Граф слишком устал, чтобы четко мыслить, но одно он должен был знать точно.
– Гарольд? И граф Леофвайн?
– Все в порядке, – Оти как всегда был лаконичен.
– Мы не потеряли никого из наших графов?
– Только воинов, и много. Я видел, как погиб Кой из Дипинга. А тебя, мой господин, мы с Торкелем вынесли с поля, иначе тебя затоптали бы до смерти.
Вальтеоф наклонился вперед, чтобы пожать Оти руку, но его левая рука была бессильна. Рана болела безумно. В какой-то момент ему стало жарко, а затем обдало холодом. Сознание снова начало его покидать, но из последних сил он пробормотал:
– Мой топор…
Оти тихо рассмеялся:
– Хакон его сохранил.
Его голос начал странно удаляться. Вальтеоф больше ничего не помнил из того, что было по дороге в Йорк.
Когда он снова пришел в себя, то уже лежал на соломенном тюфяке в маленькой комнате, соединенной с королевскими покоями, и в стоящем рядом человеке он узнал своего кузена.
– Леофвайн, – простонал он. – Слава Богу, ты не ранен.
Граф рассмеялся:
– Я нет. Побит и помят и устал так, что мог бы проспать неделю, но не ранен. А что до тебя, то твоя рана заботливо укутана этим приятелем, Скалласоном, он такой же хороший лекарь, как и поэт, но он говорит, что ты пролежишь неделю, не более…
Вальтеоф застонал:
– Я не могу здесь лежать. Я должен видеть своих людей.
– Глупости, – Леофвайн, успокаивая, потрепал его по плечу. – У тебя прекрасные люди. Сегодня ты дрался за десятерых. За ужином все об этом говорили.
Вальтеоф почувствовал, что краснеет. Услышать эту похвалу – вот все, что ему было надо. Брат короля поднялся:
– Я должен вернуться к Гарольду. Это была большая победа. Норвежский принц, Олав, и два ярла с Оркнеев, которые оставались с кораблями в Риколле, капитулировали. Гарольд дал им обещание отпустить их домой – он всегда великодушен к побежденному врагу, – гордо добавил он и продолжил: – Норвежцы пришли на трехстах кораблях, для того, чтобы вернуться, им понадобится только двадцать четыре.
Он улыбнулся и ушел. Граф лежа смотрел на тени, отбрасываемые свечкой на стену комнаты. Было очень тихо после шума и гама битвы, и, должно быть, еще спокойнее было там, на поле битвы. Он думал о Тости и громадном Харальде Сигурдссоне и о многих других, лежащих сейчас в сентябрьской темноте. Ему необходимо было узнать, много ли его людей погибло, и, перекрестившись, он начал молиться об успокоении их душ. В молитве он и заснул.
В воскресенье утром в соборе святого Петра архиепископ Альред отслужил благодарственную мессу, а чуть позже король задал пир во дворце в честь победы.
За прошедшее после битвы время армия зализала свои раны и отдохнула. Норвежские сокровища принесли в Йорк, и сейчас норвежский «Опустошитель земель» свисал со стропил в зале вместе с другими рваными и окровавленными знаменами. Тело короля Норвежского похоронили на обещанных ему семи футах земли. Но тело Тости привезли в город и похоронили в святой земле. С предателем Тости можно было бы поступить иначе, сказал Леофвайн Вальтеофу, но он был из их рода и дрался, как подобает мужчине.
– Теперь нас осталось трое, – сказал он своему юному кузену с необычной грустью. – Свейн умер по дороге в Иерусалим, Тости – здесь, Вулнот – заложник в Нормандии у герцога Вильгельма. Бог не допустит, чтобы Гарольд, Гурт и я причинили нашей матери еще большее горе.
Но в этот вечер не было печали, были только радость и смех. Вино и эль лились рекой. Король Гарольд сидел на возвышении, с улыбкой глядя на своих бойцов. Граф Гурт был по одну сторону от него, а граф Леофвайн – по другую, граф Эдвин и Моркар – позади. Все жадно предвкушали дележ огромной добычи, которую они захватили, золота и серебра. Вальтеофа на соломенном тюфяке принесли прямо к господскому столу. Рана его немного беспокоила, бедро пересекала красная воспаленная линия, и первые два дня он мало понимал, что происходит вокруг, но заботливый уход Торкеля заставил лихорадку отступить, и постепенно граф начал приходить в себя.
