VadikV


85

Арундати Рой: «Бог Мелоч
ей»



Арундати Рой
Бог Мелочей




«Бог Мелочей»: Амфора; Санкт-Петербург; 2005
ISBN 5-94278-743-3

Аннотация

Индийская писательница Арунд
ати Рой известна как сценарист, режиссер и кинохудожник. «Бог Мелочей»
Ц первый ее роман, принесший А. Рой Букеровскую премию 1997 года и всемирную
славу талантливого прозаика.

Арундати Рой
Бог Мелочей

Мэри Рой, которая вырастила м
еня.
Которая научила меня извиняться перед тем, как перебить ее Публично.
У которой хватило любви ко мне, чтобы отпустить меня.


LKC Ц от той, что, как ты, выжила.



Никогда больше отдельно взят
ая повесть не будет рассказана так, словно она Ц единственная.
Джон Берджер

Глава 1
Райские соленья и сладости

Май в Айеменеме Ц знойный, тяжелый месяц. Дни долгие и паркие. Река мелеет
, и черные вороны набрасываются на яркие плоды манго в пыльно-зеленых зас
тывших кронах. Зреют розовые бананы. Лопаются плоды хлебного дерева. Пра
здные синие мухи пьяно гудят в приторном воздухе. Потом с лёта ударяются
в оконные стекла и дохнут, недоуменно раздуваясь на солнце.
Ночи ясные, но отравленные ленью и угрюмым предчувствием.
В начале июня юго-западный муссон приносит три месяца ветра и воды с коро
ткими проблесками ослепительного солнца, когда взбудораженные дети сп
ешат наиграться. Земля сдается на милость бешеной зелени. Границы размыв
аются: маниоковые изгороди пускают корни и зацветают. Кирпичные стены ст
ановятся мшисто-зелеными. Перечные лианы взбираются по столбам линий эл
ектропередачи. Ползучие растения прорывают плотный прибрежный латерит
и перекидывают стебли через полотно залитых водой дорог. По базарным пл
ощадям снуют лодки. В рытвинах, оставленных дорожными рабочими, заводятс
я мальки.
В такую-то дождливую погоду Рахель вернулась в Айеменем. Косые серебрис
тые канаты хлестали рыхлую землю, вспахивая ее, как пулеметные очереди. С
тарый дом на пригорке низко, как шапку, надвинул от дождя крутую двускатн
ую крышу. Стены с прожилками мха утратили твердость и слегка вспучились,
напитавшись влагой от земли. Заросший, одичавший сад был полон шмыганья
и шелеста мелких существ. В траве полоз терся о блестящий камень. Желтые л
ягушки бороздили пенящийся пруд в надежде найти пару. Вымокший мангуст п
еребежал засыпанную листьями подъездную дорожку.
Дом казался пустым и заброшенным. Двери и ставни были заперты, передняя в
еранда оголена. Мебель оттуда вынесли. Но лазурного цветя «плимут» с хро
мированными крылышками по-прежнему стоял около дома, а в доме по-прежнем
у жила Крошка-кочамма.
Это была двоюродная бабушка Рахели, младшая сестра ее деда. Настоящее ее
имя было Навоми, Навоми Айп, но все с детства звали ее Крошкой. Повзрослев,
она стала Крошкой-кочаммой, то есть Крошкой-тетушкой. Рахель, однако, при
ехала вовсе не к ней. Ни внучатная племянница, ни двоюродная крошка-бабуш
ка не питали на этот счет никаких иллюзий. Рахель приехала повидать брат
а Эсту. Они были двуяйцевые близнецы. Врачи говорили Ц «дизиготные». Про
изошедшие от разных, но одновременно оплодотворенных яйцеклеток. Эста (п
олное имя Ц Эстаппен) был старше на восемнадцать минут.
Они Ц Эста и Рахель Ц вовсе не были так уж похожи внешне и даже в тонкору
ко-плоскогрудом детстве с его глистами и зачесами под Элвиса Пресли не в
ызывали обычных вопросов типа «Кто Ц он, кто Ц она?» ни у слащаво-улыбчи
вых родственников, ни у епископов Сирийской православной церкви, которы
е частенько наведывались в их Айеменемский Дом за пожертвованиями.
Путаница крылась глубже, в более потаенных местах.
В те ранние, смутные годы, когда память только зарождалась, когда жизнь со
стояла из одних Начал без всяких Концов, когда Все было Навсегда, Я означа
ло для Эстаппена и Рахели их обоих в единстве, Мы или Нас Ц в раздельности
. Словно они принадлежали к редкой разновидности сиамских близнецов, у к
оторых слиты воедино не тела, а души.
Рахель и сейчас, хотя прошло много лет, помнит, как однажды проснулась ноч
ью, хихикая из-за приснившегося Эсте смешного сна.
Есть у нее и другие воспоминания, на которые она не имеет права.
Она помнит, к примеру (хоть и не была рядом), как Апельсиново-Лимонный Гази
ровщик обошелся с Эстой в кинотеатре «Абхилаш». Она помнит вкус сандвиче
й с помидором Ц сандвичей Эсты , которые он ел в Мадрасском Поч
товом по пути в Мадрас.
И это только лишь мелочи.


