Мать Кр
ошки-кочаммы поняла, что без всякой явной на то причины Крошка-кочамма пр
иняла слова деда о Кохинор на свой счет и теперь, годы спустя, зная, что все
письма перед отправкой просматривает Мать Настоятельница, шлет таким с
пособом родным сигнал бедствия.
Преподобный Айп поехал в Мадрас и забрал дочь из монастыря. Она рада была
уехать, но ни в какую не соглашалась вернуться в лоно православной церкв
и и на всю жизнь осталась католичкой. Преподобный Айп понял, что репутаци
я дочери изрядно подмочена и ей вряд ли удастся выйти замуж. Раз ей не найт
и мужа, решил он, пусть получает образование. И он отправил ее в Америку, в Р
очестерский университет.
Два года спустя Крошка-кочамма вернулась из Рочестера с дипломом специа
листа по декоративному садоводству и влюбленная в отца Маллигана сильн
ей, чем когда-либо раньше. От стройной, красивой девушки, которой она рань
ше была, не осталось и следа. В Рочестере Крошка-кочамма сильно раздалась
вширь. Стала, попросту говоря, тучной. Даже Челлаппен, застенчивый малень
кий портной у моста Чунгам, начал брать с нее за блузки под сари как за дли
нные рубашки.
Чтобы отвлечь Крошку-кочамму от грустных мыслей, отец предоставил в ее р
аспоряжение садик перед Айеменемским Домом, где она устроила такое раст
ительное буйство, что люди специально приезжали из Коттаяма на него полю
боваться.
Садик, круто огибаемый гравийной подъездной дорожкой, был разбит на окру
глом склоне пригорка. Крошка-кочамма превратила его в сложный лабиринт
из миниатюрных живых изгородей, камней и фантастических фигур. Из цветов
она больше всего жаловала антуриум. Anthurium andraeanum. У нее была целая коллекция все
возможных его разновидностей: «Рубрум», «Медовый месяц» и множество япо
нских сортов. Мясистые однолепестковые обвертки соцветий являли разно
образие оттенков от крапчато-черного до кроваво-красного и блестяще-ор
анжевого. Высокие, усеянные точками соцветия-початки были неизменно жел
тые. В самом центре садика Крошки-кочаммы среди клумб с каннами и флоксам
и мраморный херувим изливал бесконечную серебристую струю в крохотный
пруд, где цвел единственный голубой лотос. У каждого из четырех углов пру
да сидел в ленивой позе розовый гипсовый гномик с румяными щечками и в кр
асной остроконечной шапочке.
Крошка-кочамма проводила в садике все послеполуденное время, одетая в с
ари и обутая в резиновые сапоги. Ее руки в ярко-оранжевых садовых перчатк
ах бесстрашно орудовали огромным секатором. Как укротительница львов, о
на усмиряла буйство ползучих растений и приучала к порядку щетинистые к
актусы. Она держала в строгости бонсаи Ц карликовые деревца Ц и балова
ла редкие орхидеи. Она бросала вызов климату. Она пыталась выращивать эд
ельвейсы и китайскую гуайяву.
Каждый вечер она мазала ступни сливками и удаляла на пальчиках ног лишню
ю кожицу у основания ногтей.
В последнее время, после полувека упорного, кропотливого возделывания, д
екоративный садик стоял заброшенный. Предоставленный самому себе, он ст
ал узловатым и диким Ц цирк, в котором животные позабыли выученные трюк
и. Сорняк, называемый «коммунистическая трава» (потому что в штате Керал
а он так же напорист, как компартия), заглушил экзотические насаждения. То
лько ползучие растения все росли и росли, как ногти на трупе. Они прораста
ли сквозь ноздри розовых гипсовых гномиков и расцветали в их полых голов
ах, придавая их лицам удивленно-чихающее выражение.
Причиной этой внезапной, бесцеремонной отставки была новая любовь. Крош
ка-кочамма установила на крыше Айеменемского Дома антенну-тарелку. Бла
годаря спутниковому телевидению она, сидя в гостиной, владычествовала н
ад земным шаром. Это породило в Крошке-кочамме невероятное возбуждение,