Он был опьянен битвой, осознанием собственной силы, своей способностью вести в бой, и когда Торкель пел им боевые песни, он пел вместе со всеми, подхватывая припев. В этот вечер все были пьяны – и от радости, и от вина; даже трезвый Гурт корчился от смеха, когда Эдвин иронично рассказывал о прошедшей битве. Моркар и Леофвайн выскочили на середину зала и изобразили сцену на мосту, так, что каждый поднял свою чашу или рог в честь Оти, который стоял, уставившись в пол. Даже сыновья Карла, забывшие свою неприязнь к дому Сиварда, с удовольствием за него выпили.
Гарольд председательствовал, его лицо разгорелось. Смотря на него, Леофвайн подумал: такая победа должна означать, что Бог простил королю его клятву, и он должен знать об этом, конечно же, он об этом знает.
Ансгар вскочил на ноги, он чуть пошатывался.
– Виват нашему королю! – заорал он. – Пусть все наши враги видят, что он сделал при Стамфорде, пусть видят и трепещут. Посмеет ли Незаконнорожденный теперь прийти?
И рев ответил ему:
– Нет! Нет! – И чаши были подняты за Гарольда, все стоя приветствовали своего короля.
В этот момент триумфального пиршества распахнулась дверь в конце зала и вошел человек, мертвенно-бледный от усталости, весь покрытый грязью и пылью. Нетвердыми шагами он вошел в залу и упал на колени перед королевским столом.
– Господин! – крикнул он, и голос его был хриплым от усталости. – Я – Годрик из Гастингса. Я ехал день и ночь. Нормандский герцог высадился на нашу землю.
Наступило внезапное и полное молчание. Вальтеоф приподнялся, уставившись на короля. Гарольд, сразу побледнев, вскочил на ноги.
– Матерь Божия, сейчас? – воскликнул он, но тут же взял себя в руки. – Когда он высадился?
– Три дня назад, господин, накануне дня святого Михаила, – Годрик почти рыдал в изнеможении, и Торкель, схватив рог, принес ему меда. Выпив, он продолжал: – Близ Певенси. Их – тысячи, больше, чем мы могли бы сосчитать. Люди, лошади, оружие и все больше кораблей подходит, но я не стал ждать последних… – Он раскачивался на коленях, и Торкель приказал слуге принести скамью.
Теперь поднялся шум в зале, все говорили одновременно, а Вальтеоф выжидающе смотрел на короля. Была какая-то жестокая ирония в том, что после долгого летнего ожидания оба врага пришли одновременно. От любого воина, даже такого, как Гарольд Годвинсон, невозможно было ждать, чтобы он справился с ними обоими.
Король быстро обменялся несколькими словами с братьями, и затем Гурт ударил по столу, призывая к молчанию. Голос Гарольда, твердый и звучный, разносился по всему залу.
– Я должен немедленно вернуться в Лондон. Пусть все мои люди будут готовы в течение часа, остальные и те, кто ранен, должны последовать, когда смогут.
Эдвин поднялся со своего места:
– Гарольд, ты пришел к нам на помощь, мы благодарны тебе. Но у нас было два сраженья за последние пять дней, и наши люди истощены.
Все праздничное веселье сразу сникло, вернулась прежняя враждебность, и все смотрели на короля в ожидании, что он ответит.
– Я сказал, что те, кто не сможет выйти сейчас, поедут позже, – ответил резко Гарольд. Он снова возвысил голос: – Не бойтесь. Герцог – великий воин, мы знаем, но он далеко от дома и на земле, ему не ведомой. Мы разобьем его так же, как разбили Харальда Сигурдссона. Он тоже был великий воин – и где он сейчас?
Гул ответил ему – воины кричали о своей вере в победу, но когда шум стих, Моркар спросил:
– А сокровища? Мы их не поделим?
«Как он смеет?» – подумал Вальтеоф, а Торкель сказал шепотом:
– Что с этим человеком? Неужели он думает, что Гарольд его обманет?
Гарольд ответил спокойно, хотя в глазах его сверкнул гнев:
– Сейчас для этого нет времени. Если мы не остановим герцога, то тогда он проявит щедрость к своим воинам. Архиепископ, господин мой, я прошу тебя взять добычу на свое попечение, пока мы не отправим нормандцев домой. Потом мы поделим все, включая добро герцога Вильгельма.
Архиепископ согласно кивнул, и возгласы одобрения раздались в зале. Альреда любили как на севере, так и на юге, и все ему доверяли. Придворные тут же покинули дворец, стулья и скамьи отодвинули, остатки еды собирали для похода. Те, кто остался в зале, стояли маленькими группками и разговаривали.
Раскрасневшийся Моркар снова сел и мрачно посмотрел на своего брата, слушавшего инструкции Гарольда. Вальтеоф спустил здоровую ногу с тюфяка и очень осторожно попытался встать, лицо его побагровело от боли и натуги, когда к нему подошел сам Гарольд.
