Нолан рассмеялся, поднял индейца за волосы и подтянул к лошади. Положил его на седло, привязал и, вскочив на коня, поскакал прямо в деревню команчей.Он остановился прямо посреди деревни.Команчи — воинственное племя, храбрее их никого не было. Поначалу они хотели снять скальп с Нолана, но любопытство взяла верх — они вышли из своих жилищ и собрались вокруг.Не слезая со своего мустанга, Нолан рассказал индейцам, каким храбрецом оказался их соплеменник, как бесстрашно он сражался, пока не был ранен, а в винтовке не осталось ни одного патрона, и как потом ругался и пытался броситься на Нолана с голыми руками.«Я не стал убивать его. Он смелый человек. Вы должны гордиться такими воинами. Я привез его вам, чтобы вы вылечили его. Может, когда-нибудь мы снова встретимся и сразимся».Потом он передал раненого индейцам и не торопясь уехал из деревни, ни разу не оглянувшись.В любую минуту его могли убить, и он это знал. Но индейцы всех племен всегда уважали храбрецов, а Нолан вернул им одного из их племени, их собственного храбреца и пообещал сразиться с ним, как только он поправится.Поэтому они позволили Нолану беспрепятственно уехать, и до сих пор в деревнях команчей рассказывают эту историю. А тот индеец, которого привез Нолан, рассказывает ее лучше всех.Однако у меня не было времени предаваться воспоминаниям. Скоро наступит ночь, а я еще не выяснил, что случилось с отцом.На небе сгущались тучи. Здесь, в высокогорье, почти каждый день после обеда бывают грозы, и сегодняшний день, похоже, не станет исключением. Я был даже рад ливню. Эти парни, что хотят меня убить, были новичками в горах, и, когда разразиться гроза, они подумают, что попали в ад.Да, удовольствие очутиться в горах в грозу не из самых приятных: дождь льет как из ведра, вокруг ничего не видно, поскольку ты находишься как раз в середине облака — да, да, прямо в его середине. Сверкают молнии, и, даже если их нет, воздух так насыщен электричеством, что волосы у тебя встают дыбом, как у испуганной собаки.Мне не очень улыбалась перспектива бежать по склону горы с винтовкой в руках в такую погоду, но, похоже, придется.Сгустились тучи, и начал накрапывать дождик. Я встал с поваленного ствола, на котором затаился, как бурундук, обошел ствол с винтовкой в руках, взобрался на скалу, быстро огляделся и бросился на вершину утеса.Если люди, засевшие там, спрятались в укрытие, моя затея удастся. Я побежал по склону утеса, зная, что буквально через минуту трава намокнет и станет скользкой как лед. Я уже приближался к вершине утеса, как вдруг на ней появился человек с винтовкой в руках.Он и не подозревал, что рядом кто-то есть. Собираясь бежать в укрытие, мужчина встал, чтобы осмотреться. И тут я появился перед ним — прямо из облака.У нас не было времени на раздумья. Я держал свой винчестер в правой руке дулом вниз, и, когда он вырос передо мной, я поднял ствол и с силой ударил его в лицо.Удар пришелся в основание носа, брызнула кровь. Человек удал на спину и испустил такой вопль, какого мне еще не приходилось слышать. Должно быть, боль была адская.Он покатился со склона холма и остановился только у его подножия. Лицо его было залито кровью. Я стоял и смотрел на него.Утес напоминал по форме пирамиду, вытянутую в высоту. Склоны его поросли травой, в которой были разбросаны камни. Облако, которое скрывало меня, уходило, и мой противник мог теперь видеть, кто нанес ему удар. Я стоял на вершине, держа в руках оружие.Он решил, что я собираюсь убить его, на мгновение у меня действительно мелькнула такая мысль, но потом я передумал.— Иди-ка ты отсюда, парень, — сказал я ему. — Да не останавливайся. Твои друзья начинают мне надоедать.Не отрывая от меня взгляда, он пополз прочь. С него ручьями стекала вода.Я огляделся, но никого не увидел. Тогда я повернулся и стал спускаться с утеса, направляясь к своему убежищу.Подойдя к лошадям, я выдернул из земли колышки и смотал веревки. Потом взялся за поводья и уже собирался было вставить ногу в стремя, как вдруг сообразил, что если не сниму мокасины, то ноги у меня скоро промокнут.Достав сапоги и надев непромокаемый плащ, я сел, чтобы натянуть на ноги сапоги, и тут мой взгляд упал на трещину в скале.