— Великий князь, патриарх Дамиан уже сказал, что твоя мать была христианкой, немало христиан в твоих доростольских полках. Коли христианином станешь ты, кого так страшится Новый Рим, под твое знамя встанет не только вся Болгария, ной большая часть Балкан.— Я не верю в Христа, — отрезал князь Святослав. — Да и зачем он мне? Русь имеет собственных богов, которые хранят ее землю от напастей, даруют ее воинам победы. С ними русичи рождаются, живут и уходят на небо к предкам. С этой верой я родился и умру— Великий князь, сейчас в твоих руках судьба трех держав: Руси, Болгарии, Византии. Комит Николай Шишман и его сыновья надеются па мудрость твоего решения.— Судьба Болгарии в ее руках, — возразил князь Святослав. — Однако я, великий киевский князь, ваш брат по крови, готов прийти к ней на помощь. Разве не были прежде друзьями и союзниками христианин каган Симеон и язычник киевский князь Игорь? Я, сын Игоря, предлагаю дружбу и союз единоплеменнику Симеона, комиту Шишману— Великий князь, разве может быть союз между сильным и слабым, где видел ты дружбу христианина с язычником? Николай Шишман и его бояре не знают, кто опаснее для них: христианин Цимисхий или язычник Святослав? Мы ненавидим Империю, однако страшимся и тебя, великий киевский князь.Брови Святослава грозно сошлись у переносицы, но прежде чем он успел что-либо произнести, заговорил патриарх Дамиан.— Не гневайся, великий князь, однако боярин Радул прав: Христос не слышит Перуна. Да, Болгария готова вручить свою судьбу в руки христианина Святослава, но ей вовсе не по пути с язычником киевским князем. Прошу тебя, подумай еще, ибо в сей час решается судьба не только Болгарии, но и Руси. Своим вождем тебя уже провозгласили венгры, и если Болгария тоже признает тебя верховным властителем, кто на Дунае и всех Балканах может быть сильнее тебя, противостоять тебе на равных?Князь Святослав гордо вскинул голову.— Старче, я русич и свято чту заветы и веру моих предков. Я не признаю и не верю в Христа, этого лукавого утешителя слабых.— Великий князь, не всякому дано сразу постичь свет истинной веры, — по-прежнему размеренно и монотонно зазвучал голос Дамиана. — Однако не смущайся этого и не страшись. Наш Спаситель милосерден и судит не по словам, а по делам нашим. Пусть вначале не совсем спокойна будет душа твоя, не тревожься о том: знай, что я, первый среди славян-христиан, буду молиться за нее. Я, патриарх Болгарии, сам отвечу за тебя перед Господом.Презрительная усмешка тронула губы князя Святослава.— Старче, ты предлагаешь мне принять чужую веру, не веря в нее. Вижу, ты совсем забыл о моей совести. Как предстану я на небе перед своими предками, что молвлю в оправдание моего отступничества? Старче, я не приучен говорить одно, а верить в противоположное. Я могу умереть сам и вести на смерть других только за то, во что свято верю и что свято чту.С грустной улыбкой патриарх посмотрел на князя Святослава.— Великий князь, в таком случае тебе придется рассчитывать лишь на себя, своих русичей и уже примкнувших к тебе болгар. Пусть ты язычник, но когда придет твой смертный час, я помолюсь о твоей душе и ее спасении.— Не утруждай себя, старче, помолись лучше о Болгарии и болгарах. Сейчас вы не приняли, отторгли руку друга, на чью помощь рассчитываете еще? Своего Христа и его небесного воинства? Но ты не хуже меня знаешь, что Боги не спускаются на землю, а судьбы держав вершатся не молитвами, а мудрыми деяниями. Поэтому мне жалко вас, болгары, оттого не завидую я судьбе Болгарии. Прощайте.Святослав круто развернулся, воевода Стоян тотчас распахнул перед ним дверь. Не глядя друг на друга, патриарх и боярин слушали затихавшие вдали шаги великого князя и его спутников. Когда в церкви наступила тишина, Радул повернулся к Дамиану.— Святой отец, я доставил тебе грамоту Николая Шишмана, чего не смогли сделать два других гонца. Этим я достойно выполнил долг перед моим комитом. Только что вместе с тобой я разговаривал с русским великим князем, хотя иногда мой разум восставал против того, что вынуждены были произносить мои уста. Этим я честно исполнил свой долг перед тобой, моим духовным пастырем. А сейчас я намерен выполнить долг перед Болгарией и собственной совестью. Я не вернусь в Охриду, а останусь здесь, в Доростоле. Я встану под знамя киевского князя, как сделали это тысячи других болгар, поскольку именно тут, на Дунае, решается судьба моей Родины.