хорошо заметное со стороны. Перемена была не из тех, что происходят посте
пенно. Она произошла в одночасье. Блондинки, войны, голод, футбол, секс, муз
ыка, государственные перевороты Ц все это приехало на одном поезде. Выг
рузилось одной кучей. Остановилось в одной гостинице. И теперь в Айемене
ме, где раньше самым громким звуком был мелодичный гудок автобуса, она мо
гла, как прислугу, вызвать что угодно: хоть войну, хоть голод, хоть красочн
ую резню, хоть Билла Клинтона. И вот, пока ее декоративный сад глох и умира
л, Крошка-кочамма следила за баскетбольными матчами НБА, однодневными с
остязаниями по крикету и теннисными турнирами из серии «Большой шлем». П
о будням она смотрела «Дерзких и красивых» и «Санта-Барбару», где ломкие
блондинки с накрашенными губами и фиксированными лаком прическами соб
лазняли андроидов и обороняли свои сексуальные империи. Крошке-кочамме
полюбились их переливчатые наряды и находчивые, стервозные реплики. В те
чение дня отдельные фразы порой всплывали в ее памяти, вызывая у нее ухмы
лку.
Кухарка Кочу Мария по-прежнему носила тяжелые золотые серьги, безнадежн
о оттянувшие вниз мочки ее ушей. Она любила смотреть американское спорти
вное шоу «Борцовская мания», где Верзила Хоган и Мистер Перфект, чьи шеи б
ыли толще, чем головы, нещадно мяли и тузили друг друга, одетые в полосатые
рейтузы из лайкры. Смех Кочу Марии чуть отдавал жестокостью, как это иног
да бывает у маленьких детей.
Весь день они сидели в гостиной Ц Крошка-кочамма в плантаторском кресл
е с длинными подлокотниками или в шезлонге (в зависимости от состояния е
е ног), Кочу Мария рядом с ней на полу (перескакивая, когда можно, с канала на
канал), вместе запертые в шумной тишине телевидения. У одной волосы снежн
о-белые, у другой крашеные и угольно-черные. Они участвовали во всех конк
урсах, пользовались всеми предлагаемыми скидками и в двух случаях зараб
отали призы Ц футболку и термос, которые Крошка-кочамма хранила в буфет
е под замком.
Крошка-кочамма любила Айеменемский Дом и лелеяла имущество, доставшеес
я ей благодаря тому, что она пережила всех остальных. Скрипка Маммачи и по
дставка для скрипки, буфеты из Ути,
Ути (Утакаманд) Ц курорт в южной
Индии.
пластмассовые плетеные кресла, кровати из Дели, венский туалетный
столик с потрескавшимися ручками из слоновой кости на выдвижных ящичка
х. Обеденный стол красного дерева, который сделал Велютта.
Ее пугали транслируемые по Би-би-си кадры войн и голода, на которые она ин
огда натыкалась, переключая каналы. Старые страхи перед революцией и мар
ксистско-ленинской угрозой вернулись в облике новых телевизионных тре
вог из-за растущего числа отчаявшихся и обездоленных людей. В этнически
х чистках, голоде и геноциде она видела прямую угрозу своей мебели.
Двери и окна она всегда держала запертыми, если только ей не нужно было им
и пользоваться. Окнами она пользовалась в нескольких целях. Глотнуть Све
жего Воздуха. Уплатить За Молоко. Выпустить Залетевшую Осу (за которой Ко
чу Мария должна была гоняться по всему дому с полотенцем).
Она запирала даже свой жалкий облупившийся холодильник, где хранила нед
ельный запас булочек с кремом, которые Кочу Мария покупала в кондитерско
й «Бестбейкери» в Коттаяме. И две бутылки с рисовым отваром, который она п
ила вместо воды. На полочке под морозильником она держала то, что осталос
ь от обеденного сервиза Маммачи с синим рисунком в китайском стиле.
Дюжину ампул инсулина, которую привезла ей Рахель, она положила в отделе
ние для масла и сыра. Она, видимо, считала, что в наши дни даже тот, кто внешн
е Ц сама невинность, может оказаться похитителем фарфора, маниакальным
пожирателем булочек с кремом или вороватым диабетиком, рыщущим по Айеме
нему в поисках импортного инсулина.


