А если вам не нравятся наши порядки, я с удовольствием помогу вам оказаться за пределами города, а если угодно, то и провожу до Калифорнии.
Метески с минуту колебался, потом повернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях он обернулся и с яростью выкрикнул:
— Да пошел ты к черту!
— Прошу прощения, — невозмутимо ответил Тревэллион, — только вместе с вами. — И снова сел.
К нему подошла Мелисса.
— Ваш кофе остыл. Я принесу вам другую чашку.
Из кондитерской он вышел поздним вечером, с минуту постоял, раздумывая. По обеим сторонам улицы теперь высились стройные ряды зданий, из освещенных окон доносились звуки фортепьяно и банджо. Возле гостиницы «Вирджиния» солидный господин во фраке помогал роскошно одетой даме подняться в экипаж, а мимо них в промокшей, запачканной одежде, с обеденными судками в руках возвращались с работы горняки. Позвякивая шпорами, проскакал всадник на низкорослой лошадке. По дощатой мостовой прогуливались биржевые дельцы, игроки, бродяги и прочий всевозможный люд, и каждый из них не просто слонялся в толпе, а, вероятно, преследовал какую-то свою, особую, корыстную цель. Некогда пустынный горный склон превратился в большой город, где ни днем ни ночью не затихала жизнь, бунтовавшая под непрекращавшийся грохот молотов и компрессоров. Время шло, а город продолжал расти и строиться.
Вэл вошел в тень, завернул за угол кондитерской, остановился и прислушался, потом направился вверх по улице и возле салуна «Ведерко крови» снова немного постоял.
Он чувствовал, что каким-то странным образом отдален от происходящего. С одной стороны, он являлся как бы его частью и в то же время ловил себя на том, что смотрит на все глазами постороннего.
Внезапно перед ним выросла фигура. На лице незнакомца была повязка, прикрывавшая то, что, по всей видимости, являлось сломанным носом.
— Ты Тревэллион?
Вопрос не понравился Вэлу.
— Если и так, то что?
— Тебе просили передать: Ваггонер снова в городе.
— Спасибо.
Человек с разбитым носом скрылся в толпе. Просили передать. Кто? Вероятно, кто-то из доброжелателей. Вот теперь понятно, чьих это рук дело — набитая порохом скважина. Ему нужно убить Ваггонера, или тот убьет его. Другого выхода он не видел. Его вынуждали к тому, чего он не желал. Он устал убивать, устал бороться. Ему хотелось просто трудиться, разрабатывать свой участок. Что ж, все это ждет его, только сначала…
Он повернулся и пошел домой. Подойдя к хижине, еще раз обернулся на освещенный огнями город.
Ему надо больше быть похожим на остальных. Ведь они по крайней мере знают, к чему стремятся. Задача у всех простая — добывать руду, зарабатывать деньги, строить, улучшать жизнь. Вот хотя бы этот город, который растет, изменяется и уже даже влияет на судьбу Сан-Франциско. Он уже состоялся. Здесь делаются большие деньги, совершается настоящий переворот в горнорудном деле, люди созидают, не стоят на месте… И кто знает, каково предназначение этого нескончаемого движения вперед? А он? Что же он? Он разрывается между стремлением действовать, использовать свои знания и силы и давнишней ненавистью, памятью о ненаказанном зле, которое будет порождать другое зло до тех пор, пока не исчерпает себя.
Он достал карту города и снова принялся изучать ее. Теперь у него было несколько удачно расположенных участков, а кроме того, доля в бизнесе Мелиссы и Джима Ледбеттера.
Следующий шаг — оценка участка рядом с «Соломоном». Если он окажется богатым, то тем самым будет нанесен удар Уиллу Крокетту.
Выйдя на рассвете из хижины, Вэл увидел сидевшего на земле с винтовкой в руках Кристиана Тэпли.
— Привет! Вот подумал, что тебе нужен помощник, пока ты будешь работать. Охрана, так сказать.
Тревэллион поприветствовал его.
— А как же твоя работа?
Тэпли улыбнулся.
— Я рассказал хозяину о своих намерениях, а он оказался другом Уилла. Просил передать тебе наилучшие пожелания и сказал, что если тебе нужна помощь, то он готов прислать рабочих.
— Спасибо. Это лишнее.
— И вот еще что, — сообщил Тэпли. — Я как раз проезжал мимо, когда отправлялся дилижанс, и видел, как Хескет садился в него — поехал во Фриско.
