Исключительно от вас самих зависит, чтобы искренность и взаимное доверие стали основой наших взаимоотношений.
Во время художественной части вы услышите «Ave Maria» композитора Гуно. Это произведение будет исполнено нашим скрипачом, которому мы предоставляем возможность выступить перед такой благодарной и живо реагирующей на всё прекрасное аудиторией, какой является молодежь. Затем вы прослушаете декламацию «Гимнов» Каспровича. Наша певица - первое сопрано в хоре костела святой Анны - исполнит арию из итальянской оперы «Севильский цирюльник». И в заключение на скрипке будет сыграно «Вы, которые в слезах».
На этом программа художественной части вечера заканчивается. За нею последует часть неофициальная, которую наши дорогие гостьи, равно как и члены кружка, наверняка захотят использовать для непринужденной беседы.
Графиня Кристина села. На середину зала вышел долговязый худой мужчина, сидевший до этого в углу и не замеченный мною.
- Слепой, - шепотом сообщила мне Аниеля. - Он играет на вечеринках и получает за это обеды в «Каритасе».
Скрипач долго настраивал свой инструмент, перебирал смычком струны. Девчата посматривали на него с удивлением и вполголоса делились своими замечаниями…
Когда умолкли звуки скрипки, раздались жидкие аплодисменты. Скрипач уселся на свое место в углу. Из-за круглого стола поднялась молодая паненка. Она перекинула через спинку стула шелковый шарфик и вышла тоже на середину зала. Откашлялась и, заглядывая в листок бумаги, который держала в руке, начала бесконечную декламацию.
Общество дам, устроившееся за круглым столом, наградило «Гимны» Каспровича громкими криками «браво». Затем продемонстрировала свой голос певица в фиолетовом платье. В этот момент я заметила Луцию. Она сидела возле окна - вдали от всех, - одетая в свое самое старое, штопаное-перештопаное платьице. Уж будто она не могла одеться получше, в свое праздничное платье! И еще к тому же сидит с папироской в зубах! Стыд-то какой!.. Я почувствовала, как кровь ударила мне в лицо. Не одеться по-человечески, пренебречь клубом, которому придавала такое огромное значение милая пани председательница! Да, это было похоже на Луцию…
Певица раскланивалась - благодарила присутствовавших за аплодисменты. На середину зала снова вышел скрипач.
После нежной мелодии «Вы, которые в слезах» воцарилась тоскливая тишина. Это, должно быть, не понравилось пани председательнице, и она сказала:
- Аниеля, заведи патефон. Мы хотим послушать теперь музыку в граммофонной записи. А может быть, клубистки желают что-нибудь выпить? В таком случае просим к столикам.
Пластинка «Титина, ах, Титина!» разогнала тоску. Зазвякали бутылки - это Аниеля разливала по стаканам розовый шипящий оранжад. Она установила на подносе стаканы, тарелку с печеньем и начала обходить по очереди всех девушек.
Я вдруг почувствовала сильную жажду и с нетерпением ожидала, когда же Аниеля дойдет до меня.
Наконец она подошла:
- Как тебе нравится наша пани председательница?
- А почему нет эпидиаскопа? - отпарировала я ее вопрос.
Однако Аниеля уже отправилась дальше вместе со своим подносом. Мне не с кем было разговаривать, и я придвинулась к Луции.
- Я пришла всё-таки… - начала я, несколько смущенная.
- Вижу.
- А что дальше будет по программе?
- Ты же слышала: непринужденная беседа приглашенных гостей с работающими девушками.
Яосмотрелась. Обещанной непринужденной беседы что-то не было видно. Клубистки равнодушно сидели в плетеных креслах, каждая со стаканом оранжада в руке, вдали от молодых дам. Гостьи дымили папиросами и присматривались к девушкам.
«Готовятся к беседе с клубистками, - подумала я. - А выглядят они здесь элегантными пассажирками-аристократками, каким-то чудом попавшими в зал ожидания третьего класса. Ого! Две дамы направляются к клубисткам. Интересно, с которой они начнут?»
Рядом с Луцией сидела толстощекая девушка с голубыми глазами. В широкой, красной ладони она держала печенье и глядела куда-то вдаль. Пани председательница с двумя другими дамами остановилась возле нас.
- Пани где работает? - спросила высокая дама в очках.
- Я в буфете, на железной дороге, проше пани.
- Нравится вам это занятие?
Девушка удивленно взглянула на даму.