В уголках тонких губ Дамиана легли горькие складки.— Не перечу и не держу тебя, боярин. Потому что, не будь я патриархом, поступил бы точно так. 8 Ярко светила над Дунаем полная луна, глухо рокотали его волны. На берегу между рекой и стенами Доростола высился огромный костер, на его верху был помещена русская ладья, щедро усыпанная травой и цветами, украшенная гирляндами из зеленых веток и молодых стеблей камыша. Свисали с бортов ладьи богатые ковры, скамьи были устланы драгоценными мехами. На них, покрытые боевым стягом, покоились плечом к плечу мертвые русские тысяцкие и сотники. Ниже ладьи, чередуясь со стволами деревьев, лежали рядами убитые дружинники. Это были те, кто пал в последнем сражении под стенами крепости и в ночном бою на Дунае, когда часть доростольского гарнизона атаковала на ладьях византийский флот, дабы отряд воевод Икмора и Стояна мог с наименьшими потерями прорваться к городу. Костер был окружен жрецами. Обратившись лицами к изливавшей безжизненный желтый свет луне, солнцу мертвых, рядом стояли великий князь Святослав и верховный жрец Перуна. У их ног длинными шеренгами замерли на коленях со связанными за спиной руками пленные легионеры. За спиной каждого застыл русский дружинник с обнаженным мечом. Окружая костер, жрецов, великого князя и пленных ромеев, гигантским четырехугольником замерли за червлеными щитами русичи. В руках у стоявших в первой шеренге горели факелы. Ряды дружинников были безукоризненно ровны, каждая последующая шеренга смотрела строго в затылок предшествующей.Зияли в строю русичей пустоты — места тех, кто лежал сейчас на священном костре. Поскольку тела погибших лишь ждали погребального огня, их души покуда находились здесь, среди живых товарищей и боевых побратимов. Души уже покинули свои холодные, неподвижные телесные оболочки, однако еще не вознеслись на священном огне костра к небу. Свет лупы и пламя факелов выхватывали из темноты суровые, словно высеченные из камня гранита, лица русичей, играли на их доспехах и оружии.В тишине ночи громко разносился голос верховного жреца:— Боги, вы даете нам жизнь и посылаете урожай на паши нивы! Вы даруете мир и покой нашим градам и весям! Потому мы, русичи, чтим вас, приносим дары и жертвы! Сегодня, боги, мы тоже не поскупились! — Верховный жрец указал на место у костра, где лежали туши жертвенных животных, караваи хлеба, стояли корчаги с вином и маслом. — Боги, не в радостный час, а в тяжкую годину обращаются сейчас к вам русичи! Засевают они своими костями черную ниву, поливают ее собственной кровью, лучшие наши братья уходят от нас. Боги, примите их к себе, сделайте путь на небо легким! Даруйте им вечный покой и блаженство! Боги, возьмите наши дары, а взамен примите в свои небесные сады наших братьев!Из русских рядов торжественно выступили четверо седоусых, прославленных во многих битвах воевод. С факелами в руках приблизились к костру, одновременно подожгли его с четырех сторон. Жарко вспыхнул лежавший внизу сухой валежник, рванулось вверх яркое пламя. Тотчас застучали в бубны жрецы, ударили рукоятями мечей о щиты дружинники. Князь Святослав первым отстегнул от пояса богато изукрашенный серебром и слоновой костью кинжал, швырнул в костер. Снял с пальца золотой перстень, бросил его туда же. Вслед за дарами великого князя со всех сторон полетели в огонь кольца, браслеты и прочие дорогие украшения других русских воинов.Обнажив голову, держа в левой руке шлем, а в правой руке сверкающий меч, неторопливо шагал вдоль шеренг склонивших головы пленных легионеров князь Святослав, всматривался в их лица. Пожилые и молодые, наголо бритые и бородатые, черные и белые, желтые и смуглые — лица сынов всех племен и народов, с которыми постоянно воевала ненасытная Империя, из числа чьих военнопленных формировала свои наемные легионы. Не дойдя до конца передней шеренги, князь Святослав возвратился назад, снова встал рядом с верховным жрецом. Поднял к небу голову, набрал в грудь побольше воздуха.