Хескет поехал в Сан-Франциско? Новость поразила Тревэллиона. Может, решил разделаться с ним чужими руками, от греха убраться из города? Но какой в этом смысл? Во всем городе не найдется и десятка людей, знавших об их вражде. А что ему известно о Хескете? Да ровным счетом ничего, кроме того, что тот, воспользовавшись своим положением, выбил почву из-под ног своего хозяина, человека честного и порядочного. И все же Тревэллион забеспокоился. Хескет не станет предпринимать бессмысленных шагов и, похоже, принадлежит к тем, кто всегда хорошо знает, что делает. Так зачем же ехать в Сан-Франциско, когда столь важный кусок владений уходит у него из рук? В этом нет никакого смысла. Должно быть, Хескет что-то задумал. Раз он покидает город в такой момент, значит, на это есть причина, и довольно веская.
Охранник на «Соломоне» только взглянул в их сторону, отвернулся и потерял к ним интерес. Вэл не намеревался проводить основательных работ и обнажать породу. Для этого потребовалось бы время и снаряжение. Сейчас ему надо сделать хоть что-то, чтобы закрепить свое право на владение участком. Богатая руда если и имеется здесь, то залегает на глубине нескольких сотен футов. Такова картина на «Соломоне», на других приисках и во всем Комстоке. Если он ошибается, то все его знания ничего не стоят.
Работая, он пытался представить себе все возможные причины внезапного отъезда Хескета в Сан-Франциско, но так и не пришел ни к какому выводу. Оперевшись на лопату, Вэл попробовал обсудить это с Тэпли.
— Ты считаешь, он все-таки что-то задумал? — спросил тот. — Хескет хитер. Что правда, то правда.
— Беспокоит меня Уилл Крокетт, — заметил Тревэллион. — Лучше бы он показался здесь. Не могу поверить, что он вот так взял и все бросил.
— Да, странно. Вряд ли бы он поступил так, имея такую долю в прииске. — Тэпли поднял глаза, словно осененный какой-то догадкой. — А что, если он подался на поиски оставшихся акций? Люди поговаривают — они-то как раз и могут решить все дело.
— Похоже, никто понятия не имеет, кому они принадлежат, разве что только самому Уиллу известно, где их искать.
— Часть акций продавалась на Востоке. Их судьба — потемки.
Вдруг на склоне появился всадник. Поравнявшись с ними, он резко остановил лошадь и крикнул:
— Война! Форт-Самтер горит!
Тревэллион бросил лопату.
— А где это Форт-Самтер? — спросил он.
— По-моему, где-то недалеко от Чарльстона, — ответил Тэпли и сплюнул. — Так я и знал. Как только избрали этого Линкольна, я сразу почуял, чем все кончится. — Он посмотрел на яму, вырытую Тревэллионом. — Главное — работа начата. В любом суде это будет достаточным доказательством. Пойдем-ка теперь в город да послушаем, что говорят. Должно быть, и Поуни приедет. — Он оглянулся по сторонам. — Веришь, Трев, там, дома, меня всегда интересовало, что в других краях делается. Только теперь я вот что скажу: издалека-то все по-другому смотрится. Будто совсем иной мир.
— Только не для Терри, — заметил Вэл. — Для него огонь и дым все равно что свежий воздух.
— Ты будь с ним поосторожней. Он стреляет отлично. Люди поговаривают, еще похлеще Лэнгфорда Пила.
— Да мне-то что? Я в такие игры не играю. Я вообще с трудом понимаю, ради чего все это затеяли.
— Мы все играем в эти игры, — возразил Тэпли. — И ты тоже.
Часть третья
Глава 25
В безмятежном изяществе «Уинз-Бранч», что на углу Вашингтон и Монтгомери, Грита Редэвей казалась самой изящной и безмятежной. Необыкновенно живая и грациозная, она вызывала всеобщее восхищение.
Сидевшего с нею за столиком незнакомца ей представил Том Мэгуайр, самая влиятельная фигура в театральном мире Сан-Франциско.
— Мисс Редэвей, он хочет встретиться именно с вами, — улыбнулся Мэгуайр. — Не с какой-нибудь другой актрисой, а с вами. Он друг одного нашего инвестора, который, откровенно говоря, мне не очень-то нравится, и я не доверяю ему, но о его друге, этом Хескете, — это он хочет встретиться с вами — мне ничего не известно. Я только прошу вас побеседовать с ним, за чашкой чая например. Вот и все. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Он с приисков, а…
— С приисков?
— Из Вирджиния-Сити. Перспективное место. Мы сами скоро открываем там театр.
— И он искал встречи со мной?