* * *

Но сейчас она мысленно называет Эсту и Рахель Они , потому что п
о отдельности и тот и другая уже не такие, какими Они были или к
огда-либо намеревались стать.
Ничего общего.
Их жизни теперь обрели очертания. Свои Ц у Эсты, свои Ц у Рахели.
Края, Границы, Контуры, Рубежи и Пределы ватагами троллей возникли на их р
аздельных горизонтах. Коротышки, отбрасывающие длинные тени и патрулир
ующие Размытую Область. Под глазами у близнецов темнеют нежные полумеся
цы; им столько же лет, сколько было Амму м , когда она умерла. Трид
цать один.
Не старость.
Не молодость.
Жизнесмертный возраст.

Эста и Рахель, можно сказать, едва не родились в автобусе. Машина, в которо
й Баба м , их отец, вез Амму, их мать, в родильный дом в Шиллонг, сло
малась на дороге, круто петлявшей среди чайных плантаций штата Ассам. Он
и вышли на дорогу и, размахивая руками, остановили переполненный рейсовы
й автобус. Проявляя своеобразное сочувствие очень бедных к сравнительн
о богатым, Ц а может быть, просто потому, что видели, какой необъятный жив
от у Амму, Ц сидячие пассажиры уступили супругам место, и всю дорогу отцу
Эсты и Рахели приходилось держать руками живот их матери (с ними самими в
нутри), смягчая тряску. Это, естественно, было до того, как они развелись и А
мму вернулась к родным в южный штат Ке м рала.
Послушать Эсту, так если бы они и вправду родились в автобусе, им всю жизнь
можно было бы кататься на автобусах бесплатно. Непонятно было, откуда он
это знает, где получил такую информацию, но, так или иначе, близнецы не оди
н год слегка сердились на родителей за то, что они лишили их этой привилег
ии.
А еще они были уверены, что если бы их сбила машина на «зебре» для пешеходо
в, Государство оплатило бы похороны. Они определенно полагали, что для эт
ого-то «зебры» и существуют. Для бесплатных похорон. Конечно, таких «зебр
» в Айеменеме не было, как не было их даже в ближайшем городе Ко м
ттаяме, однако близнецы видели их иногда в окно машины, когда ездили
в Ко м чин, до которого было два часа пути.

