— Здесь нет никого, на кого бы я мог подумать, что он хочет убить меня, — рассуждал я, — если только это не тот, кто перегонял ворованный скот. Он, как мне кажется, заметил, что я его выслеживал.
— Возможно, — согласилась она, но как-то неуверенно.
— Вы считаете, что это Бэлч и Сэддлер крадут скот?
Она помедлила, потом покачала головой:
— Не знаю. И папа тоже. Мы потеряли… мы потеряли достаточно много скота, но не столько, сколько вы. Бэлч уверяет, что у них тоже пропал молодняк. Тогда в этом нет никакого смысла.
Повернувшись, Энн посмотрела на меня.
— Тут о вас идут разговоры, Майло. Я решила, что лучше сказать вам. Люди говорят, что у простого ковбоя не бывает таких денег, какие вы потратили на благотворительном вечере.
Я пожал плечами.
— Я кое-что скопил, воюя на стороне Уэллса Фарго, потом набил карман, обнаружив месторождение на севере Нью-Мексико.
— Большинство ковбоев растратили бы их.
Я снова пожал плечами.
— Вполне возможно. Я не так уж много пью. При мне револьвер, и многим известно, что я разъезжаю вооруженным. Кроме того, я держал под прицелом разбойничью тропу из Канады в Мексику. Человеку, который ездит по таким местам, нужно быть осторожным.
— И этим вы собираетесь заниматься до конца своих дней? Просто ездить туда-сюда по стране?
Улыбнувшись, я покачал головой:
— Да нет. Когда-нибудь успокоюсь и займусь разведением скота. Барнабас говорит, что я рожден для этого — любить скот, сельскую жизнь и все такое прочее. — Мы помолчали. — Барнабас вам бы понравился. Он путешествует по Европе и читает книги. А также много размышляет. Мечтает завести племенной скот из Европы и скрестить его с нашими лонгхорнами. Если его послушать, то дни лонгхорнов сочтены. Они хороши для таких вот скудных пастбищ, однако слишком много двигаются и не набирают достаточного веса. Хотя мне попадались чрезвычайно упитанные особи даже здесь.
Было необыкновенно приятно — сидеть и разговаривать с Энн, однако где-то во время беседы я задремал. Потеряв много крови, я чувствовал себя разбитым и усталым, сказывался и тяжелый путь по грязи с искалеченной ногой.
Когда я снова очнулся, в хижине было тихо, и только в очаге потрескивали угли. Энн спала на койке Фуэнтеса.
Приподнявшись на локте, я увидел Фуэнтеса, который сидел на полу, на своем дорожном одеяле. Он улыбнулся и приложил палец к губам.
Тони поднялся и вышел, скоро до меня донеслось, как он умывается во дворе. Машинально он выплеснул воду из таза туда, где обычно она прибивала пыль, хотя нынешним утром, после дождя, никакой пыли не было и в помине. Потом вернулся и, двигаясь совершенно бесшумно, если не считать позвякивания здоровенных испанских шпор, приготовил кофе, расшевелил огонь в очаге и подбросил дров.
Стараясь не потревожить раненое бедро, я сел.
Энн положила мой винчестер на постель рядом со мной, револьвер примостился тут же. Она забыла запереть дверь на засов — видимо, потому, что не собиралась спать.
Неожиданно она проснулась и пристально посмотрела на Фуэнтеса. А когда тот слегка поклонился, улыбнулась:
— Должно быть, я заснула. Какой позор. Сюда мог войти кто угодно.
— Вы устали, сеньорита. Вам нужно было поспать. Однако майор станет беспокоиться.
— Да, — согласилась она, — впервые я отсутствовала целую ночь.
Энн выглядела восхитительно; в течение минуты она умылась, привела в порядок волосы и взяла у Фуэнтеса приготовленный им завтрак.
— Я ездил предупредить Хинга, — объяснил он. — Когда сказал, что ты пропал, он разозлился. И забеспокоился. Я отправился на поиски, но твои следы смыло дождем.
Мы поели и поговорили, потом Энн уехала. Моя лихорадка, похоже, прошла за ночь, хотя я все еще чувствовал себя измотанным. Меня пробрала дрожь, когда я представил, как мы оба спим, а там, снаружи, бродит тот, кто хочет убить меня. Хотя вряд ли Энн заснула задолго до появления Фуэнтеса.
Приехал Джо Хинг.
— Поправляйся, — сказал он мне после того, как выслушал мой рассказ. — Ты нам нужен. Нам еще предстоит объездить западное пастбище — это там, где, по словам Бэлча, мы не имеем права собирать скот.