— Да, с вами. Только с вами. Нам известно, как вы относитесь к подобным предложениям, и посоветовали ему пообщаться с какой-нибудь другой актрисой, но он не согласился и захотел говорить только с вами и ни с кем другим.
— Что ж, я встречусь с ним. За чашкой чая в «Уинз-Бранч».
— Благодарю вас. — Мэгуайр пожал плечами. — Вы просто сняли камень у меня с души. Ведь тут дело вот еще в чем. Этот инвестор, о котором я вам говорил, вкладывает деньги в наши постановки, и потом, у меня с ним есть и другие дела. Холст, веревки, вся закулисная техника — все это я покупаю у него гораздо дешевле, чем где-либо в другом месте. Нам выгодно иметь с ним дело. — Он помолчал, потом прибавил: — Хотя… Только пусть это останется между нами, меня удивляет, как он приобретает товар, если продаёт так дешево.
— Благодарю вас, мистер Мэгуайр.
Грита сочла этот намек тонким предостережением и решила держаться осторожно. В конце концов, она встретится с этим человеком всего-то один раз и больше никогда его не увидит.
Грита была любопытна, но сейчас ей, скорее всего, хотелось отдаться волне событий. С раннего детства она мечтала попасть в Сан-Франциско, и вот она здесь. Ее не покидало предчувствие, что приезд сюда как-то повлияет на ее судьбу.
В последнее время ей часто вспоминался разговор с Рэчел в Париже.
— Вы действительно очень и очень способная, — сказала тогда Рэчел. — В некотором смысле вы даже лучшая из нас. Но ведь вы не хотите стать настоящей актрисой. Вы играете с какой-то непринужденной легкостью, вам не хватает осмысления роли, вы не продумываете ее.
— Это не так.
— Возможно. Но выглядит это именно так. Просто вы, моя милая, должны наконец решить, чем заниматься. Если вы не хотите быть актрисой, тогда кем? Станете любовницей? Это, знаете ли, тоже спектакль, только никогда не знаешь, как долго он продлится, так что лучше припрятать драгоценности на черный день. — Рэчел посмотрелась в зеркало и, нахмурившись, приложила палец к губам. — Но ведь вы и этого не хотите. Тогда богатый муж. А почему бы и нет? Мужчин много, правда, лучшие из них всегда оказываются женатыми. Вот что! Вам нужно поехать в Америку! А там сбежите с каким-нибудь лихим ковбоем, про которых пишут в книжках. Или с владельцем золотоносного прииска.
— А я собираюсь в Америку.
— Знаю. Вы говорили об этом. Я тоже поеду, наверное, в Нью-Йорк. Эта шведская певица пользуется там огромным успехом.
— Дженни Линд? Но, Рэчел, она совсем другая, вы так не смогли бы… И потом, этот человек, который вез ее туда, этот П. Т. Барнум, говорят, он с большими странностями.
— Барнум? По-моему, он не имеет отношения к театру. Кажется, у него выступают всякие карлики и великаны и даже слоны? Какой же это театр?
— В своем деле он мастер и знает, как заставить людей раскошелиться. Это ведь тоже искусство.
Рэчел махнула рукой, желая вернуться к прежней теме.
— Все-таки поговорим о вас, Грита. Не о Грите-актрисе, а о Грите-человеке, женщине. Что вы собираетесь делать?
— Давно, когда я была еще девочкой, мы собирались в Калифорнию, но так и не добрались до нее. Вот и хочу теперь поехать.
— Но зачем?
— В сущности, я и сама не знаю. Чувствую какую-то незавершенность, несбыточность. Ведь это была мечта, и теперь мне хочется собственными глазами увидеть ее воплощение.
— А что потом?
Грита дернула плечиком.
— Вернусь в театр… О, право, не знаю!
— А я чувствую, что есть там один человек. Он ждет вас.
— Да как же такое может быть? Ведь я попала в Америку ребенком!
— И все же, поверьте, есть там один человек, — продолжала Рэчел. — Просто должен быть.
Прошло много времени, и вот она здесь, в Калифорнии, в Сан-Франциско, в «Уинз-Бранч».
К столику подошел человек в сером костюме, худой, со слегка вьющимися светло-каштановыми волосами, зачесанными на косой пробор, серо-голубыми глазами и бородой, аккуратно подстриженной на манер Ван Дейка. Незнакомец поклонился.
— Мисс Редэвей? Меня зовут Элберт Хескет.
Грита предложила ему сесть.
— Хочу прежде всего поблагодарить вас за то, что согласились встретиться. Когда я услышал, что вы в городе, сразу захотел увидеться с вами.
— Мистер Мэгуайр говорил мне о вашем знакомстве с ним.
