Дару принадлежал к тем, кого следовало обильно приправить свинцом, прежде чем подавать на стол. По большому счету я симпатизировал ему, но именно его собирался застрелить первым, поскольку знал, как опасен этот парень, хотя, кроме него, в их шайке имелись еще достойные противники.
— Ты назвал Дюри, Эрон? — переспросил Дару. — Беру его на себя.
— Никакой стрельбы! — Голос Джона Блэйка прозвучал негромко, но четко, как набат, и каждый из нас отчетливо слышал его слова. — Эрон Макдональд, вы арестованы!
Банкир рассмеялся.
— Арестован? Но по чьему предписанию? — На напряженном лице его появилась язвительная ухмылка.
— Покушение на убийство, — отчеканил Джон Блэйк, не меняя тона. — Вы пытались убить Кэйт Ланди.
Конечно же, только Эрон Макдональд и мог надевать черный с белым кожаный жилет.
В тот момент мне некогда было наблюдать за тем, как поведет себя в новой для него ситуации Макдональд. Хорошо зная привычки и мотивы поведения жителей Запада, я следил за остальными, и особенно за Дару.
— Есть ли у вас основания для обвинения, господин судебный исполнитель? — спросил Дару.
— Раненая миссис Ланди сейчас в кабинете врача. Она сказала мне в присутствии доктора, что в нее стрелял человек в кожаном жилете. Кон Дюри тоже слышал ее слова. Жилет принадлежит дочери Макдональда, но в тот день он сам надевал его.
Дару бросил ружье и потянулся к пряжке ремня.
— Я выхожу из игры, Джон, — предупредил он. — Не хочу иметь ничего общего с человеком, способным стрелять в женщину.
Ружья с глухим звуком посыпались на землю.
— Мы нужны тебе, Джон? — обратился Дару к Блэйку.
— Нет, — ответил тот. — Возвращайтесь домой и оставайтесь там.
— Не спешите, господин судебный исполнитель, — заявил я. — Задержите Талькота. Требую обыскать его дом. Во время нападения похищено золото Кэйт Ланди.
Дару выругался и добавил:
— Вор заслуживает виселицы, как и тот, кто поднял руку на женщину. Я сам готов затянуть петлю на их горле!
Эрон Макдональд застыл в седле. Вдруг мое внимание привлек какой-то шорох. Повернув голову, я увидел Линду, широко открытыми глазами смотревшую на своего отца.
Я проследил за ее взглядом, и мне представилась картина, которую видела она. Не было на земле в тот момент более покинутого человек, чем Макдональд. Почти без каких-либо заметных движений толпа его сообщников как бы отхлынула от него. И только Талькот остался рядом, но и он держался особняком. Ему тоже хотелось бежать, но он не смел и выглядел как провинившаяся шавка. Макдональд оставался на месте только потому, что не знал, куда деваться. Любой другой в такой ситуации вызвал бы у меня жалость, поскольку он в полном одиночестве столкнулся с осознанием собственной ничтожности.
Деньги и самоуверенность вынесли его на какую-то высоту, создали иллюзию силы: одни его боялись, другие — уважали. Он и сейчас не лишился денег, но ни в одной лавке нельзя было купить на них то, без чего человеку невозможно жить среди людей.
Взглянув снова на Линду, я поразился нескрываемой ненависти и презрению к отцу в ее глазах.
— Ты хуже своего отца, — негромко произнес я. — На тебе вина за смерть Тома и за все, что произошло потом, поскольку ты знала, что делаешь.
Но она не слушала меня. Повернулась и пошла прочь. И не оглянулась — ни разу.
Глава 12
На следующий день город как вымер. Даже одинокие бродячие собаки исчезли с пыльной аллеи между подозрительно смотрящими друг на друга домами.
Банк оказался закрыт, как и «Эмпориум» Макдональда. Офис Хардемана служащие покинули еще вчера, в салуне Баниона в урочный час двери не распахнулись. На задних дворах трех домов жильцы молча грузили вещи в фургоны. На меня они не обратили никакого внимания.
Роди Линч заявился после полуночи с черным от пороха лицом, ухмыляющийся и довольный, несмотря на несколько пулевых царапин.
В двенадцати милях отсюда на него напал военный отряд молодых кайова, и у него было время вспомнить прожитые годы. Около двадцати индейцев обложили Роди, который вез оружие. В своем распоряжении он имел более шестидесяти заряженных стволов, среди которых попадались и многозарядные ружья. В повозке имелось достаточно воды и провианта. Заметив приближение врага, Роди добрался до вытоптанной бизонами поляны и приготовился к встрече. Он успел установить фургон и распрячь коней. Кайова очень интересовались лошадьми, а тут казалось, что добыча сама шла в руки.
