Твой человек, Хакон, рассказал мне об одной битве на севере твоей страны.
– Стэмфорд, – автоматически сказал Вальтеоф, хотя это ничего не говорило Ричарду. – Он наболтал глупостей. И не дай Бог нам так встретиться. – Наступила тишина. Вальтеоф посмотрел на блестящую воду, тонкие ивы смотрелись в озерцо; невозможно в подобный день говорить с другом о таких вещах, к тому же казалось уже невероятным, что англичане будут стараться сбросить нормандское иго. Если же это случиться, сможет ли он поднять свой меч против Ричарда, против Роджера Фиц Осборна, Малье и других, кого он знал? И все же, он знал: если это случиться, его меч поднимется против них за Англию. У него не было другого выбора. Внезапно он сказал тоном, более жестким, чем хотел, отражающим его потаенные мысли:
– Ты не ответил на мой вопрос. Ричард произнес холодно:
– Конечно, я должен был бы тебя остановить. Но думаю… нет, это неважно, – он запнулся. – Тебе нужна охрана ночью на дороге?
Вальтеоф сразу понял, что он раздражен:
– Извини. Ты же знаешь, что я не поставлю тебя в такое положение, чтобы ты отчитывался перед королем за мое исчезновение. – Он почувствовал вдруг, что ему необходимо что-то сделать, и снова бросился в воду; разлетелись брызги, и Ричард отступил на несколько шагов назад.
– Спасибо тебе за это, – сказал он, смахивая воду с глаз. – Мы должны стараться быть одним народом – и я один из тех, кто не хотел бы, чтобы ты уезжал.
На следующий день он повез своего гостя навестить Вулнота Годвинсона, думая доставить ему радость, но это вернуло Вальтеофа к грустным мыслям. Вулнот стал почти нормандцем, живя со своей нормандской леди. Он принял гостей очень вежливо, но казалось, не был расположен говорить о прошлом, смирившись со своим изгнанием. Он напомнил Вальтеофу не Гарольда, но Тости, и только один раз, когда он быстро повернулся, чтобы ответить на вопрос, промелькнуло какое-то сходство с Леофвайном. На короткое мгновение Вальтеоф снова увидел любимого друга, но затем Вулнот начал говорить и совсем не так, как его старший брат. Граф был рад, когда, наконец, пришло время уехать, и всю дорогу молчал. Ричард, чувствуя, что визит не принес ничего, кроме разочарования, хранил молчание, и Вальтеоф был благодарен ему за безмолвное понимание. Он более не просил о встрече с Вулнотом.
Но в основном, это было прекрасное лето для него, погружавшее его все больше в любовь к Эдит. Где бы они ни были, он старался держать свою испанскую лошадь, подарок Вильгельма, поближе к ее кобыле, стараясь оттеснить Ива де Таллебуа. С той ссоры на Пасху Ив старался изо всех сил досадить английскому графу, но Вальтеоф его игнорировал и только напоминал Моркару, в очень определенных выражениях, чтобы он держал Магнуса под контролем. Моркар сносил его требования с поразительным спокойствием – возможно, Эдвин, который не хотел, чтобы его свадьба с дочерью Вильгельма расстроилась, принудил его к компромиссу.
Эдвин просил короля назначить день венчания, указывая на то, что они все имеют землю и людей в Англии и хотели бы узнать, как там дела. На его просьбы король ответил, что еще не пришло время, и граф Мерсии ужасно надулся, и, как всегда, брату передалось его настроение.
Вальтеофа мучила мысль о том, что будет, если он попросит руки Эдит. Он знал ее теперь немного лучше. Он обнаружил, что, несмотря на свою молодость, она имеет удивительно определенный и независимый взгляд на вещи, хотя и коротает время за обычными женскими занятиями. Часто ее темные глаза задумчиво устремлялись в пространство, как будто она жила в скрытом собственном мире, и он хотел найти дорогу в ее мысли и разделять с ней столь поглощающие ее мысли. Однако мало было возможности уединиться при суетливом дворе, и с той встречи в саду аббатства у них больше не представилось случая побыть вместе.