Скала в этом месте имела слоистую структуру, и один из слоев выпал или был вынут, так что образовалось отверстие шириной не больше двух дюймов. Однако присмотревшись, я заметил, что оно глубже, чем показалось мне вначале, и что там что-то лежит.Я просунул туда руку и нащупал предмет, похожий на книгу. Вытащив ее, я понял, что это второй дневник отца, очень похожий на первый, но только гораздо хуже сохранившийся.Взбираясь на эту скалу, я, должно быть, наступил на камень, которым было заложено отверстие, чтобы дневник не промок и его не достали животные, и этот камень упал. Вот почему я не видел его раньше.Это был дневник, и я знал, что это дневник отца. Переложив его в левую руку, я начал было уже засовывать его в карман моей куртки, как вдруг откуда-то сверху раздался голос:— Это мое!Я поднял голову и увидел Андре Бастона. Он стоял на скале, направив на меня винтовку. Глава 25 Бывает, что противника можно убедить в бессмысленности его намерений, но я знал — на Андре никакие аргументы не действуют.Бастон был настоящим убийцей, и его винтовка была направлена на меня. Я знал многих людей, которые, не задумываясь, убили бы меня и взяли из моих мертвых рук дневник, но Андре был не просто хладнокровным убийцей, он был садистом. Ему нравилось наблюдать мучения людей, понимавших, что пришел их последний час.Но беда Андре была в том, что он обожал ритуал дуэли, когда сначала бросается вызов, потом встречаются секунданты и обговариваются все детали, и наконец противники расходятся и, сделав нужное число шагов, поворачиваются и почти с вежливостью стреляют друг в друга.Мне привычнее другой способ выяснения отношений — выхватываешь оружие и стреляешь, без всяких там манерных штучек. Я знал, что у Андре на уме, — у меня было то же самое, только я не собирался стоять и ждать, пока он убьет меня.Он сказал:— Это мое! — И наставил на меня винтовку.Человек, не желающий получить пулю в лоб, должен хранить оружие в таком месте, откуда его можно легко и быстро выхватить. Я знал: стоит мне опустить руку на револьвер, как я тут же буду убит, но мне хотелось сделать ответный выстрел.Ладно, подумал я, он собирается пристрелить меня, но я прихвачу его с собой, а если он меня не убьет, то уж я-то не промахнусь.Андре не ожидал, что я осмелюсь стрелять. Моя рука стремительно выхватила револьвер, я поднял его, и он сработал быстро и точно. От выстрела моя рука дернулась, но за секунду до этого винтовка Андре изрыгнула пламя. Я снова нажал на спуск. «Пусть стреляет сколько хочет, ты должен убить его», — сказал я себе, продолжая нажимать на спуск. Андре вдруг привстал на цыпочки, выронил на траву винтовку и упал со скалы прямо к моим ногам.— Ты! — прохрипел он. В глазах его стояла лютая ненависть. — Ты даже не джентльмен!— Да, сэр, вы правы, — вежливо ответил я. — Я не джентльмен, но зато я чертовски хорошо стреляю.И Андре Бастон, знаменитый на весь Новый Орлеан бретер, умер на склоне Камберлендской впадины, а дождь лил прямо в его широко раскрытые глаза и стекал по свежевыбритым щекам.— Ну вот, отец, — сказал я. — Если этот человек убил тебя, он расплатился по счету. Покойся с миром, где бы ты ни лежал.Смахнув ладонью воду с седла, я взобрался на своего верного аппалузу и двинулся прочь. Вьючная лошадь покорно следовала за нами. Мы въехали на склон горы и, обогнув еловую рощицу, двинулись вниз. Я кинул последний взгляд на утес, наполовину скрытый от меня облаком.И только тут до меня дошло, что Андре промахнулся. Я был уверен, что он убьет меня, и хотел только, получив пулю, вернуть ее ему. Однако он промахнулся. Может быть, увидев, что я схватился за револьвер, заторопился, а может быть, запаниковал, как это случается со многими, когда понимают, что в них сейчас будут стрелять, — а надо признаться, это очень неприятное ощущение.Но, как я уже говорил, если ты берешь в руки оружие, будь готов к тому, что оно обратится против тебя.Фанни Бастон и ее товарищи разбили свой лагерь на склоне горы, в очень неудачном месте, я бы сказал. Я подъехал прямо к ним. Два человека были мне незнакомы, а Поля и Фанни я узнал сразу. Поль выглядел так, будто его проволокли лицом по забору. Фанни с удивлением уставилась на меня: черты ее лица потеряли всякую мягкость, у рта залегли жесткие складки.