Это было старое очень высокое трехэтажное здание,
узкое, с трудом втиснувшееся меж двумя домами; полуцилиндры застекленных
эркеров, как пузыри, выступали на тех местах фасада, где внутри дома
находились лестничные площадки, на каждую выходило две двери - слева и по
центру. Джума знал такие дома: когда-то каждый этаж занимала одна
многокомнатная квартира, имевшая два выхода - для хозяев парадный и для
прислуги боковой. В советское время квартиры изуродовали перегородками из
сухой штукатурки, разделили, создали коммуналки...
Джума не спеша шел за поляком, слышал его шаги в глубокой сводчатой
подворотне, затем хлопнула дверь подъезда. Бронич поднимался по крутым
скрипучим деревянным ступеням, достиг третьего этажа.
Агрба остановился на первом, отошел в самую глубину эркера, чтоб
видеть хотя бы ноги Бронича, и понять, у какой двери он остановился: у
той, что слева или по центру. Поляк остановился у центральной. Стоял
долго, видимо не открывали, наконец его впустили. Джума сбежал вниз, сел в
машину.
- Поехали? - спросил сзади оперативник.
- Нет, будем ждать.
- Тогда перекурим.
- Давай.
Ожидание длилось минут двадцать. Наконец Бронич появился из
подворотни, огляделся по сторонам и направился к "Вольво".
- Поедешь за ним. Только осторожненько, - сказал Джума. - Я останусь
здесь, надо выяснить, у кого он гостил, - Агрба вылез из машины, и когда
оба автомобиля скрылись за углом, вошел в дом...

На утренний поезд Королец билет не достал, но все же приехал на
вокзал пораньше в надежде сесть спустя час на проходящий международный. И
вдруг вокзальное радио прогавкало что-то неразборчиво, из всего Королец
только и уловил, что нужный ему поезд опаздывает на два часа.
Раздосадованный, он затащил рюкзак и оба чемодана в угол за киоском
"Союзпечать" в зале ожидания и притих там, наблюдая за копошением сотен
людей. Через какое-то время он стал следить, когда освободится хоть одна
из трех кабин телефона-автомата. Наконец, из крайней вышла девушка. Надев
рюкзак и подхватив чемоданы, Королец поспешил к кабине, втиснулся,
притянул дверь, бросил монетку и набрал номер. После гудка и щелчка
раздался знакомый голос:
- Я слушаю.
- Привет. Что делаешь? - сказал Королец.
- Только что принял душ.
- Это хорошо. Чистое бельишко натянул. Приготовь еще одну смену.
Скрипнула дверь, Королец испуганно оглянулся, но сообразил, что
толкнул ее рюкзаком, висевшим за спиной.
- В чем дело, "Проба"? Что мелешь? Ты откуда звонишь, что такой
галдеж?
- Из аэропорта. Народу тьма. Одни прилетают, другие улетают. Я вот
тоже улетаю. В отпуск. Понял?
- Не очень. В Сочи, что ли?
- В Калмыкию. Поглубже. Срочно. Понял?
- Начинаю. Ты подробней.
- Все прибери, подмети. Соседа своего Володьку Усова помнишь? Пьянь.
У него мент был. Интересовался бериллием, Кубраковой, мною. Понял? Тадек
не появлялся? Слышь, ты что оглох? Алло! Тадек не появлялся?
- Только что ушел, - голос говорившего вдруг осип.
- Ты ему сказал, что товар в "ямке" в Дольницком лесу?.. Чего
молчишь? Алло?! Ладно, будь! Кажется, объявили посадку, - он бросил трубку
на рычаг, распахнул дверь плечом, вмял себя в толпу, першую к выходам на
перроны...

В его ушах еще звучали слова "Пробы" на фоне голосов и шарканья ног
сотен людей. Он даже положил трубку не на аппарат, а рядом, на столик, и
она выбрасывала в тишину комнаты короткие "би-би-би-би". Он пытался
угадать, что произошло, отчего "Проба" пустился в бега. Но даже не узнав
от него никаких подробностей, понял: милиция вышла на бериллий и кольца,
раз уж Королец упомянул Кубракову. Не зря "Проба" посоветовал приготовить
еще одну пару чистого белья. В тюрьму?.. Что делать?.. Бежать?.. Куда?
