — воскликнул он. — Такой молодой, а уже закоренелый преступник!— Убить вас — это не преступление, это долг, — ответил юноша.…Его расстреляли только через пять дней. Всемогущий властитель все еще надеялся, что упрямец обратится к его милосердию…Наполеон редко вспоминал о своих злодействах. Они никогда не тревожили его совесть. Но этот случай, когда, казалось, так легко было оправдать себя необходимостью самозащиты, почему-то потряс его, потряс настолько, что он возвращался к нему памятью даже на острове Святой Елены. 15 В последние месяцы жизнь его не раз висела на волоске.Совсем недавно он был ранен в бою, теперь это покушение.Все заставляло снова и снова задумываться о наследнике, иначе говоря, о новом браке.Медлить было нельзя.Из всех возможных вариантов Наполеон остановился на двух, единственно достойных его: русском и австрийском. Только Романовы или Габсбурги могли обеспечить ему продолжение рода с необходимой степенью устойчивости и величия.Романовы были предпочтительнее.Россия своими размерами и своей исторической славой намного превышала Австрийскую империю, которую Наполеон только что разбил в четвертый раз. К тому же, несмотря на все разочарования, он все еще питал известную слабость к Александру.Через посла Коленкура был сделан неофициальный запрос.В России нашлись две невесты: две великие княжны — Екатерина и Анна. Наполеону было абсолютно безразлично, которая из них станет императрицей Франции; накануне развода он говорил рыдающей Жозефине: «У политики нет сердца, есть только голова». Но Екатерину, дабы уберечь от «людоеда», поспешили выдать замуж, относительно же Анны, после всевозможных заверений и экивоков, было сказано, что «она еще слишком молода»…Наполеон все понял и тут же, без дальних разговоров, обратил свой взор на Австрию.Здесь все пошло совершенно иначе. Австрийский двор проявил величайшую готовность и без всяких проволочек «отдал на заклание» дочь императора Франца юную Марию-Луизу.При русском дворе ликовали. Мария Федоровна, вдовствующая императрица-мать настояла на своем! Теперь наконец «супостат» и «антихрист» отступится от России! Только сам русский царь не разделял этих восторгов. Его угнетали зловещие предчувствия.Еще задолго до этого опытные политики острили:— Он будет воевать с той из держав, которая откажет в невесте!Теперь граф Клемент Меттерних, восторженно потирая руки, изрекал при каждом подходящем и неподходящем случае:— Австрия спасена!Теперь ни у кого не было сомнений, что следующей великой державой, на которую пойдет безудержный завоеватель, окажется Россия. 16 Любитель театрального действа даже свой новый брак умудрился превратить в довольно пошлую комедию.Жозефине он дал развод еще в декабре 1809 года, подарив ей при этом Мальмезон — старое гнездышко их пламенной любви — и сохранив за ней титул императрицы.11 марта 18 10 года в Вене при колоссальном стечении народа состоялась торжественная церемония бракосочетания эрцгерцогини Марии-Луизы с императором Наполеоном.На церемонии присутствовала императорская фамилия Габсбургов в полном составе. Согласно этикету, в заранее установленных местах разместились придворные, дипломатический корпус, сановники и военачальники высших рангов.Присутствовало высшее католическое духовенство в своем парадном облачении.Разумеется, присутствовала невеста, окруженная своими фрейлинами.Не было только… жениха.Восемнадцатилетняя эрцгерцогиня, тщательно пудрившая свое заплаканное личико, никогда в жизни не видевшая Наполеона, не увидела его и в день свадьбы.Великий властелин, не так давно болтавшийся в Вене несколько месяцев, не счел возможным снова отправиться в этот город ради собственной женитьбы. Теперь он старался показать этим зазнавшимся Габсбургам, что лишь снисходит до них и что было бы слишком много чести ему лично являться на их торжество.Вместо себя он послал маршала Бертье, который должен был изображать жениха.Строго говоря, в ходе церемонии личность жениха «раздвоилась»: одной половиной остался маршал Бертье, как уполномоченный великого императора, другой — стал брат новобрачной, эрцгерцог Карл, который подвел ее к алтарю и стоял с ней рядом во время совершения обряда…Наполеон встретил императрицу в Компьене. Здесь новобрачные впервые в жизни увидели друг друга.