Прошло довольно времени, и однажды, в октябре, король с домашними и гостями возвращался из Байе в столицу. Они пересекли Дайв вброд около Варвилля и по дороге к Лизье растянулись длинной процессией; был душный и удивительно теплый для конца года день, постоянно слышались раскаты грома. Внезапно вспышка молнии рассекла небо, и почти сразу же над процессией прокатился жуткий грохот, и Вальтеоф, который всегда ехал рядом с Эдит, увидел, что ее кобыла рванулась от страха и бросилась в ближайшие деревья. Девушка с силой натянула поводья, но лошадь, с раздутыми ноздрями и дикими глазами, не остановилась. Потом пошел проливной дождь, заставивший всю компанию рассыпаться – кто-то укрылся в домах и маленькой церковке той деревни, до которой они добрались, кто-то под деревья – и в сумятице только один Вальтеоф видел, что лошадь Эдит диким галопом мчит к лесу. Он пришпорил коня и поскакал за ней, уклоняясь от веток, угрожавших скинуть его с седла. Он догнал ее рядом с хижиной, где задыхающаяся и совершенно мокрая Эдит наконец смогла остановить испуганное животное. Он схватил поводья, встревожено глядя на нее:
– С вами все в порядке, леди? Вы не ушиблись?
– Ничуть, – но она дрожала, когда он, обняв, снял ее с седла.
– Бедная моя девочка! Вы напуганы, да и я тоже, – он дотронулся до ее плаща. – И промокли. Пойдемте, возможно, в этой лачуге будет огонь, – он привязал лошадь и подвел Эдит к двери, состоявшей из двух тощих досок между двумя буковыми деревьями. Он рывком открыл ее и вошел первым, чтобы убедиться, что это надежное для дамы место. Внутри, на земляном полу, горел огонь между двумя камнями, было дымно, и не очень-то приятно пахло, но зато был грубый стол, два стула и в одном углу соломенный тюфяк. В другом углу стояли коза и женщина, которая в этот момент наливала молоко. Она посмотрела в его сторону, сначала спокойно, пока не осознала, что перед ней появился иностранец. Тогда она вскрикнула и, зажав рот рукой, начала пятиться назад.
– Не бойтесь, я – гость герцога Вильгельма, а эта леди – его племянница. Нам надо укрыться от дождя.
Она пришла в себя, заправила клок седых волос под платок и вытерла руки о грязное платье, потом присела перед Эдит и указала на стул. Вальтеоф пододвинул его к огню и расшевелил дрова, чтобы огонь горел ярче. Дрожащая Эдит села, протягивая к теплу руки.
– Вы совсем замерзли, – забеспокоился Вальтеоф и, сняв с нее плащ, протянул его крестьянке с наказом развесить над огнем для просушки. Затем, скинув свой плащ, который дождь не смог промочить, накинул его на плечи девушке. На огне стоял горшок, и женщина, зачерпывая, наливала что-то из него в чашку. Это было какое-то подобие водянистого супа, не очень аппетитного, но зато горячего, и Вальтеоф умолил Эдит выпить немного. Она поднесла чашку ко рту, стуча зубами, но через мгновенье тепло сделало свое дело, лихорадка прекратилась, и она вернула посудину с улыбкой и словами благодарности.
Вальтеоф стряхнул воду с волос, вытер лицо рукавом, его чулки прилипли к ногам, но рубашка, защищенная меховым плащом, осталась сухой. Длинная юбка Эдит была совершенно мокрой, и она все еще выглядела замерзшей, так что он, встав перед ней на колени, начал растирать ей руки. Возможность что-нибудь сделать для нее, заботиться о ней, доставляла ему такое удовольствие, что это не могло не отразиться у него на лице.
– Вы очень добры, – тихо заметила Эдит. – Думаю, я должна была бы лучше управлять своей лошадью.
Внезапно он перестал растирать ей руки и приложил их к своему лицу, целуя то одну, то другую.
– Я хотел бы что-нибудь сделать для вас, – сказал он нервно, – хоть что-нибудь, – он не имел права говорить с ней о своих чувствах без благословения ее матери и Вильгельма, но он не мог и не хотел остановиться теперь, все, о чем он думал и мечтал прошедшие месяцы, излились сплошным естественным потоком. – Моя госпожа Эдит, я хотел бы провести остаток моей жизни, заботясь о вас. Вы должны знать об этом, вы давно должны были это понять.
Он снова и снова целовал ее руки, не замечая крестьянки, стоящей в тени и с изумлением смотрящей на то, что вытворяют эти двое, так неожиданно вторгшиеся в ее жилище.
Эдит не была смущена этим заявлением. Она не покраснела и не выдернула рук из девичьей скромности даже тогда, когда она легко могла освободить их. Она все еще сидела так, и на губах у нее появилась улыбка.