– Я поеду, – сказал граф сквозь зубы. – Я могу поехать.
– Ты не можешь, – твердо сказал Гарольд, – не сегодня и не с такой скоростью, какая нам нужна. Приедешь, когда сможешь…
В гневе на свою слабость Вальтеоф оттолкнул заботливые руки Торкеля и поднялся, нетвердо стоя. Чувствовать себя беспомощным было невыносимо.
– Я должен! – сказал он умоляюще. – Я должен! Герцог Вильгельм пришел…
Король вздохнул, час назад он ел и пил, радуясь победе, а теперь ему грозила опасность страшнее прежней.
– Я приказал, чтобы все основные силы поднялись по первому сигналу, и я не сомневаюсь, что люди из графств уже идут нам на помощь. – Он взглянул на разгоряченного Вальтеофа и улыбнулся. – Ты боишься пропустить следующий бой после того, что был при Стэмфорде.
Торкель засмеялся:
– Не давайте ему повторить свои подвиги, сир. Он уже и так надулся, а тогда он будет вышагивать, как павлин.
Гарольд дружески потрепал кузена по плечу и широко улыбнулся:
– Я помню, как я чувствовал себя после своей первой битвы. Доверься врачам, Вальтеоф. У меня нет намерения сразу разбить нормандцев, а ты вполне поднимешься за несколько дней. К тому же, – он взглянул на двух графов севера, – я оставлю здесь Мэрлсвейна вместо меня – присмотреть за порядком.
Он явно предполагал, что Эдвин и Моркар не поедут на юг, если шериф на них не надавит. Вальтеоф задумался, а затем кивнул.
– Я очень прошу тебя, Гарольд, возьми моих людей с собой. Их не было при Вулфорде. Так что они свеженькие, по сравнению с местными, а Альфрик из Геллинга и Осгуд смогут вести их пока я не приду…
Гарольд сомневался, но так как Альфрик, слышавший весь разговор, радостно рванулся к ним, он согласился:
– Очень хорошо, но только если они будут готовы. Пять минут спустя Альфрик и Осгуд вернулись в зал уже для того, чтобы проститься с графом. Торкель, как всегда, спокойно заметил, что должен остаться с графом. Оти даже не посчитал нужным сказать это. Он полагал, что по другому и быть не может.
– Бог с тобой, Альфрик, – Торкель весело пожал ему руку. Заживший рубец на его щеке морщился, когда он улыбался, придавая лицу озорное выражение. – Не разбивай всех нормандцев, пока мы не придем.
Альфрик рассмеялся:
– Позволь дряхлому борову испытать свои силы.
Он повернулся к Вальтеофу, и на минуту улыбка сошла с его лица:
– Прощай, господин. Помнишь, о чем мы говорили в последний день в Рихолле?
– Конечно, – Вальтеоф сжал ему руку. – Я скоро приеду в Лондон. Мы будем сражаться вместе. Оставь мне только людей Рихолла…
– Сомневаюсь, смогу ли я вести их после Стэмфордской битвы, – сказал Альфрик. Он оглядел зал. Догорали свечи. В зале остались только слуги, убиравшие со стола. Половина тех, кто только что здесь пировал, готовы были к выходу в темноту, а остальные вышли во двор, чтобы проводить их и пожелать им счастливого пути. Быстрой, легкой походкой вошел Леофвайн и склонился над Вальтеофом.
– До свидания, маленький кузен. Не торопись выезжать. Хотя я думаю, Торкель присмотрит за этим.
Все неудовольствие Вальтеофа сразу поднялось.
– Почему я должен лежать здесь, пока ты едешь на юг… Леофвайн улыбнулся:
– Не мучайся. Встретимся в Лондоне – или где-нибудь еще. – Его голос упал при последних словах, и затем он сразу вышел в сопровождении Альфрика.
Вальтеоф смотрел им вслед, почти плача от расстройства. И Торкель заметил ему:
– Успокойся, какая польза от раненых в походе?
Глава 4
Только через несколько дней Вальтеофу удалось убедить Торкеля в том, что он способен ехать, и только через две недели после отъезда армии он, наконец, смог вывести своих людей в Лондон, и тут обнаружил, что Гарольд ушел оттуда днем раньше.
Перепуганные горожане рассказали, что король, услышав, как нормандский герцог, двинувшись на запад, сжигает, грабит и убивает, поклялся страшной клятвой, что Незаконнорожденный не сделает больше ни одного шага по английской земле. Не ожидая ни графских рекрутов, ни северной армии, он вышел из Лондона, решив биться с нормандцами сам и как можно скорее. Только очень юные, старые и больные остались в городе, и Вальтеоф слушал новости со сжавшимся сердцем. Остановившись только затем, чтобы покормить своих людей, он отправился дальше, в пригороды Кента.
