А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Когда трио закончилось, раздались дружные аплодисменты.
Возбужденный и гордый, мальчик объявил, что может играть и партию первой скрипки. Однако вскоре он взял несколько неверных нот и внезапно остановился, раздосадованным собственным пиликаньем, оскорблявшим его слух, и сказал:
– Это все из-за скрипки. Мне нужна другая, Папа.
– Ты прав, – согласился Леопольд. – Завтра же у тебя будет другая скрипка, получше. – Он велел ребенку попрощаться и отослал его спать.
Но Вольферль долго не мог заснуть. Лежа в темноте с открытыми глазами, он вновь и вновь проигрывал трио в уме. Он помнил почти каждую ноту, так почему же, играя первую скрипку, фальшивил? Не удивительно, что Папа отослал его спать. И все же Папа, кажется, доволен, иначе не был бы так ласков, Непонятно, Буллингер тоже был растерян. И чтобы скрыть свое замешательство, сказал тоном, не допускающим возражений:
– Признайтесь, Леопольд, вы ведь давали ему уроки?
– Клянусь вам, нет.
– Как же он научился играть?
– Наверное, наблюдая за моей игрой. И потом я часто разрешаю ему присутствовать, когда даю уроки.
Леопольд и сам был поражен не меньше Буллингера. Никакого суждения о вещах Венцеля высказано не было, и Леопольд предложил сыграть остальные трио, что и было сделано. Только когда Тереза подала кофе и торт, Леопольд сказал:
– Венцель, ваши трио приятно и слушать и исполнять.
Он умолчал о том, что, по его мнению, они лишены содержания. Мыслью он все время возвращался к Вольферлю. Можно ли довериться друзьям? Можно ли открыть им свои сокровенные чувства? Ведь бескорыстные друзья так же редки, как чудеса света.
Пока остальные обсуждали музыкальные достоинства трио, Леопольд, глубоко тронутый сыном, ведь скрипка была его любимым инструментом, изучал друзей.
Буллингер по общественному положению стоял выше их всех. Он был духовником детей гофмейстера и имел прямой доступ к его светлости. Священник был невысок ростом, но крепок, и на его полном румяном лице нередко появлялось заносчивое выражение. Однако с теми, кто пользовался его расположением, Буллингер бывал весьма любезен, и к тому же Леопольд знал, что он любит хорошую музыку.
Шахтнер тоже был в числе тех, к кому прислушивался архиепископ. Наименьшим весом в глазах Леопольда обладал Венцель Гебельт. Сутулый, маленький Венцель не пользовался никаким влиянием при дворе. По-видимому, от застенчивости он постоянно старался всем угодить, отчего казался смешным. И тем не менее Венцель обладал одним достоинством: он недавно появился в Зальцбурге и был слишком молод и скромен, чтобы соперничать с Леопольдом.
Кого Леопольд не понимал, так это Хагенауэра – владельца дома, где они снимали квартиру, и лучшей бакалейной лавки в Зальцбурге. Хагенауэр высказывался редко и весьма скупо, однако его круглое, с мягкими чертами лицо неизменно выражало спокойствие и благодушие. Леопольд никогда не видел Хагенауэра раздраженным или рассерженным, и, что самое удивительное, Хагенауэр относился к нему с уважением, не в пример другим торговцам, для которых музыканты были немногим лучше бродяг. Но каков он на самом деле, вопрошал себя Леопольд. Человек не может быть всегда в хорошем расположении духа. Это противоречит его натуре.
Буллингер поднялся, чтобы прощаться, так и не сказав больше ни слова об игре Вольферля, и тут Леопольд не сдержался:
– Вы все еще считаете неразумным стремиться к тому, чтобы мальчик выступил в Вене?
– Не то, что неразумно, – ответил Буллингер, – но вряд ли целесообразно.
– Дети, безусловно, произведут впечатление, – сказал Шахтнер. – Вы ведь видели, как легко он овладел скрипкой?
– Впечатление они произведут, – согласился Буллингер, – если будет на то воля божья.
– Воля божья! – подхватил Леопольд. – Разве от нее одной все зависит?
Буллингер был шокирован, остальные удивились, и Леопольд понял, что впредь ему не следует терять над собой контроль.
И тогда он снова заговорил, сдержанно, но с убеждением: – Дорогой Буллингер, ни один разумный человек, ни один добрый христианин не станет отрицать, что все на свете свершается по воле божьей. Но неужели я должен действовать вслепую, проявлять легкомыслие, не думать о будущем и ждать подарка с небес. Сам всевышний счел бы это неразумным.