Роди — отличный стрелок, и патроны беречь не собирался. Кроме своих, у него в фургоне оставались более ста запасных комплектов. К тому же он любил хорошую драку с пальбой. Молодые воины считали одинокого бледнолицего легким скальпом. Когда они бросились в атаку, он расстрелял по ним семнадцать патронов из винчестера семьдесят третьей модели. Потом открыл огонь из винтовки Спенсера пятьдесят шестого калибра.
Потеряв воина и лошадь, кайова отступили, чтобы собраться с мыслями. Они видели только одного человека и думали, что никто, будучи в здравом уме, не станет так разбрасываться патронами, и потому вскоре напали снова. Трое зашли сзади, а остальные, выждав некоторое время, плотной группой бросились в лоб.
И опять Роди встретил их шквалом огня из винчестера, винтовки и револьвера. Первыми же выстрелами в упор он повалил индейца. Того даже подбросило в воздух. Прежде чем его изуродованное тело коснулось земли, бедняга умер.
Всего, с перерывами, бой длился пять часов. Линч немного знал язык кайова и разобрал кое-что из того, о чем они говорили. Некоторые предлагали уйти. Они не очень хорошо представляли себе, в какую переделку попали, но сражаться больше не хотели.
Пользуясь передышкой, Роди стал оскорблять индейцев на их родном языке и добавил, что дух оружия не на их стороне, а рядом с ним сражались духи великих воинов — врагов кайова.
Кто-то из молодых воинов гордо заявил, что пойдет в атаку один, и Роди уселся в ожидании его появления. Когда индеец оказался уже почти над ним, он пустил в ход свой кольт. Отступив окончательно, кайова унесли с собой все, что осталось от гордеца.
Я шел по улице и все больше убеждался, что городу конец. Не мы, а Эрон Макдональд уничтожил его. Теперь он сидел в тюрьме, ожидая суда. Ему пришлось несколько раз посылать за своей дочерью, но она не пришла. После того, что случилось, ее лишь однажды видели на людях: с двумя саквояжами она стояла на платформе в ожидании поезда.
Незнакомец ехал по улице верхом на ковбойской лошади и, поравнявшись со мной, остановился.
— Никто не потерял рыжего мерина с тремя белыми чулками… и белой звездочкой на морде?
Похоже, речь шла о Рыжем, любимом коне Кэйт.
— Что случилось? — спросил я.
— Его видели в овраге! — Он показал, где именно, а я, поблагодарив его, побрел вдоль улицы к конюшне и заглянул в стойло. Рыжего там не было. Оседлав лошадь, я отправился его искать.
По дороге Джон Блэйк окликнул меня, но я только поднял вверх руку, предупредив:
— Скоро вернусь! — и поехал дальше.
Утро выдалось прохладным и приятным. Если бы те люди из города успели загрузить фургоны и отправиться в путь, то проехали бы несколько миль до жары. Рыжий со звездочкой на морде жевал траву на небольшой зеленой поляне на дне оврага, и, подъехав к нему, я нагнулся, чтобы подобрать уздечку. Мерин попятился в сторону, но я побежал за веревкой.
Выпрямившись с веревкой в руке, я заметил почти неразличимое облачко пыли на ближайшем от меня склоне и почувствовал, как волосы зашевелились на голове. Я стоял, выпрямившись, и искал ответ на вопрос, как мог сбежать мерин, хотя подумать об этом следовало раньше.
— Привет, Дюри. Далековато ты забрался от Бурро-Меса.
Из укрытия за ивняком вышел высокий, худой, как скелет, человек с направленным на меня револьвером. Я припомнил, что видел его в городе.
— Меня зовут Франк Шеллет. Или Хастингс, если тебе так больше нравится. Слышал, ты прикончил Рича и Фланга. Вот и решил избавить тебя от старой игры в прятки. Из-за твоего упрямства мне пришлось поволноваться, теперь посмотрим, как будешь выглядеть, когда я заставлю тебя немного попотеть.
Он стоял не более чем в сорока футах, то есть на расстоянии прямого выстрела. Мне представляли его как стрелка, который никогда не промахивается. Надеяться на то, что Хастингс промажет, было смешно. Тем не менее мне приходилось видеть, как даже хорошие бойцы пускали пулю в небо, если в них самих неожиданно стреляли.
