— Согласен, — сказал он.
— Отлично. — Она откинулась на спинку кресла. — Мы все бросаем. Мудрое решение. Это была глупая идея.
— Нет, «согласен» в смысле «давайте попробуем». Вы победили. — Она была права. Слишком многое он пытался держать под контролем. Он смотрел на нее с особой пристальностью и думал, что если есть на свете женщина, которой можно доверять, по крайней мере в определенных вопросах, то эта женщина перед ним. Эмма была женщиной храброй и хладнокровной, к тому же неглупой. Она ему нравилась. Вдобавок ему было страшно любопытно посмотреть, на что она способна. Он решил, что примет все ее условия. Да будет так.
— Как только мы приедем в Лондон, все будет по-вашему.
Она моргала, не веря услышанному.
— Вы все еще хотите это сделать?
— Да, мой дядя этого заслуживает. Подождите, вы его увидите и все поймете. Завтра сюда приедет портниха. У меня есть достаточно денег для начала. А другие счета скоро тоже будут открыты для пользования.
— Вопрос не только в некотором наборе приличной одежды, определенной сумме денег и хорошем плане. — Она все еще не оставила надежды отговорить его, но чем больше она старалась, тем больше крепла его решимость «сделать»
Леонарда. Он был чертовски упрям. — «Игра в доверие» — это иллюзия, такая же, как игра на сцене, и лишь один участник этой игры — мишень — считает, что все это происходит на самом деле. Как только он понимает, что это — иллюзия, пусть на долю секунды, все летит к черту. — Ее глаза горели искренней убежденностью, она действительно переживала из-за него — из-за них. — Как только мы начнем, вы уже никогда не сможете выйти из роли. Даже когда вам кажется, что никто не смотрит. Вы все время в игре, играете до конца. Вы думаете, вы на это способны?
— Думаю, да. А вы сомневаетесь?
— Я знаю, что вам будет неприятно наблюдать, как ваш дядя склоняется к тому, чтобы доверять мне больше, чем вам. Вам будет неприятно, когда мы оба начнем относиться к вам словно к зачумленному. Что вы будете чувствовать, находясь под перекрестным огнем: моим и вашего дяди?
— Все будет замечательно, покуда это неправда.
— Вы знаете, что это только игра, но вести я себя буду так, как будто все происходит на самом деле. — Эмма помолчала, чтобы он как следует обдумал сказанное. — Вы видите, в чем трудность? Ни один из нас не сможет ни о чем спросить другого. Нам придется всецело доверять друг другу.
— Доверие, — повторил он.
— Именно.
Он кивнул. Как раз он-то доверял ей полностью. Он был готов отдать бразды правления Эмме Хотчкис. Проблемы с передачей всех властных полномочий были не у него, а у нее.
Она посмотрела на него так, будто он сошел с ума.
— Вы понимаете, куда это все может нас завести?
— В жизни все может случиться в любой момент. В том числе и самое плохое, так что, Эмма, всем с этим приходится мириться.
Она покачала головой, вздохнула и задрала голову к потолку.
— Двенадцать лет назад наша «мишень» открыла огонь лишь потому, что Зак сфальшивил. В какой-то момент он мне улыбнулся. — Она посмотрела на Стюарта и вздохнула. — Самой мимолетной улыбкой.
Эмма вдруг стала на редкость разговорчивой. Ей хотелось выложить перед ним все карты, раскрыть все возможные подводные камни, изложить все причины, по которым им не стоило идти на этот обман. Стюарт старался вникать в ее слова, посмотреть на то, что он считал лишь приключением, под другим углом.
— Понимаете, — повторяла она, — по сценарию мы должны были быть непримиримыми врагами, а тут Зак бросает мне этот победный взгляд. Наша жертва перехватила его, и все, что мы так долго строили, — все
рассыпалось за одну секунду. В следующее мгновение наш клиент уже стрелял. А где стрельба, там и полиция. Уже через минуту полицейские были у черного хода. Нам с Заком повезло — мы бросились бежать через парадный вход, я не знаю почему — возможно, потому, что он был ближе к нам. Зак бежал со всех ног и тащил за собой меня. Рана на виске сильно кровоточила, я ничего не видела — кровь лилась ручьем на глаза...
Эмма усмехнулась.