«Что за разиня, - подумала я. - Эта дама так приветливо с ней разговаривает, а она - ни слова…»
- Я спрашиваю, нравится ли вам эта работа? - повторила, повышая голос, дама.
- А не всё ли равно, нравится или не нравится? Прежде чем мне удалось ее получить, я три месяца искала место.
Девушка снова отхлебнула из стакана несколько глотков оранжада, словно ища в нем защиты от назойливости дамы в очках, вытерла губы ладонью и, опустив руки на подол своего платья, тяжело вздохнула.
«Из нее уж больше ничего не выжмут», - решила я мысленно. Дама, видимо, была того же мнения, поскольку на отказалась от дальнейшего ведения беседы и, вынув из сумочки блокнотик, что-то в нем записала.
Луция, прищурив глаза, спокойно курила папиросу. Только я, отлично ее знавшая, могла понять, что означает легкое подергивание взметнувшейся вверх левой брови. Бедняга! Она не хотела обнаружить своего крайнего возмущения всем происходящим.
- Это моя воспитанница, - с милой улыбкой сообщила пани председательница, останавливаясь перед Луцией.
- А пани где работает? - спросила дама, сопровождавшая графиню.
- Дома.
- Ага, помогает мамаше?
- Нет. Это скорее мамаша помогает мне.
- Да-а? А что же такое вы делаете дома?
- Играем в шахматы, домино, читаем романы, разговариваем, а когда всё это нам надоедает, то вяжем шарфики.
«Боже милостивый! И когда это она научилась такому злословью и сделалась столь нахальной? - подумала я с огорчением. - Ведь эта пани рассердится на нее».
Однако дама, не принимая близко к сердцу ответ Луции, заговорила громко, весело:
- Слышишь, Кристя? Когда я не буду иметь средств к существованию, я возьмусь за вязание шарфиков. Отличная мысль. Надо будет сообщить о ней Леону. По крайней мере, не потребуется вставать спозаранку и мчаться со всех ног в контору. А сколько же этих шарфиков можно сделать за день?
- Это зависит от старания. Я, например, делаю шестьдесят.
- А сколько я сделаю?
- Пани? Наверняка раза в два больше…
С замиранием сердца ожидала я ответа дамы. А она рассмеялась дружелюбно и, беря пани председательницу под руку, воскликнула:
- Остроумная девица! За словом в карман не полезет!
Возле нас прошла Аниеля с тарелкой печенья. Пани председательница повернула голову в ее сторону:
- Поди сюда, Аниеля… Это - служащая из магазина, в котором мы заказываем платья, я и Зуля, - пояснила она своим компаньонкам.
- Ну, и что же? Ты довольна своими клиентками? - снова рассмеялась шаловливая брюнетка.
Пани председательница и другая дама усмехнулись поощряюще, а Аниеля, сделав реверанс, сказала:
- Я всегда довольна. Однако извините: мне надо раздать подружкам печенье.
И она побежала дальше.
Непринужденная беседа была закончена. Захрипел патефон, по залу разлилась мелодия «Осенние розы». От столика, за которым гостьи подкреплялись чаем, раздался голос председательницы:
- А теперь, мои дорогие, каждая из вас может заняться чем-либо по своему усмотрению. К вашим услугам шашки, домино, лото, а если кто из вас захочет боле легких развлечений, пусть займется лотерейкой. На верхней полке в буфете лежат книжки, прочитать которые я вам очень рекомендую. Думаю, что каждая найдет там то, что ей больше всего по душе.
Высказав это пожелание, пани председательница целиком отдалась беседе с соседками по столу.
Луция поднялась со стула, погасила папиросу:
- Пойдем посмотрим библиотеку.
На буфетной полке лежало девять книжек. Я внимательно смотрела в лицо Луции, желая услышать ее мнение о книгах, названия которых она громко произносила, многозначительно поводя бровями:
- Милашевская - «За золотой волос»… Коссак-Щуцкая - «Пожар»… «Ihre Leben» - немецкий роман… «История души» - это о святой Терезе. Еще два немецких романа, а это старый «Illustration Francaise"…
- Как тебе нравится наша библиотека, Луция? - громко спросила Аниеля, подбегая к нам. - Верно, хорошее начало?
- Превосходное. По крайней мере, «Кружок молодых полек» помог кому-то навести порядок на чердаке…
- А ты, я вижу, сразу хотела бы обладать роскошью! - И она отошла, обиженная.
