— Он прожил много лет, его утомленная рука не в состоянии более поражать бизонов и быстрых антилоп. Его затуманенные глаза с трудом различают даже самые близкие предметы.
— Пантера не может более быть полезным своим братьям, он, напротив, становится им в тягость. Он должен умереть, — поучительно произнес Черный Кот.
— То же самое решил и сам вождь. Сегодня он сообщил о своем намерении совету, собравшемуся вокруг этого огня, и мне, его сыну, поручено открыть ему дверь в другую жизнь.
— Пантера — мудрый вождь. К чему нам жизнь, если она в тягость нашим близким! Владыка Жизни был добр к краснокожим, внушив им освобождаться от стариков и слабосильных, отправляя их в другой мир, где они возрождаются и после короткого испытания могут снова охотиться со всем пылом молодости.
— Мой брат хорошо сказал, — произнес Единорог, кивая головой.
В это мгновение какое-то движение произошло в толпе, собравшейся перед вигвамом, в котором находился старый вождь.
Полог, закрывавший вход в вигвам, приподнялся, и появился Пантера.
Это был старец величественного вида. Что редко встречается у индейцев, долго сохраняющих моложавый вид, — его волосы и борода, в беспорядке ниспадавшие на грудь и плечи, были ослепительной белизны.
Одетый в свою лучшую одежду, он был разрисован боевой краской и находился при полном вооружении.
Как только он показался на пороге вигвама, все вожди встали. Единорог подошел к нему и почтительно подал ему руку, на которую тот оперся.
Поддерживаемый Единорогом, старец шатаясь подошел к костру и опустился около него на землю.
Остальные вожди сели около старого Пантеры, а воины образовали вокруг них живую стену.
Затем принесли большую трубку мира и подали ее старцу.
Когда трубка мира, передаваемая из рук в руки, обошла круг, Пантера начал речь.
Голос у него был низкий и глухой, но благодаря тишине, царившей в толпе, был слышен всем.
— Дети мои, — начал старый вождь, — я отправляюсь в другой мир и скоро предстану перед Владыкой Жизни. Я скажу воинам нашего племени, которых встречу по пути, что команчи все так же непобедимы и что их племя царит в прериях.
Сдержанный шепот удовлетворения был ответом на эти слова.
Через мгновение старец продолжал:
— Будьте храбры, как ваши предки. Будьте беспощадны с бледнолицыми, этими жадными волками в оленьих шкурах. Пусть они всегда убегают перед вами, как антилопы, и пусть им никогда не удастся видеть волчьи хвосты, прикрепленные к задникам ваших мокасин! Никогда даже не пробуйте огненной воды, этого яда, которым бледнолицые обессиливают нас, делают нас слабыми как женщины, неспособными мстить за обиды. Иногда, когда в долгие ночи охоты или войны вы будете сходиться у костров, вспоминайте о Пантере, воине, слава которого некогда гремела и который, видя, что Владыка Жизни забыл его на земле, предпочел скорее умереть, чем быть в тягость своему племени. Расскажите молодым воинам, впервые ступающим на тропу войны, о подвигах вождя Пантеры, который так долго наводил страх на врагов племени команчей.
Когда старый вождь произносил эти слова, его глаза вспыхнули огнем и голос задрожал от волнения.
Индейцы, столпившиеся вокруг, почтительно слушали Пантеру.
— Но для чего я говорю все это? — продолжал старец, подавив вздох. — Я знаю, что память обо мне не изгладится среди вас, так как моим преемником остается мой сын Единорог, который будет вести вас по тому же пути, что и я. Принесите мой последний обед, и затем споем прощальную песнь.
Несколько индейцев принесли чугуны, наполненные вареным мясом.
По знаку, поданному Пантерой, началась прощальная трапеза. Когда она кончилась, старец закурил свою трубку, в то время как воины начали вокруг него пляску, которой руководил Единорог.
Через некоторое время старик опять подал знак, и воины остановились.
— Что желает отец мой? — спросил Единорог.
— Я хочу, — отвечал Пантера, — чтобы вы пропели прощальную песнь.
— Хорошо, — произнес Единорог, — желание моего отца будет исполнено.
И он затянул странную песнь, которую хором повторяли вслед за ним воины, снова начав пляску.
Вот слова этой песни:
Владыка жизни, ты даешь нам мужество!