Буллингер промолчал, но по крайней мере не возмутился.
– Значит, мне следует заботиться о будущем моих детей, иначе у них не будет никакого будущего.
– Согласен, – отозвался Буллингер. – Но это неминуемо повлечет за собой известные трудности.
Леопольд пожал плечами. Трудности рождаются вместе с человеком.
Буллингер сказал:
– Поговаривают, что молодой Михаэль Гайдн едет к нам на Вены. А также, что его светлость заботит вопрос о новом капельмейстере ввиду состояния здоровья Эберлина. Если вас не будет в Зальцбурге, когда придет время делать выбор, вряд ли вопрос решится в вашу пользу.
Справедливое замечание, подумал Леопольд, к тому же Михаэль Гайдн, хотя и гораздо моложе Леопольда, представлялся соперником несравненно более серьезным, чем Лолли. В то же время он сознавал, что Вольферль способен достичь высот, для него самого недоступных. И путь к этим высотам лежал через Вену. Вольферль обладал талантом, который следовало утвердить, каких бы жертв это ни стоило. Леопольд спросил Буллингера:
– Каковы же другие трудности?
– Прежде чем получить отпуск, вы должны найти себе замену.
– Не поэтому ли архиепископ не дает мне разрешения на отпуск?
Буллингер промолчал, но по лицу его было видно, что причина, возможно, кроется в этом.
Леопольд растерялся. Кто же захочет заменить его? Занимаемое им место не представляло никакой ценности для честолюбивого музыканта. Венцель, видя отчаяние Леопольда, сказал:
– Как вы думаете, если я предложу свои услуги па время отсутствия господина Моцарта, согласится ли его светлость дать ему отпуск?
– Возможно, – ответил Буллингер.
Но тут Леопольда охватили сомнения. А может, замещать его все-таки выгодно? Но и то сказать, как скрипач Венцель не чета ему, он может возбудить неудовольствие его светлости, а это только к лучшему и лишь поднимет Леопольда в глазах архиепископа.
– Очень любезно с вашей стороны, – сказал он.
– Я сочту за честь.
– Боюсь только, что вы не справитесь со всеми моими обязанностями.
– Если будет надо, я помогу, – сказал Шахтнер.
– Но это еще не все, – заметил Буллингер. – Поездка в Вену с двумя маленькими детьми обойдется недешево. Хватит ли у вас средств, Леопольд?
Леопольд молчал. Унизительный вопрос, а он не желал, чтобы его унижали, и тем не менее священник прав. Риск велик. Если дети не завоюют успеха, он окажется банкротом.
– Я дам денег Моцартам, – сказал Хагенауэр.
– Поездка может обойтись много дороже, чем мы себе представляем, – напомнил Буллингер.
– Знаю, – сказал Хагенауэр, – но не в этом дело. Согласитесь ли вы похлопотать перед его светлостью за нашего друга, если остальное будет улажено?
– Если господин Моцарт сам того хочет.
Леопольд гадал, каких услуг они потребуют взамен, и все же был тронут предложением Хагенауэра, как-никак неохотнее всего люди расстаются с деньгами.
– Если это не затруднительно, – сказал он. – Мне кажется, осторожный разговор с архиепископом мог бы очень помочь.
Буллингер улыбнулся. Перед его мысленным взором возник Вольферль, только не как обыкновенный ребенок из плоти и крови, а как некий дух, которому судьбой предначертано проявить себя в музыке и которого таинственные силы неотвратимо влекут к цели. Он почувствовал, что все они заодно, хотя показать это не мог, не желая ставить себя на одну доску с остальными.
– Я обращусь к его светлости через графа Арко, – сказал Буллингер.
Аббат пришел в легкое замешательство, когда Леопольд начал горячо благодарить его и обнимать всех остальных. Буллингер сомневался, отвечает ли поездка в Вену божьей воле, но решил сделать все от него зависящее.
– Возможно, не сразу, – добавил Буллингер. – Его светлость сообщит нам о своем решении.
Анна Мария поблагодарила гостей за посещение. Когда они ушли, она вновь притихла. Леопольд считает, что одержал великую победу, а ее одолевали сомнения. Для него дети – это путь к славе, думала Анна Мария, но ведь стоит чему-то случиться с Вольферлем, и мальчик бежит к ней, в ее объятия. Поездка в Вену – дело нелегкое, а здесь, в Зальцбурге, они окружены друзьями.
– Тебе грустно, Анна Мария? – вдруг спросил Леопольд.