Взглянув в сторону столика, за которым сидели гостьи, я догадалась, что вечер знакомства близится к концу. Оставляя на столе стаканы с недопитым чаем и крошки печенья, дамы встали одна за другой и начали прощаться с пани председательницей нашего клуба.
- Поздравляем тебя, Кристя, с прекрасной идеей.
- Великолепная мысль. Однако ты форменным образом переутомляешь себя. И как ты справишься со всем этим собранием?
- Это будет первый подобный клуб в нашем городе. Фуня спрашивает, - кому ты отдаешь шить костюм?…
Пожилая дама, надевая перчатки и разглядывая лица девушек, воскликнула с искренним удивлением:
- А знаешь, Кристина, эти твои подопечные девушки, несмотря на то, что они из низших сфер, держатся вполне мило и прилично!..
Когда мы шли домой, Луция упорно молчала. В конце концов мне это надоело:
- Почему ты ничего не говоришь? Мне, например, очень по вкусу пришлось печенье. Однако помещение у вас мерзкое. Когда же будет ремонт?
Луция продолжала отмалчиваться. Тогда я, окончательно рассерженная, вновь заговорила, чтобы помучить ее своей надоедливостью:
- Почему же ты не оделась в платье получше, а пришла в клуб, как нищенка, а?
- Чтобы доставить удовольствие трудящимся на наше о дамам. Пусть видят, как бедные паненки тянутся к их клубу.
- Э, чепуху какую-то ты болтаешь! Другие девушки тоже бедные, а оделись всё же вполне прилично.
Поскольку она мне ничего на это не ответила, я почувствовала двойное удовольствие: и оттого, что так метко поддела ее, и от сознания того, что мысленно она всё же признает мою правоту…
Придя домой, я тотчас же села за приготовление домашних уроков, стараясь побыстрее наверстать потерянное в клубе время.
Через несколько часов, облегченно вздохнув, я отложила в сторону учебники и потянулась за книжкой стихов Словацкого, которая хранилась у нас в доме с незапамятных времен. Уже несколько дней я заучивала наизусть «Отца зачумленных», чтобы на уроке литературы блеснуть декламацией. Луция сматывала шерстяные нити в разноцветные клубки.
Но вот шелест нитей прекратился. Я оторвала глаза от книги. Луция заснула. Клубок, который выпал из ее рук, валялся на полу. На ее слегка усмехающемся лице виднелись глубокие синие тени - под глазами и на висках.
Что снилось ей? Какие грезы украсили лицо ее улыбкой?… Впрочем, Луции было чему улыбаться, Разве не стоило ее теплой улыбки уже одно то, что после тяжелого дня вышивания за пяльцами она могла пойти вечером в клуб бедных паненок, послушать там игру слепого скрипача, попить оранжада с хрустящим печеньем и полюбоваться на дам, так прекрасно одетых и симпатичных во всех отношениях?! Конечно, стоило…
Прошло две недели. И вот в один прекрасный день Луция, вернувшись раньше, чем обычно, из города, сказала неестественно безразличным тоном:
- Конец шарфикам. Пяльцы можно выбросить.
- Наконец-то! - обрадовалась я. - Теперь хоть не будет клочков шерсти в кофе и ужасной пылищи. Этот твой агент был очень разгневан, когда ты отказалась от работы?
После минуты молчания Луция сказала:
- Они сами мне отказали. Говорят, будто у них совсем нет сбыта товара. И еще недодали те деньги, которые причитались мне, потому что в моих шарфиках якобы слишком много было узлов. Люди, мол, не хотят такие покупать.
Испуганно смотрела я на слезы в ее глазах. Опустив голову, слегка всхлипывая, Луция то и дело вытирала мокрые щеки платком.
- Что я теперь скажу маме? Где искать работу?
От этих слов и у меня на сердце стало тревожно, и я невольно пожалела о тех ушедших теперь навсегда временах, когда шуршание шерстяных нитей будило меня по утрам. В конце концов, работа над этими шарфиками была не такой уж плохой. Она всё же приносила деньги. А теперь мы лишены и этих нескольких десятков злотых.
Так начались очередные наши каникулы. Лето обещало быть знойным. Об этом свидетельствовали очень душные ночи и кроваво-красные заходы солнца. Мои подружки выезжали из города. Отчим и Луция рано утром отправлялись в город на поиски работы. Отчим выстаивал в длинных очередях безработных перед фабричными конторами, а Луция тщательно читала и перечитывала каждое попавшееся ей на глаза объявление. А вдруг в каком-нибудь из них она обнаружит приглашение на работу?! Да, да, вдруг в этом объявлении будет сказано, что требуются молодые люди, не имеющие никакой специальной подготовки, согласные делать всё, что будет поручено, лишь бы заработать десятка полтора злотых в неделю! А она, Луция, согласна молчаливо вынести любые, самые тяжкие условия, лишь бы только иметь хоть какую-нибудь работу.