— Дайте мне три-четыре дня, — попросил я.
— Бери больше, — ответил он, — ты сильно ослаб. — Он вдруг резко сменил тему: — Оба раза в тебя стреляли, когда ты находился на юго-восток отсюда?
Получив мой утвердительный кивок, он снял шляпу и задумчиво почесал затылок.
— Послушай, в общих чертах кое-что можно определить. Это никак не могли быть Бэлч и Сэддлер… может быть, Роджер? Джори Бентон уезжал на север, Накис Вансен — тоже. — Джо помолчал. — Он считает, что если действовать подальше от людских глаз, то нельзя даже предположить, кто в тебя стрелял. Но ты глянь, все, кого мы знаем, имели работу. Они должны были находиться на своих местах. Определяем тех, кто трудился там, где им и полагалось, и получаем полный баланс. — Хинг продолжал: — Я могу поручиться за большинство работников Бэлча. Мне известно, где гоняли скот наши люди и большая часть людей майора.
— А Харли? — спросил я.
— Он? Он не станет ни в кого стрелять. У него для этого нет причины. К тому же Харли бывает только у нас да у себя дома. Когда тебя подстрелили, Харли был у себя дома, а это довольно далеко.
— Он хорошо относится к Бэлчу? Я спрашиваю только потому, что не знаю его.
— К Бэлчу? — переспросил Хинг. — Ну уж, черт побери, нет! Недавно они поссорились из-за лошади. Но Харли — он сам по себе. Не хочет ни с кем поддерживать отношения. Делает свою работу, зарабатывает свои деньги и занимается своим хозяйством.
Если придерживаться логики, то подозревать было некого, кроме неизвестного похитителя скота. И тогда получалось, что он или они пришли сюда Бог весть откуда, засели среди холмов и крадут скот, когда поблизости никого нет. Но железная логика меня и беспокоила больше всего.
Хинг и Фуэнтес уехали, а я опять лег в постель. Им предстоял трудный день, а я пока не в состоянии ездить верхом.
Я видел солнечный свет, пробивавшийся сквозь открытую дверь, и пчел, жужжавших вокруг дома. Откуда-то доносились трели пересмешника.
Стоял необыкновенно спокойный и ласковый день — самое подходящее время подумать.
Во-первых, как говорил Барнабас, необходимо точно определить свою задачу. А точно сформулированная задача зачастую становится уже наполовину решенной. Одно за другим я проанализировал все происшедшие со мной события.
Кто-то желал моей смерти.
Кто? И почему?

Глава 12
Все мои поиски никуда меня не привели. Кто-то желал моей смерти — вот и все, что я знал. Размышляя над этим, я чуть было не задремал, но тут же очнулся и испугался. Я остался один. Раненый и в постели. А где-то неподалеку бродил человек с винтовкой, охотившийся на меня!
Вполне достаточно, чтобы разбудить кого угодно.
В соответствии с ходом моих рассуждений, он считал меня либо мертвым, либо умирающим где-нибудь возле ручья. А если я ошибался? Предположим, что он сейчас сидит где-то в кустарнике, дожидаясь подходящего момента, чтобы всадить в меня пулю? И видел, как уехали Фуэнтес, Хинг и Ропер и перед ними Энн?
Тогда ему точно известно, что я остался один.
Но не знал он только одного, что я хоть и ослаб от потери крови и не сумел бы взобраться на коня, однако все еще мог и был готов стрелять.
Тот, кто недооценивает врага, долго не живет. Необходимо считать противника таким же сообразительным, как и ты сам, а может, даже немного больше.
Предположим, ему известно, что я здесь, и он лишь ждет, пока я засну, как это чуть не случилось? Возможно, но не убедительно. Предположим, что он не собирается нападать на меня, а решил засесть на холме, дожидаясь, пока я не выйду наружу. Вряд ли. Я ранен и прикован к постели, ему нет резона рассчитывать, что я выйду наружу и сделаюсь мишенью. Если только меня не вынудить.
Пожар!
Фу, какая глупость. Мое воображение слишком разыгралось. Конечно же тот, кто стрелял в меня, теперь уже за много миль отсюда вместе с краденым скотом. Он ранил меня и тем самым вывел на несколько дней из строя, и я не смогу какое-то время выслеживать его. А если я из тех, кого легко напугать, он мог решить, что я вообще не стану этого делать.
Сон, который чуть не опутал меня, рассеялся. Теперь я окончательно проснулся. Самое неприятное то, что я был не в состоянии быстро двигаться или перехватить инициативу в борьбе — да и вообще бороться. Осознание этого привело меня в панику. Мысли мои метались.