— Мы и в самом деле знакомы. У меня горнорудный бизнес, и мне приходится часто приезжать сюда по делам. — Он посмотрел на нее, и Грита почувствовала нечто странное в его взгляде. — Вы прежде бывали в Америке?
— О, это удивительная страна! Я почти ничего не знала о ней, пока не оказалась тут. И конечно же столько разговоров о Калифорнии!
— Да. И о ее приисках.
Кажется, он явно переигрывает. Зачем так подчеркнуто произносить эту реплику о приисках? Или ей просто померещилось?
— О приисках? — Грита сделала удивленные глаза. — А я и не предполагала, что здесь есть прииски… Я думала, золото намывают в реках при помощи каких-то лотков.
— Лотками тоже можно. Но самые богатые залежи золота находятся под землей, и до них еще нужно добраться.
— Должно быть, это очень тяжелый труд.
Грита была несколько озадачена. Она уже давно привыкла к ухаживаниям мужчин и научилась видеть их насквозь, но в этом человеке было нечто такое, чего она никак не могла уловить. Будучи профессиональной актрисой, она хорошо разбиралась в том, какие жесты и движения используют люди, чтобы обнаружить или, напротив, скрыть свои мысли.
— Вы непременно должны приехать с гастролями к нам в Вирджиния-Сити, — учтиво произнес Хескет. — Мы там так соскучились по театру. Кроме шахт и приисков у нас почти ничего нет.
— Я мало что смыслю в шахтах. Слышала истории про каких-то подземных гномов, вот и все мои познания.
Он улыбнулся.
— Никаких гномов нет. Все это небылицы и предрассудки, и только некоторые суеверные горняки верят в них. — Он попробовал свое вино, как ей показалось, весьма неохотно. — Я-то отношусь к этому прозаично. Прииски в моем понимании неотделимы от капиталовложений и, разумеется, акций. — Он помолчал, потом прибавил: — Хотя акции некоторых бывших приисков не стоят даже бумаги, на которой они напечатаны.
Она умышленно заводила разговор о театре, о Сан-Франциско, о Париже и о жизни в Вирджиния-Сити. Несколько раз ей показалось, что он пытается вернуться к приискам, но она избегала этой темы. Зачем упоминать об этих «бывших приисках» и акциях? Ведь разговор шел о другом, значит, есть у него что-то на уме.
Грита посмотрела на часы.
— О, уже так поздно! Мистер Хескет, вы проводите меня до «Интернэшнл»?
— Конечно, конечно.
На выходе они встретили Джеймса Старка с женой, остановились и немного поболтали о его постановке «Ришелье», имевшей колоссальный успех. Хескет стоял в стороне, слушал, но мало что понимал.
У входа в «Интернэшнл» она протянула ему руку.
— Приятно было познакомиться с вами, мистер Хескет. Спасибо.
— Могу я увидеть вас снова?
Она уже повернулась, чтобы уйти, потом, помедлив, проговорила:
— Возможно. Скоро у нас начинаются репетиции.
— Но… как мне…
— Спросите меня в отеле. А если хотите, можете прийти в театр. Видите ли, мистер Хескет, я почти не располагаю личным временем, все оно принадлежит театру.
Эл испытывал страшное раздражение и, пройдя полквартала, даже остановился, охваченный порывом слепой ярости. Он не выносил ни малейшего сопротивления и не терпел, когда его планы рушились по чьей-то вине.
В гостиничном номере в Вирджиния-Сити ему показалось пустяком отправиться в Сан-Франциско, встретиться там с Гритой Редэвей и купить акции, если они, конечно, у нее есть.
И вот он встретился с нею. И что? После долгой беседы так и не узнал ничего, даже не понял, есть ли у нее вообще эти акции. Все, что ему удалось выяснить из нескольких небрежных строк гроссбуха на «Соломоне», это то, что Уилл Крокетт продал часть акций кому-то, кто состоял в родстве с некоей Гритой Редэвей, и что она впоследствии унаследовала их.
Остались ли у нее эти акции или она продала их? Не исключено, что запрятала подальше за ненадобностью? И если они у нее, привезла ли она их с собой?
Хескет грязно выругался. Ну и что теперь? Надо возвращаться в Вирджиния-Сити, но как он уедет просто так отсюда! А что, если кто-то другой обратится к ней с выгодным предложением? Нет, он сам должен сделать это. Ему нужно узнать, есть ли у нее эти акции и, если есть, не собирается ли она их продать. С другой стороны, он открывает свои карты, и она может догадаться, что акции имеют ценность, и даже навести справки. Вспомнив Гриту, он подумал, что она, скорее всего, так и поступит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Метески с минуту колебался, потом повернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях он обернулся и с яростью выкрикнул:
— Да пошел ты к черту!