— Никто ни о чем не станет спрашивать, когда обнаружат тебя с револьвером в руке, — усмехнулся он. — Все же знают, что ты быстрый стрелок.
Последний из трех убийц Джима Сазертона стоял передо мной. Как давно все случилось! Я даже перестал выслеживать его. Еще до того, как началась война. Считал, что его нет в живых. И теперь он сам настиг меня.
Но облачко пыли, которое я видел…
— Нет, — сказал я громко, — пуля не могла быть твоей. Ждешь здесь давно?
— О чем ты?
— Пуля ударила в склон. Вон там! Здесь есть кто-то, кроме нас?
— Да ты с ума спятил! — Казалось, он искренне возмущен. — Думаешь, я пойду на такое дело в компании?
Сложнее всего сделать молниеносный выстрел вправо. Я быстро шагнул влево. Моя левая рука метнулась к револьверу. Он выстрелил… Мимо!.. Выстрелил снова. Я почувствовал сильный удар и нажал опять, целясь ему в живот. Потом еще раз. Пятно крови растеклось в области ключицы. Он повернулся и упал. Попытался подняться и тяжело повалился на спину.
И тут раздался голос:
— Вот то, что я называю изысканной дуэлью.
Где я слышал этот голос? Раздался выстрел, и револьвер вылетел у меня из руки.
— Скажи спасибо. Я дал тебе возможность свести с ним счеты, хоть вы и заставили меня подождать.
Передо мной стоял Датчанин, Билл Хобак, наводящий ужас убийца, убийца наверняка.
У моих ног на песке расползалось пятно крови. В меня попали, я был ранен. Шок не давал почувствовать боли, но надолго ли? Револьвера меня лишили, ружье находилось в седле, а напуганная лошадь — неизвестно где. К тому же после того как мой противник выстрелом выбил револьвер, — что не удивительно для человека, владеющего ружьем так, как он, и с такого расстояния, — моя левая рука онемела до самого плеча, а отлетевший в сторону револьвер вряд ли уже теперь на что-нибудь годился.
Я был в его руках, и он мог меня прикончить. Но его задетое самолюбие требовало еще моих страданий. Ребята оказались правы: я свалял дурака, оставив его в живых. С таким надо расправляться как с гадюкой.
Кое-как мне удалось привстать на колено, но в любой момент я мог рухнуть. Упаду я до или после его выстрела?
Он притаился за кустами. Стоял там и во время нашей дуэли с Франком Хастингсом, или Шеллетом, или как там его еще звали. Его обуревало желание увидеть меня мертвым или прикончить. Я представлялся ему легкой добычей.
Ребята могли услышать выстрелы, но немногие из них бодрствовали. У них впервые за многие дни появилась возможность выспаться.
— Не рассчитывай на помощь. Дорога у меня как на ладони, и если кто-нибудь направится по ней, я убью тебя и исчезну. Пройдет время, прежде чем они обнаружат, что здесь был кто-то, кроме вас с Шеллетом, если вообще обнаружат.
Он видел дорогу, значит, оставалось только одно место, где Датчанин мог скрываться. Проблема состояла в том, что из укрытия он видел каждый дюйм ложбины, на которой я находился.
Поросший ивами и тополями участок был довольно большим, внизу сплетались колючие кусты ежевики.
Мой глаз заметил отблеск солнечного луча под деревом в глубине куста, и я различил ствол его ружья, нацеленный в меня.
Франк Шеллет распростерся на земле рядом со мной. Вдруг я заметил легкое движение его руки — напряжение или расслабление мускулов. Рука перевалилась через камень в момент его падения, и если бы она даже слабо шевельнулась еще раз, то упала бы в сухую листву. Может, он жив? Действительно ли рука шевельнулась?
И тут она шевельнулась еще раз. А меня осенило.
— Франк! — заорал я. — Брось револьвер!
Рука плавно скользнула вниз на листья. Мгновенно Датчанин разрядил винтовку в тело мертвеца, и в момент, когда дуло отклонилось, я бросился в кусты.
Коснувшись земли, замер — ни один мускул моего тела не смел расслабиться или напрячься. Киллер наверняка прислушивался, и малейшее неосторожное движение могло стоить мне жизни. Теперь у меня появился шанс постоять за себя, если не больше.
Я чувствовал, что истекаю кровью. Пуля, должно быть, угодила куда-то в бок. Возможно, в ногу.
С безмерной осторожностью я поднял правую руку и расслабил ее, очистил от земли и потянулся назад за своим охотничьим ножом. Вот если бы мне удалось до него добраться!..