– Да, я знаю, – сказала она, и теперь, когда все было ясно, в упор посмотрела на молодого человека у ее ног, на его лицо с сияющими от любви к ней серыми глазами. Она не встречала никого, похожего на него; более того, в ее холодной головке, унаследованной от дяди, давно мелькала мысль, что хотя многие ее поклонники могут предложить ей свои земли, у этого человека графство в неизведанной стране, покоренной ее дядей, которого она любила более всех на свете. Улыбка стала ярче. Она наклонилась вперед, так что ее цепь коснулось его щеки. Затаив дыхание и трепеща, он дотронулся до ее волос. И потом, еще колеблясь, как будто боясь совершить это без благоговения, оттягивая сладость момента, он взял ее за руки и прикоснулся губами к ее устам. Всю жизнь он помнил этот поцелуй, дарованный ему в дымной крестьянской хижине, по крыше которой колотил дождь… Он почувствовал, как руки Эдит обвились вокруг его шеи, ее рот прижался к его рту, живой и теплый, так что он весь затрепетал. Они совершенно забыли о присутствии хозяйки хижины, но в этот момент, смущенная их поведением, она отступила назад и наступила на горшок. Вальтеоф и Эдит вздрогнули, и, увидев, что произошло, переглянулись и рассмеялись. Он взял ее за руки и встал перед ней.
– Я буду говорить с твоим отцом, – сказал он. – Бог весть, что он мне ответит. И твоя мать, если она…
Эдит легко пожала плечами:
– Я не знаю. Она – истая нормандка. Я думаю, она хотела бы выдать меня за нормандца или фламандца, на худой конец.
– А ты? – тихо спросил он. – Я хотел бы сделать тебя графиней Хантингтона. – Эдит дотронулась до груди своего возлюбленного и наклонила голову, так что он не мог видеть ни ее лица, ни особенного взгляда, пока говорил. – У тебя будут земли, как утренний подарок на свадьбу. Эдит, любовь моя, скажи мне, скажи, что ты ждешь этого дня так же, как и я.
Она приподнялась на цыпочки и взяла его лицо в свои руки:
– Да, я этого хочу, – И тихонько рассмеялась. – Эти глупые девицы из беседки подумали бы, что я ужасно нескромная, если бы видели и слышали меня сейчас.
Он крепко обнял ее:
– Ты не похожа на них. – Он снова ее поцеловал. – Сердце мое, я мечтаю о том первом дне, когда ты будешь моей женой. Клянусь, что ни с кем другим я не разделю свое брачное ложе. – Теперь, когда она, по ее собственным словам, принадлежала ему, он не допускал и мысли о ком-нибудь другом.
– Тут могут быть сложности, – медленно сказала она. – Мы же не простолюдины, чтобы влюбляться и жениться по собственному желанию.
– Все может быть, но наше рождение допускает этот брак. У меня есть, что предложить тебе: земли и титул. Мне кажется, Вильгельм благожелательно к этому отнесется, а если это так, твоя мать не сможет отказать. Даже если это не будет легко, я готов ждать, – он сжал руки. – О, Господи, только не очень долго!
– Аминь! – добавила она. – Но, мой господин, никто не должен знать о том, что есть между нами, до тех пор, пока ты не переговоришь с дядей. Если он думает…
– Пока он подумает, я возьму и поцелую тебя, – сказал он весело. – Он мог бы сказать, что я – негодяй, позволивший себе добиваться твоей любви без его благословения, и это верно. Ах, Эдит, неужели это возможно для нас! Я не думал, когда плыл в Нормандию, что найду тебя, и совсем не предполагал, что привезу с собой домой любимую, – он прервался, – только Бог знает, когда это будет…
– Если мой дядя согласится на нашу свадьбу, – резко сказала Эдит, – я хотела бы, чтобы ты мог поехать домой, когда захочешь. Я буду более верным залогом, чем любое обещание.
– Конечно! Я не могу дождаться, когда я покажу тебе Рихолл, Хантингтон и Кеннингтон, – он хотел положить к ее ногам все свои владения, все, что имел, показать ей лучшее из того, что у него было. – Я хочу видеть тебя моей графиней.
Ее глаза снова вспыхнули:
– Я буду с гордостью носить этот титул, – и на этот раз она потянулась к его губам.
Но вскоре и этой идиллии пришел конец, потому что они услышали голоса и звук копыт. Вальтеоф улыбнулся ей, снял ее еще не просохшую одежду и отошел к двери, которая в этот момент открылась, впустив Ива де Таллебуа. Он окинул их взглядом и резко сказал:
– Ваша мать послала меня за вами, леди. Она очень беспокоится.
Эдит ответила с совершенным спокойствием, которое вызвало восхищение ее возлюбленного.
– Моя лошадь испугалась грозы и понесла, но, к счастью, граф Вальтеоф видел, что случилось, и пришел мне на помощь.