Нет, никуда бежать не надо... Если поймают, это вызовет еще большее
подозрение... Сидеть и ждать, пока придут и заберут?.. А что, если явиться
с повинной? Самому... Дурак, в чем пойдешь виниться? Ты же не знаешь, что
у них есть против тебя... Лучше же на первом допросе признаться: да,
участвовал в изготовлении фальшивых колец. Каким образом? Доставал
бериллий. Хотел еще достать от имени Кубраковой. Вот и вся моя вина,
гражданин следователь... Сколько дадут за это? Ведь сам кольца не делал,
сбытом не занимался... Я, гражданин следователь, так сказать, снабженец в
этом деле... И на этом точка! И ни слова больше!... О том они ничего знать
не могут. Никто меня не видел с нею ни в Богдановске, ни там, над
обрывом... Ах, посмотреть бы, что у них в папочке, заведенной на тебя!..
Кто сбывал? Понятия не имею, гражданин следователь!.. "Проба"? Давно его
не видел. Нет, куда он исчез, - ни сном, ни духом... Знают ли они
что-нибудь о Тадеке, о поликаувиле? Вряд ли... Как он границу проскочит?
Тоже вопрос, важный вопрос... У него на границе всегда был порядок, нужные
люди схвачены. Столько раз ездил! И с каким товаром!..
Он сидел в майке и трусах, и только сейчас почувствовал, что весь в
липком поту, даже ноги. Разболелась голова, что-то колотилось в висках.
Осмотрел комнату. Тут все чисто... Надо в гараж смотаться, посмотреть
машину: не забыл ли чего в ней, не наследила ли она, когда ехали из
Богдановска к обрыву... Времени, правда, прошло с тех пор много,
что-нибудь ненужное попалось бы на глаза... В "бардачке" вроде ничего
такого: манометр, фигурная отвертка, пачка сигарет, коробка спичек,
каскетка - привез из Таллинна несколько штук таких, раздарил знакомым...
Каскетку надо выбросить...

Джума поднялся на третий этаж, подошел к двери, из которой десять
минут назад вышел Тадеуш Бронич. На косяке торчал звонок, рядом табличка,
указывала, кому из соседей сколько раз звонить: "Ишанкулиева - 1",
"Веретенникова - 2", "Супрун - 3". Ни одна из этих фамилий не была Агрбе
знакома. Поразмыслив, он подошел к двери слева: кнопка звонка и никаких
фамилий. Джума нажал. Открыла женщина лет шестидесяти в переднике поверх
халата:
- Вам кого?
- Я из пожарной инспекции, - сказал Джума. - Вы извините за
беспокойство. С полчаса назад сюда, - он указал на соседнюю дверь, -
должен был зайти трубочист из ЖЭКа. Он мне срочно нужен. Вы не знаете, к
кому он мог?
- Кто-то звонил в квартиру Супрунов. К ним три звонка.
- Вы уверены?
- Господи, у нас тут сплошь стены, как из фанеры, слыхать не только
звонки, а в какой комнате сколько раз чихнули.
- Значит, к Супрунам?
- Супруны давно померли, дочка их тут жила, Наташа.
За спиной у женщины из глубины коридора послышался плач ребенка.
- Извините, спешу, внучка кричит, - заторопилась женщина, - Наташа
уже здесь не живет, разошлась с мужем, он оставил ей свою квартиру, - а
сам перебрался сюда. - Ваш трубочист, наверное, к нему...
- К кому?
- К Лагойде, Лагойде! К Юрию Игнатьевичу! - она торопливо захлопнула
дверь.
Джума на секунду прикрыл глаза, остро захотелось курить, но не стал.
Повернувшись, заспешил по ступеням вниз...
- Что скажете? - Джума, закончив рассказ, посмотрел на Проценко.
- Лагойда! Кульбиты!.. - он покачал головой. - Ты никуда не
отлучайся. Бронич выехал на Грудковское шоссе, значит жмет к границе. Я
звонил Чеславу, пусть встречает своего земляка на той стороне, а мы с
тобой проводим его до самого КПП отсюда. Ты Скорику сообщил о Лагойде?
- Нет еще. Сейчас свяжусь с ним от себя, - Джума встал.
- Давай по-быстрому к себе и бегом вниз, я буду в машине...

- Витюша, кто это висел у тебя на телефоне? Еле дозвонилась, -
услышал Скорик голос Кати.
- Джума... Ты что-то хотела?
- Ты торопишься?
- Очень.
- Что-нибудь случилось?
- Да.
- Хорошее?
- Не знаю, еще не знаю... Говори, что там...
- Утром, когда ты ушел, а я еще собиралась, приехала твоя мама. Она
будет жить у тебя дня два, пока Луша ей квартиру уберет. Так что я от тебя
съезжаю. Поскучай. Ну, привет, - она положила трубку.
Но ему было не до этих новостей: его и Щербу ждал прокурор области, у
которого сидел начальник УВД...

39
Вечером мне домой позвонил Миня Щерба:
- Я нашел статью твоей сестры из Харькова. Можешь зайти забрать.