Впрочем, Мария-Луиза вполне оправдала надежды Наполеона. В положенный срок она принесла ему наследника, который будет наречен королем римским, а позднее — никогда не царствовавшим Наполеоном II. 17 В каждом рисунке любого мастера важен последний штрих.Вот уже все закончено, произведение поражает своей ясностью, выразительностью, его можно отправлять на выставку, но…Проходит день, месяц, а иной раз и год, прежде чем художник наконец сделает последний штрих и скажет: «Теперь все».Наполеон в принципе давно поставил крест на Фуше. Раньше, чем на Талейране. Но Талейрана он отстранил от дел в январе 1809 года, а Фуше терпел на посту министра еще почти восемнадцать месяцев. Император уже прекрасно знал и о его сговоре с Талейраном, и о заигрываниях с эмигрантами, и о противостоянии австрийскому браку, и о снисходительности к заговорщикам; уже почти год, как подготовил ему замену в лице Савари; уже отстранил его от всех важных дел, передав их Дюбуа и Паскье; и все же терпел. Терпел до июня 1810 года.Последним штрихом, завершившим картину «художеств» Фуше, оказалось известие, которое Наполеон получил случайно и как бы мимоходом.Совершая брачное турне с молодой супругой, император прибыл в Голландию. Во время торжественного приема, устроенного его братом, королем голландским Луи, тот упомянул как о чем-то общеизвестном — о переговорах, которые ведутся с Англией. Наполеон насторожился: никаких переговоров подобного рода он не вел и не собирался вести. Вникнув в это дело поглубже, используя данные своей разведки, он узнал потрясающие вещи: его министр полиции, ограниченный во внутренней деятельности, на свой страх и риск занялся иностранными делами. Зная, насколько в определенных кругах недовольны континентальной блокадой, как предприниматели и торговцы жаждут мира с Англией, он, минуя властителя, стал прощупывать — и довольно успешно — возможность мирных переговоров…Наполеон был взбешен.Выяснив, что главным агентом Фуше в этом деле являлся темный делец Уврар, и без того бывший на подозрении Наполеона, он приказал Савари немедленно арестовать эту креатуру Фуше, а затем вызвал и самого Фуше.По выражению лица повелителя министр сразу понял, что дело дрянь.Однако, по обыкновению, Наполеон не сразу приступил к главному.Он начал с того, что стал расспрашивать Фуше о деятельности тайных обществ.Министр полиции приободрился.— Тайных обществ больше не существует, сир. Филадельфы окончательно разгромлены. Их вожаки прочно упрятаны за решетку. Их главный организатор, Уде, уничтожен.— Вашими стараниями, Фуше? — язвительно спросил император.— Так точно, ваше величество, — и глазом не моргнув, отрапортовал герцог Отрантский.Наполеон долго и пристально смотрел на него. Потом вдруг спросил:— А как обстоит дело с переговорами?— С какими переговорами, сир? — удивился Фуше.— Я имею в виду переговоры с Англией.— Об этом спросите вашего министра иностранных дел! — нагло ответил Фуше.— А может быть, лучше спросить вашего агента Уврара? — продолжал гвоздить император.— Не имею чести знать такового, — чуть дрогнувшим голосом ответил Фуше.Наполеон собирался было впасть в ярость, но вместо этого рассмеялся. Уж больно комичной была ситуация!— Стало быть, вы не знаете Уврара и никак не связаны с ним?— Абсолютно, сир.— Но Уврар арестован и во всем признался…На это Фуше ничего не ответил.И тогда властелин, вместо того чтобы крикнуть: «Вон отсюда, мерзавец!» — тихо сказал:— Идите, Фуше. Вам сообщат о моей воле.Властелину было грустно. 18 На следующий день он созвал Государственный совет.К своему изумлению, был приглашен даже князь Беневентский, которого давно уже никуда не приглашали.Император обвел взглядом своих советников и задал им один-единственный вопрос:— Что вы думаете, господа, о министре, который, злоупотребляя своим положением, без ведома своего государя вступает в дипломатические переговоры с иностранными державами на основе им самим установленных условий и компрометирует политику своей страны? Какому наказанию по закону он подлежит?