Нож оказался в крови. Очень осторожно вытерев рукоятку о рубашку, я перехватил его в правую руку. И ждал. А он подкрадывался ко мне. И должен был заволноваться, поскольку чем дольше он меня высматривал, тем больше становилась вероятность, что кто-то да появится из города. Джон Блэйк не мог не слышать выстрелов. Вероятно, он уже где-то на подходе.
Погонщик, сказавший мне про мерина Кэйт, несомненно, был пособником Шеллета. Уехал ли он или ждал возвращения того в городе? Во втором случае ковбой должен сильно озадачиться.
У детей апачей есть такая игра: разбежаться в разные стороны и залечь. Тот, кто водит, должен, не сходя с места, найти спрятавшихся. Я играл в нее и знал, насколько трудно увидеть того, кто абсолютно неподвижен.
Используя все мастерство маскировки, которому научили меня индейцы, я дюйм за дюймом продвигался вперед, стараясь выбраться на место, где глаз не станет задерживаться надолго. Меня не интересовало «подходящее укрытие»… оно было бы раскрыто слишком быстро. Я искал позицию на самом виду, где человека, распластавшегося на земле неподвижно, практически невозможно заметить.
Лежал я на подтопленном берегу ручья, в болотной жиже. Прилагая неимоверные усилия, перевернулся в грязи, стараясь как можно основательнее промочить в ней рубашку и слиться с окружавшим меня ландшафтом.
Расслабившись, выбрал подходящее место. Около болотца, у поваленного дерева, тянулась лужайка, покрытая травой, низкорослой растительностью и кустарником не выше нескольких дюймов в высоту.
Моя одежда, кожа, волосы — все покрылось грязью, травинками и листьями. По лицу ползли темные подтеки.
Я залег рядом с кустом напротив болотца. По моим расчетам, он должен был появиться где-то совсем рядом. Если заметит — я труп. Но человеческий глаз привык смотреть через открытое пространство. Меня согревала надежда, что у него нет опыта жизни в лесах. По его логике следовало, что лучше всего спрятаться за поваленным деревом.
Прижавшись ухом к земле, я услышал его приближение еще до того, как он появился, и лежал абсолютно неподвижно, опасаясь даже дышать.
Хобак отлично подкрадывался — сказывался огромный опыт выслеживания и охоты на людей — и был гораздо искуснее многих и поэтому самоуверен. Сейчас он охотился и не сомневался, что скоро прикончит меня. Моя тактика только отдаляла неизбежное. Но он верил в свою удачу.
Датчанин вышел из-за куста не далее дюжины футов от меня. Его ружье было полуприподнято для выстрела, глаза рыскали по дальнему краю поляны. И как только он прошел мимо, я приподнялся и бросил нож в его левую почку.
Удар получился сильным — я не слабак и не новичок в метании ножа.
Он остолбенел, а я, подскочив, всадил нож еще глубже, схватившись за рукоятку как раз в тот момент, когда он начал поворачиваться. С большим трудом мне удалось выдернуть нож. В этот момент мы стояли с ним лицом к лицу, наши глаза пронзали друг друга.
Хобак сделал попытку поднять ружье и вдруг произнес изумленно:
— Ты убил меня!
Я ответил:
— Угу… похоже на то.
Он повалился и, лежа на траве, все еще продолжал пристально смотреть на меня.
— Возьми мое ружье, — сказал он, — береги его… отличный бой.
Я подобрал его ружье и пошел через поляну. Добравшись до противоположного конца, я обернулся посмотреть на него. Он был мертв. Этому трудно поверить, но он был мертв.
На выходе из леса я увидел Джона Блэйка, склонившегося над Шеллетом. Краснокожий Майк и Мегари тоже рыскали здесь по кустам.
— Это Франк Шеллет, — сказал Краснокожий Майк. — Может, там есть еще кто-нибудь?
— Угу, — промычал я в ответ, — Датчанин. Если хотите встретиться с ним, лучше пойдите сами. Он не выйдет.
Они усадили меня на лошадь и отвезли в город, чтобы уложить в постель.
Еще только одно дело сделал я перед отъездом в Техас, если не считать того, что мы с Кэйт поженились. Мне не свойственно хвастовство, но двое людей, по-моему, должны были узнать о случившемся.