— Прошу прощения, — невозмутимо ответил Тревэллион, — только вместе с вами. — И снова сел.
К нему подошла Мелисса.
— Ваш кофе остыл. Я принесу вам другую чашку.
Из кондитерской он вышел поздним вечером, с минуту постоял, раздумывая. По обеим сторонам улицы теперь высились стройные ряды зданий, из освещенных окон доносились звуки фортепьяно и банджо. Возле гостиницы «Вирджиния» солидный господин во фраке помогал роскошно одетой даме подняться в экипаж, а мимо них в промокшей, запачканной одежде, с обеденными судками в руках возвращались с работы горняки. Позвякивая шпорами, проскакал всадник на низкорослой лошадке. По дощатой мостовой прогуливались биржевые дельцы, игроки, бродяги и прочий всевозможный люд, и каждый из них не просто слонялся в толпе, а, вероятно, преследовал какую-то свою, особую, корыстную цель. Некогда пустынный горный склон превратился в большой город, где ни днем ни ночью не затихала жизнь, бунтовавшая под непрекращавшийся грохот молотов и компрессоров. Время шло, а город продолжал расти и строиться.
Вэл вошел в тень, завернул за угол кондитерской, остановился и прислушался, потом направился вверх по улице и возле салуна «Ведерко крови» снова немного постоял.
Он чувствовал, что каким-то странным образом отдален от происходящего. С одной стороны, он являлся как бы его частью и в то же время ловил себя на том, что смотрит на все глазами постороннего.
Внезапно перед ним выросла фигура. На лице незнакомца была повязка, прикрывавшая то, что, по всей видимости, являлось сломанным носом.
— Ты Тревэллион?
Вопрос не понравился Вэлу.
— Если и так, то что?
— Тебе просили передать: Ваггонер снова в городе.
— Спасибо.
Человек с разбитым носом скрылся в толпе. Просили передать. Кто? Вероятно, кто-то из доброжелателей. Вот теперь понятно, чьих это рук дело — набитая порохом скважина. Ему нужно убить Ваггонера, или тот убьет его. Другого выхода он не видел. Его вынуждали к тому, чего он не желал. Он устал убивать, устал бороться. Ему хотелось просто трудиться, разрабатывать свой участок. Что ж, все это ждет его, только сначала…
Он повернулся и пошел домой. Подойдя к хижине, еще раз обернулся на освещенный огнями город.
Ему надо больше быть похожим на остальных. Ведь они по крайней мере знают, к чему стремятся. Задача у всех простая — добывать руду, зарабатывать деньги, строить, улучшать жизнь. Вот хотя бы этот город, который растет, изменяется и уже даже влияет на судьбу Сан-Франциско. Он уже состоялся. Здесь делаются большие деньги, совершается настоящий переворот в горнорудном деле, люди созидают, не стоят на месте… И кто знает, каково предназначение этого нескончаемого движения вперед? А он? Что же он? Он разрывается между стремлением действовать, использовать свои знания и силы и давнишней ненавистью, памятью о ненаказанном зле, которое будет порождать другое зло до тех пор, пока не исчерпает себя.
Он достал карту города и снова принялся изучать ее. Теперь у него было несколько удачно расположенных участков, а кроме того, доля в бизнесе Мелиссы и Джима Ледбеттера.
Следующий шаг — оценка участка рядом с «Соломоном». Если он окажется богатым, то тем самым будет нанесен удар Уиллу Крокетту.
Выйдя на рассвете из хижины, Вэл увидел сидевшего на земле с винтовкой в руках Кристиана Тэпли.
— Привет! Вот подумал, что тебе нужен помощник, пока ты будешь работать. Охрана, так сказать.
Тревэллион поприветствовал его.
— А как же твоя работа?
Тэпли улыбнулся.
— Я рассказал хозяину о своих намерениях, а он оказался другом Уилла. Просил передать тебе наилучшие пожелания и сказал, что если тебе нужна помощь, то он готов прислать рабочих.
— Спасибо. Это лишнее.
— И вот еще что, — сообщил Тэпли. — Я как раз проезжал мимо, когда отправлялся дилижанс, и видел, как Хескет садился в него — поехал во Фриско.