Однако объявления на столбах извещали о пропаже собачек, о продаже какой-нибудь рухляди, взывали к совестя укравшего портфель и умильно просили о возврате его хозяину, но упорно умалчивали о самой важной и большой теме - где найти работу.
После полудня Луция снова отправлялась на поиски, а вместе с нею уходила и мать - продавать разные рукодельные вещички. Но и этим вещичкам была невелика цена: никто не хотел их покупать.
Я оставалась одна в комнате. Подперев голову руками, я до вечера просиживала возле окна.
Пыльная, с ухабами, дорога, проходившая возле дома, утром и в полдень имела скучно-серый цвет, а с заходом солнца розовела. За нею, как раз напротив нашего окна, виднелось большое капустное поле. Весною - серебристое, зеленое - летом, оно жёлкло и принимало неопределенный матовый оттенок осенью. За капустным полем начиналось военное кладбище - единственное, что на этом скучном фоне ласкало взор.
Покачивающиеся от легкого ветерка верхушки деревьев упирались в сверкающую лазурь безоблачного знойного неба. Надгробные памятники из белого мрамора были окружены рядами темного кустарника, Влево виднелось еще одно кладбище. Но оно выглядело так же печально, как и капустное поле, потому что было совершенно лишено растительности, а песчаные холмики могил напоминали обыкновенные огородные грядки. Наконец, еще левее - красная кирпичная стена и над нею - буйная, густая зелень. Это - третье кладбище, самое старое.
Несколько раз в неделю на дороге появлялась похоронная процессия. Черный катафалк с застекленными боками и верхом, кони, покрытые попонами, факельщики в кладбищенских ливреях - всё это медленно двигалось мимо нашего дома. Я видела лишь одни силуэты, и они казались мне фигурками, вырезанными из черной бумаги и наклеенными на ослепительно сверкающую небесную лазурь. Через некоторое время мимо дома проносились дрожки в обратном направлении. Это ксендз, закончив церемонию на кладбище, торопился к очередному покойнику.
Порою по дороге проезжали цыгане или грохотала телега торговца овощами. Оборванные, чумазые мальчишки на глазах у него выкрадывали с телеги огурцы, мужик страшно ругался, кричал, и в этот момент было очень весело.
В сумерки все трое: отчим, мать и Луция - возвращались из города. Мать разжигала примус. Луция вытаскивала томик Словацкого и начинала читать «Серебряный сон Саломеи». Отчим угрюмо ходил по комнате взад и вперед. Лежа в кровати, я следила за тремя тенями, бестолково сновавшими на стенах.
«У нас сейчас точно так же, как в том шатре отца зачумленных, - размышляла я, вслушиваясь в тревожную тишину, нарушаемую только шуршанием газеты, - Луция - это Хафнэ и Амина сразу в одном лице. Я - Хатфэ, средняя его дочь, Иза - дитя в колыбели, самая младшая и самая милая дочурка отца зачумленных. Правда, Изу забрала в деревню бабка, поэтому она не в счет. А кто же будет тем дромадером, который смотрел на людей с таким сочувствием? Скорей всего - дворничиха. Ведь она каждый вечер дает нам почитать свежую газету, просовывая голову в дверь. Впрочем, лицо ее не такое уж доброе: оно всё в прыщах и скорее даже противное».
Но в общем всё совпадало. Картину шатра зачумленных дополнили грузчики, которые пришли, чтобы забрать проданные родителями комод, буфет и зеркало. Грузчики были удивительно похожи на тех могильщиков, что выносили трупы погибших от чумы.
Так вот и жили мы вчетвером в шатре отца зачумленных, жили не в Аравийской пустыне, а в Ольше, под Краковом. И освещал наш шатер месяц, холодно поблескивавший над печальным капустным полем.