Правительство не оплатило похорон Софи-моль, потому что она погибла не н
а «зебре». Заупокойная служба прошла в Айеменеме, в старой церкви, котору
ю незадолго до того вновь покрасили. Софи-моль была двоюродной сестрой Э
сты и Рахели, дочерью их дяди Чакко. Она приехала к ним в гости из Англии. Ко
гда она умерла, Эсте и Рахели было семь лет. Софи-моль было почти девять. Дл
я нее сделали специальный детский гробик.
Обитый внутри атласом.
С латунными ручками.
Она лежала в нем в своих желтых кримпленовых брючках клеш, со стянутыми л
ентой волосами, со своей любимой стильной английской сумочкой. Ее лицо б
ыло бледное и сморщенное, как палец дхоби,
Дхоби Ц мужчина-прачка (хинди). (
Здесь и далее Ц прим. перев.)
который долго не вынимал рук из воды. На панихиду собралась чуть не
вся община, и от заупокойного пения желтая церковь распухла, как больное
горло. Священнослужители с курчавыми бородами махали кадилами с курящи
мся ладаном и не улыбались детям так, как улыбались в обычные воскресень
я.
Длинные свечи перед алтарем были изогнуты. Короткие Ц нет.
Старая женщина, изображающая из себя дальнюю родственницу (никто не знал
, кто она такая, но она часто появлялась у гроба на панихидах Ц похоронная
наркоманка? скрытая некрофилка?), смочила ватку одеколоном и мягко-благо
честиво-вызывающе провела ею по лбу Софи-моль. Мертвая девочка пахла оде
колоном и гробовой древесиной.
Маргарет-кочамма, английская мать Софи-моль, не позволила Чакко, биологи
ческому отцу умершей, обнять себя за плечи.
Семья стояла в церкви маленькой кучкой. Маргарет-кочамма, Чакко, Крошка-к
очамма, а рядом с ней ее невестка Маммачи Ц бабушка Эсты, Рахели и Софи-мо
ль. Маммачи была почти слепая и вне дома всегда носила темные очки. Слезы с
текали из-за очков по щекам и дрожали у нее на подбородке, как дождевые ка
пли на карнизе. В своем кремовом накрахмаленном сари она выглядела мален
ькой и больной. Чакко был ее единственный сын. Ее собственное горе мучило
ее. Его горе убивало ее.
Хотя Амму, Эсте и Рахели разрешили прийти на отпевание, они должны были ст
оять отдельно от остальной семьи. Никто не смотрел на них.
В церкви было жарко, и лепестки белых лилий уже подсыхали и заворачивали
сь по краям. В чашечке гробового цветка умерла пчела. Руки Амму ходили ход
уном, а с ними вместе Ц ее молитвенник. Кожа у нее была холодная. Эста в пол
уобмороке стоял к ней вплотную, его остекленевшие глаза болели, его горя
щая щека прижималась к голой дрожащей руке Амму, в которой та держала мол
итвенник.
Рахель, напротив, яростно, из последних сил бодрствовала, вся Ц как натян
утая струна из-за выматывающей битвы с Реальной Жизнью.
Она заметила, что ради собственного отпевания Софи-моль очнулась. Она по
казала Рахели Одно и Другое.
Одно Ц это был заново выкрашенный высокий купол желтой церкви, на котор
ый Рахель никогда раньше не смотрела изнутри. Купол был голубой, как небо,
по нему плыли облака и со свистом неслись крохотные реактивные самолети
ки, оставляя среди облаков перекрестные белые следы. Все это, разумеется,
куда легче заметить, лежа в гробу лицом вверх, чем стоя в тесной толпе сред
и горестных бедер и молитвенников.
Рахель задумалась о человеке, который ухитрился забраться на такую верх
отуру с ведрами краски Ц белой для облаков, голубой для неба, серебристо
й для самолетиков, Ц да еще с кистями и растворителем. Она вообразила, ка
к он там лазает, голоспинный и блестящий, похожий на Велютту, как он сидит
на доске, подвешенной к лесам под куполом церкви, и рисует серебристые са
молетики в голубом церковном небе.
Она задумалась о том, что было бы, если бы веревка оборвалась. Вообразила,
как он падает, темной звездой прочерчивая им же сотворенное небо. Потом л
ежит весь переломанный на горячем церковном полу, выплеснув на него из ч
ерепа темную, потаенную кровь.
К тому времени Эстаппен и Рахель уже успели кое-что узнать о способах лом
ки людей. Они успели познакомиться с запахом. Тошнотворная сладость. Сло
вно от старых роз принесло ветром.
Другое из того, что Софи-моль показала Рахели, Ц это был крошечный летуч
ий мышонок.
Пока шла заупокойная служба, Рахель наблюдала, как черный зверек, делика
тно цепляясь кривыми коготками, лезет вверх по дорогому траурному сари К
рошки-кочаммы. Когда он прополз между сари и короткой блузкой и добрался
до голого живота с его многолетними дряблыми отложениями печали, Крошка
-кочамма закричала и замахала молитвенником. Пение смолкло, сменившись
недоуменными «чтотакое» и «чтослучилось», мохнатой возней и хлопаньем
сари.
Скорбные священнослужители принялись расчесывать курчавые бороды пал
ьцами в золотых перстнях, как если бы незримые пауки вдруг сплели там пау
тину.
Летучий мышонок взмыл в небеса и превратился в реактивный самолетик без
перекрещенного следа.
Рахель одна из всех увидела, как Софи-моль тайком крутанулась в гробу.
Скорбное пение возобновилось, и второй раз был произнесен тот же скорбны
й стих. Вновь желтая церковь распухла от голошения, как больное горло.

Когда Софи-моль опускали в землю на маленьком кладбище позади церкви, Ра
хель знала, что она еще не умерла. Рахель слышала (ушами Софи-моль) мягкие з
вуки красной глины и твердые звуки оранжевого латерита, падавших комьям
и и портивших блестящую полировку гроба. Глухие толчки доносились до нее
сквозь деревянную полированную крышку, сквозь атласную обивку. Заглуша
емые землей и древесиной, звучали скорбные голоса священников.

Влагаем в руки Твои, всемилос
тивейший Отче,
Отлетевшую душу дочери нашей,
Смертное же тело опускаем в могилу Ц
Земля к земле, прах ко праху, персть к персти.