Хескет поехал в Сан-Франциско? Новость поразила Тревэллиона. Может, решил разделаться с ним чужими руками, от греха убраться из города? Но какой в этом смысл? Во всем городе не найдется и десятка людей, знавших об их вражде. А что ему известно о Хескете? Да ровным счетом ничего, кроме того, что тот, воспользовавшись своим положением, выбил почву из-под ног своего хозяина, человека честного и порядочного. И все же Тревэллион забеспокоился. Хескет не станет предпринимать бессмысленных шагов и, похоже, принадлежит к тем, кто всегда хорошо знает, что делает. Так зачем же ехать в Сан-Франциско, когда столь важный кусок владений уходит у него из рук? В этом нет никакого смысла. Должно быть, Хескет что-то задумал. Раз он покидает город в такой момент, значит, на это есть причина, и довольно веская.
Охранник на «Соломоне» только взглянул в их сторону, отвернулся и потерял к ним интерес. Вэл не намеревался проводить основательных работ и обнажать породу. Для этого потребовалось бы время и снаряжение. Сейчас ему надо сделать хоть что-то, чтобы закрепить свое право на владение участком. Богатая руда если и имеется здесь, то залегает на глубине нескольких сотен футов. Такова картина на «Соломоне», на других приисках и во всем Комстоке. Если он ошибается, то все его знания ничего не стоят.
Работая, он пытался представить себе все возможные причины внезапного отъезда Хескета в Сан-Франциско, но так и не пришел ни к какому выводу. Оперевшись на лопату, Вэл попробовал обсудить это с Тэпли.
— Ты считаешь, он все-таки что-то задумал? — спросил тот. — Хескет хитер. Что правда, то правда.
— Беспокоит меня Уилл Крокетт, — заметил Тревэллион. — Лучше бы он показался здесь. Не могу поверить, что он вот так взял и все бросил.
— Да, странно. Вряд ли бы он поступил так, имея такую долю в прииске. — Тэпли поднял глаза, словно осененный какой-то догадкой. — А что, если он подался на поиски оставшихся акций? Люди поговаривают — они-то как раз и могут решить все дело.
— Похоже, никто понятия не имеет, кому они принадлежат, разве что только самому Уиллу известно, где их искать.
— Часть акций продавалась на Востоке. Их судьба — потемки.
Вдруг на склоне появился всадник. Поравнявшись с ними, он резко остановил лошадь и крикнул:
— Война! Форт-Самтер горит!
Тревэллион бросил лопату.
— А где это Форт-Самтер? — спросил он.
— По-моему, где-то недалеко от Чарльстона, — ответил Тэпли и сплюнул. — Так я и знал. Как только избрали этого Линкольна, я сразу почуял, чем все кончится. — Он посмотрел на яму, вырытую Тревэллионом. — Главное — работа начата. В любом суде это будет достаточным доказательством. Пойдем-ка теперь в город да послушаем, что говорят. Должно быть, и Поуни приедет. — Он оглянулся по сторонам. — Веришь, Трев, там, дома, меня всегда интересовало, что в других краях делается. Только теперь я вот что скажу: издалека-то все по-другому смотрится. Будто совсем иной мир.
— Только не для Терри, — заметил Вэл. — Для него огонь и дым все равно что свежий воздух.
— Ты будь с ним поосторожней. Он стреляет отлично. Люди поговаривают, еще похлеще Лэнгфорда Пила.
— Да мне-то что? Я в такие игры не играю. Я вообще с трудом понимаю, ради чего все это затеяли.
— Мы все играем в эти игры, — возразил Тэпли. — И ты тоже.
Часть третья
Глава 25
В безмятежном изяществе «Уинз-Бранч», что на углу Вашингтон и Монтгомери, Грита Редэвей казалась самой изящной и безмятежной. Необыкновенно живая и грациозная, она вызывала всеобщее восхищение.
Сидевшего с нею за столиком незнакомца ей представил Том Мэгуайр, самая влиятельная фигура в театральном мире Сан-Франциско.
— Мисс Редэвей, он хочет встретиться именно с вами, — улыбнулся Мэгуайр. — Не с какой-нибудь другой актрисой, а с вами. Он друг одного нашего инвестора, который, откровенно говоря, мне не очень-то нравится, и я не доверяю ему, но о его друге, этом Хескете, — это он хочет встретиться с вами — мне ничего не известно. Я только прошу вас побеседовать с ним, за чашкой чая например. Вот и все. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Он с приисков, а…
— С приисков?
— Из Вирджиния-Сити. Перспективное место. Мы сами скоро открываем там театр.
— И он искал встречи со мной?
— Да, с вами. Только с вами. Нам известно, как вы относитесь к подобным предложениям, и посоветовали ему пообщаться с какой-нибудь другой актрисой, но он не согласился и захотел говорить только с вами и ни с кем другим.