Утомленная этими мыслями, я засыпала с трудом, а ночью снились мне похоронные процессии и черные катафалки, запряженные верблюдами. Катафалки и гробы были облеплены извещениями в черных рамках: «Готов делать что угодно за скромное вознаграждение», «Скромная, непритязательная девушка ищет работы», «Пойду в прислуги за прокорм».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Во время художественной части вы услышите «Ave Maria» композитора Гуно. Это произведение будет исполнено нашим скрипачом, которому мы предоставляем возможность выступить перед такой благодарной и живо реагирующей на всё прекрасное аудиторией, какой является молодежь. Затем вы прослушаете декламацию «Гимнов» Каспровича. Наша певица - первое сопрано в хоре костела святой Анны - исполнит арию из итальянской оперы «Севильский цирюльник». И в заключение на скрипке будет сыграно «Вы, которые в слезах».
На этом программа художественной части вечера заканчивается. За нею последует часть неофициальная, которую наши дорогие гостьи, равно как и члены кружка, наверняка захотят использовать для непринужденной беседы.
Графиня Кристина села. На середину зала вышел долговязый худой мужчина, сидевший до этого в углу и не замеченный мною.
- Слепой, - шепотом сообщила мне Аниеля. - Он играет на вечеринках и получает за это обеды в «Каритасе».
Скрипач долго настраивал свой инструмент, перебирал смычком струны. Девчата посматривали на него с удивлением и вполголоса делились своими замечаниями…
Когда умолкли звуки скрипки, раздались жидкие аплодисменты. Скрипач уселся на свое место в углу. Из-за круглого стола поднялась молодая паненка. Она перекинула через спинку стула шелковый шарфик и вышла тоже на середину зала. Откашлялась и, заглядывая в листок бумаги, который держала в руке, начала бесконечную декламацию.
Общество дам, устроившееся за круглым столом, наградило «Гимны» Каспровича громкими криками «браво». Затем продемонстрировала свой голос певица в фиолетовом платье. В этот момент я заметила Луцию. Она сидела возле окна - вдали от всех, - одетая в свое самое старое, штопаное-перештопаное платьице. Уж будто она не могла одеться получше, в свое праздничное платье! И еще к тому же сидит с папироской в зубах! Стыд-то какой!.. Я почувствовала, как кровь ударила мне в лицо. Не одеться по-человечески, пренебречь клубом, которому придавала такое огромное значение милая пани председательница! Да, это было похоже на Луцию…
Певица раскланивалась - благодарила присутствовавших за аплодисменты. На середину зала снова вышел скрипач.
После нежной мелодии «Вы, которые в слезах» воцарилась тоскливая тишина. Это, должно быть, не понравилось пани председательнице, и она сказала:
- Аниеля, заведи патефон. Мы хотим послушать теперь музыку в граммофонной записи. А может быть, клубистки желают что-нибудь выпить? В таком случае просим к столикам.
Пластинка «Титина, ах, Титина!» разогнала тоску. Зазвякали бутылки - это Аниеля разливала по стаканам розовый шипящий оранжад. Она установила на подносе стаканы, тарелку с печеньем и начала обходить по очереди всех девушек.
Я вдруг почувствовала сильную жажду и с нетерпением ожидала, когда же Аниеля дойдет до меня.
Наконец она подошла:
- Как тебе нравится наша пани председательница?
- А почему нет эпидиаскопа? - отпарировала я ее вопрос.
Однако Аниеля уже отправилась дальше вместе со своим подносом. Мне не с кем было разговаривать, и я придвинулась к Луции.
- Я пришла всё-таки… - начала я, несколько смущенная.
- Вижу.
- А что дальше будет по программе?
- Ты же слышала: непринужденная беседа приглашенных гостей с работающими девушками.
Яосмотрелась. Обещанной непринужденной беседы что-то не было видно. Клубистки равнодушно сидели в плетеных креслах, каждая со стаканом оранжада в руке, вдали от молодых дам. Гостьи дымили папиросами и присматривались к девушкам.
«Готовятся к беседе с клубистками, - подумала я. - А выглядят они здесь элегантными пассажирками-аристократками, каким-то чудом попавшими в зал ожидания третьего класса. Ого! Две дамы направляются к клубисткам. Интересно, с которой они начнут?»
Рядом с Луцией сидела толстощекая девушка с голубыми глазами. В широкой, красной ладони она держала печенье и глядела куда-то вдаль. Пани председательница с двумя другими дамами остановилась возле нас.
- Пани где работает? - спросила высокая дама в очках.
- Я в буфете, на железной дороге, проше пани.
- Нравится вам это занятие?
Девушка удивленно взглянула на даму.
