Воровато озираясь по сторонам, не снимая ладонь с рукояти меча, Ангел быстро направился в сторону крепостных стен…Вскоре Ангел находился уже в византийском лагере и разговаривал боярином Самуилом. А еще через несколько минут боярин стоял перед начальником личной охраны Цимисхия, требуя немедленной встречи с императором. Несмотря на явное нежелание осторожного царедворца будить Иоанна, Самуил все-таки добился своего. И не успел он вернуться от императора в свой шатер, как два византийских легиона были срочно подняты по тревоге и без промедлений выступили в поход в направлении македонских перевалов.
Поставив на стол локти, поддерживая руками склоненную голову, дремал в горнице великий князь Святослав. Он видел сон.Широкое, усыпанное яркими, разноцветными маками поле. Огромный ветвистый дуб посреди него, тихий, призывный шепот листвы. Шумел внизу, под обрывом, могучий Славутич, слепил глаза золотистый блеск его песчаных берегов. По полю шел он, Святослав. Но не теперешний великий князь, а тот молодой княжич, когда он был вдвое моложе. Рядом с ним — Она. Не смуглая черноглазая, строгая в своей застывшей неприступной красоте уторка, дочь великого князя венгров, родившая ему двух старших сыновей, а славянка Малуша, подарившая ему младшего, Владимира. Тоже молодая, веселая, с большими голубыми глазами, смотревшими только на него.Взявшись за руки, они со смехом бежали к обрыву, под которым шумел Славутич. Прямо у них под ногами сидел на земле голубь — красивый, крупный, ослепительно белый. Святослав на бегу наклонился к нему, осторожно протянул руки, однако птица и не помышляла улетать. Он остановился, взял ее в ладони, опустил в невесть откуда появившийся в руках мешок. А рядом был еще голубь, такой же большой и белоснежный. И еще, еще… Они с Малушей собирали их, беззаботно улыбаясь, бросали в мешок, наполнили его доверху.И вот они стоят над Славутичем. Святослав перевернул мешок, вытряхнул пойманных голубей над кручей. Но что это? Из мешка падали вниз не птицы, а их мертвые, с обгоревшими перьями тельца. Одно за другим летели они камнем в волны, с плеском исчезали в них. И смех замер на губах у Святослава и Малуши. А с низовий Славутича надвигалась громадная черная туча, налетел сильный ветер. Он высоко поднимал, вздыбливал речную воду, гнал по ней пенные барашки. И вот уже над только что спокойной водной гладью свирепствовала жестокая буря, полосовали небо ослепительные молнии…Вздрогнув, Святослав проснулся, прогоняя остатки сна, провел по лицу рукой. Поднялся со скамьи, приблизился к окну. Было еще темно, но за Дунаем уже серела полоска рассвета. Надев шлем, князь вышел на улицу, спустился с крыльца. Придерживая рукой меч, не спеша, направился по еще безлюдной улице. За ним в отдалении следовала стоявшая до этого у крыльца стража.Улица вывела князя на небольшую площадь, посреди которой горел костер. Его пламя освещало возвышавшуюся рядом большую деревянную статую Перуна и фигуру верховного жреца, поддерживавшего огонь. Увидев Святослава, жрец встал, оперся на посох. Его глубоко запавшие под седыми бровями глаза, не мигая, уставились на гостя.— Здрав будь, старче, — почтительно произнес Святослав.— Здрав будь и ты, великий князь. Что привело к Перуну в столь ранний час? — спросил верховный жрец.— Видел только что сон, дивный он и тревожит душу. Много прожил ты, старче, немало видел и слышал, дружен с богами. Потому хочу узнать у тебя, что желали сказать мне во сне боги.— Что явилось тебе, великий князь?— Видел я Славутич, огромный луг; полный цветов, священный дуб посреди него. И белые голуби безбоязненно сами давались мне в руки. Однако когда я захотел выпустить их на волю, вместо птиц оказались у меня их обгорелые тушки. В тот же миг зашумел Славутич, поднялся ветер, разгулялась непогода, небо пронзили огненные молнии-стрелы Перуна. Дивный сон, старче, не иначе вещий. Мудрый старче, объясни мне его.Задумавшись, старец долго смотрел в огонь, беззвучно шевелил губами. Наконец повернул голову, глянул на Святослава.