– Вольферль совсем еще ребенок. А до Вены так далеко. Ты сам не раз говорил, что это опасное и трудное путешествие.
Леопольд нахмурился. Оба молчали. Затем он объявил:
– Надо учить детей французскому. Это модный в Вене язык.
Анна Мария кивнула, однако страхи ее нисколько не рассеялись. Ей хотелось протестовать, но она знала, что только рассердит Леопольда. Она во многом не соглашалась с ним и молила бога, чтобы ее дурные предчувствия не сбылись.
Через неделю граф Арко вручил Леопольду следующую бумагу: «Архиепископ, граф Шраттенбах, князь Зальцбургский и Священной Римской империи выразил милостиво свое согласие на то, чтобы придворный музыкант Леопольд Моцарт получил с Его высочайшего соизволения временный отпуск».
Граф Арко спросил:
– Перед кем будут выступать дети в Вене?
Перед императором… Императрицей… Эрцгерцогами и эрцгерцогинями… Князьями и графами… Французскими и английскими послами… Воображение увлекало Леопольда нее дальше, но он лишь сказал:
– Перед друзьями, музыкантами, перед высшим обществом.
– А во дворце?
Ну, конечно же, и во дворце, только зачем вам знать, о чем я мечтаю!

6

Теперь, когда Леопольд получил разрешение архиепископа на поездку в Вену, все, казалось, как нарочно, складывалось против него. Вначале он повез детей в соседствующий с Зальцбургом Мюнхен, где они выступили перед курфюрстом, но сия высочайшая особа отнеслась к выступлению столь сдержанно, что Леопольд был обескуражен. Не успел он оправиться от разочарования и заняться дорожными приготовлениями, как заболел Венцель, и прошло немало времени, прежде чем он смог заменить Леопольда.
Только выздоровел Венцель, умер Эберлин, и место капельмейстера оказалось свободным. Граф Арко объявил, что в число придворных Зальцбургского княжества вскоре вступит Михаэль Гайдн, хотя никто не знал, на какую должность. И снова Леопольд отложил свой отъезд в ожидании, когда архиепископ выберет себе нового капельмейстера. Но назначение так и не состоялось. Зальцбург полнился всякими слухами, говорили даже, будто Пруссия готова повести наступление на Вену, – как-никак война тянется уже почти семь лет, – а вот назвать имя нового капельмейстера не мог никто.
Леопольда утешало одно: задержка с отъездом позволила ему заняться подготовкой детей, и он с жаром отдался этому делу.
Он обучал их французскому, учил читать молитвы по-латыни и непринужденно держаться в гостиных. Его радовало, что Вольферль все более совершенствуется в игре на скрипке и все искусней играет на клавикордах и клавесине. Наннерль тоже делала в музыке большие успехи. Однако одаренность сына по-настоящему поражала его. Обнаружив, что мальчик сочиняет собственную музыку для клавесина, Леопольд заставил его изучать произведения других композиторов. Среди них были вещи Адольфа Гассе, Георга Телемана и Карла Филиппа Эммануила Баха. К шести годам Вольферль все их играл наизусть. А затем сам сочинил для клавесина три менуэта и аллегро.
Эти сочинения изумили Леопольда. Их никак нельзя было упрекнуть в слабости композиции, обычной для новичков, они отличались четким построением и выразительностью. И свидетельствовали о том, что Вольферль, как и он сам, считал музыку языком великой точности, где каждая нота должна быть тщательно взвешена и необходима. Конечно, мальчик подражал другим композиторам, но так и должно быть, к тому же он подражал лучшим из них – Георгу Телеману и Карлу Филиппу Эммануилу Баху. Произведения Вольферля были записаны в нотную тетрадь, и на заглавном листе довольный Леопольд сделал надпись: «Моему дорогому сыну Вольфгангу Амадею в день его шестилетия от его отца Леопольда Моцарта». Он сказал Анне Марии:
– Ребенок так быстро все усваивает, что нельзя терять ни минуты. Мы не можем дольше откладывать поездку. Надвигается зима, и ехать в холод будет очень трудно. Ну, и потом дети быстро растут, пожалуй, через год они будут слишком взрослыми, слишком большими, чтобы вызвать у кого-то интерес. Чем меньше ребенок, Анна Мария, тем больше он поражает. Надо как можно скорее показать миру его выдающийся талант. А Наннерль вот-вот исполнится одиннадцать. Скоро ее уже не назовешь чудо-ребенком.