— Что ж, я встречусь с ним. За чашкой чая в «Уинз-Бранч».
— Благодарю вас. — Мэгуайр пожал плечами. — Вы просто сняли камень у меня с души. Ведь тут дело вот еще в чем. Этот инвестор, о котором я вам говорил, вкладывает деньги в наши постановки, и потом, у меня с ним есть и другие дела. Холст, веревки, вся закулисная техника — все это я покупаю у него гораздо дешевле, чем где-либо в другом месте. Нам выгодно иметь с ним дело. — Он помолчал, потом прибавил: — Хотя… Только пусть это останется между нами, меня удивляет, как он приобретает товар, если продаёт так дешево.
— Благодарю вас, мистер Мэгуайр.
Грита сочла этот намек тонким предостережением и решила держаться осторожно. В конце концов, она встретится с этим человеком всего-то один раз и больше никогда его не увидит.
Грита была любопытна, но сейчас ей, скорее всего, хотелось отдаться волне событий. С раннего детства она мечтала попасть в Сан-Франциско, и вот она здесь. Ее не покидало предчувствие, что приезд сюда как-то повлияет на ее судьбу.
В последнее время ей часто вспоминался разговор с Рэчел в Париже.
— Вы действительно очень и очень способная, — сказала тогда Рэчел. — В некотором смысле вы даже лучшая из нас. Но ведь вы не хотите стать настоящей актрисой. Вы играете с какой-то непринужденной легкостью, вам не хватает осмысления роли, вы не продумываете ее.
— Это не так.
— Возможно. Но выглядит это именно так. Просто вы, моя милая, должны наконец решить, чем заниматься. Если вы не хотите быть актрисой, тогда кем? Станете любовницей? Это, знаете ли, тоже спектакль, только никогда не знаешь, как долго он продлится, так что лучше припрятать драгоценности на черный день. — Рэчел посмотрелась в зеркало и, нахмурившись, приложила палец к губам. — Но ведь вы и этого не хотите. Тогда богатый муж. А почему бы и нет? Мужчин много, правда, лучшие из них всегда оказываются женатыми. Вот что! Вам нужно поехать в Америку! А там сбежите с каким-нибудь лихим ковбоем, про которых пишут в книжках. Или с владельцем золотоносного прииска.
— А я собираюсь в Америку.
— Знаю. Вы говорили об этом. Я тоже поеду, наверное, в Нью-Йорк. Эта шведская певица пользуется там огромным успехом.
— Дженни Линд? Но, Рэчел, она совсем другая, вы так не смогли бы… И потом, этот человек, который вез ее туда, этот П. Т. Барнум, говорят, он с большими странностями.
— Барнум? По-моему, он не имеет отношения к театру. Кажется, у него выступают всякие карлики и великаны и даже слоны? Какой же это театр?
— В своем деле он мастер и знает, как заставить людей раскошелиться. Это ведь тоже искусство.
Рэчел махнула рукой, желая вернуться к прежней теме.
— Все-таки поговорим о вас, Грита. Не о Грите-актрисе, а о Грите-человеке, женщине. Что вы собираетесь делать?
— Давно, когда я была еще девочкой, мы собирались в Калифорнию, но так и не добрались до нее. Вот и хочу теперь поехать.
— Но зачем?
— В сущности, я и сама не знаю. Чувствую какую-то незавершенность, несбыточность. Ведь это была мечта, и теперь мне хочется собственными глазами увидеть ее воплощение.
— А что потом?
Грита дернула плечиком.
— Вернусь в театр… О, право, не знаю!
— А я чувствую, что есть там один человек. Он ждет вас.
— Да как же такое может быть? Ведь я попала в Америку ребенком!
— И все же, поверьте, есть там один человек, — продолжала Рэчел. — Просто должен быть.
Прошло много времени, и вот она здесь, в Калифорнии, в Сан-Франциско, в «Уинз-Бранч».
К столику подошел человек в сером костюме, худой, со слегка вьющимися светло-каштановыми волосами, зачесанными на косой пробор, серо-голубыми глазами и бородой, аккуратно подстриженной на манер Ван Дейка. Незнакомец поклонился.
— Мисс Редэвей? Меня зовут Элберт Хескет.
Грита предложила ему сесть.
— Хочу прежде всего поблагодарить вас за то, что согласились встретиться. Когда я услышал, что вы в городе, сразу захотел увидеться с вами.
— Мистер Мэгуайр говорил мне о вашем знакомстве с ним.