— Идите заберите своего дядю, — сказал я им. — А то он лежит там и мокнет.Они мне не поверили. Однако дуло моей винтовки глядело прямо на них, так что они не решились схватиться за оружие.— Будь я на вашем месте, — добавил я, — я бы катился отсюда до самой Бурбон-стрит, а там поставил бы свечки за дядюшку Филипа. Здесь вам больше делать нечего.Тропа, по которой я спускался вниз, была грязной и сильно петляла. Кое-где ее пересекали потоки воды. Наступил день, а дождь все продолжал лить, и сквозь пелену дождя деревья и трава казались особенно свежими.Тропа была очень узкой, так что ехать по ней приходилось медленно и осторожно. Мне хотелось только одного — добраться поскорее до Шалако и съесть пару бифштексов и выпить горячего кофе. В такой день лучше сидеть у камина и смотреть в окно, как капли дождя падают на землю.Всякий раз, когда я наклонялся, чтобы проехать под деревом, несколько капель, причем самых холодных, попадали мне прямо за шиворот.Вдоль тропы, иногда подступая совсем близко, иногда скрываясь в скалистом ущелье, текла Ла-Плата. Потоки дождевой воды падали со стен каньона и устремлялись в нее. В некоторых местах они были настолько сильными, что размыли тропу.По ней редко кто ездил — разве только случайный охотник или старатель. В основном этой тропой пользовались юты.И вдруг я увидел свежий след, как будто кто-то поскользнулся и проехал ногой по тропе. Моя рука нащупала под плащом револьвер.Кто-то прошел здесь совсем недавно и поспешно скрылся в лесу, росшем вдоль тропы. Сбоку от нее, на склоне, трава была примята сапогом.Я быстро развернул коня и огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Услыхав топот моего коня, незнакомец скрылся в лесу, однако он не мог уйти далеко — скорее всего, прячется где-то на опушке.Кого это занесло сюда в такой день? Это явно не индеец — индейцы не носят сапог, а это был след изрядно поношенного сапога большого размера.Я ждал выстрела из-за деревьев, но все было спокойно. Тогда я повернул коня и поехал по тропе, а когда добрался до ровного участка, пустил аппалузу рысью.Оказавшись в безопасном месте, я стал искать новые следы. И время от времени они попадались мне, сильно размытые, но, без сомнения, оставленные человеком, который не хотел, чтобы его заметили. Там, где это было возможно, он сходил с тропы и шел рядом. Но в тех местах, где склон, по которому бежала тропа, был слишком крутым или ущелье, тянувшееся вдоль нее, слишком глубоким, ему приходилось идти по ней. Человек делал большие шаги, хотя, возможно, и был не таким высоким, как можно было предположить по ширине его шагов. И еще — он был тяжелым.Совсем не обязательно, что это толстяк. Может быть, он просто несет на себе тяжелый мешок. Будь следы более четкими, я конечно же смог бы определить, действительно ли незнакомец много весил сам или нес что-то тяжелое, но в данных условиях трудно было судить об этом. А впрочем, он мог быть и толстяком, несущим тяжелый мешок.Следы не давали мне покоя. Что это за человек? И что он делает здесь в такую погоду?Если это друг Бастонов, то мне на него глубоко наплевать. А вдруг этот человек решит свести какие-то свои счеты с Бастонами, тогда он в беде — они могут его убить.Но больше всего мне хотелось одного — съесть что-нибудь горяченькое, хорошенько выспаться и опустить наконец ружье.Тут мои мысли снова вернулись к золоту. Что-то есть в нем такое, что заставляет человека терять разум. Мне пару раз приходилось наблюдать подобные случае. Я думаю, что мы, Сэкетты, довольно равнодушны к золоту, потому что нас больше привлекает земля. Нам нравится иметь свою собственную землю, и чем больше участок, тем лучше. Земля — вот это для нас.И тем не менее отец не пожалел трудов, чтобы раздобыть это золото. Он нашел его, тащил с горы, а теперь оно лежит неизвестно где. В том, что оно спрятано здесь, я не сомневался. Только где? Вот что не давало мне покоя.Когда я въехал в Шалако, солнце уже садилось, мокрые листья сверкали в его заходящих лучах. Оррин вышел из магазина и ждал, когда я подъеду.Он посмотрел на меня долгим взглядом:— У тебя все в порядке?— Я покончил с ними. — С этими словами я спешился и немного постоял, устало положив руки на седло, а потом повернул голову к брату: — Я убил Андре. В том самом месте, где они устроили ловушку для отца.