Они очень устали после долгого перехода под проливным дождем и, хотя и не надеялись на несколько дней отдыха в Лондоне, продолжали безропотно трястись в седлах.
Зажившая было рана давала себя знать, и сейчас, когда он очень устал, ее тянуло и дергало, хотя она и была крепко перевязана ловкими руками Исландца.
Торкель как всегда ехал рядом. В течение многих дней, граф слышал тяжелую поступь своих людей, отчаянно уставших. Его согревало то, что теперь он знал определенно: они поедут за ним, куда бы он их не повел. Он думал о Вулфорде и опрометчивых поступках графов севера, о бедствиях, к которым они привели. Конечно, Гарольд бы не попался в такую ловушку. И все же это случилось. Возможно, что герцог Вильгельм, зная Гарольда, вынудил его к этому.
Подкрепление скоро должно было подойти – Эдвин и Моркар готовились в поход, хотя и неохотно. Неужели у них нет шансов на победу? Он поделился своими мыслями с Торкелем.
Исландец вздохнул:
– Король ушел так далеко и сделал уже так много. Теперь мне кажется, что его сердце управляет его головой.
Вальтеоф выпрямился в седле:
– Он победил при Стэмфорде, он победит снова.
На следующий день, в сумерках, когда собирались отдохнуть часа два, они увидели двух крестьян, бегущих по дороге и явно испуганных.
– Что с вами? – резко спросил Вальтеоф. – У вас есть известия о короле Гарольде? Где сейчас нормандцы?
И так как они все еще продолжали таращить глаза, он закричал:
– Ради Бога – отвечайте!
Тот, что помоложе, пришел в себя в достаточной степени, чтобы показать дорогу на Гастингс.
– Там страшная битва, недалеко отсюда, при Сангелаке. Битва – уже! Вальтеоф хотел было слезть с коня и вытрясти новости из этого полусумасшедшего парня:
– Скажи мне все, что знаешь. Быстро!
– Битва идет уже целый день, – продолжал крестьянин, а его приятель подключился к рассказу, голос его все еще дрожал: – Они пришли с моря – мы и представить не могли себе такое количество.
– Лагерь короля около Няблони, на перекрестке дорог. Они дрались весь день.
– Там тысячи убитых.
– Мы видели, господин, теперь идем предупредить по деревням.
Внезапно, не дослушав их, Вальтеоф, пришпорив коня и приказав воинам следовать за ним, бросился в ночную тьму.
Сердце сжалось от непонятного страха, в голове шумело, в желудке стоял ком, он боялся подумать о том, что увидит в Гастингсе, и вскоре они с Торкелем опередили остальных.
Через какое-то время ему показалось, что он услышал – хотя и вдалеке – беспорядочные звуки битвы. Они ехали по дороге, которую пересекала речка, по ту сторону ее и шло сражение. Вскоре они оказались в гуще бегущих людей, пеших и конных. Некоторые – легко раненые, другие – едва способные волочить ноги, но все еще рвущиеся в бой.
Вальтеоф поднял лошадь на дыбы.
– Стой! Стой! – закричал он и схватил одного из бегущих. – Ради Бога, скажи мне, что случилось?
Человек поднял испачканное в крови и грязи лицо:
– Все кончено, мы не смогли их сдержать, мы пытались, но воины падали – эти проклятые стрелы, – если бы подошла помощь. Ты с дружиной, господин?
– Нет, – ответил Вальтеоф сквозь зубы.
– Да помилует нас Бог, – человек бросился бежать, и ошеломленный граф схватил другого. – Где лагерь короля?
– Милю по дороге. Но Ансгар уже отвел оттуда людей. «Дела очень плохи, – подумал граф, – если Ансгар велел отступать».
– Где они сейчас?
– Бог весть, – воин устало прислонился к графскому седлу. По голове текла кровь, и он стирал ее рваным рукавом. – Ансгар тяжело ранен, они отнесли его на носилках в Лондон.
– Но король, конечно же, на поле? Человек зарыдал:
– Он мертв, они все погибли – ярлы, телохранители короля, никого не осталось у знамени.
Граф пошатнулся в седле. Он ослышался. Или это страшный сон? Он глубоко вздохнул:
– Ты, наверно, ошибся – не все? Воин с трудом говорил:
– Там никто не остался живым.
– Граф Леофвайн? – Он с надеждой произнес это имя, но человек замотал головой с новыми рыданиями.
Вальтеоф склонился к седлу, из глаз брызнули слезы:
– О Боже, только не Леофвайн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36