Но он не замечал Вальтеофа:
– Я рад вашему спасению и прошу позволить мне сопровождать вас к леди Аделизе. Со мной полдюжины людей, так что вы можете теперь быть вполне спокойны.
Его намек был настолько явным, что Вальтеоф выступил вперед, но Эдит быстро вмешалась:
– Уверяю вас, мессир де Таллебуа, что я в полной безопасности под защитой графа, и в вашей охране нет необходимости.
– Вы можете возвратиться, – сказал Вальтеоф, не очень вежливо. Он не собирался оставлять свою любовь на попечении этого надменного молодого нормандца. – Я отвезу люди Эдит к ее матери.
– Леди Аделиза послала для этого меня, – рявкнул Ив. – Если вы готовы, леди…
Эдит перевела взгляд с одного на другого и рассмеялась:
– О, господа! Я поеду с обоими! Но важнее всего, кончился ли дождь.
– Кончился, но небо еще темное. Думаю, мы должны выехать немедленно. – Острый взгляд Ива остановился на тяжелом меховом плаще на плечах девушки, и его тонкие губы сжались.
– Я готова, – Эдит поблагодарила женщину за приют, и Вальтеоф бросил ей монету. Это была маленькая, но достаточная плата, как он подумал, за это грубое жилище, за прибежище их первого любовного объяснения, и оно навсегда останется в его памяти.
Если он думал обратиться к Вильгельму по возвращении в Руан, то его ожидало разочарование, так как король выехал к фламандскому двору в Брюссель. Его тесть, герцог, скончался несколько недель назад, и Вильгельм с Матильдой должны были нанести визит новому герцогу, ее брату Балдуину. Английских гостей оставили на попечение Рожера Монтгомери, жена которого принадлежала к пресловутой фамилии Беллем, никто из которых не умер своей смертью. Вальтеофу нравился Монтгомери, человек серьезный, без особого воображения, но вполне заслуживающий доверия; но вот его жена, Мейбл, была женщиной лукавой и хитрой, более того, она находилась в родстве с Ивом де Таллебуа, и как-то Вальтеоф поймал ее взгляд, обращенный сначала на него, затем на Эдит, и понял, что Ив рассказал ей о случае в лесу. Его охватило недоброе предчувствие – эти двое могут многое уничтожить, если это придет им в голову. Может, у Ива претензии на руку Эдит? Это казалось маловероятным, но амбиции могут далеко завести человека, даже если его титул весьма незначителен. Иногда он дотрагивался до амулета под туникой, надеясь, что тот защитит его от возможных козней Мейбл Монтгомери.
В общей зале он старался быть осторожным. Он не смотрел на Эдит, и она не поднимала глаз и только иногда скромно разговаривала с ним. Однажды он встретил ее одну на лестнице, спускающуюся к нему с улыбкой. Он привлек ее к себе, и они долго и страстно целовались, и он отпустил ее, боясь как бы кто-нибудь их не увидел. Но Эдит задержалась, касаясь его волос и бороды.
– Господин мой, – прошептала она – дорогой мой, любовь моя.
И, слыша такие речи, он снова привлек к себе ее тонкое юное тело.
– Отпусти меня, – мягко сказала она, – кто-то идет. – Она быстро прикоснулась к его губам и сбежала вниз по ступенькам. Он поднялся наверх, и голова его так кружилась, что он едва способен был достойным образом приветствовать одного из людей короля, спускающегося вниз. Он вел себя, как влюбленный деревенщина, и хорошо осознавал это. Поцелуи урывками на лестнице навряд ли были ухаживанием за племянницей короля, но для него любовь была чем-то, на что он откликался всем своим существом. Его земли и Эдит – этого было достаточно, чтобы он был счастлив до конца своих дней, и, представив ее в Рихолле, сидящей рядом с ним в его собственной зале, разделяющей с ним его комнату и его постель, он покраснел от удовольствия.