— Вещий твой сои, великий князь. Будешь ты близок к великому счастью, но ускользнет оно из твоих рук. И никто уже не вернет его тебе, ибо это боги лишили тебя удачи.— Ты мудр, старче, однако какое великое счастье может быть у меня, князя-воителя? Только одно — разбить сегодня Империю. Так неужто боги отвернутся от своего внука?Выцветшие от времени глаза жреца смотрели куда-то в пламя священного костра.— Великий князь, я сказал лишь то, что хотели открыть тебе во сне боги. Но они на небе, а ты на земле, поэтому волен в любых своих поступках и державных свершениях. Боги не творят земных дел, а только воздают нам за них.— Хорошо знаю это, старче. И хотя свято почитаю богов русичей и верю во всем Перуну, но, идя на брань, больше надеюсь не на небо, а на крепкий меч и острое копье, на силу и храбрость своих верных русичей. И они никогда не подводили меня! Поэтому сегодняшней битве быть, невзирая ни на что. Да, нелегко будет нам: ворога втрое больше, он силен и постоянно сыт. А мои воины лишь двое последних суток едят вволю, у меня нет лошадей, чтобы выставить против Империи хотя бы одну полную конную сотню. Восемь десятков всадников на отбитых недавно у ромеев лошадях — вот вся моя конница! Все мои надежды — только на русскую отвагу и стойкость.Жрец отвел глаза от костра, близоруко всмотрелся в обличье Святослава.— Ты прав, великий князь, недруга больше. Однако сильнее ли он? Разве пожелал бы ты очутиться сейчас на месте императора Цимисхия? Ведь с тобой русичи, а разве есть в мире воины, равные им по силе духа и смелости? И разве ворога побеждают только числом? Княже, коли у тебя есть время, выслушай бывшего воеводу князя Олега и твоего покойного отца Игоря…
Под вьющимся по ветру стягом великого князя, в окружении небольшой группы воевод сидел на коне подле городских ворот Святослав. Позади него под крепостными стенами стояли ряды пеших русских дружинников. Все хранили молчание, лишь тысячи глаз внимательно следили за кипевшим посреди доростольской равнины сражением.Сдвинув стеной щиты и выставив копья, славяне наступали. Лучники, растянувшись в линию позади шеренг копьеносцев, посылали перед ними тучи стрел. Однако и навстречу славянам летел поток стрел, с грохотом и треском бил в их щиты град камней византийских пращников. То здесь, то там, выпустив из рук копье или щит, падал русский либо болгарский дружинник. Но тотчас становился на его место из следующего ряда другой, шеренга вновь смыкалась плечом к плечу и, не замедлив ни на миг размеренного движения, по-прежнему неудержимо катилась на врага красная волна щитов, неся впереди себя окровавленные жала копий. Отступая, пятились перед ней ряды легионеров.Все дальше уходили от городских стен славянские шеренги, все ближе подкатывались они к византийскому лагерю, все больше становился разрыв между ними и воинами, что под стягом великого князя стояли у крепостных стен. Во вражеском лагере раздался вой труб и грохот барабанов, заколыхались и тронулись вперед томившиеся доселе в бездействии коробки резервных легионов. Оставляя в стороне уже кипевший в долине бой, они двинулись на славянские полки, следовавшие в плотном строю колонн за своими наступавшими копьеносцами и лучниками. Из расположенного сбоку византийского лагеря леса, обгоняя пешие таксиархии, вынеслась конница, с тяжелым топотом понеслась перед ними. Красная волна щитов сразу остановилась, замерла. Выставив вперед копья, славяне словно вросли в землю. Прекратили движение и следовавшие за копьеносцами и лучниками русские и болгарские свежие полки, перестроили свои ряды.И вот уже на зеленом поле заалел огромный тупой угол, внутри которого застыли шеренги лучников с положенными на тетивы стрелами. Против одной из сторон этого угла приводили себя в порядок прежде отступавшие легионеры, на вторую сторону неслась византийская конница, спешили за ней резервные пешие таксиархии. Вот всадники почти рядом с противостоящей им стеной красных щитов. Дружинники крепче уперлись ногами в землю, насколько можно ниже втянули головы в плечи, вскинули выше щиты. Находившиеся за спинами товарищей лучники натянули тетивы.