— Зак любил говорить, что пуля отскочила от моей твердой головы. Хотя крови было столько — вы, наверное, никогда столько не видели. У меня все волосы кровью пропитались, кровь залила лицо, затекла на платье. Вы не представляете, как сильно кровоточат пораненные уши. Я думаю, что Джоанна запаниковала, глядя на меня. Мы с Заком неслись по главной улице, а остальные разбежались кто куда. Джоанна выскочила следом за нами, а потом она вдруг остановилась и стала кричать. Она стояла в дверях, в тех самых дверях, откуда мы с Заком выскочили, и кричала. Она вполне могла убежать, но не стала этого делать. Мы слышали ее крик, хотя были уже далеко. Полиция просто вошла в дом и арестовала ее.
Когда мы узнали о смерти Джоанны — они сказали, что она подхватила воспаление легких, — я проплакала целую неделю. Зак напился. И с тех пор он не был трезвым ни одного дня. Сестру его приговорили к десяти годам каторжных работ. — Эмма невесело рассмеялась. — Это Джоанну, которая в жизни не поднимала ничего тяжелее чужого кошелька.
Все. Эмма чувствовала себя совершенно опустошенной. Она поднялась, хлопнув ладонями по коленям.
— Ну ладно. Все остальное подождет до утра. Я устала. — Пусть бросится ее догонять, если чего от нее захочет.
Судя по всему, он именно это и намеревался сделать.
— Наживка, — сказал он, вставая. — Вы мне ничего не объяснили касательно этой части. — Он двигался с ленцой и при этом не спускал с нее глаз. Куда бы она ни пошла, он последовал бы за ней.
Она забыла, каким он был высоким. Ей пришлось задирать голову, чтобы на него смотреть. Он был на голову выше ее.
— Мы используем как наживку дамскую сумочку, — сказала она. — Положим туда то, что могло бы убедить вашего дядю, что я действительно та, за которую себя выдаю. — Она встала и направилась к двери. Ей вдруг показалось, что он бросится ей наперерез. Он оставался рядом.
— Завтра поговорим, как это сделать. Начало стандартное, но лучше идти по проторенной дороге. Нам придется обсудить много разных аспектов, перед тем как начать игру. Роли надо хорошо усвоить. Хотя любая игра подразумевает импровизацию. Так что до завтра...
Она остановилась на пороге, вернее — прямо перед дверью. Ее партнер перегородил ей путь, положив руку на дверную ручку. Справа от двери стояли большие часы с маятником. Единственное, что ей оставалось, — это слегка попятиться назад, в комнату. Эмма прислонилась спиной к часам. Она подняла глаза и увидела, что его совершенно не интересовали дамские сумочки, дяди, нюансы игры — ничего из того, о чем она так увлеченно говорила.
Он заполонил собой дверной проем. При этом он не выглядел агрессивным. Он просто стоял у двери. Высокий, широкоплечий — естественно, он заполнял собой весь проем.
Он прислонился к двери — рука на ручке.
— Не начинайте снова, — пролепетала она.
— Не начинать что?
— О, ради Бога! — Она закатила глаза и отвернулась. Стюарт слегка отодвинулся, но протиснуться мимо него к выходу она могла бы лишь с трудом. Эмма оказалась зажата между часами и выходом. Стюарт сознательно Удерживал ее в этой ловушке. Она не выглядела так, будто вот-вот на него бросится и начнет с ним драться, но идти ему навстречу тоже явно не желала.
— Что я делаю не так?
— Все нормально. Вы ничего не можете сделать, чтобы манипулировать мной.
— Манипулировать? Вы так понимаете мои действия по отношению к вам? — Она не отвечала, и тогда он решился спросить: — Это то, как действовал в отношении вас пьяный муж?
Эмма невесело рассмеялась, и золотые колечки возле лица запрыгали. Когда она наклонила голову, отблеск пламени в камине упал ей на затылок, высветив более темные, золотисто-серебряные пряди. Волосы ее тускло поблескивали, как старое олово.
— В принципе то же самое. Но последнее время меня не так легко сломить. С возрастом, полагаю, я стала мудрее.
— Или более боязливой.
— Мне все равно, как вы это назовете.
Он нахмурился и сунул руку в карман брюк.
— Вам хочется романтики?
— Я хочу любви. Мы не любим друг друга. — Эмма засмеялась: так странно прозвучали эти слова. — Мы с трудом терпим друг друга, если честно, — она снова от души засмеялась и, покачав головой, опустила глаза. — Вот вам самое настоящее объяснение: мы друг друга ненавидим.
— Я не могу сказать, что вас ненавижу. Скорее, вы мне нравитесь. И это факт.
Она заморгала и быстро провела рекогносцировку:
— Ну значит, я вас ненавижу. Ненавижу все это. Я хочу домой.