Анна Мария кивнула, Леопольд вовсе не ее хочет убедить, думала она, а себя самого, стремится рассеять собственные опасения.
18 сентября 1762 года семья Моцартов выехала из Залъцбурга в Вену через Пассау и Линц. Шахтнер, Хагенауэр и Буллингер пришли на Гетрейдегассе проводить их. Они удивились, узнав, что Моцарты едут через Пассау, который лежал к северу, в стороне от прямой дороги на Вену.
Но посещение Пассау входило в план, составленный Леопольдом. Проверяя, надежно ли упакованы и привязаны на крыше наемной кареты его скрипки и дорожный клавесин, он и словом не обмолвился о рекомендательном письме, которое ему дал граф Арко к влиятельному пассаускому епископу, графу Тун-Гогенштейну, имевшему прочные связи в Пене. Он лишь сказал:
– В Пассау мы сможем пересесть на баржу, которая идет вниз по Дунаю, чтобы не трястись по плохим дорогам.
Прощание было теплым, однако Леопольда несколько омрачило напоминание Буллингера:
– Не забудьте, у вас всего полтора месяца отпуска, не больше…
Конец фразы потонул в топоте лошадиных копыт и скрипе тяжелых колес, а в ушах Леопольда еще долго отдавались суровые, как приговор Страшного суда, слова: «Всего полтора месяца отпуска, не больше!» За это время он не сумеет даже добиться, чтобы о детях заговорили. Требуется по меньшей мере полгода, дабы осуществить задуманное. Однако, когда они проехали Линцерштрассе, миновали Саутеровскую арку и горный туннель, настроение Леопольда поднялось. Несмотря на все препятствия, он сумел вырваться. Ему хотелось крикнуть во весь голос: «Мы свободны! Мы избавились от архиепископа, освободились из неволи!» Но Анна Мария вытирала слезы, а Наннерль мутило, и Леопольду пришлось сдержаться. Один только Вольферль был весел и доволен.
Вольферлю очень нравилось ехать в экипаже, нравились издаваемые им звуки и особый ритм. Он гордился, что его не укачивало, как сестру. И у Папы был такой радостный вид. Папа сказал, что там, куда они едут, будет больше музыки, чем в Зальцбурге, и теперь Вольферль поверил ему.
В Пассау, несмотря на рекомендательное письмо графа Арко, им пришлось три дня дожидаться приема у епископа, а затем выяснилось, что епископа интересует игра одного лишь Вольферля. Резиденция епископа, находившаяся в серой древней крепости, на холме над Дунаем, произвела на мальчика угнетающее впечатление. В зале было темно и холодно, и у него закоченели пальцы. Граф Тун-Гогенштейи оказался старым и тучным, и было трудно поверить, что он что-то понимает в музыке. Но когда Вольферль сказал об этом Папе, тот шепнул, что епископ вовсе не старый, ему всего пятьдесят, и мнение его весьма ценно, независимо от того, понимает он что-то в музыке или нет. Это озадачило Вольферля. К тому же епископ пригласил на концерт нескольких своих приближенных, и мальчик чувствовал себя как на суде. Он был вовсе не расположен играть. Но Папа так волновался, что Вольферлю хотелось сказать: «Успокойтесь». Он начал играть и играл превосходно.
Присутствующие аплодировали, однако, получив от епископа в награду только один гульден, Леопольд решил, что это провал. Он с горечью думал о задержке в Пассау, стоившей им стольких денег, как вдруг епископ спросил:
– Вы едете в Вену?
– Да, ваше преосвященство.
– Я мог бы написать в Вену о вашем мальчике моему кузену графу Туну.
– Вы бы оказали нам честь, ваше преосвященство.
– Граф Тун и его супруга большие ценители музыки, У них для этого есть время.
Граф Герберштейн, каноник Пассауского собора, который пришел к епископу, чтобы обсудить церковные дела, спросил:
– Господин Моцарт, вы едете баржей в Линц и Вену?
– Да. – Леопольд недоверчиво посмотрел на него.
– Ваш сын так прекрасно воспитан. Неужели ему только восемь лет?
– Немногим больше шести.
Граф Герберштейн пришел в восторг.
– Я тоже еду баржей в Линц и Вену. Есть ли у вас там друзья?
Леопольд замялся.
– Ну, разумеется. Вы для того и едете, чтобы приобрести там друзей. В Линце я представлю вас губернатору Верхней Австрии генерал-капитану графу Шлику. Он считает себя большим знатоком музыки.
Граф Герберштейн уговорил графа Шлика организовать публичное выступление детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89