— С учетом крайне необычных обстоятельств, а именно твоей молодости, твоего нежелания вступать в этот брак, противоестественных пороков лорда Грижни и невыразимых страданий, которые ты претерпела, оказавшись во власти у такого человека, — с учетом всего этого развод представляется вполне возможным. Строго говоря, я могу доверительно сообщить тебе, что герцогу это понравилось бы. Я уже советовался по этому поводу с его высочеством и могу почти наверняка пообещать тебе, что в должный час за разводом дело не станет, и тогда ты сможешь вновь выйти замуж. И на этот раз, не исключено, выбор нового супруга будет осуществлен с учетом твоих пожеланий. Подумай об этом, дитя мое. — Дрис Веррас блаженно улыбнулся. — Второй брак, а значит, новый свадебный наряд, новые подарки, балы и праздники в твою честь, благословение самого герцога, муж, и по возрасту, и по общественному положению тебе подобающий, — мы можем даже обсудить кандидатуру молодого Уэйт-Базефа, если ты будешь на этом настаивать. Думаешь, многим женщинам дается шанс начать все заново? Нет, поверь, это редкая привилегия.
— Действительно редкая, — ответила Верран. — Но, отец, не упускаешь ли ты из виду одной детали? Ты прекрасно знаешь, что я жду ребенка от лорда Грижни. Или, на твой взгляд, это ровным счетом ничего не значит?
— Конечно, значит, и очень многое, — веско возразил Дрис Веррас. — Мы ведь говорим о моем внуке, о плоти от плоти моей. Меня в равной степени волнуют судьба моей дочери и моего внука. И это лишний раз заставляет меня потребовать, чтобы ты покинула этот дом если не ради собственного благополучия, то хотя бы ради ребенка. Послушай, дочь, ты же не собираешься воспитывать сына в этом ужасном месте? Ты же не отдашь невинное дитя на произвол Террза Фал-Грижни? Иначе из мальчика получится такой же злодей и мерзавец, как сам Грижни. Материнский долг требует от тебя немедленного отъезда.
— Ты, отец, много рассуждаешь о долге. О моем дочернем долге. О моем материнском долге. О твоем отеческом долге. Ты произносишь все эти слова с такой легкостью! — Верран по-прежнему говорила с напускным спокойствием. Лишь судорожно сцепленные на коленях руки выдавали ее волнение. — Я удивлена, что ты не напомнил мне о моем долге перед старинным родом Веррасов.
— А разве ты нуждаешься в подобном напоминании?
— Едва ли. Исполнению именно этого долга препятствует мой брак с лордом Грижни. И, как я предполагаю, ты сейчас сообщишь мне, что в интересах нашей семьи я должна как можно скорее расторгнуть этот брак.
— Ах вот как! Значит, ты и сама понимаешь это? Что ж, дочь моя, ты научилась разбираться в мирских делах. За последние несколько недель лорд Грижни на редкость себя дискредитировал. Его в равной мере ненавидят и герцог, и простой народ. Что касается черни, то она выкрикивает проклятия ему денно и нощно. Союз патриотов добивается его ареста с последующей казнью. События приняли такой оборот, что узы родства с Фал-Грижни позорят род Веррасов. Пятно пало на наше имя, в глазах народа мы предстаем не только родственниками, но и союзниками Фал-Грижни. И крайне маловероятно, что такая ситуация изменится в ближайшем будущем. А поэтому репутацию дома Веррасов можно спасти, лишь пожертвовав этой чрезвычайно сомнительной для нас связью. И заняться этим необходимо немедленно. Ты понимаешь меня, дочь моя?
— Тебя, отец, было бы чрезвычайно трудно не понять. И все же прошу тебя объяснить мне одно обстоятельство. Ты говоришь об обвинениях против лорда Грижни, о злодеяниях, которые ему приписывают, об опасности, которую он, на чей-то взгляд, собой представляет. Но ты даже не задумался над тем, справедливы ли эти обвинения, или же мой муж столкнулся с клеветой. Разве то обстоятельство, что люди столько толкуют о его прегрешениях, само по себе доказывает его вину?
Дрис Веррас равнодушно пожал плечами.
— Может быть, и нет, но это не имеет значения. Фал-Грижни боятся и ненавидят — и этого достаточно, чтобы семья его жены предстала в самом невыигрышном свете. — Верран вся подобралась, но ее отец оставил это без внимания. — Я уже столкнулся с тем, что высокопоставленные люди посматривают на меня искоса. К счастью, герцог по-прежнему убежден в моей личной преданности, но как долго сможет еще его высочество доверять тестю своего заклятого врага? А если и герцог настроится против нас, что тогда? Нам придет конец. Неужели ты добиваешься именно этого? Нет, дочь моя. Верность интересам нашего дома требует от тебя немедленного расторжения злосчастного брака.