— Перун! — раскатисто прозвучал голос великого князя. — Внемли мне! Это мы, твои внуки, говорим с тобой! Перун, ты сам воин, ты бог воинов, и мы, русичи, живем и уходим из жизни по твоим законам. Перун, ты учишь, что кровь смывается только кровью, смерть воина требует смерти его недруга, а каждый убитый русич должен прийти к тебе отмщенным! Перун, к тебе сегодня уходят от нас сотни храбрых воинов, наших боевых братьев! Поверь, страшна будет наша месть, однако тебе не дано узреть ее сейчас. Взгляни на них, — указал великий князь мечом на ряды пленных с поникшими головами, — на это жалкое подобие людей. Разве человек тот, кто не сумел отстоять собственную свободу и явился со своими угнетателями отнимать ее у других? Разве воин тот, кто не отважился сам с честью умереть на поле брани и пришел со своим победителем убивать других? Перун, ты русич и воин, ты поймешь меня. Разве можно смыть их грязной кровью кровь наших братьев и наши слезы? Разве их презренные жизни искупят смерть наших побратимов? Перун, мы возьмем взамен павших русичей тысячи ромейских жизней, но не сейчас и не здесь, у священного костра, а на поле брани! Ты внемлешь мне, Перун? Ты слышишь клятву-роту своих внуков?Словно в ответ на обращение князя Святослава подгоревший у основания костер с треском и грохотом обрушился вниз. Высоко в черное небо взвились снопом искры, с новой силой загудело и завыло пламя. Воздев к небу руки, верховный жрец упал на колени, задрал к луне длинную седую бороду.— Боги, вы услышали нас и приняли дары своих внуков-русичей! Перун, ты внял нашему скорбному гласу и взял к себе души наших павших братьев! Хвала вам, всесильные боги могучих русичей!Молча сомкнулись шеренги дружинников. Исчезли в их рядах пустоты, сплошной стеной высились червленые щиты. Превратились в легкий дым тела погибших русичей, простились навсегда с земным миром и унеслись на небо к предкам их души, дабы вечно и неусыпно следить оттуда за славными деяниями живых единоплеменников. Заглушая верховного жреца, вновь зазвучал голос князя Святослава:— Боги! Не за праздничным столом, а в час суровой тризны обращаемся мы к вам! Боги, будьте со своими внуками-русичами не оставляйте их, даруйте им победу!С новой силой заревело пламя костра. Размеренно накатывались па песок, с шумом били в высокий берег дунайские волны. Замер на нем огромный живой четырехугольник, равнодушно взирала сверху на все происходящее желтая луна, печальное и холодное солнце мертвых. В ее скорбном, лишенном живительного небесного тепла свете тысячи живых русичей прощались с сотнями своих боевых товарищей, что ушли на небо раньше их.
На крепость и Дунай опускались сумерки. В распахнутое настежь окно горницы было видно, как меркли над далекими хребтами последние лучи солнца, растворялись, тускнея, в вечерней дымке горные вершины. Но не красотами южного заката любовался великий князь Святослав — его взгляд был прикован к стоявшим напротив пего боевым соратникам, собравшимся на воеводскую раду.— Мало осталось нас, друга, — тихо говорил он. — Тем, кто еще уцелел, уготована та же доля, что и павшим, — до конца честно исполнить свой ратный долг перед Русью. Потому решил я, братья, завтра утром дать последний бой. Кто-то один останется после пего на бранном поле: Русь либо Империя. Желаю перед этим услышать вас, лучших людей Земли Русской. Что молвишь, князь полоцкий?— Княже, лучше принять смерть от меча, нежели от голода.— Ты, князь червенский?— Сеча, княже. Пусть недругов неисчислимое множество, русичи будут биться до конца.— Твое слово, воевода Микула.— Брань, княже. И да поможет Перун своим внукам!— Что выбрал ты, воевода Свенельд?— Битву, княже. Не на живот, а на смерть.— Твой черед, воевода Икмор.— Меч, княже. Только он рассудит Русь и Империю.— А что скажут болгары, воевода Стоян? — обратился князь Святослав к находившемуся среди русских князей и военачальников их болгарскому собрату.— Мои братья-русичи говорят — брань. И болгары будут с ними до конца, каким бы он ни оказался.Великий князь медленно окинул взглядом замерших перед ним соратников, вскинул подбородок.— Благодарю, други. Так станем завтра грудью против Империи, и я, великий киевский князь Святослав, пойду перед вами. А когда моя голова ляжет, думайте дальше о своих сами.— Веди нас, княже! И где твоя голова ляжет, там сложим и мы свои! — отозвалась гулом голосов горница.