— Мы и в самом деле знакомы. У меня горнорудный бизнес, и мне приходится часто приезжать сюда по делам. — Он посмотрел на нее, и Грита почувствовала нечто странное в его взгляде. — Вы прежде бывали в Америке?
— О, это удивительная страна! Я почти ничего не знала о ней, пока не оказалась тут. И конечно же столько разговоров о Калифорнии!
— Да. И о ее приисках.
Кажется, он явно переигрывает. Зачем так подчеркнуто произносить эту реплику о приисках? Или ей просто померещилось?
— О приисках? — Грита сделала удивленные глаза. — А я и не предполагала, что здесь есть прииски… Я думала, золото намывают в реках при помощи каких-то лотков.
— Лотками тоже можно. Но самые богатые залежи золота находятся под землей, и до них еще нужно добраться.
— Должно быть, это очень тяжелый труд.
Грита была несколько озадачена. Она уже давно привыкла к ухаживаниям мужчин и научилась видеть их насквозь, но в этом человеке было нечто такое, чего она никак не могла уловить. Будучи профессиональной актрисой, она хорошо разбиралась в том, какие жесты и движения используют люди, чтобы обнаружить или, напротив, скрыть свои мысли.
— Вы непременно должны приехать с гастролями к нам в Вирджиния-Сити, — учтиво произнес Хескет. — Мы там так соскучились по театру. Кроме шахт и приисков у нас почти ничего нет.
— Я мало что смыслю в шахтах. Слышала истории про каких-то подземных гномов, вот и все мои познания.
Он улыбнулся.
— Никаких гномов нет. Все это небылицы и предрассудки, и только некоторые суеверные горняки верят в них. — Он попробовал свое вино, как ей показалось, весьма неохотно. — Я-то отношусь к этому прозаично. Прииски в моем понимании неотделимы от капиталовложений и, разумеется, акций. — Он помолчал, потом прибавил: — Хотя акции некоторых бывших приисков не стоят даже бумаги, на которой они напечатаны.
Она умышленно заводила разговор о театре, о Сан-Франциско, о Париже и о жизни в Вирджиния-Сити. Несколько раз ей показалось, что он пытается вернуться к приискам, но она избегала этой темы. Зачем упоминать об этих «бывших приисках» и акциях? Ведь разговор шел о другом, значит, есть у него что-то на уме.
Грита посмотрела на часы.
— О, уже так поздно! Мистер Хескет, вы проводите меня до «Интернэшнл»?
— Конечно, конечно.
На выходе они встретили Джеймса Старка с женой, остановились и немного поболтали о его постановке «Ришелье», имевшей колоссальный успех. Хескет стоял в стороне, слушал, но мало что понимал.
У входа в «Интернэшнл» она протянула ему руку.
— Приятно было познакомиться с вами, мистер Хескет. Спасибо.
— Могу я увидеть вас снова?
Она уже повернулась, чтобы уйти, потом, помедлив, проговорила:
— Возможно. Скоро у нас начинаются репетиции.
— Но… как мне…
— Спросите меня в отеле. А если хотите, можете прийти в театр. Видите ли, мистер Хескет, я почти не располагаю личным временем, все оно принадлежит театру.
Эл испытывал страшное раздражение и, пройдя полквартала, даже остановился, охваченный порывом слепой ярости. Он не выносил ни малейшего сопротивления и не терпел, когда его планы рушились по чьей-то вине.
В гостиничном номере в Вирджиния-Сити ему показалось пустяком отправиться в Сан-Франциско, встретиться там с Гритой Редэвей и купить акции, если они, конечно, у нее есть.
И вот он встретился с нею. И что? После долгой беседы так и не узнал ничего, даже не понял, есть ли у нее вообще эти акции. Все, что ему удалось выяснить из нескольких небрежных строк гроссбуха на «Соломоне», это то, что Уилл Крокетт продал часть акций кому-то, кто состоял в родстве с некоей Гритой Редэвей, и что она впоследствии унаследовала их.
Остались ли у нее эти акции или она продала их? Не исключено, что запрятала подальше за ненадобностью? И если они у нее, привезла ли она их с собой?
Хескет грязно выругался. Ну и что теперь? Надо возвращаться в Вирджиния-Сити, но как он уедет просто так отсюда! А что, если кто-то другой обратится к ней с выгодным предложением? Нет, он сам должен сделать это. Ему нужно узнать, есть ли у нее эти акции и, если есть, не собирается ли она их продать. С другой стороны, он открывает свои карты, и она может догадаться, что акции имеют ценность, и даже навести справки. Вспомнив Гриту, он подумал, что она, скорее всего, так и поступит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45