Обе живые стены столкнулись — крики людей, ржание лошадей, грохот металла повисли в воздухе. Упали на землю утыканные стрелами кони и люди, полетели из седел поднятые на копья всадники, вырос перед стеной красных щитов вал конских и человеческих трупов. Не было уже перед ней первой волны конницы, лишь в двух-трех десятках шагов от славян пытались сдержать лошадей отдельные уцелевшие всадники. Спотыкались о груды трупов кони подскакавших новых конных центурий, подчистую выкашивал целые шеренги конников непрерывно шелестевший в воздухе ливень славянских стрел и сулиц. Основная масса всадников, придерживая лошадей, стала уступать место для атаки своим подоспевшим пешим когортам.Тогда громкий боевой клич пронесся над стоявшими до этого молча славянскими рядами. Их шеренги колыхнулись, бросились в едином порыве вперед. Под градом стрел и сулиц, от страшного крика и внезапно возникшей перед мордами щетины окровавленных копий взбесились византийские кони, встали на дыбы, шарахнулись в испуге назад. Вмиг опустело множество седел, в мгновение ока были вытоптаны, перемешаны в беспорядке передние ряды следовавших за своей конницей пеших таксиархий.Не было на поле уже ни красного угла, ни ровных квадратов легионов, ни грозного вала конницы. Вместо всего этого в доростольской долине зашевелилась огромная плотная масса сражавшихся в ближнем бою людей, начало распухать над ней громадное облако пыли.С бесстрастным лицом наблюдал за событиями в долине князь Святослав, не шевелились в седлах окружавшие его воеводы. Колыхалась пред ними на бранном поле сплошная человеческая масса, растягивались, меняли очертания ее края. Неподвижно висела над ней туча пыли, и ни на шаг не отступала ни одна из сошедшихся в смертельной схватке сторон.Из пыльного облака вырвался одиночный всадник, быстро помчался к крепостным воротам. Осадил перед князем Святославом храпевшего под византийским седлом коня, перевел дыхание. Это был сотник Всеслав. Его лицо было окровавлено, шлем сбит набок, на кольчуге видны следы ударов чужих клинков.— Великий князь! Воевода Микула шлет весть, что каждый русич и болгарин бьется с двумя ромеями! — с хрипом выдохнул он. — И хоть тяжко нам, ни один, покуда жив, не отступит. А еще воевода велел молвить: пора!— Спасибо за весть, — ответил князь Святослав. — Передай воеводе, что великокняжеская дружина идет на подмогу.— Воеводе не нужен ответ. Да и где теперь сыщешь его? Дозволь вернуться в бой с твоей дружиной, княже!— Добро, сотник. Оставь коня и возьми копье.Князь Святослав еще какое-то время наблюдал за кипевшим в долине сражением, затем обратился к находившимся рядом соратникам:— Воевода Микула извещает: пора. Да и сам вижу, что настал наш черед. Потому, други, ступайте к своим воинам. А ты, Судислав, делай так, как условились.Нахлестывая лошадей, поскакали к дружинникам воеводы, остались возле ворот под великокняжеским стягом лишь трое всадников. Тронув коня с места, князь Святослав медленно ехал перед рядами киевской дружины, пристально всматривался в суровые, застывшие в ожидании предстоящего боя лица воинов. Перед ним стояли те, с кем он прошел сквозь десятки битв от Итиля и Кавказа до Дуная и Балкан, с кем сражался на суше и воде и никогда не знал поражений. Это были те, чье оружие и отвага заставляли дрожать врага лишь при одном упоминании русского имени, кто с молоком матери впитал священный обычай воинов-русичей: жить со славой или умереть со славой, и никогда не изменял сему завету. Лучшие из лучших, краса и гордость русских дружин, отборные витязи всей необъятной русской земли, собранные под великокняжеским стягом, ждали сейчас обращенного к ним слова Святослава.Великий князь остановил коня, приподнялся в стременах. Был он в полном воинском облачении, под шлемом, в стальных рукавицах и боевых латных сапогах. Поперек седла лежало тяжелое длинное копье, на левом плече висел продолговатый червленый щит. Словно порыв ветра пронесся по рядам дружинников, все головы обратились в сторону великого князя. Кое-где в задних шеренгах звякнуло оружие, и снова повисла тишина.