На блокнотном листочке я написал сэру Ричарду Сазертону: Англия, Сазертон-Мэнор. Второе письмо отправил полковнику Эдвардсу в вооруженные силы США. В каждом содержалось одно и то же незатейливое сообщение: «Сначала их было трое, теперь не осталось ни одного».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
— Ты назвал Дюри, Эрон? — переспросил Дару. — Беру его на себя.
— Никакой стрельбы! — Голос Джона Блэйка прозвучал негромко, но четко, как набат, и каждый из нас отчетливо слышал его слова. — Эрон Макдональд, вы арестованы!
Банкир рассмеялся.
— Арестован? Но по чьему предписанию? — На напряженном лице его появилась язвительная ухмылка.
— Покушение на убийство, — отчеканил Джон Блэйк, не меняя тона. — Вы пытались убить Кэйт Ланди.
Конечно же, только Эрон Макдональд и мог надевать черный с белым кожаный жилет.
В тот момент мне некогда было наблюдать за тем, как поведет себя в новой для него ситуации Макдональд. Хорошо зная привычки и мотивы поведения жителей Запада, я следил за остальными, и особенно за Дару.
— Есть ли у вас основания для обвинения, господин судебный исполнитель? — спросил Дару.
— Раненая миссис Ланди сейчас в кабинете врача. Она сказала мне в присутствии доктора, что в нее стрелял человек в кожаном жилете. Кон Дюри тоже слышал ее слова. Жилет принадлежит дочери Макдональда, но в тот день он сам надевал его.
Дару бросил ружье и потянулся к пряжке ремня.
— Я выхожу из игры, Джон, — предупредил он. — Не хочу иметь ничего общего с человеком, способным стрелять в женщину.
Ружья с глухим звуком посыпались на землю.
— Мы нужны тебе, Джон? — обратился Дару к Блэйку.
— Нет, — ответил тот. — Возвращайтесь домой и оставайтесь там.
— Не спешите, господин судебный исполнитель, — заявил я. — Задержите Талькота. Требую обыскать его дом. Во время нападения похищено золото Кэйт Ланди.
Дару выругался и добавил:
— Вор заслуживает виселицы, как и тот, кто поднял руку на женщину. Я сам готов затянуть петлю на их горле!
Эрон Макдональд застыл в седле. Вдруг мое внимание привлек какой-то шорох. Повернув голову, я увидел Линду, широко открытыми глазами смотревшую на своего отца.
Я проследил за ее взглядом, и мне представилась картина, которую видела она. Не было на земле в тот момент более покинутого человек, чем Макдональд. Почти без каких-либо заметных движений толпа его сообщников как бы отхлынула от него. И только Талькот остался рядом, но и он держался особняком. Ему тоже хотелось бежать, но он не смел и выглядел как провинившаяся шавка. Макдональд оставался на месте только потому, что не знал, куда деваться. Любой другой в такой ситуации вызвал бы у меня жалость, поскольку он в полном одиночестве столкнулся с осознанием собственной ничтожности.
Деньги и самоуверенность вынесли его на какую-то высоту, создали иллюзию силы: одни его боялись, другие — уважали. Он и сейчас не лишился денег, но ни в одной лавке нельзя было купить на них то, без чего человеку невозможно жить среди людей.
Взглянув снова на Линду, я поразился нескрываемой ненависти и презрению к отцу в ее глазах.
— Ты хуже своего отца, — негромко произнес я. — На тебе вина за смерть Тома и за все, что произошло потом, поскольку ты знала, что делаешь.
Но она не слушала меня. Повернулась и пошла прочь. И не оглянулась — ни разу.
Глава 12
На следующий день город как вымер. Даже одинокие бродячие собаки исчезли с пыльной аллеи между подозрительно смотрящими друг на друга домами.
Банк оказался закрыт, как и «Эмпориум» Макдональда. Офис Хардемана служащие покинули еще вчера, в салуне Баниона в урочный час двери не распахнулись. На задних дворах трех домов жильцы молча грузили вещи в фургоны. На меня они не обратили никакого внимания.
Роди Линч заявился после полуночи с черным от пороха лицом, ухмыляющийся и довольный, несмотря на несколько пулевых царапин.
В двенадцати милях отсюда на него напал военный отряд молодых кайова, и у него было время вспомнить прожитые годы. Около двадцати индейцев обложили Роди, который вез оружие. В своем распоряжении он имел более шестидесяти заряженных стволов, среди которых попадались и многозарядные ружья. В повозке имелось достаточно воды и провианта. Заметив приближение врага, Роди добрался до вытоптанной бизонами поляны и приготовился к встрече. Он успел установить фургон и распрячь коней. Кайова очень интересовались лошадьми, а тут казалось, что добыча сама шла в руки.