Он рассеянно поднялся в свою комнату и, открыв дверь, обнаружил в ней немало народу. Эдвин элегантно растянулся на постели, рядом с ним сидел Мэрсвейн; Моркар, скрестив руки, стоял у окна вместе с Магнусом, на одном стуле сидел Торкель, на другом – посетитель. Хакон как раз наливал ему вина, когда зашел Вальтеоф, а Оти выставлял на стол хлеб и мясо. Мэрсвейн вскочил:
– Мой господин, посмотри, кто к нам пришел. Вальтеоф закрыл дверь и сразу перешел от поглощающих его мыслей к лицезрению пришельца. Минуту он стоял в замешательстве, стараясь вспомнить его имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Стэмфорд, – автоматически сказал Вальтеоф, хотя это ничего не говорило Ричарду. – Он наболтал глупостей. И не дай Бог нам так встретиться. – Наступила тишина. Вальтеоф посмотрел на блестящую воду, тонкие ивы смотрелись в озерцо; невозможно в подобный день говорить с другом о таких вещах, к тому же казалось уже невероятным, что англичане будут стараться сбросить нормандское иго. Если же это случиться, сможет ли он поднять свой меч против Ричарда, против Роджера Фиц Осборна, Малье и других, кого он знал? И все же, он знал: если это случиться, его меч поднимется против них за Англию. У него не было другого выбора. Внезапно он сказал тоном, более жестким, чем хотел, отражающим его потаенные мысли:
– Ты не ответил на мой вопрос. Ричард произнес холодно:
– Конечно, я должен был бы тебя остановить. Но думаю… нет, это неважно, – он запнулся. – Тебе нужна охрана ночью на дороге?
Вальтеоф сразу понял, что он раздражен:
– Извини. Ты же знаешь, что я не поставлю тебя в такое положение, чтобы ты отчитывался перед королем за мое исчезновение. – Он почувствовал вдруг, что ему необходимо что-то сделать, и снова бросился в воду; разлетелись брызги, и Ричард отступил на несколько шагов назад.
– Спасибо тебе за это, – сказал он, смахивая воду с глаз. – Мы должны стараться быть одним народом – и я один из тех, кто не хотел бы, чтобы ты уезжал.
На следующий день он повез своего гостя навестить Вулнота Годвинсона, думая доставить ему радость, но это вернуло Вальтеофа к грустным мыслям. Вулнот стал почти нормандцем, живя со своей нормандской леди. Он принял гостей очень вежливо, но казалось, не был расположен говорить о прошлом, смирившись со своим изгнанием. Он напомнил Вальтеофу не Гарольда, но Тости, и только один раз, когда он быстро повернулся, чтобы ответить на вопрос, промелькнуло какое-то сходство с Леофвайном. На короткое мгновение Вальтеоф снова увидел любимого друга, но затем Вулнот начал говорить и совсем не так, как его старший брат. Граф был рад, когда, наконец, пришло время уехать, и всю дорогу молчал. Ричард, чувствуя, что визит не принес ничего, кроме разочарования, хранил молчание, и Вальтеоф был благодарен ему за безмолвное понимание. Он более не просил о встрече с Вулнотом.
Но в основном, это было прекрасное лето для него, погружавшее его все больше в любовь к Эдит. Где бы они ни были, он старался держать свою испанскую лошадь, подарок Вильгельма, поближе к ее кобыле, стараясь оттеснить Ива де Таллебуа. С той ссоры на Пасху Ив старался изо всех сил досадить английскому графу, но Вальтеоф его игнорировал и только напоминал Моркару, в очень определенных выражениях, чтобы он держал Магнуса под контролем. Моркар сносил его требования с поразительным спокойствием – возможно, Эдвин, который не хотел, чтобы его свадьба с дочерью Вильгельма расстроилась, принудил его к компромиссу.
Эдвин просил короля назначить день венчания, указывая на то, что они все имеют землю и людей в Англии и хотели бы узнать, как там дела. На его просьбы король ответил, что еще не пришло время, и граф Мерсии ужасно надулся, и, как всегда, брату передалось его настроение.
Вальтеофа мучила мысль о том, что будет, если он попросит руки Эдит. Он знал ее теперь немного лучше. Он обнаружил, что, несмотря на свою молодость, она имеет удивительно определенный и независимый взгляд на вещи, хотя и коротает время за обычными женскими занятиями. Часто ее темные глаза задумчиво устремлялись в пространство, как будто она жила в скрытом собственном мире, и он хотел найти дорогу в ее мысли и разделять с ней столь поглощающие ее мысли. Однако мало было возможности уединиться при суетливом дворе, и с той встречи в саду аббатства у них больше не представилось случая побыть вместе.