Это правда, что краснокожие знают, как ты их любишь!
Мы посылаем сегодня к тебе нашего отца!
Смотри, как он стар и дряхл!
Легкий олень превратился в тяжеловесного медведя!
Сделай так, чтобы он снова стал молодым в ином мире
И был в состоянии охотиться,
Как в прежние дни!
Под звуки этой песни воины быстро кружились в пляске около старого вождя, который безучастно курил.
Наконец, докурив трубку до конца, он высыпал пепел из нее себе на ноготь большого пальца, положил трубку перед собой и поднял глаза к небу. В это время первые лучи зари осветили горизонт.
Старец выпрямился, и в глазах его словно засверкала молния.
— Час настал, — сказал он громким и твердым голосом. — Владыка Жизни зовет меня. Прощайте, воины. Прощай, племя команчей. Сын мой, твоя обязанность отправить меня к Владыке Жизни.
Единорог отцепил от пояса томагавк, взмахнул им в воздухе и без малейшего колебания опустил его на голову отца. Старец, сидевший с улыбающимся сыну лицом, упал с рассеченным черепом, не издав ни единого звука.
Он был мертв.
Пляска возобновилась, и воины запели хором:
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина.
Смотри, он не побоялся смерти!
Он знал, что смерти не существует,
Так как он должен возродиться в твоем лоне!
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина!
Он был справедлив!
Слова его всегда были мудры.
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина!
Это был самый великий, самый славный
Из всех твоих детей команчей!
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина!
Смотри, сколько скальпов у него на поясе!
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина!
Пение и пляска продолжались до восхода солнца.
Как только солнце взошло, воины по знаку Единорога остановились.
— Отец наш ушел, — сказал он, — его душа покинула тело, в котором жила слишком долго, чтобы избрать себе другое жилище. Устроим ему погребение, какое подобает столь великому воину.
Приготовления были недолгими.
Тело Пантеры было обмыто, старательно разрисовано и опущено в землю вместе с его боевым оружием. Его любимый конь, а также собаки были убиты на могиле и положены с ним. Затем над могилой устроили хижину из древесной коры, чтобы предохранить ее от диких зверей.
На вершине хижины водрузили шест с висевшими на нем скальпами, добытыми старым воином в те времена, когда, молодой и полный сил, водил он команчей в сражения.
Черный Кот с благоговением присутствовал при исполнении этого мрачного обряда. Когда церемония погребения кончилась, Единорог подошел к нему.
— Благодарю моего брата, — сказал команч, — за то, что он помог нам отдать последний долг знаменитому воину. Теперь я принадлежу моему брату. Он может говорить откровенно, уши и сердце друга открыты для его слов.
— Единорог — первый воин своего племени, — отвечал с поклоном Черный Кот, — справедливость — главное его достоинство. Облако нашло на мой ум и сделало его печальным.
— Пусть мой брат откроется мне, я знаю, что он один из самых главных вождей своего племени. Черный Кот не считает более скальпов, которые он снял со своих врагов. Но что же заставляет его печалиться?
Вождь апачей грустно улыбнулся на слова Единорога.
— Друг моего брата, великий бледнолицый охотник, усыновленный его племенем, подвергается в настоящее время страшной опасности, — прямо сказал он.
— О-о-а! — произнес вождь. — Может ли это быть? Кутонепи — мясо от моих костей. Кто трогает его, тот ранит меня! Пусть брат мой объяснится.
Тогда Черный Кот сообщил вождю команчей о том, как Валентин спас ему жизнь, как апачи и другие племена Indios Bravos заключили союз против белых и в каком критическом положении находится теперь сам Валентин вследствие влияния Красного Кедра на индейцев и благодаря силам, которыми последний в настоящее время располагает.
Выслушав этот рассказ, Единорог покачал головой.
— Кутонепи умен и бесстрашен, — сказал он. — Справедливость царит в его сердце, но он не в силах будет сопротивляться. Как помочь ему? Один человек, как бы ни был он храбр, не устоит против ста.
— Валентин мой брат, — отвечал апач. — Я поклялся спасти его, но что я могу сделать один?
При этих словах рядом с двумя вождями появилась женщина.
Это была Солнечный Луч.
— Если господин мой позволит, — сказала она, бросая умоляющий взгляд на Единорога, — я помогу вам. Женщина может многое.