«Что за разиня, - подумала я. - Эта дама так приветливо с ней разговаривает, а она - ни слова…»
- Я спрашиваю, нравится ли вам эта работа? - повторила, повышая голос, дама.
- А не всё ли равно, нравится или не нравится? Прежде чем мне удалось ее получить, я три месяца искала место.
Девушка снова отхлебнула из стакана несколько глотков оранжада, словно ища в нем защиты от назойливости дамы в очках, вытерла губы ладонью и, опустив руки на подол своего платья, тяжело вздохнула.
«Из нее уж больше ничего не выжмут», - решила я мысленно. Дама, видимо, была того же мнения, поскольку на отказалась от дальнейшего ведения беседы и, вынув из сумочки блокнотик, что-то в нем записала.
Луция, прищурив глаза, спокойно курила папиросу. Только я, отлично ее знавшая, могла понять, что означает легкое подергивание взметнувшейся вверх левой брови. Бедняга! Она не хотела обнаружить своего крайнего возмущения всем происходящим.
- Это моя воспитанница, - с милой улыбкой сообщила пани председательница, останавливаясь перед Луцией.
- А пани где работает? - спросила дама, сопровождавшая графиню.
- Дома.
- Ага, помогает мамаше?
- Нет. Это скорее мамаша помогает мне.
- Да-а? А что же такое вы делаете дома?
- Играем в шахматы, домино, читаем романы, разговариваем, а когда всё это нам надоедает, то вяжем шарфики.
«Боже милостивый! И когда это она научилась такому злословью и сделалась столь нахальной? - подумала я с огорчением. - Ведь эта пани рассердится на нее».
Однако дама, не принимая близко к сердцу ответ Луции, заговорила громко, весело:
- Слышишь, Кристя? Когда я не буду иметь средств к существованию, я возьмусь за вязание шарфиков. Отличная мысль. Надо будет сообщить о ней Леону. По крайней мере, не потребуется вставать спозаранку и мчаться со всех ног в контору. А сколько же этих шарфиков можно сделать за день?
- Это зависит от старания. Я, например, делаю шестьдесят.
- А сколько я сделаю?
- Пани? Наверняка раза в два больше…
С замиранием сердца ожидала я ответа дамы. А она рассмеялась дружелюбно и, беря пани председательницу под руку, воскликнула:
- Остроумная девица! За словом в карман не полезет!
Возле нас прошла Аниеля с тарелкой печенья. Пани председательница повернула голову в ее сторону:
- Поди сюда, Аниеля… Это - служащая из магазина, в котором мы заказываем платья, я и Зуля, - пояснила она своим компаньонкам.
- Ну, и что же? Ты довольна своими клиентками? - снова рассмеялась шаловливая брюнетка.
Пани председательница и другая дама усмехнулись поощряюще, а Аниеля, сделав реверанс, сказала:
- Я всегда довольна. Однако извините: мне надо раздать подружкам печенье.
И она побежала дальше.
Непринужденная беседа была закончена. Захрипел патефон, по залу разлилась мелодия «Осенние розы». От столика, за которым гостьи подкреплялись чаем, раздался голос председательницы:
- А теперь, мои дорогие, каждая из вас может заняться чем-либо по своему усмотрению. К вашим услугам шашки, домино, лото, а если кто из вас захочет боле легких развлечений, пусть займется лотерейкой. На верхней полке в буфете лежат книжки, прочитать которые я вам очень рекомендую. Думаю, что каждая найдет там то, что ей больше всего по душе.
Высказав это пожелание, пани председательница целиком отдалась беседе с соседками по столу.
Луция поднялась со стула, погасила папиросу:
- Пойдем посмотрим библиотеку.
На буфетной полке лежало девять книжек. Я внимательно смотрела в лицо Луции, желая услышать ее мнение о книгах, названия которых она громко произносила, многозначительно поводя бровями:
- Милашевская - «За золотой волос»… Коссак-Щуцкая - «Пожар»… «Ihre Leben» - немецкий роман… «История души» - это о святой Терезе. Еще два немецких романа, а это старый «Illustration Francaise"…
- Как тебе нравится наша библиотека, Луция? - громко спросила Аниеля, подбегая к нам. - Верно, хорошее начало?
- Превосходное. По крайней мере, «Кружок молодых полек» помог кому-то навести порядок на чердаке…
- А ты, я вижу, сразу хотела бы обладать роскошью! - И она отошла, обиженная.