— На мой взгляд, это не вполне так. «Это», то, что вы ненавидите, — всего лишь обстоятельства нашего знаком ства. Да, обстоятельства довольно неприятные. Вы украли у меня деньги. Я вас остановил. Теперь вам придется за это расплачиваться. Не могу понять, почему вы не хотите вести себя адекватно.
— Из вашего рассказа как-то выпал эпизод с убийством моего ягненка.
— Мы даже не знаем наверняка, кто задавил вашего ягненка: я или мой дядя. Кроме того, пятьдесят шесть фунтов у вас никто не отнял.
Его логика была неопровержима. Эмма не сразу нашлась с ответом.
— И все же это не дает вам права спать со мной. Храбрая девочка. Говорит по сути, никаких околичностей.
Эмма молчала и лишь дерзко смотрела на него своими синими глазами. Но во взгляде ее был не только вызов, но и мольба.
Он растерялся. На несколько секунд.
Он чувствовал, что нравится ей, что ее на самом деле влечет к нему, хотя он действительно не знал, как сломить ее упорное сопротивление. Действовать грубой силой он не хотел. Очень тихо, почти нежным шепотом, он сказал:
— Я надеюсь, что мое признание не поколеблет вашу ненависть ко мне, но сегодня утром я испытал нечто столь восхитительное, столь эротичное, чего никогда в жизни не испытывал. Прошу вас, не просите меня делать вид, что ничего не было.
Эмма молчала, и тогда он добавил:
— Вы хотите похоронить то, что случилось. Я хочу наградить нас за это. Эмма, это было что-то. Но никто из нас не может приписать заслугу только себе. Наши воли, наши страсти, объединившись, достигли такой силы, что мы даже растерялись. Не надо делать вид, что этого не может случиться вновь.
О чем он? Да он просто сумасшедший! Часы громко тикали где-то в районе ее ягодиц, зудели ладони, «тик-так» отдавалось в плечах, в голове, во всем теле, крепко прижатом к деревянному корпусу. Часы передавали ее телу вибрацию. Ей показалось, что деревянная с бронзовой отделкой колонна покачнулась, задела что-то внутри ее. Грудь ее вздымалась и опадала. Она вдыхала его запах, сам воздух был напоен им — запахом его тела, одежды, волос, и запах этот был созвучен тому, что наполнял дом: теплый, экзотический, нежный, усиливающийся от тепла, пробирающийся ей под кожу, пропитывающий ее одежду.
Голова ее кружилась. Мыслить здраво в этом состоянии она была не способна.
Случилось. Ничего не случается само по себе. Этим утром он сделал с ней это. Он привязал ее к стулу и...
— Я... я... — Эмма заикалась. — Я не допущу...
Он покачал головой и засмеялся.
— Вы бы и в первый раз ничего не допустили. Но сердце ваше бьется, как военный барабан, всякий раз, как вы об этом думаете.
Военный барабан. Эмма слышала его слова и разволновалась еще больше. Сейчас в речи его, такой аристократически правильной, не было и намека на заикание. Ни единой запинки. И пауз не к месту тоже нет. Он мог говорить самые невероятные, самые неприличные вещи, произнося их безукоризненно гладко.
В самом деле — барабанная дробь. Именно так сердце ее билось в эту минуту.
— Я думала, что вы уважаете мое решение, — обиженно сказала она. — Там, наверху, вы сказали...
— Все верно. Хотя, как вы помните, мне нравится оказывать влияние на ваши решения, когда я с ними не согласен.
Она подпрыгнула, когда он коснулся завитка на виске.
— Где? — спросил он шепотом. Он осторожно раздвинул пряди волос на виске — искал след от пули. — Ах! — воскликнул он удивленно и с сочувствием. — У вас швы! — Он нежно прикоснулся к шраму.
Затем, очевидно, ему захотелось понюхать след от ее раны, потому что он прижался носом к тому месту. Она слышала, как он глубоко вдохнул, прижался к ней. Их одежда соприкоснулась. Нога его оказалась между ее ног. Сандаловое дерево, гвоздика, цитрус. Он тонул в этих ароматах, отдававших мистикой. Она решила, что так пахнет его мыло. От волос шел приятный чистый запах.
— Представьте, что вы пойдете в тюрьму, если мне не уступите, — предложил он.
— Вы не отправите меня в тюрьму только потому что я не буду с вами спать.
Он чуть-чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Ладно, скорее всего нет, — он таинственно улыбнулся, — если вы откажете мне тактично.
Она сжала губы, придав лицу обиженное выражение.