Воцарилось молчание.
Оба вождя смотрели на молодую женщину, которая молча стояла перед ними.
— Сестра моя храбра, — произнес наконец Черный Кот. — Но женщина — слабое создание, помощь которого не может иметь большого значения в столь трудных обстоятельствах.
— А может быть, наоборот? — отвечала она решительно.
— Женщина, — сказал Единорог, положив ей руку на плечо, — иди туда, куда призывает тебя сердце. Спаси моего брата и верни ему этим свой долг. Мой взор будет следить за тобой, и по первому сигналу я явлюсь.
— Благодарю! — с радостью сказала девушка и, склонив колени перед вождем, почтительно поцеловала его руку.
Единорог продолжал:
— Я вверяю эту женщину моему брату. Я знаю, что он великодушен, и я спокоен. Прощайте.
С этими словами, сделав прощальный жест гостю, вождь племени команчей, не оборачиваясь, вошел в свой вигвам и опустил за собою бизонью шкуру, служившую пологом.
Солнечный Луч следила за ним взглядом, пока он не скрылся, затем она обратилась к Черному Коту:
— Пора отправляться, — сказала она. — Спасем нашего друга.
Через несколько часов вождь апачей, сопровождаемый молодой женщиной, присоединился к своему отряду, расположившемуся на берегу Рио-Хилы, а через два дня все они прибыли к холму Бешеного Бизона.
ГЛАВА IX. Свидание
Теперь мы возвратимся к тому месту нашего рассказа, на котором закончилась седьмая глава. Солнечный Луч, не говоря ни слова, подала мексиканке листок бумаги, деревянную палочку и раковину, наполненную синей краской.
Белая Газель радостно встрепенулась.
— О, понимаю! — произнесла она.
Вождь улыбнулся.
— Бледнолицые очень умные, — сказал он, — они все умеют. Моя дочь напишет белому вождю.
— Да, — прошептала она, — но захочет ли он мне поверить?
— Пусть моя дочь вложит в бумагу свое сердце, белый вождь узнает его.
Молодая девушка вздохнула.
— Попробую, — сказала она.
Лихорадочным жестом взяла она из рук индианки листок, наскоро написала на нем несколько слов и отдала его обратно.
Солнечный Луч свернула бумажку и старательно привязала ее к древку стрелы.
— Через час письмо будет доставлено по адресу, — сказала она и исчезла в лесу с быстротой испуганной лани.
Все произошло скорее, чем об этом можно рассказать.
Как только индианка, заблаговременно предупрежденная Черным Котом о той роли, которую ей предстоит сыграть, исчезла, вождь снова обратился к Белой Газели.
— Мы не можем спасти всех, — сказал он, — но, по крайней мере, те, которые нам дороги, избегнут гибели.
— Дай Бог, чтобы вы не ошиблись, — отвечала молодая девушка.
— Владыка Жизни велик! Его могущество не имеет границ, он может все. Пусть дочь моя надеется.
Затем между ними произошел долгий разговор, после которого Белая Газель незаметно проскользнула между деревьями и отправилась к холму, возвышавшемуся недалеко от места, занятого бандитами. Здесь она назначила свидание дону Пабло.
При мысли, что она снова увидит мексиканца, молодая девушка невольно ощутила смутное волнение.
Она чувствовала, что сердце ее сжимается, и вся она вздрагивала.
Воспоминание о том, что так недавно произошло между ними, вносило дополнительное смятение в ее мысли и делало исполнение взятой ею на себя задачи более трудным.
Теперь это была уже не та суровая амазонка, какою мы знали ее раньше, которая, привыкнув с детства к войне и всем ее ужасам, смело шла навстречу опасностям.
Женская натура возобладала в ней. Все, что было в ней грубого и резкого, исчезло, и осталась лишь молоденькая, робкая девушка, дрожавшая при мысли о встрече лицом к лицу с мужчиной, которого она так жестоко оскорбила и который, быть может, не захочет снизойти до объяснения с нею, а просто повернется к ней спиной.
Все эти мысли — и множество других — вихрем проносились в ее голове, в то время как она крадучись пробиралась к месту встречи.
Чем ближе она подходила, тем беспокойство ее становилось сильнее, так как воспоминания все ярче рисовали ей недостойность ее прежнего поведения.
Наконец она пришла.
Вершина холма была еще пуста.