Взглянув в сторону столика, за которым сидели гостьи, я догадалась, что вечер знакомства близится к концу. Оставляя на столе стаканы с недопитым чаем и крошки печенья, дамы встали одна за другой и начали прощаться с пани председательницей нашего клуба.
- Поздравляем тебя, Кристя, с прекрасной идеей.
- Великолепная мысль. Однако ты форменным образом переутомляешь себя. И как ты справишься со всем этим собранием?
- Это будет первый подобный клуб в нашем городе. Фуня спрашивает, - кому ты отдаешь шить костюм?…
Пожилая дама, надевая перчатки и разглядывая лица девушек, воскликнула с искренним удивлением:
- А знаешь, Кристина, эти твои подопечные девушки, несмотря на то, что они из низших сфер, держатся вполне мило и прилично!..
Когда мы шли домой, Луция упорно молчала. В конце концов мне это надоело:
- Почему ты ничего не говоришь? Мне, например, очень по вкусу пришлось печенье. Однако помещение у вас мерзкое. Когда же будет ремонт?
Луция продолжала отмалчиваться. Тогда я, окончательно рассерженная, вновь заговорила, чтобы помучить ее своей надоедливостью:
- Почему же ты не оделась в платье получше, а пришла в клуб, как нищенка, а?
- Чтобы доставить удовольствие трудящимся на наше о дамам. Пусть видят, как бедные паненки тянутся к их клубу.
- Э, чепуху какую-то ты болтаешь! Другие девушки тоже бедные, а оделись всё же вполне прилично.
Поскольку она мне ничего на это не ответила, я почувствовала двойное удовольствие: и оттого, что так метко поддела ее, и от сознания того, что мысленно она всё же признает мою правоту…
Придя домой, я тотчас же села за приготовление домашних уроков, стараясь побыстрее наверстать потерянное в клубе время.
Через несколько часов, облегченно вздохнув, я отложила в сторону учебники и потянулась за книжкой стихов Словацкого, которая хранилась у нас в доме с незапамятных времен. Уже несколько дней я заучивала наизусть «Отца зачумленных», чтобы на уроке литературы блеснуть декламацией. Луция сматывала шерстяные нити в разноцветные клубки.
Но вот шелест нитей прекратился. Я оторвала глаза от книги. Луция заснула. Клубок, который выпал из ее рук, валялся на полу. На ее слегка усмехающемся лице виднелись глубокие синие тени - под глазами и на висках.
Что снилось ей? Какие грезы украсили лицо ее улыбкой?… Впрочем, Луции было чему улыбаться, Разве не стоило ее теплой улыбки уже одно то, что после тяжелого дня вышивания за пяльцами она могла пойти вечером в клуб бедных паненок, послушать там игру слепого скрипача, попить оранжада с хрустящим печеньем и полюбоваться на дам, так прекрасно одетых и симпатичных во всех отношениях?! Конечно, стоило…
Прошло две недели. И вот в один прекрасный день Луция, вернувшись раньше, чем обычно, из города, сказала неестественно безразличным тоном:
- Конец шарфикам. Пяльцы можно выбросить.
- Наконец-то! - обрадовалась я. - Теперь хоть не будет клочков шерсти в кофе и ужасной пылищи. Этот твой агент был очень разгневан, когда ты отказалась от работы?
После минуты молчания Луция сказала:
- Они сами мне отказали. Говорят, будто у них совсем нет сбыта товара. И еще недодали те деньги, которые причитались мне, потому что в моих шарфиках якобы слишком много было узлов. Люди, мол, не хотят такие покупать.
Испуганно смотрела я на слезы в ее глазах. Опустив голову, слегка всхлипывая, Луция то и дело вытирала мокрые щеки платком.
- Что я теперь скажу маме? Где искать работу?
От этих слов и у меня на сердце стало тревожно, и я невольно пожалела о тех ушедших теперь навсегда временах, когда шуршание шерстяных нитей будило меня по утрам. В конце концов, работа над этими шарфиками была не такой уж плохой. Она всё же приносила деньги. А теперь мы лишены и этих нескольких десятков злотых.
Так начались очередные наши каникулы. Лето обещало быть знойным. Об этом свидетельствовали очень душные ночи и кроваво-красные заходы солнца. Мои подружки выезжали из города. Отчим и Луция рано утром отправлялись в город на поиски работы. Отчим выстаивал в длинных очередях безработных перед фабричными конторами, а Луция тщательно читала и перечитывала каждое попавшееся ей на глаза объявление. А вдруг в каком-нибудь из них она обнаружит приглашение на работу?! Да, да, вдруг в этом объявлении будет сказано, что требуются молодые люди, не имеющие никакой специальной подготовки, согласные делать всё, что будет поручено, лишь бы заработать десятка полтора злотых в неделю! А она, Луция, согласна молчаливо вынести любые, самые тяжкие условия, лишь бы только иметь хоть какую-нибудь работу.