* * *

Она даже близнецам не доверяла. Считала их Способными На Все. На что угодн
о. Они даже могут выкрасть обратно свой подарок, подумала она,
и ее больно уколола мысль, что вот она опять рассматривает их как единое ц
елое. Хоть столько уже лет позади. Ни за что не желая впускать прошлое в св
ое сознание, она тут же поправилась. Она. Она может выкрасть обратно
свой подарок.
Она взглянула на стоящую у обеденного стола Рахель, и ей привиделась в не
й та же уклончивая нездешность, та же способность держаться очень тихо и
очень незаметно, которой Эста овладел в совершенстве. Крошка-кочамма бы
ла несколько даже напугана неразговорчивостью Рахели.
Ц Ну так что? Ц спросила она. Голос прозвучал резко и неуверенно. Ц Каки
е у тебя планы? Сколько ты здесь пробудешь? Решила уже?
Рахель попыталась выговорить фразу. Она свалилась с языка исковерканна
я. Как зазубренный кусок жести. Рахель подошла к окну и открыла его. Чтобы
Глотнуть Свежего Воздуха.
Ц Потом не забудь закрыть, Ц сказала Крошка-кочамма и заперла лицо на к
люч, как дверцу буфета.

Теперь уже в окно нельзя было увидеть реку.
Можно было до тех пор, пока Маммачи не распорядилась сделать заднюю вера
нду закрытой и установить там первую в Айеменеме скользяще-складную две
рь. Выполненные маслом портреты преподобного И. Джона Айпа и Алеюти Амма
чу (прадеда и прабабки Эсты и Рахели) перенесли с задней веранды на передн
юю.
Там они висели и сейчас, Благословенный Малыш и его жена, по одну и другую
сторону от набитой опилками и вставленной в рамку бизоньей головы.
Преподобный Айп улыбался безмятежной прародительской улыбкой уже не р
еке, а дороге.
У Алеюти Аммачи был более тревожный вид. Словно она хотела обернуться, но
не могла. Возможно, ей не так легко, как ему, было оторвать взгляд от реки. Гл
аза ее смотрели туда же, куда смотрел муж. Но сердцем она смотрела в другую
сторону. Ее кунукку Ц тяжелые, матового золота гроздевые серьги Ц силь
но оттягивали мочки ушей и свисали до плеч. Сквозь ушные отверстия можно
было видеть горячую реку и склоненные к ней темные деревья. И рыбаков в ло
дках. И рыб.
Теперь уже из дома нельзя было увидеть реку, но как морская раковина на вс
егда сохраняет в себе ощущение моря, так Айеменемский Дом все еще сохран
ял в себе ощущение реки.
Набегающее, затопляющее, рыбноволнистое.

Стоя с ветром в волосах у открытого окна столовой, Рахель видела, как дожд
ь барабанит по ржавой железной крыше бывшей бабушкиной консервной фабр
ики «Райские соленья и сладости».
Она была расположена между домом и рекой.
Там делали соленья, маринады, фруктовые соки, джемы, карри в порошке анана
совые компоты. И банановый джем Ц правда, незаконно, так как УПП (Управлен
ие по пищевой промышленности) запретило его на том основании, что, соглас
но их классификации, это был не джем и не желе. Слишком жидко для желе слиш
ком густо для джема. Ни то ни се; промежуточная консистенция.
Если следовать их правилам.
Теперь, после многих лет, Рахели казалось, что трудности с классификации
простирались в их семье гораздо дальше, нежели этот вопрос о джеме-желе.

Вероятно, Амму, Эста и она были самыми злостными нарушителями. Но не единс
твенными. Другие тоже нарушали правила. Все их нарушали. Заходили на запр
етную территорию. Играли в кошки-мышки с законами, определяющими, кого сл
едует любить и как. И насколько сильно. Законами, согласно которым бабушк
и Ц это бабушки, дяди Ц дяди, матери Ц матери, двоюродные сестры Ц двою
родные сестры, джем Ц джем, а желе Ц желе.
В их семье дяди становились отцами, матери Ц любовницами, а двоюродные с
естры умирали и лежали в гробу.
В их семье немыслимое становилось мыслимым и невозможное случалось в де
йствительности.


* * *

Еще до похорон Софи-моль полицейские нашли Велютту.
На руках у него была гусиная кожа в тех местах, где их защемили наручникам
и. Холодными наручниками, от которых шел кислометаллический запах. Как о
т железных автобусных поручней и ладоней кондуктора.
Когда все было кончено, Крошка-кочамма сказала: «Что посеешь, то и пожнешь
». Словно она сама не имела никакого отношения к Посеву и Жатве. Она вернул
ась к своей вышивке крестиком, семеня миниатюрными ножками. Крохотные па
льчики на них никогда не касались пола. Это была ее идея, что Эсту надо Отп
равить.
Внутри Маргарет-кочаммы горе и ярость из-за смерти дочери лежали сверну
тые, как злая пружина. Она ничего не говорила, но то и дело, пока не уехала об
ратно в Англию, принималась лупить Эсту, когда он попадался под руку.
Рахель видела, как Амму пакует вещи Эсты в маленький сундучок.
Ц Может быть, они правы, Ц послышался шепот Амму. Ц Может быть, мальчику
нужен Баба.
Рахель видела, какие у нее глаза Ц мертвые, красные.