Если мне повезет, я выберусь из хижины и даже доползу до кустов. Но я знал, что значит драться в кустарнике, чуть промедлишь — и ты покойник. Нужно все время быть начеку. А мою голову слегка туманило. Конечно, я соображал, но насколько быстро? Смог бы я реагировать с необходимой скоростью?
Дверь открыта настежь, чтобы чистый, свежий воздух попадал внутрь. Но я не могу ею воспользоваться. Два окна с разных сторон хижины, каждое на уровне моих плеч. Подтянув тело, можно выбраться из окна. Однако проделать это не так-то просто, к тому же на пару минут я окажусь совершенно беспомощным. И если вылезать через окно, то наверняка сорвется тонкая корочка, уже образовавшаяся на ране.
Правда, видеть меня могли только из двери и одного окна напротив кровати, стоявшей у стены.
Все казалось спокойным. Я напрягал слух при малейшем звуке, но никого не слышал.
Одна рука судорожно сжимала винчестер, но я подумал и вынул из кобуры свой кольт — мне необходимо оружие, с помощью которого я легко буду держать под прицелом всю хижину.
Прошло несколько минут… Ничего.
Кто бы ни скрывался снаружи — если там действительно кто-то был, — он ждал, чтобы я пошевелился.
Поэтому лучше затаиться.
Ужасно глупо — испугался, как девчонка, которую оставили дома одну. Нет оснований предполагать, что кто-то явится по мою душу, — одно разыгравшееся воображение!
Вся неприятность заключалась в том, что я теперь играл роль подсадной утки, и мне это не нравилось.
Ни звука, ни движения.
Мой конь стоял в загоне. Если я и слышал какой-то звук, го, возможно, его издавал конь, но я ничего не слышал.
И я задремал. Как есть — испуганный и обеспокоенный, все же задремал. Вот что может сотворить с человеком слабость.
Из забытья меня вывел какой-то шум. Очень слабый и, может быть, раздавшийся только в моем мозгу. С револьвером в руке я перекатился на локоть и попытался выглянуть в открытую дверь, но не увидел ничего, кроме подсыхающей земли, дальних холмов и угла загона.
Что мне послышалось? Шаг? Нет… Шаг звучит по-другому. Конь задел желоб с водой или что-то еще? Нет.
Очень слабый звук, похожий на «клик». Это могло быть все что угодно. Например, ручка кофейника опустилась на край котелка — ее оставили чуть приподнятой, и теперь она всего лишь стала на свое место, поскольку жар в печи ослаб и металл остыл.
Вполне возможно, но мне что-то не верилось. Я снова улегся и уставился в потолок. Кто-то хотел моей смерти… Проблема никуда не исчезла. Если бы мне удалось предположить — кто, то я смог бы понять — почему и даже предугадать, как он или они собираются меня убить.
Так я и лежал — взвинченный до предела только из-за одной мысли, что снаружи может кто-то быть.
Тот звук… Что же я слышал? И только раз. Я тщательно перебирал в уме знакомые звуки.
Но это был очень слабый звук.
Я по-прежнему не мог расслабиться. Мускулы напряжены, нервы на пределе. Что-то не так… Что-то должно случиться.
Я заставил себя лечь неподвижно и стал уговаривать, что бояться нелепо. Я же видел, что за дверью все спокойно, а мой конь теперь стоял на виду и мирно пощипывал клочья сена, оставшиеся возле загона. Мне необходимо отдохнуть… просто отдохнуть. Я должен успокоиться и расслабиться.
Я повернулся на бок, лицом к стене.
И какое-то мгновение лежал абсолютно неподвижно, словно окаменев.
Потому что, повернувшись лицом к стене, обнаружил, что смотрю прямо в дуло винчестера, просунутого в щель — там, где вытащили замазку. Я уставился на него, не мигая, потом резким рывком слетел с кровати, так, что мое раненое бедро пронзило болью. Я распластался на полу, и в ушах зазвенело от грохота выстрела. Комната наполнилась едким дымом и запахом подпаленных дерева и шерсти. Затем я поднялся на ноги и с револьвером в руке заковылял к двери.
Мой конь поднял голову, насторожил уши и смотрел вправо от меня. Встав за дверной косяк, я навел револьвер и… ничего не увидел.
Чувствуя, как из открывшейся раны течет кровь, я ждал, уцепившись левой рукой за доски и сжимая в правой взведенный револьвер.
Ничего…
Почти теряя сознание от боли, я развернулся и рухнул на стул спиной к стене и уставился на свою кровать.