Вздох облегчения вырвался из ее стесненной груди, и она благодарила Бога за те несколько минут, что остались ей для того, чтобы наедине приготовиться к чрезвычайно важному разговору, которого она сама добивалась.
Но когда прошли первые мгновения, ее начала беспокоить другая мысль — она испугалась, что дон Пабло не откликнется на ее предложение явиться на встречу и пренебрежет возможностью спастись, которую она ему предложила.
Наклонив голову и устремив взор вдаль, она старалась вглядеться во мрак ночи и в страхе считала секунды.
Никто не знает, сколькими веками кажется минута для человека ожидающего.
Время, между тем, летело быстро. Луна почти скрылась за горизонтом. До восхода солнца оставался всего какой-нибудь час.
Девушка уже начала сомневаться в том, что дон Пабло придет. Глухое отчаяние овладевало ею, и она проклинала свою беспомощность, заставлявшую ее оставаться в бездействии на одном месте.
Опишем теперь в нескольких словах, что происходило в это время на холме Бешеного Бизона.
Валентин, Курумилла и дон Пабло сидели на вершине холма и молча курили. Каждый придумывал про себя средство выйти из затруднительного положения, в котором находился их маленький отряд. Вдруг послышался резкий свист, и длинная стрела впилась в землю недалеко от них.
— Что это значит? — воскликнул Валентин, первым придя в себя. — Неужели краснокожие уже начали атаку?
— Разбудим наших друзей, — сказал дон Пабло.
— Друг! — лаконично проговорил Курумилла, который уже выдернул стрелу и внимательно осмотрел ее.
— Что вы этим хотите сказать, вождь? — спросил охотник.
— Посмотрите! — отвечал индеец, передавая стрелу и указывая на клочок бумаги, обернутый вокруг ее древка немного пониже перьев, которыми индейцы украшают это оружие.
— В самом деле, — произнес Валентин, снимая бумажку, между тем как Курумилла поднес факел, чтобы посветить.
— Гм! — сказал дон Пабло. — Этот способ переписки кажется мне довольно подозрительным.
— Сейчас увидим, что это значит, — отвечал охотник.
Он развернул бумажку, на которой чем-то синим было написано по-испански несколько строк. Вот содержание этого послания:
Бледнолицые погибли. Индейские племена, собравшиеся вместе и поддерживаемые степными бандитами, окружили их со всех сторон. Бледнолицым неоткуда ждать помощи. Единорог далеко, а Сын Крови слишком занят защитой своей персоны, чтобы думать о них. Дон Пабло может, если захочет, избежать угрожающей ему гибели и спасти тех, кто ему дорог. Судьба его в его же собственных руках. Пусть он тотчас же по получении этого письма покинет укрепление и отправится один на холм Оленя. Там он встретит человека, который сообщит ему, как спастись. Человек этот будет ждать дона Пабло до восхода солнца. Он просит не пренебрегать этим предложением. Завтра будет уже поздно, и дон Пабло Сарате неминуемо погибнет в неравной борьбе.
Друг.
Прочитав это странное послание, молодой человек опустил голову на грудь и несколько мгновений оставался погруженным в глубокие размышления.
— Что делать? — прошептал он затем.
— Идти туда, конечно! — отвечал Валентин. — Кто знает, может быть, этот листок бумаги содержит в себе спасение для всех нас.
— А если это ловушка?
—Ловушка? Перестаньте, мой друг, вышутите! Индейцы — предатели и до невозможности коварны, с этим я согласен, но они питают невероятный ужас ко всему написанному, считая это творением злого духа. Нет, это письмо не от индейцев. Что же касается степных бандитов, то они великолепно владеют оружием, но совершенно незнакомы с искусством письма, и я могу вас уверить, что отсюда до Монтеррея, в одну сторону, и до Нью-Йорка, в другую, вы не встретите ни одного, который умел бы писать. Это предложение, без всякого сомнения, исходит от друга. Кто этот друг — вот что труднее всего отгадать.
— Итак, ваше мнение — принять это приглашение?
— Почему же нет? Но, конечно, не забыть также всех мер предосторожности.
— Отправиться мне одному?
— Pardieu! — произнес Валентин. — На подобные свиданья всегда надо отправляться одному, это само собой разумеется, но надо, чтобы кто-нибудь вас проводил.