— Русичи, верная дружина моя! — разнесся громкий голос князя Святослава. — Там, за Дунаем — Русь, Киев! Здесь, пред нами — Новый Рим, легионы Иоанна! И дабы не стояла Империя на берегах Славутича, встали мы с вами на Дунае! Недруга много больше, но мы — русичи и слава — спутник нашего оружия! Так не посрамим Земли Русской, ляжем костьми, ибо мертвые сраму не имут! Станем насмерть, друга, а я пойду перед вами! Вперед, братья!Князь Святослав соскочил с коня, с копьем в руке двинулся в направлении византийского лагеря. Он успел сделать несколько шагов, как его догнал первый ряд двинувшихся за ним русичей. Дружинники распались в стороны, снова сомкнулись, и не стало на поле великого князя. Лишь мерно колыхались ровные шеренги красных щитов, блестели над ними копья, и под низко надвинутыми на глаза шлемами и закрывавшими нижнюю часть лица кольчужными сетками нельзя было понять, где простой дружинник, а где Святослав.— Не пристало великому князю идти на сечу как обычному воину, — заметил один из оставшихся возле ворот всадников. — Разве мало у него верных воевод?— Да, негоже, — согласился седой, с рукой на перевязи тысяцкий Судислав. — Но сегодня последний, решающий бой, и русичам надлежит знать, что сам великий князь бьется рядом с ними. Покуда на поле брани будут оставаться хотя бы два русича, каждый из них ни на миг не усомнится, что другой — князь Святослав…В волнении, покусывая губы, Цимисхий переводил взгляд то с застывшей в долине над полем битвы огромной тучи пыли, то на приближавшиеся к лагерю ряды свежей русской пехоты.— Варда Склир, что сообщает магистр Петр? — спросил Иоанн. — Отчего он до сих пор не погонит варваров к Дунаю?— Мой император, гонцы передают, что русы и болгары бьются насмерть. Чтобы победить, их следует вырубить до единого.— Так почему он не сделает этого? Ведь славян вдвое меньше, причем магистру противостоит только их пехота.— Русы и болгары дерутся как одержимые, они словно разучились даже смотреть назад. Магистр Петр не знает, когда победит их.— А что он вообще знает? — недовольно спросил Цимисхий и вытянул палец в сторону надвигавшихся на лагерь русичей. — Смотри, варвары снова идут вперед. Они не только не бегут, но сами наступают.— Они идут к собственной гибели, император. Ведь у тебя еще не тронуты схолы гвардии и «бессмертные».— Однако на поле нет и конницы славян. Да и на лагерь движется не менее пяти таксиархий их свежей пехоты, а это не шутка.— Это последние резервы варваров. А разве исчислимы твои силы, император? — вкрадчиво и успокаивающе прозвучал голос Склира.— Ты прав, Варда. Прикажи двинуть навстречу наступающим русам гвардию и пусть будут наготове «бессмертные».От императорского шатра помчались к войскам гонцы. Тотчас зашевелились и двинулись вперед прямоугольники византийских гвардейских схол, начала равнять ряды конница «бессмертных». Вдруг глаза императора широко раскрылись, среди свиты пробежал тревожный шепот, вокруг Цимисхия нависла напряженная тишина.Из раскрытых ворот Доростола плотными рядами стала выходить славянская пехота, размыкаться в стороны. И вот уже под стенами крепости на месте направившихся в атаку на византийский лагерь воинов застыли свежие шеренги славян. Из городских ворот вынеслись в поле и несколько рядов конников, однако всадник, над которым развевалось знамя, махнул рукой, и конники медленно попятились назад, заставив перемешаться следовавших за ними товарищей. Потерявшая строй толпа всадников исчезла в крепости, и подле ворот все замерло. Но теперь на недавно пустом месте под стенами Доростола виднелись ряды червленых щитов, блестели над ними копья, веял над тремя всадниками великокняжеский стяг.Иоанн вытер со лба холодный пот.— Хитер князь Святослав, — произнес он в гнетущей тишине. — Он задумал оставить за собой возможность нанести последний, главный удар. Но у него нет выдержки, он поторопился. Варвары не способны на умный ход, они могут лишь рубиться мечом.Цимисхий глянул на Склира.