Роди — отличный стрелок, и патроны беречь не собирался. Кроме своих, у него в фургоне оставались более ста запасных комплектов. К тому же он любил хорошую драку с пальбой. Молодые воины считали одинокого бледнолицего легким скальпом. Когда они бросились в атаку, он расстрелял по ним семнадцать патронов из винчестера семьдесят третьей модели. Потом открыл огонь из винтовки Спенсера пятьдесят шестого калибра.
Потеряв воина и лошадь, кайова отступили, чтобы собраться с мыслями. Они видели только одного человека и думали, что никто, будучи в здравом уме, не станет так разбрасываться патронами, и потому вскоре напали снова. Трое зашли сзади, а остальные, выждав некоторое время, плотной группой бросились в лоб.
И опять Роди встретил их шквалом огня из винчестера, винтовки и револьвера. Первыми же выстрелами в упор он повалил индейца. Того даже подбросило в воздух. Прежде чем его изуродованное тело коснулось земли, бедняга умер.
Всего, с перерывами, бой длился пять часов. Линч немного знал язык кайова и разобрал кое-что из того, о чем они говорили. Некоторые предлагали уйти. Они не очень хорошо представляли себе, в какую переделку попали, но сражаться больше не хотели.
Пользуясь передышкой, Роди стал оскорблять индейцев на их родном языке и добавил, что дух оружия не на их стороне, а рядом с ним сражались духи великих воинов — врагов кайова.
Кто-то из молодых воинов гордо заявил, что пойдет в атаку один, и Роди уселся в ожидании его появления. Когда индеец оказался уже почти над ним, он пустил в ход свой кольт. Отступив окончательно, кайова унесли с собой все, что осталось от гордеца.
Я шел по улице и все больше убеждался, что городу конец. Не мы, а Эрон Макдональд уничтожил его. Теперь он сидел в тюрьме, ожидая суда. Ему пришлось несколько раз посылать за своей дочерью, но она не пришла. После того, что случилось, ее лишь однажды видели на людях: с двумя саквояжами она стояла на платформе в ожидании поезда.
Незнакомец ехал по улице верхом на ковбойской лошади и, поравнявшись со мной, остановился.
— Никто не потерял рыжего мерина с тремя белыми чулками… и белой звездочкой на морде?
Похоже, речь шла о Рыжем, любимом коне Кэйт.
— Что случилось? — спросил я.
— Его видели в овраге! — Он показал, где именно, а я, поблагодарив его, побрел вдоль улицы к конюшне и заглянул в стойло. Рыжего там не было. Оседлав лошадь, я отправился его искать.
По дороге Джон Блэйк окликнул меня, но я только поднял вверх руку, предупредив:
— Скоро вернусь! — и поехал дальше.
Утро выдалось прохладным и приятным. Если бы те люди из города успели загрузить фургоны и отправиться в путь, то проехали бы несколько миль до жары. Рыжий со звездочкой на морде жевал траву на небольшой зеленой поляне на дне оврага, и, подъехав к нему, я нагнулся, чтобы подобрать уздечку. Мерин попятился в сторону, но я побежал за веревкой.
Выпрямившись с веревкой в руке, я заметил почти неразличимое облачко пыли на ближайшем от меня склоне и почувствовал, как волосы зашевелились на голове. Я стоял, выпрямившись, и искал ответ на вопрос, как мог сбежать мерин, хотя подумать об этом следовало раньше.
— Привет, Дюри. Далековато ты забрался от Бурро-Меса.
Из укрытия за ивняком вышел высокий, худой, как скелет, человек с направленным на меня револьвером. Я припомнил, что видел его в городе.
— Меня зовут Франк Шеллет. Или Хастингс, если тебе так больше нравится. Слышал, ты прикончил Рича и Фланга. Вот и решил избавить тебя от старой игры в прятки. Из-за твоего упрямства мне пришлось поволноваться, теперь посмотрим, как будешь выглядеть, когда я заставлю тебя немного попотеть.
Он стоял не более чем в сорока футах, то есть на расстоянии прямого выстрела. Мне представляли его как стрелка, который никогда не промахивается. Надеяться на то, что Хастингс промажет, было смешно. Тем не менее мне приходилось видеть, как даже хорошие бойцы пускали пулю в небо, если в них самих неожиданно стреляли.
— Никто ни о чем не станет спрашивать, когда обнаружат тебя с револьвером в руке, — усмехнулся он. — Все же знают, что ты быстрый стрелок.