— Предположим, что я согласен последовать вашему совету, но я не могу покинуть здесь своего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Пантера не может более быть полезным своим братьям, он, напротив, становится им в тягость. Он должен умереть, — поучительно произнес Черный Кот.
— То же самое решил и сам вождь. Сегодня он сообщил о своем намерении совету, собравшемуся вокруг этого огня, и мне, его сыну, поручено открыть ему дверь в другую жизнь.
— Пантера — мудрый вождь. К чему нам жизнь, если она в тягость нашим близким! Владыка Жизни был добр к краснокожим, внушив им освобождаться от стариков и слабосильных, отправляя их в другой мир, где они возрождаются и после короткого испытания могут снова охотиться со всем пылом молодости.
— Мой брат хорошо сказал, — произнес Единорог, кивая головой.
В это мгновение какое-то движение произошло в толпе, собравшейся перед вигвамом, в котором находился старый вождь.
Полог, закрывавший вход в вигвам, приподнялся, и появился Пантера.
Это был старец величественного вида. Что редко встречается у индейцев, долго сохраняющих моложавый вид, — его волосы и борода, в беспорядке ниспадавшие на грудь и плечи, были ослепительной белизны.
Одетый в свою лучшую одежду, он был разрисован боевой краской и находился при полном вооружении.
Как только он показался на пороге вигвама, все вожди встали. Единорог подошел к нему и почтительно подал ему руку, на которую тот оперся.
Поддерживаемый Единорогом, старец шатаясь подошел к костру и опустился около него на землю.
Остальные вожди сели около старого Пантеры, а воины образовали вокруг них живую стену.
Затем принесли большую трубку мира и подали ее старцу.
Когда трубка мира, передаваемая из рук в руки, обошла круг, Пантера начал речь.
Голос у него был низкий и глухой, но благодаря тишине, царившей в толпе, был слышен всем.
— Дети мои, — начал старый вождь, — я отправляюсь в другой мир и скоро предстану перед Владыкой Жизни. Я скажу воинам нашего племени, которых встречу по пути, что команчи все так же непобедимы и что их племя царит в прериях.
Сдержанный шепот удовлетворения был ответом на эти слова.
Через мгновение старец продолжал:
— Будьте храбры, как ваши предки. Будьте беспощадны с бледнолицыми, этими жадными волками в оленьих шкурах. Пусть они всегда убегают перед вами, как антилопы, и пусть им никогда не удастся видеть волчьи хвосты, прикрепленные к задникам ваших мокасин! Никогда даже не пробуйте огненной воды, этого яда, которым бледнолицые обессиливают нас, делают нас слабыми как женщины, неспособными мстить за обиды. Иногда, когда в долгие ночи охоты или войны вы будете сходиться у костров, вспоминайте о Пантере, воине, слава которого некогда гремела и который, видя, что Владыка Жизни забыл его на земле, предпочел скорее умереть, чем быть в тягость своему племени. Расскажите молодым воинам, впервые ступающим на тропу войны, о подвигах вождя Пантеры, который так долго наводил страх на врагов племени команчей.
Когда старый вождь произносил эти слова, его глаза вспыхнули огнем и голос задрожал от волнения.
Индейцы, столпившиеся вокруг, почтительно слушали Пантеру.
— Но для чего я говорю все это? — продолжал старец, подавив вздох. — Я знаю, что память обо мне не изгладится среди вас, так как моим преемником остается мой сын Единорог, который будет вести вас по тому же пути, что и я. Принесите мой последний обед, и затем споем прощальную песнь.
Несколько индейцев принесли чугуны, наполненные вареным мясом.
По знаку, поданному Пантерой, началась прощальная трапеза. Когда она кончилась, старец закурил свою трубку, в то время как воины начали вокруг него пляску, которой руководил Единорог.
Через некоторое время старик опять подал знак, и воины остановились.
— Что желает отец мой? — спросил Единорог.
— Я хочу, — отвечал Пантера, — чтобы вы пропели прощальную песнь.
— Хорошо, — произнес Единорог, — желание моего отца будет исполнено.
И он затянул странную песнь, которую хором повторяли вслед за ним воины, снова начав пляску.
Вот слова этой песни:
Владыка жизни, ты даешь нам мужество!
Это правда, что краснокожие знают, как ты их любишь!
Мы посылаем сегодня к тебе нашего отца!