- Спасибо. В понедельник зайду...
Получилось, правда, не в понедельник, а во вторник.
- Привет, Артем. Садись, - он откинулся грузным телом на спинку
кресла. - Ну что, победитель, торжествуешь, пьешь по этому поводу
коньячок? - сощурился он.
- Ладно тебе, Миня, - озлился я.
- Шучу, шучу... Возвращайся в прокуратуру, а я вместо тебя, -
засмеялся он.
- Поздновато...
- Тоже верно... Ничего, Скорику этот синяк на пользу пойдет. Тут и я
немного виноват, правда, я был в отпуске.
- Ты передай ему: будь я на его месте, все делал бы почти так, как и
он. Ну, может, чуть мягче, не столь ретиво. В остальном у нас просто
разные роли. Ты понял?
- Это я давно понял.
- Что с делом? - спросил я.
- Лагойда на первом же допросе был душка. Без особого усердия со
стороны Скорика торопился все признать, выложить свои грехи: как доставал
бериллий, кто и где делал фальшивые кольца, сколько получал за услуги от
поляка Бронича... Но о поликаувиле, сукин сын, умолчал. А в конце даже
улыбнулся: мол, облегчил я душу, гражданин следователь, и готов нести
наказание. Правда, осторожно поинтересовался, какой срок ему грозит. Что
скажешь? - хитровато сощурился Миня.
- Не люблю я таких торопливых признаний.
- Я тоже. На этом и последующих допросах Скорик ни разу не касался
гибели Кубраковой. Так, полувопросы, полубеседы, уточнения каких-то
деталей, мелочей, общие слова, прямо тебе светские разговоры. Скорик
расслаблял его, как бы успокаивал, иногда вставляя между словесами нужный
вопросик. Как-то вдруг спросил: "Юрий Игнатьевич, а где вы были и что
делали двадцатого августа? Скажем, в десять утра?" - и дату и месяц Скорик
взял с потолка. Сейчас поймешь, почему. Лагойда сперва опешил, а потом у
него искренне вырвалось: "Совершенно не помню! Это же было месяц назад!
Где тут в нашей суете упомнить. Разрешите спросить: почему вас интересует
именно этот день и час?" - Наши польские коллеги проверяют показания
Бронича", - придумал Скорик. Дальше опять пошел малозначительный треп. А
на последующем допросе, позавчера, продолжая ту же трепотню, Скорик к
концу, когда почувствовал, что Лагойда подустал, затеял вроде неожиданный
разговор о гибели Кубраковой, мол, какие у вас с нею были отношения,
показал очки Кубраковой и между делом сообщил: "Она ведь была сперва
оглушена газом из баллончика "Метах". В общем приводил Лагойду в состояние
боевой готовности, чтоб у того в каждой извилине появилась Кубракова, чтоб
задницу ему бдительность сверлила. Когда Скорик почувствовал, что Лагойда
уже в нужной кондиции, спросил: "Юрий Игнатьевич, а утром в среду 16-го
июня, где вы были, что делали?" Назвал ему число, день и время убийства.
На что расчет? Если наши предположения верны, то Лагойда должен был все
время ожидать этот вопрос и, естественно, иметь заготовленный ответ. И он
на ходу выпалил: "Сидел дома, зуб у меня разболелся, я даже на работу не
пошел". - "Вы уверены, что это было именно в этот день?" - "Абсолютно". -
"Однако странная у вас память. То, что произошло месяц назад, двадцатого
августа, вы запамятовали, а вот в какой день недели, какого числа утром у
вас заболел зуб три месяца назад в июне, вы помните. С чего бы это?" - Тут
я должен рассказать вам следующее, - закурив, Миня заходил по кабинету. -
Во время обыска у Лагойды среди всяких бумажек нашли страховой полис. Этот
негодяй страховал свою машину. Взглянув на дату, словно уксусу глотнули:
16-е июня, т.е. среда, день убийства Кубраковой! Значит алиби?! И все же
Скорик допросил страхового агента, такая бабуля-пенсионерка,
подрабатывает. Она страхует его "Жигули" уже семь лет. В тот день, как и
договорилась с Лагойдой, пришла к нему в четверть десятого утра. Звонит,
значит, в дверь - никто не отзывается. Тут из другой квартиры на
лестничной площадке выходит соседка, спрашивает: "Вы к кому?" - Та
говорит: "К Юрию Игнатьевичу Лагойде, он ждет меня". - "Не ждет он, еще
рано утром уехал". Вторично бабуля из госстраха в тот же день позвонила
Лагойде около пяти вечера, он уже был дома, она пошла к нему, оформила
полис. Чтоб закрепить это, Скорик допросил соседку. Та говорит: точно,