Последний из трех убийц Джима Сазертона стоял передо мной. Как давно все случилось! Я даже перестал выслеживать его. Еще до того, как началась война. Считал, что его нет в живых. И теперь он сам настиг меня.
Но облачко пыли, которое я видел…
— Нет, — сказал я громко, — пуля не могла быть твоей. Ждешь здесь давно?
— О чем ты?
— Пуля ударила в склон. Вон там! Здесь есть кто-то, кроме нас?
— Да ты с ума спятил! — Казалось, он искренне возмущен. — Думаешь, я пойду на такое дело в компании?
Сложнее всего сделать молниеносный выстрел вправо. Я быстро шагнул влево. Моя левая рука метнулась к револьверу. Он выстрелил… Мимо!.. Выстрелил снова. Я почувствовал сильный удар и нажал опять, целясь ему в живот. Потом еще раз. Пятно крови растеклось в области ключицы. Он повернулся и упал. Попытался подняться и тяжело повалился на спину.
И тут раздался голос:
— Вот то, что я называю изысканной дуэлью.
Где я слышал этот голос? Раздался выстрел, и револьвер вылетел у меня из руки.
— Скажи спасибо. Я дал тебе возможность свести с ним счеты, хоть вы и заставили меня подождать.
Передо мной стоял Датчанин, Билл Хобак, наводящий ужас убийца, убийца наверняка.
У моих ног на песке расползалось пятно крови. В меня попали, я был ранен. Шок не давал почувствовать боли, но надолго ли? Револьвера меня лишили, ружье находилось в седле, а напуганная лошадь — неизвестно где. К тому же после того как мой противник выстрелом выбил револьвер, — что не удивительно для человека, владеющего ружьем так, как он, и с такого расстояния, — моя левая рука онемела до самого плеча, а отлетевший в сторону револьвер вряд ли уже теперь на что-нибудь годился.
Я был в его руках, и он мог меня прикончить. Но его задетое самолюбие требовало еще моих страданий. Ребята оказались правы: я свалял дурака, оставив его в живых. С таким надо расправляться как с гадюкой.
Кое-как мне удалось привстать на колено, но в любой момент я мог рухнуть. Упаду я до или после его выстрела?
Он притаился за кустами. Стоял там и во время нашей дуэли с Франком Хастингсом, или Шеллетом, или как там его еще звали. Его обуревало желание увидеть меня мертвым или прикончить. Я представлялся ему легкой добычей.
Ребята могли услышать выстрелы, но немногие из них бодрствовали. У них впервые за многие дни появилась возможность выспаться.
— Не рассчитывай на помощь. Дорога у меня как на ладони, и если кто-нибудь направится по ней, я убью тебя и исчезну. Пройдет время, прежде чем они обнаружат, что здесь был кто-то, кроме вас с Шеллетом, если вообще обнаружат.
Он видел дорогу, значит, оставалось только одно место, где Датчанин мог скрываться. Проблема состояла в том, что из укрытия он видел каждый дюйм ложбины, на которой я находился.
Поросший ивами и тополями участок был довольно большим, внизу сплетались колючие кусты ежевики.
Мой глаз заметил отблеск солнечного луча под деревом в глубине куста, и я различил ствол его ружья, нацеленный в меня.
Франк Шеллет распростерся на земле рядом со мной. Вдруг я заметил легкое движение его руки — напряжение или расслабление мускулов. Рука перевалилась через камень в момент его падения, и если бы она даже слабо шевельнулась еще раз, то упала бы в сухую листву. Может, он жив? Действительно ли рука шевельнулась?
И тут она шевельнулась еще раз. А меня осенило.
— Франк! — заорал я. — Брось револьвер!
Рука плавно скользнула вниз на листья. Мгновенно Датчанин разрядил винтовку в тело мертвеца, и в момент, когда дуло отклонилось, я бросился в кусты.
Коснувшись земли, замер — ни один мускул моего тела не смел расслабиться или напрячься. Киллер наверняка прислушивался, и малейшее неосторожное движение могло стоить мне жизни. Теперь у меня появился шанс постоять за себя, если не больше.
Я чувствовал, что истекаю кровью. Пуля, должно быть, угодила куда-то в бок. Возможно, в ногу.
С безмерной осторожностью я поднял правую руку и расслабил ее, очистил от земли и потянулся назад за своим охотничьим ножом. Вот если бы мне удалось до него добраться!..