— Нет, благодарю вас.
— М-м-м... — Он нахмурился. — Нет, — сказал он, покачав головой. — Недостаточно тактично.
Эмма сделала то единственное, что позволяло ей оставленное пространство: она отвернулась. Его губы уткнулись ей в щеку. Он повернул ее лицо к себе. Всюду был он: с одной стороны его рот, с другой — его ладонь. Ощущение было странное, двойственное по меньшей мере. Лицо ее оказалась между его ртом и ладонью, тело прижато к деревянному корпусу часов в углу.
И в этот момент он прижался губами к ее губам и начал целовать.
Она откинула голову и ударилась затылком о резной корпус часов. В этот момент часы начали бить. Он целовал ее ровно в три часа ночи. Этот день, наверное, был самым длинным днем в ее жизни. И что самое странное, часть ее желала оставаться зажатой в этом углу и не хотела, чтобы ей предоставляли выбор.
Она позволила себе поцеловать его в ответ. Он застонал, чуть переменил позу. Те безумные две утренние минуты словно вернулись. Она положила руки ему на грудь. О счастье, на этот раз они были свободны. Она оттолкнулась от теплой шерсти куртки, от твердой груди, но губы ее тянулись к нему, вбирали его тепло. Настоящее раздвоение личности. Она хотела, чтобы ее забросили на плечо и понесли наверх, бегом, а там, наверху, он любил ее яростно и так долго, что она потом сутки не могла бы на ноги подняться.
Стюарт между тем нисколько не утратил пространственной ориентации. До тех пор, пока он стоял там, где стоял, и удерживал ее лицо, она давала ему целовать себя. Она даже не пыталась скрывать своего наслаждения. Поэтому он ограничивал свободу ее перемещений не только ради себя, но и ради нее. Она открыла рот, теплый, медовый, изысканно-вкусный, впустила его язык. Но в тот момент, когда он попробовал убрать руку, она шевельнулась. Он перехватил ее за талию и снова прижал к часам.
— Это будет работать против вас в Лондоне. В присутствии вашего дяди вы не сможете так себя вести, — быстро зашептала она.
Она дрожала. Он не мог решить, хорошо это или плохо. Он решил, что, наверное, хорошо. Он чувствовал, как быстро бьется ее сердце.
— Мы еще не в Лондоне, -сказал он и медленно опустил ее руку. Одной ладонью он оперся о корпус часов, другой взялся за дверную ручку. Таким образом руки его были с обеих сторон от нее на уровне ее плеч.
— Так что мне сделать? — спросил он. — Связать вас? -Он сухо засмеялся.
Зрачки ее расширились. Одно он понял точно: Эмма любила свою независимость так же сильно, как многие женщины стремятся к защищенности. Он уже тогда понимал, что держать ее в ловушке нехорошо. Но что ему оставалось? Если он отпустит ее, она убежит; если он будет давить на нее, то начнет драться. Стюарт всего лишь пытался найти равновесное состояние. Но при этом он понимал, что свое желание так утолить он не сможет.
Хотя он даже не мог бы точно сказать, в чем его желание состоит. Он хотел секса, это точно, но не только его. Он мог бы получить то, что хочет, — она едва ли могла бы оказать ему серьезное сопротивление. Он хотел, чтобы она сама изъявила желание. Больше, чем просто желание. Он хотел, чтобы она приняла его с той же безумной страстью, как это было утром. Тогда, казалось, она готова была умереть, если бы он не вошел в нее.
— Вы расчетливы, — процедила она сквозь зубы. — Вы уже раньше так поступали. Вы совращаете женщин. Искушаете. Соблазном вовлекаете во что-то очень развратное.
Он усмехнулся в ответ:
— Да, я сам дьявол.
Но Эмма видела, что ему весело. То ли он сам развеселился, она ли его развеселила, Эмма не знала.
— Но я не настолько испорчен, как вы думаете более серьезным тоном сказал он. — Но в одном вы правы — я знаю подход к женщине. Вначале я выясняю, чего вы хотите. И, используя это знание, соблазняю вас. Затем наступает второй этап, более трудный, состоящий в том, чтобы выяснить, в чем вы нуждаетесь. Очень часто хотение и потребность совсем не совпадают. Почти никогда не совпадают. Такова природа потребности. Острой, выжигающей нутро. Так что я могу вам дать, Эмма Хотчкис? Что вам по-настоящему надо от мужчины, который стоит перед вами?
Она поцеловала его, жадно, бесстыдно. Так она без слов ответила на его вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39