Однако объявления на столбах извещали о пропаже собачек, о продаже какой-нибудь рухляди, взывали к совестя укравшего портфель и умильно просили о возврате его хозяину, но упорно умалчивали о самой важной и большой теме - где найти работу.
После полудня Луция снова отправлялась на поиски, а вместе с нею уходила и мать - продавать разные рукодельные вещички. Но и этим вещичкам была невелика цена: никто не хотел их покупать.
Я оставалась одна в комнате. Подперев голову руками, я до вечера просиживала возле окна.
Пыльная, с ухабами, дорога, проходившая возле дома, утром и в полдень имела скучно-серый цвет, а с заходом солнца розовела. За нею, как раз напротив нашего окна, виднелось большое капустное поле. Весною - серебристое, зеленое - летом, оно жёлкло и принимало неопределенный матовый оттенок осенью. За капустным полем начиналось военное кладбище - единственное, что на этом скучном фоне ласкало взор.
Покачивающиеся от легкого ветерка верхушки деревьев упирались в сверкающую лазурь безоблачного знойного неба. Надгробные памятники из белого мрамора были окружены рядами темного кустарника, Влево виднелось еще одно кладбище. Но оно выглядело так же печально, как и капустное поле, потому что было совершенно лишено растительности, а песчаные холмики могил напоминали обыкновенные огородные грядки. Наконец, еще левее - красная кирпичная стена и над нею - буйная, густая зелень. Это - третье кладбище, самое старое.
Несколько раз в неделю на дороге появлялась похоронная процессия. Черный катафалк с застекленными боками и верхом, кони, покрытые попонами, факельщики в кладбищенских ливреях - всё это медленно двигалось мимо нашего дома. Я видела лишь одни силуэты, и они казались мне фигурками, вырезанными из черной бумаги и наклеенными на ослепительно сверкающую небесную лазурь. Через некоторое время мимо дома проносились дрожки в обратном направлении. Это ксендз, закончив церемонию на кладбище, торопился к очередному покойнику.
Порою по дороге проезжали цыгане или грохотала телега торговца овощами. Оборванные, чумазые мальчишки на глазах у него выкрадывали с телеги огурцы, мужик страшно ругался, кричал, и в этот момент было очень весело.
В сумерки все трое: отчим, мать и Луция - возвращались из города. Мать разжигала примус. Луция вытаскивала томик Словацкого и начинала читать «Серебряный сон Саломеи». Отчим угрюмо ходил по комнате взад и вперед. Лежа в кровати, я следила за тремя тенями, бестолково сновавшими на стенах.
«У нас сейчас точно так же, как в том шатре отца зачумленных, - размышляла я, вслушиваясь в тревожную тишину, нарушаемую только шуршанием газеты, - Луция - это Хафнэ и Амина сразу в одном лице. Я - Хатфэ, средняя его дочь, Иза - дитя в колыбели, самая младшая и самая милая дочурка отца зачумленных. Правда, Изу забрала в деревню бабка, поэтому она не в счет. А кто же будет тем дромадером, который смотрел на людей с таким сочувствием? Скорей всего - дворничиха. Ведь она каждый вечер дает нам почитать свежую газету, просовывая голову в дверь. Впрочем, лицо ее не такое уж доброе: оно всё в прыщах и скорее даже противное».
Но в общем всё совпадало. Картину шатра зачумленных дополнили грузчики, которые пришли, чтобы забрать проданные родителями комод, буфет и зеркало. Грузчики были удивительно похожи на тех могильщиков, что выносили трупы погибших от чумы.
Так вот и жили мы вчетвером в шатре отца зачумленных, жили не в Аравийской пустыне, а в Ольше, под Краковом. И освещал наш шатер месяц, холодно поблескивавший над печальным капустным полем.
Утомленная этими мыслями, я засыпала с трудом, а ночью снились мне похоронные процессии и черные катафалки, запряженные верблюдами. Катафалки и гробы были облеплены извещениями в черных рамках: «Готов делать что угодно за скромное вознаграждение», «Скромная, непритязательная девушка ищет работы», «Пойду в прислуги за прокорм».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30