— А где остальные?— Все еще там. Поль с Фанни и двое их друзей.— Оставь лошадей здесь, — сказал Оррин. — Иуда просил передать, что он о них позаботится. А ты заходи и поешь чего-нибудь.Иуда вышел и увел за собой аппалузу и вьючную лошадь, а я вместе с Оррином зашел в салун.— Знаешь, недавно сюда приехал какой-то странный человек. Вместо лица у него было месиво, и он не мог разговаривать, а может, не хотел. Он уехал отсюда, бормоча себе что-то под нос.— Я думаю, его ударили в лицо дулом винтовки. Оррин, а больше здесь никто не появлялся? Никто не поехал в горы, пока меня не было?— Мы следили за дорогой, но днем мимо нас никто не проезжал, это я тебе точно могу сказать. Если только ночью.Я рассказал Оррину о следах на тропе, но он покачал головой, не зная, кому бы они могли принадлежать.— Кто-то шел по следам отца и загнал его на тот уступ в горах, где оказался и я. Его, наверное, даже ранили. Отец многому успел нас научить, мы жили такой же жизнью, как и он. Я подумал, что надо поставить себя в положение отца — вдруг удастся что-нибудь найти. И я нашел его зарубки на деревьях — такие глубокие выемки в стволах, какие делал только он. — С этими словами я вытащил из кармана дневник. — И еще в отверстии в скале я обнаружил вот это.Оррин взял дневник.— Интересно, о чем думал отец, отправляясь в свое последнее путешествие, Телль? Почему он продолжал вести дневник? Может быть, у него было предчувствие, что он умрет?Я тоже об этом думал.— Может быть, он предчувствовал свою смерть, а может быть, был болен. Ты же знаешь, он никогда ни на что не жаловался и мы считали его самым сильным человеком на земле. Но, возможно, он заболел, плохо себя чувствовал и хотел, чтобы мы об этом узнали.Не успел я произнести эти слова, как понял, что наконец-то догадался, в чем дело. Путешествие в горы, в которое отправился отец, было его последним шансом улучшить материальное положение своей семьи. Мы были ему очень дороги, но, видимо, в его душу закралось сомнение, что он сможет поднять нас на ноги, и эта мысль не давала ему покоя.Нам не хотелось открывать дневник. Мы знали, что это прощальный привет от нашего отца, а нам так не хотелось с ним расставаться, ведь за последние несколько недель мы сжились с ним и вновь почувствовали свою близость к нему. Мы повторили его путь, побывали в ситуациях, в которых был и он, и нам хотелось продлить это ощущение близости с отцом. А прочитав его дневник, мы расстанемся с ним навсегда — ведь там, где его записи обрываются, отца ждала смерть.Берглунд принес горячий суп и хлеб, и я набросился на еду. Дневник отца лежал на столе, и время от времени я поглядывал на него.Несмотря на нечеловеческую усталость, я продолжал в мыслях возвращаться к своему путешествию в горы, и мне вдруг захотелось опять вернуться туда, подняться на вершину и посмотреть оттуда на горы и небо.Меня не покидало ощущение, что я что-то упустил.— А где Нел Трелони? — спросил я вдруг. — Что-то я ее не видел.— Еще увидишь, — с усмешкой откликнулся Оррин. — Она каждый день появлялась тут и убеждала нас отправиться в горы на поиски тебя. Она была уверена, что ты попал в беду. — Оррин улыбнулся. — Но я сказал ей, что это с тобой случается с самого рождения.— А эти ковбои с тремя восьмерками больше не появлялись?— Сюда приехал Чарли Мак-Кер — ну, тот парень, у которого нервы не в порядке. Сейчас он прячется где-то на реке. У меня такое подозрение, что Бастон заключил с ними какую-то сделку.Меня не покидало какое-то смутное беспокойство. И дело было не только в следах на тропе. Я не люблю, когда что-нибудь остается невыясненным до конца. Без особой причины человек не потащится в горы в дождь. И однако же люди в Шалако не видели, чтобы по дороге, ведущей в горы, кто-нибудь проезжал. В этих местах трудно проехать незамеченным, значит тот, кто поехал в горы, постарался сделать это так, чтобы его никто не увидел.Кто же это был? И что за дело у него в горах? И чем он сейчас там занимается?В комнату вошел Иуда, за ним — Тинкер. Тинкер уселся у окна, откуда можно было наблюдать за улицей и за дорогой, ведущей в горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24