Кто-то выковырял из щели между бревнами засохшую глину — палкой или лезвием ножа, — а затем просунул через нее ствол. Останься я там, где лежал, мне не миновать смерти — пуля разнесла бы мой череп.
И снова я встал и уставился в окно, но там не на что было смотреть.
Тот первый, легкий звук, который я слышал, скорее всего, издала засохшая глина, упавшая на землю и угодившая о камень или что-то еще.
Вывод напрашивался один: пытавшийся меня убить бывал в этой хижине. Ему точно известно, где расположена кровать и где должна покоиться на подушке моя голова. Он выковырял замазку, заранее зная, где нужно ковырять. И пытался убить именно меня — совершенно определенного человека, не случайного ковбоя, который выследил скотокрада.
Это мог быть кто-то из людей Бэлча или Сэддлера. Потому что мое присутствие среди работников «Стремени» делало их сильнее, а моя смерть здорово бы ослабила.
Проковыляв вдоль стены, я огляделся… ничего и никого. Теперь мне следовало вести себя чрезвычайно осмотрительно. Без мер предосторожности нельзя доверять даже самому себе.
Из хижины нужно выбираться. Это ловушка. Пока я здесь, убийца волен строить какие угодно планы на мой счет, я должен уйти. Но как выбраться отсюда невредимым, если он там, снаружи? А то, что он там, теперь я не сомневался — где-то рядом, ждет подходящего случая.
В моем нынешнем положении быстро двигаться я не мог. А нужно добраться до загона, оседлать коня, открыть ворота и уехать. И в течение всего этого времени я находился бы, как утка в тире, в ожидании выстрела.
Немного погодя я взял подходящий сук из дров, лежавших у очага, и загнал его в дыру в стене. Вздохнув с облегчением, снова лег.
Я устал и чувствовал себя совершенно измотанным. Всю жизнь я был одиночкой, но в тот момент мне отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь пришел. Ну кто-нибудь… кто угодно… Он бы покараулил, пока я сплю, — хотя бы полчаса.
Я напрягал слух при малейшем звуке, но слышал лишь птиц и негромкое фырканье моего коня. Потом закрыл глаза… И тут же в панике открыл: если засну — мне конец.
Перекатившись на бок, сел. Дотянулся до кофейника и кружки, налил себе кофе. Он уже остыл, потому что никто не поддерживал огонь в очаге. Отхлебнув чуть теплый кофе — то, что мне никогда не нравилось, — я опустился на колени и, подложив на угли щепок, раздул огонь.
Неужели не найдется друг, который пришел бы сюда?
Я продолжал прислушиваться, надеясь различить вдали топот приближающегося всадника, но напрасно. Тогда я решил, что пора приготовить что-нибудь поесть. Это отвлечет меня и не даст заснуть. Я снова заставил себя подняться с постели, мои руки дрожали от слабости. Добравшись до шкафчика, достал оловянную тарелку, нож, вилку и ложку.
В накрытом крышкой котелке оставалось немного холодного супа, который Энн приготовила для меня. Я поставил котелок на огонь и стал помешивать суп, пока он грелся. Предусмотрительно не высовывая голову, глянул в окно.
Конечно, больше всего я нуждался в отдыхе, но отдых грозил обернуться смертью.
Если бы я мог передвигаться со своей обычной скоростью и проворством, то выбрался бы наружу и попытался выследить того, кто хотел убить меня, но я ползал как черепаха, к тому же слишком устал и ослаб.
Неожиданно до меня донесся стук копыт. Приближался всадник. С револьвером в руке я осторожно двинулся к двери и впился глазами в пространство за ней. Через какое-то мгновение я его увидел.
Им оказалась Барби-Энн.
Подскакав прямо к двери, она спешилась, вошла в хижину и остановилась, увидев меня с револьвером в руке.
— В чем дело?
— Кто-то стрелял в меня. Совсем недавно. Через щель в стене.
Когда я показал место, она нахмурилась.
— Вы его видели?
— Нет, — ответил я, — но, похоже, это тот же самый, который уже дважды пытался убить меня и попытается еще. Вам лучше уехать отсюда.
— Джо Хинг сказал, что вы ранены. Ложитесь в постель.
— В эту?
— Вы же заткнули дыру, так почему бы и нет? Ему не прострелить стену. Вам необходимо отдохнуть.
— Послушайте, — взмолился я, — не побудете ли вы здесь час-другой? Мне действительно необходимо отдохнуть. Если вы останетесь, то я попробую заснуть.
— Ну конечно останусь. Ложитесь.
Повернувшись ко мне спиной, она вышла за дверь и отвела свою лошадь в загон, к желобу с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25