Прошло довольно времени, и однажды, в октябре, король с домашними и гостями возвращался из Байе в столицу. Они пересекли Дайв вброд около Варвилля и по дороге к Лизье растянулись длинной процессией; был душный и удивительно теплый для конца года день, постоянно слышались раскаты грома. Внезапно вспышка молнии рассекла небо, и почти сразу же над процессией прокатился жуткий грохот, и Вальтеоф, который всегда ехал рядом с Эдит, увидел, что ее кобыла рванулась от страха и бросилась в ближайшие деревья. Девушка с силой натянула поводья, но лошадь, с раздутыми ноздрями и дикими глазами, не остановилась. Потом пошел проливной дождь, заставивший всю компанию рассыпаться – кто-то укрылся в домах и маленькой церковке той деревни, до которой они добрались, кто-то под деревья – и в сумятице только один Вальтеоф видел, что лошадь Эдит диким галопом мчит к лесу. Он пришпорил коня и поскакал за ней, уклоняясь от веток, угрожавших скинуть его с седла. Он догнал ее рядом с хижиной, где задыхающаяся и совершенно мокрая Эдит наконец смогла остановить испуганное животное. Он схватил поводья, встревожено глядя на нее:
– С вами все в порядке, леди? Вы не ушиблись?
– Ничуть, – но она дрожала, когда он, обняв, снял ее с седла.
– Бедная моя девочка! Вы напуганы, да и я тоже, – он дотронулся до ее плаща. – И промокли. Пойдемте, возможно, в этой лачуге будет огонь, – он привязал лошадь и подвел Эдит к двери, состоявшей из двух тощих досок между двумя буковыми деревьями. Он рывком открыл ее и вошел первым, чтобы убедиться, что это надежное для дамы место. Внутри, на земляном полу, горел огонь между двумя камнями, было дымно, и не очень-то приятно пахло, но зато был грубый стол, два стула и в одном углу соломенный тюфяк. В другом углу стояли коза и женщина, которая в этот момент наливала молоко. Она посмотрела в его сторону, сначала спокойно, пока не осознала, что перед ней появился иностранец. Тогда она вскрикнула и, зажав рот рукой, начала пятиться назад.
– Не бойтесь, я – гость герцога Вильгельма, а эта леди – его племянница. Нам надо укрыться от дождя.
Она пришла в себя, заправила клок седых волос под платок и вытерла руки о грязное платье, потом присела перед Эдит и указала на стул. Вальтеоф пододвинул его к огню и расшевелил дрова, чтобы огонь горел ярче. Дрожащая Эдит села, протягивая к теплу руки.
– Вы совсем замерзли, – забеспокоился Вальтеоф и, сняв с нее плащ, протянул его крестьянке с наказом развесить над огнем для просушки. Затем, скинув свой плащ, который дождь не смог промочить, накинул его на плечи девушке. На огне стоял горшок, и женщина, зачерпывая, наливала что-то из него в чашку. Это было какое-то подобие водянистого супа, не очень аппетитного, но зато горячего, и Вальтеоф умолил Эдит выпить немного. Она поднесла чашку ко рту, стуча зубами, но через мгновенье тепло сделало свое дело, лихорадка прекратилась, и она вернула посудину с улыбкой и словами благодарности.
Вальтеоф стряхнул воду с волос, вытер лицо рукавом, его чулки прилипли к ногам, но рубашка, защищенная меховым плащом, осталась сухой. Длинная юбка Эдит была совершенно мокрой, и она все еще выглядела замерзшей, так что он, встав перед ней на колени, начал растирать ей руки. Возможность что-нибудь сделать для нее, заботиться о ней, доставляла ему такое удовольствие, что это не могло не отразиться у него на лице.
– Вы очень добры, – тихо заметила Эдит. – Думаю, я должна была бы лучше управлять своей лошадью.
Внезапно он перестал растирать ей руки и приложил их к своему лицу, целуя то одну, то другую.
– Я хотел бы что-нибудь сделать для вас, – сказал он нервно, – хоть что-нибудь, – он не имел права говорить с ней о своих чувствах без благословения ее матери и Вильгельма, но он не мог и не хотел остановиться теперь, все, о чем он думал и мечтал прошедшие месяцы, излились сплошным естественным потоком. – Моя госпожа Эдит, я хотел бы провести остаток моей жизни, заботясь о вас. Вы должны знать об этом, вы давно должны были это понять.
Он снова и снова целовал ее руки, не замечая крестьянки, стоящей в тени и с изумлением смотрящей на то, что вытворяют эти двое, так неожиданно вторгшиеся в ее жилище.
Эдит не была смущена этим заявлением. Она не покраснела и не выдернула рук из девичьей скромности даже тогда, когда она легко могла освободить их. Она все еще сидела так, и на губах у нее появилась улыбка.