— Варда, немедленно верни назад три таксиархии гвардейцев. Семи тысяч моих лучших солдат вполне достаточно, дабы сдержать эти пять тысяч русов. И передай «бессмертным», чтобы расположились ближе в лагерю. Напомни им еще раз, что приказ вступить в бой я пришлю с моим личным гонцом…Русские и византийские ряды сближались. Под звуки флейт и дробь барабанов, блестя богатым вооружением и доспехами, шагала гвардия Нового Рима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Поставив на стол локти, поддерживая руками склоненную голову, дремал в горнице великий князь Святослав. Он видел сон.Широкое, усыпанное яркими, разноцветными маками поле. Огромный ветвистый дуб посреди него, тихий, призывный шепот листвы. Шумел внизу, под обрывом, могучий Славутич, слепил глаза золотистый блеск его песчаных берегов. По полю шел он, Святослав. Но не теперешний великий князь, а тот молодой княжич, когда он был вдвое моложе. Рядом с ним — Она. Не смуглая черноглазая, строгая в своей застывшей неприступной красоте уторка, дочь великого князя венгров, родившая ему двух старших сыновей, а славянка Малуша, подарившая ему младшего, Владимира. Тоже молодая, веселая, с большими голубыми глазами, смотревшими только на него.Взявшись за руки, они со смехом бежали к обрыву, под которым шумел Славутич. Прямо у них под ногами сидел на земле голубь — красивый, крупный, ослепительно белый. Святослав на бегу наклонился к нему, осторожно протянул руки, однако птица и не помышляла улетать. Он остановился, взял ее в ладони, опустил в невесть откуда появившийся в руках мешок. А рядом был еще голубь, такой же большой и белоснежный. И еще, еще… Они с Малушей собирали их, беззаботно улыбаясь, бросали в мешок, наполнили его доверху.И вот они стоят над Славутичем. Святослав перевернул мешок, вытряхнул пойманных голубей над кручей. Но что это? Из мешка падали вниз не птицы, а их мертвые, с обгоревшими перьями тельца. Одно за другим летели они камнем в волны, с плеском исчезали в них. И смех замер на губах у Святослава и Малуши. А с низовий Славутича надвигалась громадная черная туча, налетел сильный ветер. Он высоко поднимал, вздыбливал речную воду, гнал по ней пенные барашки. И вот уже над только что спокойной водной гладью свирепствовала жестокая буря, полосовали небо ослепительные молнии…Вздрогнув, Святослав проснулся, прогоняя остатки сна, провел по лицу рукой. Поднялся со скамьи, приблизился к окну. Было еще темно, но за Дунаем уже серела полоска рассвета. Надев шлем, князь вышел на улицу, спустился с крыльца. Придерживая рукой меч, не спеша, направился по еще безлюдной улице. За ним в отдалении следовала стоявшая до этого у крыльца стража.Улица вывела князя на небольшую площадь, посреди которой горел костер. Его пламя освещало возвышавшуюся рядом большую деревянную статую Перуна и фигуру верховного жреца, поддерживавшего огонь. Увидев Святослава, жрец встал, оперся на посох. Его глубоко запавшие под седыми бровями глаза, не мигая, уставились на гостя.— Здрав будь, старче, — почтительно произнес Святослав.— Здрав будь и ты, великий князь. Что привело к Перуну в столь ранний час? — спросил верховный жрец.— Видел только что сон, дивный он и тревожит душу. Много прожил ты, старче, немало видел и слышал, дружен с богами. Потому хочу узнать у тебя, что желали сказать мне во сне боги.— Что явилось тебе, великий князь?— Видел я Славутич, огромный луг; полный цветов, священный дуб посреди него. И белые голуби безбоязненно сами давались мне в руки. Однако когда я захотел выпустить их на волю, вместо птиц оказались у меня их обгорелые тушки. В тот же миг зашумел Славутич, поднялся ветер, разгулялась непогода, небо пронзили огненные молнии-стрелы Перуна. Дивный сон, старче, не иначе вещий. Мудрый старче, объясни мне его.Задумавшись, старец долго смотрел в огонь, беззвучно шевелил губами. Наконец повернул голову, глянул на Святослава.— Вещий твой сои, великий князь. Будешь ты близок к великому счастью, но ускользнет оно из твоих рук. И никто уже не вернет его тебе, ибо это боги лишили тебя удачи.— Ты мудр, старче, однако какое великое счастье может быть у меня, князя-воителя? Только одно — разбить сегодня Империю. Так неужто боги отвернутся от своего внука?Выцветшие от времени глаза жреца смотрели куда-то в пламя священного костра.