Они послали запрос в Хайдарабад Специалистке по Близнецам. Та ответила,
что разлучать однояйцовых близнецов было бы нежелательно, а вот двуяйцо
вые ничем в принципе не отличаются от любых других братьев и сестер, и хот
я, конечно, они будут испытывать стресс, как всякие дети из распавшихся се
мей, этим все и ограничится. Ничего экстраординарного.
И вот Эсту Отправили на поезде, с жестяным сундучком и с бежевыми остроно
сыми туфлями в рюкзачке защитного цвета. Сначала в Мадрас Ц первым клас
сом, ночным, Мадрасским Почтовым, Ц а оттуда в Калькутту с приятелем их о
тца.
У него была с собой коробка, набитая сандвичами с помидорами. И Орлиная фл
яжка с орлом. А в голове картины одна хуже другой.
Дождь. Стремительная, чернильная вода. И запах. Тошнотворная сладость. Сл
овно от старых роз принесло ветром.
Но самое худшее Ц это воспоминание о молодом человеке, у которого был ро
т старика. Об опухшем лице и сломанной, перевернутой улыбке. О растекающе
йся прозрачной жидкости, в которой отражалась голая лампочка. О налитом
кровью глазе, который открылся, блуждал какое-то время, а потом уставился
на него. На Эсту. И что же он, Эста, тогда сделал? Посмотрел на любимое лицо и
сказал: Да.
Да, это был он.
Вот оно, слово, до которого не мог добраться осьминог Эсты: Да . К
ак он ни пылесосил Ц бесполезно. Слово забилось на самое дно какой-то скл
адочки или бороздки, как волосок манго в щель между зубами. Не достать ни в
какую.

В чисто практическом смысле, видимо, правильно будет сказать, что все нач
алось с приезда Софи-моль в Айеменем. Наверно, и вправду все может перемен
иться в один день. И вправду несколько десятков часов могут пустить жизн
ь по другому руслу. И если так, то эти несколько десятков часов, как останк
и сгоревшего жилья Ц оплавленные ходики, опаленная фотография, обуглен
ная мебель, Ц должны быть извлечены из руин и исследованы. Сохранены. Объ
яснены.
Мелкие события, обычные предметы, исковерканные и преображенные. Наделе
нные новым смыслом. Внезапно ставшие сухими костями повести.
Однако, утверждая, что все началось с приезда Софи-моль в Айеменем, мы при
нимаем лишь одну из возможных точек зрения.
С таким же успехом можно сказать, что на самом деле все началось тысячи ле
т назад. Задолго до зарождения марксизма. До того, как англичане захватил
и Малабарский берег, до прихода голландцев, до появления Васко да Гамы, до
завоевания Каликута Заморином. До того, как троих убитых португальцами с
ирийских епископов в пурпурных мантиях нашли плавающими в море со сверн
увшимися кольцами на груди морскими змеями и застрявшими в бородах устр
ицами. Можно сказать, что все началось задолго до того, как христианство п
риплыло на судне и просочилось в Кералу, как чай из чайного пакетика.
Что в действительности все началось, когда были установлены Законы Любв
и. Законы, определяющие, кого следует любить и как.
И насколько сильно.

Ну, а для практических целей, в нашем безнадежно практическом мире…

Глава 2
Бабочка Паппачи

…стоял лазурный день в декабре шестьдесят девятого (тысяча девятьсот в у
ме). Жизнь семьи незаметно подошла к такому рубежу, когда что-то выталкива
ет из укрытия ее внутреннее бытие и заставляет его всплыть пузырьком воз
духа на поверхность и некоторое время колыхаться там. У всех на виду. В наг
оте и беспомощности.
Лазурного цвета «плимут», задние крылышки которого сверкали на солнце, е
хал в Кочин, проносясь мимо молодых всходов риса и старых каучуковых дер
евьев. Дальше к востоку на небольшую страну со сходным климатом (те же джу
нгли, реки, рисовые поля, коммунисты) бомбы сыпались в количестве, позволя
вшем чуть не всю ее вымостить шестидюймовыми стальными осколками. Здесь
, однако, был мир, и семейство ехало в «плимуте», не испытывая ни страха, ни д
урных предчувствий.
Раньше «плимут» принадлежал Паппачи, деду Рахели и Эсты. После его смерт
и автомобиль перешел к Маммачи, их бабушке, и теперь близнецы ехали на нем
в Кочин смотреть фильм «Звуки музыки» в третий раз. Они уже знали наизуст
ь все песни.
1 2 3 4 5 6