Ночь. По узкой доростольской улочке невдалеке от крепостных стен шли Всеслав и Ангел. После прибытия в город каждый из них был занят собственными делами, и только сегодняшним вечером десятский отыскал своего, спутника по недавнему путешествию из Охриды.— Сотник, когда мы отправимся обратно? — спросил Ангел. — Вот уже три дня, как мы пребываем в городе без дела. А комит Николай Шишман так ждет ответа великого князя.— Он его скоро получит, — ответил Всеслав. — Но не от нас с тобой. Вчера вечером князь Святослав отправил своих доверенных людей к комиту Николаю и в Македонию к своему воеводе Владимиру.— К воеводе Владимиру? — удивился Ангел. — Зачем?Русич бросил внимательный взгляд вдоль улицы, наклонился к уху собеседника.— Комит Охриды еще слишком слаб, чтобы в одиночку выступить супротив Империи. Поэтому он вначале ударит в спину ромеям, что закрыли перевалы из Македонии к дунайской равнине, и соединится с полками воеводы Владимира. Затем вместе с ним обрушится с гор на ромеев, что обложили Доростол. И я не позавидую императору Цимисхию, когда у него за спиной появятся двадцать тысяч свежих русских и болгарских воинов.— Я тоже не хотел бы оказаться на его месте, — усмехнулся десятский. — Откуда знаешь все это?— От боярина Радула. Ваш патриарх Дамиан хотел было послать его с ответной грамотой великого князя и своим посланием обратно к комиту, однако боярин наотрез отказался. Он решил присоединиться к воинству князя Святослава и вместе с ним сражаться на Дунае в дружине воеводы Стояна. Вот оттого и мы с тобой остались в Доростоле, а в Охриду отправились другие.В темноте русич не видел, как лицо Ангела исказила недовольная гримаса. Десятский уже знал, что Радул остался в Доростоле, но лишь сейчас услышал, что именно отказ боярина отправиться в Охриду разрушил его честолюбивые планы по захвату грамоты князя Святослава комиту Шишману. А ведь он так надеялся, что успешное преодоление их маленьким отрядом всех препятствий, что стояли на пути из Охриды к Доростолу, заставит киевского князя назначить его и Всеслава проводниками к любому посланному к комиту гонцу, будь им боярин Радул или кто другой.— Что же, боярину виднее, где оставаться, — стараясь говорить спокойно и не выдать своего раздражения, ответил Ангел. — Да и нам с тобой, сотник, все едино, где биться с ромеями: на Дунае, в Охриде или на македонских горных перевалах.— Верно, — согласился Всеслав, — на то мы и воины. Теперь ответь на один вопрос, из-за которого я сам хотел завтра разыскать тебя. Скажи, во время службы у боярина Самуила тебе не приходилось видеть его ближайшего сотника Иоанна? Того, чьим отцом был ромей, мать слыла любовницей Самуила, а сам сотник набивался в женихи к боярской дочери?— Сотника Иоанна? — В голосе Ангела прозвучало неприкрытое любопытство. — Да, я не раз видел его. Но зачем он тебе?— Князю Святославу стало известно, что этот сотник недавно проник в крепость как лазутчик ромеев. Несколько дней назад его видели в Охриде, а вчера кто-то из воинов болгарского воеводы Стояна, знавших сотника Иоанна по прежней совместной службе у боярина Самуила, встретил его в Доростоле. Великий князь велел мне разыскать и схватить его. Вот и хочу знать, не довелось ли тебе видеть в крепости сего предателя и соглядатая?Ангел отрицательно качнул головой.— Нет, не встречал его. Но если увижу сам или услышу что-либо о нем от других, немедля дам тебе знать.— Буду надеяться на тебя. Теперь прощай, мне завтра рано вставать.— Прощай, сотник. И желаю быстрее изловить изменника Иоанна, — ироническим тоном произнес напоследок Ангел.Едва Всеслав исчез в темноте, десятский закутался плотнее в плащ, надвинул поглубже на глаза шлем. Получилось неплохо — теперь его трудно будет узнать, тем более ночью, самым близким приятелям. И все-таки нужно как можно быстрее уносить ноги из города, покуда его не опознал еще кто-нибудь из бывших сослуживцев. Впрочем, его появление в имперском лагере с сообщением о посланном князем Святославом гонце к воеводе Владимиру и передача содержащихся в отправленной ему грамоте сведений не должны вызвать лишних вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17