Смотри, как он стар и дряхл!
Легкий олень превратился в тяжеловесного медведя!
Сделай так, чтобы он снова стал молодым в ином мире
И был в состоянии охотиться,
Как в прежние дни!
Под звуки этой песни воины быстро кружились в пляске около старого вождя, который безучастно курил.
Наконец, докурив трубку до конца, он высыпал пепел из нее себе на ноготь большого пальца, положил трубку перед собой и поднял глаза к небу. В это время первые лучи зари осветили горизонт.
Старец выпрямился, и в глазах его словно засверкала молния.
— Час настал, — сказал он громким и твердым голосом. — Владыка Жизни зовет меня. Прощайте, воины. Прощай, племя команчей. Сын мой, твоя обязанность отправить меня к Владыке Жизни.
Единорог отцепил от пояса томагавк, взмахнул им в воздухе и без малейшего колебания опустил его на голову отца. Старец, сидевший с улыбающимся сыну лицом, упал с рассеченным черепом, не издав ни единого звука.
Он был мертв.
Пляска возобновилась, и воины запели хором:
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина.
Смотри, он не побоялся смерти!
Он знал, что смерти не существует,
Так как он должен возродиться в твоем лоне!
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина!
Он был справедлив!
Слова его всегда были мудры.
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина!
Это был самый великий, самый славный
Из всех твоих детей команчей!
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина!
Смотри, сколько скальпов у него на поясе!
Владыка Жизни! Владыка Жизни!
Прими этого воина!
Пение и пляска продолжались до восхода солнца.
Как только солнце взошло, воины по знаку Единорога остановились.
— Отец наш ушел, — сказал он, — его душа покинула тело, в котором жила слишком долго, чтобы избрать себе другое жилище. Устроим ему погребение, какое подобает столь великому воину.
Приготовления были недолгими.
Тело Пантеры было обмыто, старательно разрисовано и опущено в землю вместе с его боевым оружием. Его любимый конь, а также собаки были убиты на могиле и положены с ним. Затем над могилой устроили хижину из древесной коры, чтобы предохранить ее от диких зверей.
На вершине хижины водрузили шест с висевшими на нем скальпами, добытыми старым воином в те времена, когда, молодой и полный сил, водил он команчей в сражения.
Черный Кот с благоговением присутствовал при исполнении этого мрачного обряда. Когда церемония погребения кончилась, Единорог подошел к нему.
— Благодарю моего брата, — сказал команч, — за то, что он помог нам отдать последний долг знаменитому воину. Теперь я принадлежу моему брату. Он может говорить откровенно, уши и сердце друга открыты для его слов.
— Единорог — первый воин своего племени, — отвечал с поклоном Черный Кот, — справедливость — главное его достоинство. Облако нашло на мой ум и сделало его печальным.
— Пусть мой брат откроется мне, я знаю, что он один из самых главных вождей своего племени. Черный Кот не считает более скальпов, которые он снял со своих врагов. Но что же заставляет его печалиться?
Вождь апачей грустно улыбнулся на слова Единорога.
— Друг моего брата, великий бледнолицый охотник, усыновленный его племенем, подвергается в настоящее время страшной опасности, — прямо сказал он.
— О-о-а! — произнес вождь. — Может ли это быть? Кутонепи — мясо от моих костей. Кто трогает его, тот ранит меня! Пусть брат мой объяснится.
Тогда Черный Кот сообщил вождю команчей о том, как Валентин спас ему жизнь, как апачи и другие племена Indios Bravos заключили союз против белых и в каком критическом положении находится теперь сам Валентин вследствие влияния Красного Кедра на индейцев и благодаря силам, которыми последний в настоящее время располагает.
Выслушав этот рассказ, Единорог покачал головой.
— Кутонепи умен и бесстрашен, — сказал он. — Справедливость царит в его сердце, но он не в силах будет сопротивляться. Как помочь ему? Один человек, как бы ни был он храбр, не устоит против ста.
— Валентин мой брат, — отвечал апач. — Я поклялся спасти его, но что я могу сделать один?
При этих словах рядом с двумя вождями появилась женщина.
Это была Солнечный Луч.
— Если господин мой позволит, — сказала она, бросая умоляющий взгляд на Единорога, — я помогу вам. Женщина может многое.
Воцарилось молчание.