Там, в глубине земли, Софи-моль кричала и раздирала атлас зубами. Но крики
невозможно было расслышать сквозь слой глины и камней.
Софи-моль умерла, потому что ей нечем было дышать.
Ее убили похороны. Персть Ц шерсть, персть Ц шерсть, персть Ц шерсть. На
могильном камне было написано: «Лучик, просиявший так мимолетно».
Амму потом объяснила, что «так мимолетно» значит «на короткое время».

После похорон Амму повезла близнецов в Коттаям, в полицейский участок. Э
то место было уже им знакомо. Накануне они провели там немалую часть дня. П
омня едкий, дымный запах застарелой мочи, который шел там от стен и мебели
, они заранее зажали пальцами ноздри.
Амму спросила, на месте ли начальник участка, и, когда ее провели к нему в к
абинет, сказала, что произошла ужасная ошибка и что она хочет сделать зая
вление. Потом спросила, нельзя ли увидеть Велютту.
Усы у инспектора Томаса Мэтью топорщились, как у добродушного махараджи
с рекламы авиакомпании «Эйр Индия», но глаза у него были хитрые и жадные.

Ц Не поздновато ли, а? Ц спросил он. Он говорил на малаялам,
Малаялам Ц
язык народа малаяли, населяющего штат Керала в южной Индии, где происход
ит действие романа.
на грубом коттаямском диалекте, и смотрел при этом на груди Амму. Он
сказал, что коттаямская полиция знает все, что ей нужно знать, и не принима
ет никаких заявлений от вешья
Вешья Ц проститутка (хинди).
и от их приблудных детей. Амму сказала, что это ему даром не пройдет.
Инспектор Томас Мэтью обошел свой письменный стол и приблизился к Амму с
дубинкой в руке.
Ц Я бы на вашем месте, Ц проговорил он, Ц возвращался домой подобру-поз
дорову.
Потом он дотронулся дубинкой до ее грудей. Легонько. Раз, два . К
ак будто выбирал манго из базарной корзинки. Вот эти Ц к его столу. Инспек
тор Томас Мэтью, видно, знал, кого можно тронуть, а кого нет. Инстинкт полиц
ейского.
Позади него висел красно-синий плакат:


П рямота
О пыт
Л ояльность
И нтеллект
Ц елеустремленность
И стина
Я сность

Когда они вышли из участка, Амму плакала, поэтому Эста и Рахель не стали сп
рашивать ее, что такое вешья . И что такое приблудные
. Впервые в жизни они видели, как мать плачет. Рыданий не было слышно. Лицо о
ставалось каменно-застывшим, но слезы текли и текли из глаз и сбегали по н
еподвижным щекам. От этого зрелища детей захлестнуло страхом. Плач Амму
сделал реальным все, что до сих пор казалось нереальным. Они возвращалис
ь в Айеменем автобусом. Кондуктор, худой человек в хаки, приблизился к ним
, скользя рукой по стальному поручню. Прислонившись костлявым бедром к с
пинке сиденья и глядя на Амму, он щелкнул компостером. В смысле, доку
да вам ? Рахель чувствовала бумажный запах от рулончика билетов и ки
слометаллический запах поручней от ладоней кондуктора.
Ц Он умер, Ц шепнула ему Амму. Ц Я его убила.
Ц Айеменем, Ц поспешил сказать Эста, пока кондуктор не рассердился. Он
вынул деньги из кошелька Амму. Кондуктор дал ему билеты. Эста тщательно с
ложил их и засунул в карман. Потом обхватил маленькими ручонками свою ок
аменевшую, плачущую мать.

Через две недели Эсту Отправили. Амму принудили отослать его к их отцу, ко
торый к тому времени уже ушел с работы на отдаленной чайной плантации в ш
тате Ассам и переехал в Калькутту, где устроился на предприятие по произ
водству газовой сажи. Он женился вторично, перестал пить (более или менее)
и срывался в запой лишь изредка.
С той поры Эста и Рахель не видели друг друга.

И вот теперь, двадцать три года спустя, их отец Отправил сына Назад. Он пос
лал Эсту в Айеменем с чемоданом и письмом. Чемодан был полон модной одежд
ы с иголочки. Письмо Крошка-кочамма дала Рахели прочесть. Оно было написа
но женским наклонным почерком, вызывавшим в памяти монастырскую школу, н
о подпись в самом низу была отцовская. Фамилия по крайней мере. Рахель вед
ь не знала подписи отца. Письмо гласило, что он, их отец, уволился с прежней
работы и собирается эмигрировать в Австралию, где ему предложили должно
сть начальника охраны на керамической фабрике; взять с собой Эсту он не м
ожет. Он шлет всем в Айеменем наилучшие пожелания и обещает, что заедет по
видаться с Эстой, если когда-либо вернется в Индию, что, по правде говоря, м
аловероятно.
1 2 3 4 5 6