— Великий князь, я сказал лишь то, что хотели открыть тебе во сне боги. Но они на небе, а ты на земле, поэтому волен в любых своих поступках и державных свершениях. Боги не творят земных дел, а только воздают нам за них.— Хорошо знаю это, старче. И хотя свято почитаю богов русичей и верю во всем Перуну, но, идя на брань, больше надеюсь не на небо, а на крепкий меч и острое копье, на силу и храбрость своих верных русичей. И они никогда не подводили меня! Поэтому сегодняшней битве быть, невзирая ни на что. Да, нелегко будет нам: ворога втрое больше, он силен и постоянно сыт. А мои воины лишь двое последних суток едят вволю, у меня нет лошадей, чтобы выставить против Империи хотя бы одну полную конную сотню. Восемь десятков всадников на отбитых недавно у ромеев лошадях — вот вся моя конница! Все мои надежды — только на русскую отвагу и стойкость.Жрец отвел глаза от костра, близоруко всмотрелся в обличье Святослава.— Ты прав, великий князь, недруга больше. Однако сильнее ли он? Разве пожелал бы ты очутиться сейчас на месте императора Цимисхия? Ведь с тобой русичи, а разве есть в мире воины, равные им по силе духа и смелости? И разве ворога побеждают только числом? Княже, коли у тебя есть время, выслушай бывшего воеводу князя Олега и твоего покойного отца Игоря…
Под вьющимся по ветру стягом великого князя, в окружении небольшой группы воевод сидел на коне подле городских ворот Святослав. Позади него под крепостными стенами стояли ряды пеших русских дружинников. Все хранили молчание, лишь тысячи глаз внимательно следили за кипевшим посреди доростольской равнины сражением.Сдвинув стеной щиты и выставив копья, славяне наступали. Лучники, растянувшись в линию позади шеренг копьеносцев, посылали перед ними тучи стрел. Однако и навстречу славянам летел поток стрел, с грохотом и треском бил в их щиты град камней византийских пращников. То здесь, то там, выпустив из рук копье или щит, падал русский либо болгарский дружинник. Но тотчас становился на его место из следующего ряда другой, шеренга вновь смыкалась плечом к плечу и, не замедлив ни на миг размеренного движения, по-прежнему неудержимо катилась на врага красная волна щитов, неся впереди себя окровавленные жала копий. Отступая, пятились перед ней ряды легионеров.Все дальше уходили от городских стен славянские шеренги, все ближе подкатывались они к византийскому лагерю, все больше становился разрыв между ними и воинами, что под стягом великого князя стояли у крепостных стен. Во вражеском лагере раздался вой труб и грохот барабанов, заколыхались и тронулись вперед томившиеся доселе в бездействии коробки резервных легионов. Оставляя в стороне уже кипевший в долине бой, они двинулись на славянские полки, следовавшие в плотном строю колонн за своими наступавшими копьеносцами и лучниками. Из расположенного сбоку византийского лагеря леса, обгоняя пешие таксиархии, вынеслась конница, с тяжелым топотом понеслась перед ними. Красная волна щитов сразу остановилась, замерла. Выставив вперед копья, славяне словно вросли в землю. Прекратили движение и следовавшие за копьеносцами и лучниками русские и болгарские свежие полки, перестроили свои ряды.И вот уже на зеленом поле заалел огромный тупой угол, внутри которого застыли шеренги лучников с положенными на тетивы стрелами. Против одной из сторон этого угла приводили себя в порядок прежде отступавшие легионеры, на вторую сторону неслась византийская конница, спешили за ней резервные пешие таксиархии. Вот всадники почти рядом с противостоящей им стеной красных щитов. Дружинники крепче уперлись ногами в землю, насколько можно ниже втянули головы в плечи, вскинули выше щиты. Находившиеся за спинами товарищей лучники натянули тетивы.Обе живые стены столкнулись — крики людей, ржание лошадей, грохот металла повисли в воздухе. Упали на землю утыканные стрелами кони и люди, полетели из седел поднятые на копья всадники, вырос перед стеной красных щитов вал конских и человеческих трупов. Не было уже перед ней первой волны конницы, лишь в двух-трех десятках шагов от славян пытались сдержать лошадей отдельные уцелевшие всадники. Спотыкались о груды трупов кони подскакавших новых конных центурий, подчистую выкашивал целые шеренги конников непрерывно шелестевший в воздухе ливень славянских стрел и сулиц. Основная масса всадников, придерживая лошадей, стала уступать место для атаки своим подоспевшим пешим когортам.