Оба вождя смотрели на молодую женщину, которая молча стояла перед ними.
— Сестра моя храбра, — произнес наконец Черный Кот. — Но женщина — слабое создание, помощь которого не может иметь большого значения в столь трудных обстоятельствах.
— А может быть, наоборот? — отвечала она решительно.
— Женщина, — сказал Единорог, положив ей руку на плечо, — иди туда, куда призывает тебя сердце. Спаси моего брата и верни ему этим свой долг. Мой взор будет следить за тобой, и по первому сигналу я явлюсь.
— Благодарю! — с радостью сказала девушка и, склонив колени перед вождем, почтительно поцеловала его руку.
Единорог продолжал:
— Я вверяю эту женщину моему брату. Я знаю, что он великодушен, и я спокоен. Прощайте.
С этими словами, сделав прощальный жест гостю, вождь племени команчей, не оборачиваясь, вошел в свой вигвам и опустил за собою бизонью шкуру, служившую пологом.
Солнечный Луч следила за ним взглядом, пока он не скрылся, затем она обратилась к Черному Коту:
— Пора отправляться, — сказала она. — Спасем нашего друга.
Через несколько часов вождь апачей, сопровождаемый молодой женщиной, присоединился к своему отряду, расположившемуся на берегу Рио-Хилы, а через два дня все они прибыли к холму Бешеного Бизона.
ГЛАВА IX. Свидание
Теперь мы возвратимся к тому месту нашего рассказа, на котором закончилась седьмая глава. Солнечный Луч, не говоря ни слова, подала мексиканке листок бумаги, деревянную палочку и раковину, наполненную синей краской.
Белая Газель радостно встрепенулась.
— О, понимаю! — произнесла она.
Вождь улыбнулся.
— Бледнолицые очень умные, — сказал он, — они все умеют. Моя дочь напишет белому вождю.
— Да, — прошептала она, — но захочет ли он мне поверить?
— Пусть моя дочь вложит в бумагу свое сердце, белый вождь узнает его.
Молодая девушка вздохнула.
— Попробую, — сказала она.
Лихорадочным жестом взяла она из рук индианки листок, наскоро написала на нем несколько слов и отдала его обратно.
Солнечный Луч свернула бумажку и старательно привязала ее к древку стрелы.
— Через час письмо будет доставлено по адресу, — сказала она и исчезла в лесу с быстротой испуганной лани.
Все произошло скорее, чем об этом можно рассказать.
Как только индианка, заблаговременно предупрежденная Черным Котом о той роли, которую ей предстоит сыграть, исчезла, вождь снова обратился к Белой Газели.
— Мы не можем спасти всех, — сказал он, — но, по крайней мере, те, которые нам дороги, избегнут гибели.
— Дай Бог, чтобы вы не ошиблись, — отвечала молодая девушка.
— Владыка Жизни велик! Его могущество не имеет границ, он может все. Пусть дочь моя надеется.
Затем между ними произошел долгий разговор, после которого Белая Газель незаметно проскользнула между деревьями и отправилась к холму, возвышавшемуся недалеко от места, занятого бандитами. Здесь она назначила свидание дону Пабло.
При мысли, что она снова увидит мексиканца, молодая девушка невольно ощутила смутное волнение.
Она чувствовала, что сердце ее сжимается, и вся она вздрагивала.
Воспоминание о том, что так недавно произошло между ними, вносило дополнительное смятение в ее мысли и делало исполнение взятой ею на себя задачи более трудным.
Теперь это была уже не та суровая амазонка, какою мы знали ее раньше, которая, привыкнув с детства к войне и всем ее ужасам, смело шла навстречу опасностям.
Женская натура возобладала в ней. Все, что было в ней грубого и резкого, исчезло, и осталась лишь молоденькая, робкая девушка, дрожавшая при мысли о встрече лицом к лицу с мужчиной, которого она так жестоко оскорбила и который, быть может, не захочет снизойти до объяснения с нею, а просто повернется к ней спиной.
Все эти мысли — и множество других — вихрем проносились в ее голове, в то время как она крадучись пробиралась к месту встречи.
Чем ближе она подходила, тем беспокойство ее становилось сильнее, так как воспоминания все ярче рисовали ей недостойность ее прежнего поведения.
Наконец она пришла.
Вершина холма была еще пуста.