– Да, я знаю, – сказала она, и теперь, когда все было ясно, в упор посмотрела на молодого человека у ее ног, на его лицо с сияющими от любви к ней серыми глазами. Она не встречала никого, похожего на него; более того, в ее холодной головке, унаследованной от дяди, давно мелькала мысль, что хотя многие ее поклонники могут предложить ей свои земли, у этого человека графство в неизведанной стране, покоренной ее дядей, которого она любила более всех на свете. Улыбка стала ярче. Она наклонилась вперед, так что ее цепь коснулось его щеки. Затаив дыхание и трепеща, он дотронулся до ее волос. И потом, еще колеблясь, как будто боясь совершить это без благоговения, оттягивая сладость момента, он взял ее за руки и прикоснулся губами к ее устам. Всю жизнь он помнил этот поцелуй, дарованный ему в дымной крестьянской хижине, по крыше которой колотил дождь… Он почувствовал, как руки Эдит обвились вокруг его шеи, ее рот прижался к его рту, живой и теплый, так что он весь затрепетал. Они совершенно забыли о присутствии хозяйки хижины, но в этот момент, смущенная их поведением, она отступила назад и наступила на горшок. Вальтеоф и Эдит вздрогнули, и, увидев, что произошло, переглянулись и рассмеялись. Он взял ее за руки и встал перед ней.
– Я буду говорить с твоим отцом, – сказал он. – Бог весть, что он мне ответит. И твоя мать, если она…
Эдит легко пожала плечами:
– Я не знаю. Она – истая нормандка. Я думаю, она хотела бы выдать меня за нормандца или фламандца, на худой конец.
– А ты? – тихо спросил он. – Я хотел бы сделать тебя графиней Хантингтона. – Эдит дотронулась до груди своего возлюбленного и наклонила голову, так что он не мог видеть ни ее лица, ни особенного взгляда, пока говорил. – У тебя будут земли, как утренний подарок на свадьбу. Эдит, любовь моя, скажи мне, скажи, что ты ждешь этого дня так же, как и я.
Она приподнялась на цыпочки и взяла его лицо в свои руки:
– Да, я этого хочу, – И тихонько рассмеялась. – Эти глупые девицы из беседки подумали бы, что я ужасно нескромная, если бы видели и слышали меня сейчас.
Он крепко обнял ее:
– Ты не похожа на них. – Он снова ее поцеловал. – Сердце мое, я мечтаю о том первом дне, когда ты будешь моей женой. Клянусь, что ни с кем другим я не разделю свое брачное ложе. – Теперь, когда она, по ее собственным словам, принадлежала ему, он не допускал и мысли о ком-нибудь другом.
– Тут могут быть сложности, – медленно сказала она. – Мы же не простолюдины, чтобы влюбляться и жениться по собственному желанию.
– Все может быть, но наше рождение допускает этот брак. У меня есть, что предложить тебе: земли и титул. Мне кажется, Вильгельм благожелательно к этому отнесется, а если это так, твоя мать не сможет отказать. Даже если это не будет легко, я готов ждать, – он сжал руки. – О, Господи, только не очень долго!
– Аминь! – добавила она. – Но, мой господин, никто не должен знать о том, что есть между нами, до тех пор, пока ты не переговоришь с дядей. Если он думает…
– Пока он подумает, я возьму и поцелую тебя, – сказал он весело. – Он мог бы сказать, что я – негодяй, позволивший себе добиваться твоей любви без его благословения, и это верно. Ах, Эдит, неужели это возможно для нас! Я не думал, когда плыл в Нормандию, что найду тебя, и совсем не предполагал, что привезу с собой домой любимую, – он прервался, – только Бог знает, когда это будет…
– Если мой дядя согласится на нашу свадьбу, – резко сказала Эдит, – я хотела бы, чтобы ты мог поехать домой, когда захочешь. Я буду более верным залогом, чем любое обещание.
– Конечно! Я не могу дождаться, когда я покажу тебе Рихолл, Хантингтон и Кеннингтон, – он хотел положить к ее ногам все свои владения, все, что имел, показать ей лучшее из того, что у него было. – Я хочу видеть тебя моей графиней.
Ее глаза снова вспыхнули:
– Я буду с гордостью носить этот титул, – и на этот раз она потянулась к его губам.
Но вскоре и этой идиллии пришел конец, потому что они услышали голоса и звук копыт. Вальтеоф улыбнулся ей, снял ее еще не просохшую одежду и отошел к двери, которая в этот момент открылась, впустив Ива де Таллебуа. Он окинул их взглядом и резко сказал:
– Ваша мать послала меня за вами, леди. Она очень беспокоится.
Эдит ответила с совершенным спокойствием, которое вызвало восхищение ее возлюбленного.
– Моя лошадь испугалась грозы и понесла, но, к счастью, граф Вальтеоф видел, что случилось, и пришел мне на помощь.