Тогда громкий боевой клич пронесся над стоявшими до этого молча славянскими рядами. Их шеренги колыхнулись, бросились в едином порыве вперед. Под градом стрел и сулиц, от страшного крика и внезапно возникшей перед мордами щетины окровавленных копий взбесились византийские кони, встали на дыбы, шарахнулись в испуге назад. Вмиг опустело множество седел, в мгновение ока были вытоптаны, перемешаны в беспорядке передние ряды следовавших за своей конницей пеших таксиархий.Не было на поле уже ни красного угла, ни ровных квадратов легионов, ни грозного вала конницы. Вместо всего этого в доростольской долине зашевелилась огромная плотная масса сражавшихся в ближнем бою людей, начало распухать над ней громадное облако пыли.С бесстрастным лицом наблюдал за событиями в долине князь Святослав, не шевелились в седлах окружавшие его воеводы. Колыхалась пред ними на бранном поле сплошная человеческая масса, растягивались, меняли очертания ее края. Неподвижно висела над ней туча пыли, и ни на шаг не отступала ни одна из сошедшихся в смертельной схватке сторон.Из пыльного облака вырвался одиночный всадник, быстро помчался к крепостным воротам. Осадил перед князем Святославом храпевшего под византийским седлом коня, перевел дыхание. Это был сотник Всеслав. Его лицо было окровавлено, шлем сбит набок, на кольчуге видны следы ударов чужих клинков.— Великий князь! Воевода Микула шлет весть, что каждый русич и болгарин бьется с двумя ромеями! — с хрипом выдохнул он. — И хоть тяжко нам, ни один, покуда жив, не отступит. А еще воевода велел молвить: пора!— Спасибо за весть, — ответил князь Святослав. — Передай воеводе, что великокняжеская дружина идет на подмогу.— Воеводе не нужен ответ. Да и где теперь сыщешь его? Дозволь вернуться в бой с твоей дружиной, княже!— Добро, сотник. Оставь коня и возьми копье.Князь Святослав еще какое-то время наблюдал за кипевшим в долине сражением, затем обратился к находившимся рядом соратникам:— Воевода Микула извещает: пора. Да и сам вижу, что настал наш черед. Потому, други, ступайте к своим воинам. А ты, Судислав, делай так, как условились.Нахлестывая лошадей, поскакали к дружинникам воеводы, остались возле ворот под великокняжеским стягом лишь трое всадников. Тронув коня с места, князь Святослав медленно ехал перед рядами киевской дружины, пристально всматривался в суровые, застывшие в ожидании предстоящего боя лица воинов. Перед ним стояли те, с кем он прошел сквозь десятки битв от Итиля и Кавказа до Дуная и Балкан, с кем сражался на суше и воде и никогда не знал поражений. Это были те, чье оружие и отвага заставляли дрожать врага лишь при одном упоминании русского имени, кто с молоком матери впитал священный обычай воинов-русичей: жить со славой или умереть со славой, и никогда не изменял сему завету. Лучшие из лучших, краса и гордость русских дружин, отборные витязи всей необъятной русской земли, собранные под великокняжеским стягом, ждали сейчас обращенного к ним слова Святослава.Великий князь остановил коня, приподнялся в стременах. Был он в полном воинском облачении, под шлемом, в стальных рукавицах и боевых латных сапогах. Поперек седла лежало тяжелое длинное копье, на левом плече висел продолговатый червленый щит. Словно порыв ветра пронесся по рядам дружинников, все головы обратились в сторону великого князя. Кое-где в задних шеренгах звякнуло оружие, и снова повисла тишина.— Русичи, верная дружина моя! — разнесся громкий голос князя Святослава. — Там, за Дунаем — Русь, Киев! Здесь, пред нами — Новый Рим, легионы Иоанна! И дабы не стояла Империя на берегах Славутича, встали мы с вами на Дунае! Недруга много больше, но мы — русичи и слава — спутник нашего оружия! Так не посрамим Земли Русской, ляжем костьми, ибо мертвые сраму не имут! Станем насмерть, друга, а я пойду перед вами! Вперед, братья!