было такое. А на вопрос, откуда у нее уверенность, что это было утром,
ведь прошло три месяца, могла забыть, спутать время, сказала: "В начале
десятого, когда я уже возвращалась из молочного магазина, женщина эта
стояла под дверью и звонила. А занимать очередь за сметаной я ходила в
шесть утра, видела, как Юрий Игнатьевич садился в свою машину, отъезжал. Я
ему купила бутылку сметаны и молока. Он всегда просит накануне, когда
нужно. А в четыре часа занесла ему, слышала, когда он вернулся." Скорик
ему это выложил и тут же закончил допрос; пусть понервничает, пусть перед
глазами у него попрыгают вопросительные знаки, пусть гадает: а что мы еще
знаем? Лагойда на вопрос Скорика среагировал заготовленной ложью. С чего
бы? - Миня остановился, загасил окурок и сам себе ответил: - Этого пока мы
еще не знаем, но щелочка для интуитивных блужданий появилась. Люблю, когда
ловятся на лжи в самом начале! Возможно, конечно, утренний поспешный
отъезд Лагойды к нам не имеет никакого отношения... Черт его знает! Хоть
бы Агрба привез из Богдановска что-нибудь. Уже неделю сидит там, роет. Не
может быть, чтоб кто-нибудь, кроме Омеляна, не видел красные "Жигули",
женщину в них и водителя в каскетке. Но на этот раз не Назаркевича.
- Достаточно водителя в каскетке и красных "Жигулей", даже без
женщины, - сказал я.
- Тоже правильно, - согласился Щерба. - Если, конечно, в то утро он
был там.
- Ты подскажи Скорику, мне неудобно: я почти убежден, что колпачок от
газового баллончика Назаркевичу в машину подкинул кто-то свой, кто знал,
что правая передняя дверца не запирается, замок сломался дней за десять до
поездки Назаркевича в Богдановск. Человек, подбросивший колпачок, должен
был также знать, где обычно Назаркевич держит машину. Таких два места: у
дома и на стоянке возле института. Поговорите с Назаркевичем, выясните
круг лиц, знавших о поломке замка. Их не может быть много, ну три-четыре
человека.
- Захочет ли он разговаривать со Скориком?
- Ну, может, ты... "Пробу" нашли?
- Нет, в бегах он, где-то "партизанит". Дали во всесоюзный розыск...
- Артем, - снова хитро сощурился Миня, - скажи честно, как ты нашел этого
Агеева?
- Да не искал я его! - соврал я и понял, что Миня не поверил.
- Ну Бог с тобой... Что дома? Внук большой уже?
- Шесть лет. Собираемся в конце недели в отпуск.
- Куда?
- В Евпаторию.
- Отдыхай, я уже свое отгулял, - он встал. - Старые мы уже, а?
- Что поделать...

Из Богдановска Джума вернулся ни с чем.
В субботу жена осталась с детьми, а он отправился на Центральный
рынок. Он любил осенние базары, их толчею, шум, пестроту красок - горы
овощей, фруктов, местных и привезенных из Молдавии и Кавказа. Джума
закупал обычно на всю неделю, в будни времени нет выбраться отсюда. С
двумя большими сумками он долго ходил в мясных рядах, торговался, как
опытная хозяйка, помня наставления жены: "Ты торгуйся, цены-то - с ума
сойти! Как жить дальше будем?!" Купив баранины и говядины, Джума ушел в
свои любимые овощные ряды: баклажаны, укроп, петрушка, помидоры, тархун,
кинза... Для него обеденный стол без этого - не стол... Некоторые продавцы
с Кавказа, постоянно продававшие здесь в сезон, уже встречали Джуму, как
своего покупателя, тем более знавшего толк в товаре, отпускали подешевле и
провожали с пожеланиями мира его дому...
Купив все, что нужно, стоя с двумя тяжеленными сумками, Агрба еще раз
обвел медленным взглядом ближние и дальние ряды с овощами частников,
брезгливо посмотрел на морковь, огурцы и капусту в ларьках торговли и
словно ощутил их гнилостный запах, шибанувший в нос, когда он ступил на
территорию овощной базы в поисках алкаша Усова...
"Усов... Усов... - думал Джума, сидя в троллейбусе. - А что если..."
Дома, поставив сумки на кухне, сказал жене:
- Разбери сама, Надя. Мне нужно по делу съездить в управление...
У себя в кабинете Джума порылся в сейфе, нашел несколько старых
фотографий, пожалуй, не вспомнил бы, где и когда изъял их, вложил в
конверт и сунул в карман. Затем позвонил Скорику домой. Трубку сняла Катя:
- Джума? Здравствуйте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23