Все молчали, сокрушенно покачивая головами.Талейран, расплывшийся в широчайшей улыбке, сказал тихо, но так, чтобы все расслышали:— Несомненно, Фуше очень виноват, и его следует заменить на посту министра. — Затем, чуть помолчав, добавил: — Однако для замены Фуше я не вижу никого, кроме герцога Отрантского…Шутка Талейрана не вызвала смеха.Император даже не взглянул в его сторону.Для него вопрос был решен еще до того, как он созвал это совещание.Министром полиции стал начальник жандармов Савари, он же герцог Ровиго, «цепной пес императора», как величали его за глаза. 19 Когда Савари явился в канцелярию министерства полиции, чтобы принять дела, он был приятно удивлен.По правде говоря, он всячески оттягивал этот визит. Он ожидал встретить весьма холодный прием, чтобы не сказать больше. Да и как могло быть иначе, если приходилось иметь дело с человеком, десять лет находившимся у кормила правления и вдруг попавшим в опалу?Однако все обернулось иначе.Герцог Отрантский принял его с исключительной любезностью. Он жаловался, что страшно устал, клялся, что только и мечтает о долгожданном отдыхе, и бурно восхищался тем, что наследником его станет такой замечательный человек, как герцог Ровиго.Савари чувствовал себя польщенным.На любезность он старался ответить любезностью, и когда Фуше попросил, чтобы новый министр дал ему несколько дней для приведения всех дел в образцовый порядок, он с радостью согласился.Между тем эти несколько дней нужны были Фуше вовсе не для наведения порядка. Экс-министр, отвергнутый Наполеоном — отвергнутый во второй раз и, по-видимому, окончательно, — хотел показать императору, чего он, Фуше, стоит, и доказать, что без него правительство не справится с внутренними трудностями.Четверо суток подряд в особняке министерства полиции дымил камин. Четверо суток, не разгибая спины, бывший министр корпел над бумагами министерства. Но он отнюдь не приводил их в порядок. Напротив, он тщательно создавал величайший беспорядок, какой только можно себе представить. Он отбирал наиболее важные документы и отправлял их в камин или в свой личный тайник, остальное же смешивал и перепутывал самым хитроумным образом. Он уничтожил досье своих доверенных агентов, чтобы полностью лишить недооценившее его правительство наиболее важных каналов сыска. Среди прочих бумаг в камин полетели и документы о филадельфах, и объемистое дело о заговоре Мале.Окончив свой тяжкий труд, Фуше задумался.Правильно ли он поступил? На ту ли лошадь сделал ставку? Собственно, он еще не сделал ставку. Не сделал окончательно. Своим хитрым умом он понимал, что возвращение к «старому порядку» ничего приятного ему не сулит. Ведь он не то, что этот так называемый «князь Беневентский» — тот белая кость, ему и при Бурбонах будет неплохо. А он, Фуше, разночинец, «из грязи в князи» и, что самое важное, «цареубийца» — когда-то он голосовал в Конвенте за казнь Людовика XVI, а этого наследники «убиенного» короля ему никогда не простят…И все же иначе поступить он не мог. Простой инстинкт самосохранения говорил, что царствование корсиканца окончится скоро, очень скоро. И если он, Фуше, умело приложит руку к ускорению этого конца, он, быть может, кое-что и выгадает. Кто знает, не придут ли к власти эти оглашенные, якобинцы и террористы, соратники Бабефа и Буонарроти, его бывшие союзники и друзья? Во всяком случае, наибольшие шансы выжить будешь иметь тогда, когда сумеешь угодить и тем и другим, а там, в последний момент, все определится само собой…Фуше помешал пепел в камине. И вдруг расхохотался.Он представил себе, что испытает этот болван Савари, когда станет вникать в сданные ему дела. Это действительно было очень смешно!.. 20 Сегодня ложа «Искренних друзей» собралась в полном составе.В главном зале пять рядов скамей были заняты братьями, находившимися в приподнятом настроении.Отмечался праздник «Равенства», установленный когда-то в период якобинской республики.Словно вдруг ожила атмосфера девяносто третьего года.