Вздох облегчения вырвался из ее стесненной груди, и она благодарила Бога за те несколько минут, что остались ей для того, чтобы наедине приготовиться к чрезвычайно важному разговору, которого она сама добивалась.
Но когда прошли первые мгновения, ее начала беспокоить другая мысль — она испугалась, что дон Пабло не откликнется на ее предложение явиться на встречу и пренебрежет возможностью спастись, которую она ему предложила.
Наклонив голову и устремив взор вдаль, она старалась вглядеться во мрак ночи и в страхе считала секунды.
Никто не знает, сколькими веками кажется минута для человека ожидающего.
Время, между тем, летело быстро. Луна почти скрылась за горизонтом. До восхода солнца оставался всего какой-нибудь час.
Девушка уже начала сомневаться в том, что дон Пабло придет. Глухое отчаяние овладевало ею, и она проклинала свою беспомощность, заставлявшую ее оставаться в бездействии на одном месте.
Опишем теперь в нескольких словах, что происходило в это время на холме Бешеного Бизона.
Валентин, Курумилла и дон Пабло сидели на вершине холма и молча курили. Каждый придумывал про себя средство выйти из затруднительного положения, в котором находился их маленький отряд. Вдруг послышался резкий свист, и длинная стрела впилась в землю недалеко от них.
— Что это значит? — воскликнул Валентин, первым придя в себя. — Неужели краснокожие уже начали атаку?
— Разбудим наших друзей, — сказал дон Пабло.
— Друг! — лаконично проговорил Курумилла, который уже выдернул стрелу и внимательно осмотрел ее.
— Что вы этим хотите сказать, вождь? — спросил охотник.
— Посмотрите! — отвечал индеец, передавая стрелу и указывая на клочок бумаги, обернутый вокруг ее древка немного пониже перьев, которыми индейцы украшают это оружие.
— В самом деле, — произнес Валентин, снимая бумажку, между тем как Курумилла поднес факел, чтобы посветить.
— Гм! — сказал дон Пабло. — Этот способ переписки кажется мне довольно подозрительным.
— Сейчас увидим, что это значит, — отвечал охотник.
Он развернул бумажку, на которой чем-то синим было написано по-испански несколько строк. Вот содержание этого послания:
Бледнолицые погибли. Индейские племена, собравшиеся вместе и поддерживаемые степными бандитами, окружили их со всех сторон. Бледнолицым неоткуда ждать помощи. Единорог далеко, а Сын Крови слишком занят защитой своей персоны, чтобы думать о них. Дон Пабло может, если захочет, избежать угрожающей ему гибели и спасти тех, кто ему дорог. Судьба его в его же собственных руках. Пусть он тотчас же по получении этого письма покинет укрепление и отправится один на холм Оленя. Там он встретит человека, который сообщит ему, как спастись. Человек этот будет ждать дона Пабло до восхода солнца. Он просит не пренебрегать этим предложением. Завтра будет уже поздно, и дон Пабло Сарате неминуемо погибнет в неравной борьбе.
Друг.
Прочитав это странное послание, молодой человек опустил голову на грудь и несколько мгновений оставался погруженным в глубокие размышления.
— Что делать? — прошептал он затем.
— Идти туда, конечно! — отвечал Валентин. — Кто знает, может быть, этот листок бумаги содержит в себе спасение для всех нас.
— А если это ловушка?
—Ловушка? Перестаньте, мой друг, вышутите! Индейцы — предатели и до невозможности коварны, с этим я согласен, но они питают невероятный ужас ко всему написанному, считая это творением злого духа. Нет, это письмо не от индейцев. Что же касается степных бандитов, то они великолепно владеют оружием, но совершенно незнакомы с искусством письма, и я могу вас уверить, что отсюда до Монтеррея, в одну сторону, и до Нью-Йорка, в другую, вы не встретите ни одного, который умел бы писать. Это предложение, без всякого сомнения, исходит от друга. Кто этот друг — вот что труднее всего отгадать.
— Итак, ваше мнение — принять это приглашение?
— Почему же нет? Но, конечно, не забыть также всех мер предосторожности.
— Отправиться мне одному?
— Pardieu! — произнес Валентин. — На подобные свиданья всегда надо отправляться одному, это само собой разумеется, но надо, чтобы кто-нибудь вас проводил.
— Предположим, что я согласен последовать вашему совету, но я не могу покинуть здесь своего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29