Нож оказался в крови. Очень осторожно вытерев рукоятку о рубашку, я перехватил его в правую руку. И ждал. А он подкрадывался ко мне. И должен был заволноваться, поскольку чем дольше он меня высматривал, тем больше становилась вероятность, что кто-то да появится из города. Джон Блэйк не мог не слышать выстрелов. Вероятно, он уже где-то на подходе.
Погонщик, сказавший мне про мерина Кэйт, несомненно, был пособником Шеллета. Уехал ли он или ждал возвращения того в городе? Во втором случае ковбой должен сильно озадачиться.
У детей апачей есть такая игра: разбежаться в разные стороны и залечь. Тот, кто водит, должен, не сходя с места, найти спрятавшихся. Я играл в нее и знал, насколько трудно увидеть того, кто абсолютно неподвижен.
Используя все мастерство маскировки, которому научили меня индейцы, я дюйм за дюймом продвигался вперед, стараясь выбраться на место, где глаз не станет задерживаться надолго. Меня не интересовало «подходящее укрытие»… оно было бы раскрыто слишком быстро. Я искал позицию на самом виду, где человека, распластавшегося на земле неподвижно, практически невозможно заметить.
Лежал я на подтопленном берегу ручья, в болотной жиже. Прилагая неимоверные усилия, перевернулся в грязи, стараясь как можно основательнее промочить в ней рубашку и слиться с окружавшим меня ландшафтом.
Расслабившись, выбрал подходящее место. Около болотца, у поваленного дерева, тянулась лужайка, покрытая травой, низкорослой растительностью и кустарником не выше нескольких дюймов в высоту.
Моя одежда, кожа, волосы — все покрылось грязью, травинками и листьями. По лицу ползли темные подтеки.
Я залег рядом с кустом напротив болотца. По моим расчетам, он должен был появиться где-то совсем рядом. Если заметит — я труп. Но человеческий глаз привык смотреть через открытое пространство. Меня согревала надежда, что у него нет опыта жизни в лесах. По его логике следовало, что лучше всего спрятаться за поваленным деревом.
Прижавшись ухом к земле, я услышал его приближение еще до того, как он появился, и лежал абсолютно неподвижно, опасаясь даже дышать.
Хобак отлично подкрадывался — сказывался огромный опыт выслеживания и охоты на людей — и был гораздо искуснее многих и поэтому самоуверен. Сейчас он охотился и не сомневался, что скоро прикончит меня. Моя тактика только отдаляла неизбежное. Но он верил в свою удачу.
Датчанин вышел из-за куста не далее дюжины футов от меня. Его ружье было полуприподнято для выстрела, глаза рыскали по дальнему краю поляны. И как только он прошел мимо, я приподнялся и бросил нож в его левую почку.
Удар получился сильным — я не слабак и не новичок в метании ножа.
Он остолбенел, а я, подскочив, всадил нож еще глубже, схватившись за рукоятку как раз в тот момент, когда он начал поворачиваться. С большим трудом мне удалось выдернуть нож. В этот момент мы стояли с ним лицом к лицу, наши глаза пронзали друг друга.
Хобак сделал попытку поднять ружье и вдруг произнес изумленно:
— Ты убил меня!
Я ответил:
— Угу… похоже на то.
Он повалился и, лежа на траве, все еще продолжал пристально смотреть на меня.
— Возьми мое ружье, — сказал он, — береги его… отличный бой.
Я подобрал его ружье и пошел через поляну. Добравшись до противоположного конца, я обернулся посмотреть на него. Он был мертв. Этому трудно поверить, но он был мертв.
На выходе из леса я увидел Джона Блэйка, склонившегося над Шеллетом. Краснокожий Майк и Мегари тоже рыскали здесь по кустам.
— Это Франк Шеллет, — сказал Краснокожий Майк. — Может, там есть еще кто-нибудь?
— Угу, — промычал я в ответ, — Датчанин. Если хотите встретиться с ним, лучше пойдите сами. Он не выйдет.
Они усадили меня на лошадь и отвезли в город, чтобы уложить в постель.
Еще только одно дело сделал я перед отъездом в Техас, если не считать того, что мы с Кэйт поженились. Мне не свойственно хвастовство, но двое людей, по-моему, должны были узнать о случившемся.
На блокнотном листочке я написал сэру Ричарду Сазертону: Англия, Сазертон-Мэнор. Второе письмо отправил полковнику Эдвардсу в вооруженные силы США. В каждом содержалось одно и то же незатейливое сообщение: «Сначала их было трое, теперь не осталось ни одного».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14