И Буонарроти, проходя по залу и слушая хорошо знакомые лозунги, выкрикиваемые оратором, радовался, что именно ему, «человеку Робеспьера», удалось собрать и сплотить всех этих простых людей, французов, итальянцев и швейцарцев, ремесленников и рабочих, бывших солдат и конторских служащих, объединить вокруг великих идей свободы, равенства, братства, ныне официально отринутых, третируемых, тщательно вытравляемых полицией, цензурой, всей системой учреждений и самим укладом жизни наполеоновской Франции.Но этот всплеск радостного возбуждения был кратким. Совсем иные мысли поглощали Филиппа Буонарроти в эти дни. И, даже не остановившись, он быстро прошел через зал в боковую комнату, где обычно собирались филадельфы.Они уже ожидали его.Он сделал традиционный приветственный жест и занял свое место за большим столом.— Братья, — сказал он, — сегодня мы собрались впервые после горестной вести о трагической гибели нашего старшего брата, руководителя и друга бесстрашного Фелипомена. Предлагаю почтить его память.Все встали и молча склонили головы.— Смерть Фелипомена, злодейски убитого узурпатором, — продолжал Буонарроти, — главная из наших недавних потерь. Но, к сожалению, не единственная. Ее догоняют и другие тяжелые известия. В столице наше общество полностью разгромлено, его руководители арестованы и высланы, все попытки освободить брата Леонида окончились безрезультатно. Тиран поспешил убрать благоволившего к нам в последнее время министра полиции и заменил его таким же беспощадным злодеем, как и он сам. В целом приходится констатировать, что никогда еще от начала нашей деятельности мы не попадали в условия более тяжелые, чем сейчас.Буонарроти помолчал, ожидая знаков согласия или возражений.Ни того, ни другого не последовало, и он продолжал.— Но было бы неправильно ограничиваться подобной констатацией. Я вижу, по крайней мере, два ряда фактов, которые не позволяют нам впасть в состояние безнадежности. Первое, что бросается в глаза: нам трудно, но ухудшается и положение тирана. Именно поэтому он все более усиливает давление на тайные общества, пытаясь их разгромить и уничтожить. Но я уже говорил вам неоднократно и сейчас повторю: время работает против тирана. Тиран идет по порочному лабиринту, из которого нет выхода. Войны засасывают его все глубже, они несут с собой постоянно возрастающие внешние и внутренние трудности, и на каждом новом повороте статус его становится все более шатким — от него отворачиваются даже те, кто породил его и некогда был ему надежной опорой. Он обескровил народ, но теперь он посягает и на привилегии собственников, на их богатства, на их исключительное положение. Ему больше не верят — обещания прочного мира уже не обманут никого. Между тем все отчетливее вырисовывается убийственная для него внешнеполитическая ситуация. Судите сами: Англия осталась непобежденной, в Испании он увяз, Россия уходит из-под его диктата. Не исключено, что с отчаяния он может резко повернуть с запада на восток и неожиданно броситься в новую авантюру…— Ты думаешь, он вступит в войну с Россией? — спросил Террей.— Это более чем вероятно. Россия — его соперник, а для него соперник и враг — одно и то же. Соперников у тирана быть не может: он признает только подчиненных; и поскольку Россия подчиняться ему не желает, он попытается принудить ее, принудить же можно лишь силой, иначе говоря, войной.— Но он может разбить Россию!— Сомневаюсь в этом. Он не смог покорить маленькую Испанию, он с превеликим трудом справился с Австрией. Россия — страна иного масштаба. В России, даже в самом лучшем для него случае, он прочно застрянет. И это должно будет стать сигналом для нашего заключительного удара. Сейчас же — ради будущего — главное — выжить, устоять, не растратить попусту сил, не растерять людей. И тут перехожу ко второму ряду фактов, обнадеживающих нас.Буонарроти перевел дыхание и оглядел своих слушателей.— В последние недели у меня нет ни дня передышки, пришлось сократить число уроков, даже на сон не хватает времени. Дело в том, что ко мне ежедневно приходят десятки людей, главным образом моих соотечественников-итальянцев. Они в большинстве своем члены разгромленного тайного общества адельфов, действовавшего в Пьемонте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40