Князь Святослав соскочил с коня, с копьем в руке двинулся в направлении византийского лагеря. Он успел сделать несколько шагов, как его догнал первый ряд двинувшихся за ним русичей. Дружинники распались в стороны, снова сомкнулись, и не стало на поле великого князя. Лишь мерно колыхались ровные шеренги красных щитов, блестели над ними копья, и под низко надвинутыми на глаза шлемами и закрывавшими нижнюю часть лица кольчужными сетками нельзя было понять, где простой дружинник, а где Святослав.— Не пристало великому князю идти на сечу как обычному воину, — заметил один из оставшихся возле ворот всадников. — Разве мало у него верных воевод?— Да, негоже, — согласился седой, с рукой на перевязи тысяцкий Судислав. — Но сегодня последний, решающий бой, и русичам надлежит знать, что сам великий князь бьется рядом с ними. Покуда на поле брани будут оставаться хотя бы два русича, каждый из них ни на миг не усомнится, что другой — князь Святослав…В волнении, покусывая губы, Цимисхий переводил взгляд то с застывшей в долине над полем битвы огромной тучи пыли, то на приближавшиеся к лагерю ряды свежей русской пехоты.— Варда Склир, что сообщает магистр Петр? — спросил Иоанн. — Отчего он до сих пор не погонит варваров к Дунаю?— Мой император, гонцы передают, что русы и болгары бьются насмерть. Чтобы победить, их следует вырубить до единого.— Так почему он не сделает этого? Ведь славян вдвое меньше, причем магистру противостоит только их пехота.— Русы и болгары дерутся как одержимые, они словно разучились даже смотреть назад. Магистр Петр не знает, когда победит их.— А что он вообще знает? — недовольно спросил Цимисхий и вытянул палец в сторону надвигавшихся на лагерь русичей. — Смотри, варвары снова идут вперед. Они не только не бегут, но сами наступают.— Они идут к собственной гибели, император. Ведь у тебя еще не тронуты схолы гвардии и «бессмертные».— Однако на поле нет и конницы славян. Да и на лагерь движется не менее пяти таксиархий их свежей пехоты, а это не шутка.— Это последние резервы варваров. А разве исчислимы твои силы, император? — вкрадчиво и успокаивающе прозвучал голос Склира.— Ты прав, Варда. Прикажи двинуть навстречу наступающим русам гвардию и пусть будут наготове «бессмертные».От императорского шатра помчались к войскам гонцы. Тотчас зашевелились и двинулись вперед прямоугольники византийских гвардейских схол, начала равнять ряды конница «бессмертных». Вдруг глаза императора широко раскрылись, среди свиты пробежал тревожный шепот, вокруг Цимисхия нависла напряженная тишина.Из раскрытых ворот Доростола плотными рядами стала выходить славянская пехота, размыкаться в стороны. И вот уже под стенами крепости на месте направившихся в атаку на византийский лагерь воинов застыли свежие шеренги славян. Из городских ворот вынеслись в поле и несколько рядов конников, однако всадник, над которым развевалось знамя, махнул рукой, и конники медленно попятились назад, заставив перемешаться следовавших за ними товарищей. Потерявшая строй толпа всадников исчезла в крепости, и подле ворот все замерло. Но теперь на недавно пустом месте под стенами Доростола виднелись ряды червленых щитов, блестели над ними копья, веял над тремя всадниками великокняжеский стяг.Иоанн вытер со лба холодный пот.— Хитер князь Святослав, — произнес он в гнетущей тишине. — Он задумал оставить за собой возможность нанести последний, главный удар. Но у него нет выдержки, он поторопился. Варвары не способны на умный ход, они могут лишь рубиться мечом.Цимисхий глянул на Склира.— Варда, немедленно верни назад три таксиархии гвардейцев. Семи тысяч моих лучших солдат вполне достаточно, дабы сдержать эти пять тысяч русов. И передай «бессмертным», чтобы расположились ближе в лагерю. Напомни им еще раз, что приказ вступить в бой я пришлю с моим личным гонцом…Русские и византийские ряды сближались. Под звуки флейт и дробь барабанов, блестя богатым вооружением и доспехами, шагала гвардия Нового Рима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17