Но он не замечал Вальтеофа:
– Я рад вашему спасению и прошу позволить мне сопровождать вас к леди Аделизе. Со мной полдюжины людей, так что вы можете теперь быть вполне спокойны.
Его намек был настолько явным, что Вальтеоф выступил вперед, но Эдит быстро вмешалась:
– Уверяю вас, мессир де Таллебуа, что я в полной безопасности под защитой графа, и в вашей охране нет необходимости.
– Вы можете возвратиться, – сказал Вальтеоф, не очень вежливо. Он не собирался оставлять свою любовь на попечении этого надменного молодого нормандца. – Я отвезу люди Эдит к ее матери.
– Леди Аделиза послала для этого меня, – рявкнул Ив. – Если вы готовы, леди…
Эдит перевела взгляд с одного на другого и рассмеялась:
– О, господа! Я поеду с обоими! Но важнее всего, кончился ли дождь.
– Кончился, но небо еще темное. Думаю, мы должны выехать немедленно. – Острый взгляд Ива остановился на тяжелом меховом плаще на плечах девушки, и его тонкие губы сжались.
– Я готова, – Эдит поблагодарила женщину за приют, и Вальтеоф бросил ей монету. Это была маленькая, но достаточная плата, как он подумал, за это грубое жилище, за прибежище их первого любовного объяснения, и оно навсегда останется в его памяти.
Если он думал обратиться к Вильгельму по возвращении в Руан, то его ожидало разочарование, так как король выехал к фламандскому двору в Брюссель. Его тесть, герцог, скончался несколько недель назад, и Вильгельм с Матильдой должны были нанести визит новому герцогу, ее брату Балдуину. Английских гостей оставили на попечение Рожера Монтгомери, жена которого принадлежала к пресловутой фамилии Беллем, никто из которых не умер своей смертью. Вальтеофу нравился Монтгомери, человек серьезный, без особого воображения, но вполне заслуживающий доверия; но вот его жена, Мейбл, была женщиной лукавой и хитрой, более того, она находилась в родстве с Ивом де Таллебуа, и как-то Вальтеоф поймал ее взгляд, обращенный сначала на него, затем на Эдит, и понял, что Ив рассказал ей о случае в лесу. Его охватило недоброе предчувствие – эти двое могут многое уничтожить, если это придет им в голову. Может, у Ива претензии на руку Эдит? Это казалось маловероятным, но амбиции могут далеко завести человека, даже если его титул весьма незначителен. Иногда он дотрагивался до амулета под туникой, надеясь, что тот защитит его от возможных козней Мейбл Монтгомери.
В общей зале он старался быть осторожным. Он не смотрел на Эдит, и она не поднимала глаз и только иногда скромно разговаривала с ним. Однажды он встретил ее одну на лестнице, спускающуюся к нему с улыбкой. Он привлек ее к себе, и они долго и страстно целовались, и он отпустил ее, боясь как бы кто-нибудь их не увидел. Но Эдит задержалась, касаясь его волос и бороды.
– Господин мой, – прошептала она – дорогой мой, любовь моя.
И, слыша такие речи, он снова привлек к себе ее тонкое юное тело.
– Отпусти меня, – мягко сказала она, – кто-то идет. – Она быстро прикоснулась к его губам и сбежала вниз по ступенькам. Он поднялся наверх, и голова его так кружилась, что он едва способен был достойным образом приветствовать одного из людей короля, спускающегося вниз. Он вел себя, как влюбленный деревенщина, и хорошо осознавал это. Поцелуи урывками на лестнице навряд ли были ухаживанием за племянницей короля, но для него любовь была чем-то, на что он откликался всем своим существом. Его земли и Эдит – этого было достаточно, чтобы он был счастлив до конца своих дней, и, представив ее в Рихолле, сидящей рядом с ним в его собственной зале, разделяющей с ним его комнату и его постель, он покраснел от удовольствия.
Он рассеянно поднялся в свою комнату и, открыв дверь, обнаружил в ней немало народу. Эдвин элегантно растянулся на постели, рядом с ним сидел Мэрсвейн; Моркар, скрестив руки, стоял у окна вместе с Магнусом, на одном стуле сидел Торкель, на другом – посетитель. Хакон как раз наливал ему вина, когда зашел Вальтеоф, а Оти выставлял на стол хлеб и мясо. Мэрсвейн вскочил:
– Мой господин, посмотри, кто к нам пришел. Вальтеоф закрыл дверь и сразу перешел от поглощающих его мыслей к лицезрению пришельца. Минуту он стоял в замешательстве, стараясь вспомнить его имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36