— А чего требует от меня верность супружескому долгу?
— Ты в сущности еще дитя, и нельзя возлагать на тебя полную ответственность. И Фал-Грижни ты не обязана ровным счетом ничем. Если ты наберешься смелости, чтобы оставить его, тебе будет рукоплескать весь город. И никаких пересудов тебе опасаться не придется.
— А я и не боюсь никаких пересудов, справедливы они или нет. — Голос ее зазвучал с внезапной резкостью, и это заставило Дриса Верраса насторожиться. — Как мне представляется, отец, я дорожу общественным мнением куда меньше, чем ты. И я не оставлю лорда Грижни. Начать с того, что мне совершенно этого не хочется. Даже если бы я не носила его ребенка, мне не захотелось бы с ним расстаться. Во-вторых, ты требуешь, чтобы я расторгла брак, и называешь при этом причины, которые кажутся мне низменными и ничтожными.
— Верность собственному роду — это, по-твоему, низменная и ничтожная причина?
— Страх перед общественным мнением и страх лишиться герцогского благоволения — вот что тобою движет на самом деле.
Дрис Веррас набрал полные легкие воздуха в попытке сохранить хладнокровие.
— Я старше тебя, я тебя умнее, и я значительно лучше твоего разбираюсь в мирских делах. И с твоей стороны было бы только умно руководствоваться в своих поступках моими советами, потому что я не пекусь ни о чем другом, кроме как о твоем благополучии и счастье.
— Это неправда. Мое счастье тебя не заботит да и никогда не заботило.
— Не будь столь неблагодарной. Ты поднялась высоко — но только благодаря мне, и я по-прежнему остаюсь твоим отцом и требую к себе уважения.
— Как вам угодно, сэр. Не хотите ли вы обсудить со мной еще что-нибудь?
В голосе Верран прозвучала автоматическая учтивость.
Дрис Веррас нахмурился.
— К сожалению, сейчас с тобой ни о чем, похоже, не договоришься. Твое высокое положение ударило тебе в голову и ты ничего не желаешь слышать. Но так или иначе, об одной вещи я тебя все-таки попрошу. Не спеши отвергать мой совет прямо с порога. Пообещай мне, что тщательно поразмыслишь над тем, что сегодня услышала.
Верран холодно поклонилась.
— Хорошо, но только не рассчитывай на это. Потому что мнения своего я все равно не переменю.
— Ну что ж. Я постарался ради тебя, как смог, а ты пренебрегла моим советом, значит, тут уж ничего не попишешь. Долг свой я выполнил и больше не несу никакой ответственности за твою судьбу. Но хорошенько запомни наш сегодняшний разговор. Как бы ни сложилось будущее, ты не сможешь впоследствии утверждать, будто тебя не предупреждали.
Дрис Веррас поднялся с места и ушел. Когда он покинул покои дочери, она отчасти огорченно, отчасти облегченно вздохнула… Оставалось надеяться на то, что он сюда не вернется.
Глава 10
Когда келдхар из Гард-Ламмиса потребовал ему передать ему пять тысяч лантийских солдат для участия в войне с Силевией, герцог Повон счел себя вынужденным согласиться. Как раз в это время магистр ордена Избранных Фал-Грижни повел борьбу против политики герцога с особенным ожесточением. Грижни заручился поддержкой многих представителей знати, в том числе таких людей, как Кру Беффел, Ро Занлас и Дьюл Парнис, которые отказались отдать в рекруты своих крепостных и рабов. Действия Грижни нашли поддержку и у других, потому что лантийские аристократы не желали без каких бы то ни было выгод лично для себя расставаться со своими холопами.
Фал-Грижни во всех его начинаниях поддерживала Гереза Вей-Ненневей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что женщина-маг стала мишенью для нападок союза патриотов. Вскоре по всему городу оказалась расклеена очередная листовка. Составленная так, чтобы потрафить самым низким вкусам черни, она включала в себя и карикатуру, одновременно омерзительную и непристойную. Вей-Ненневей была изображена обнаженной, причем ей было придано сходство не столько с женщиной, сколько со зверем. В руке у нее был кинжал, а изо рта и по подбородку струилась кровь. Текст под карикатурой гласил:
«ВЕДЬМА ГЕРЕЗА ВЕЙ-НЕННЕВЕЙ И ЕЕ КРОВАВЫЕ ЗЛОДЕЯНИЯ
В последнее время выяснилось, что ведьма Ненневей — сообщница и приспешница Фал-Грижни, царя демонов, повинна в самых неслыханных злодеяниях. Да будет известно всем, что эта старая и уродливая ведьма ежедневно похищает у жителей Ланти-Юма самых красивых дочерей и делает их своей добычей. Ни имя, ни звание ее не интересуют, лишь бы те были красивы и девственны. Этих несчастных дев ведьма уводит к себе в логово и там пьет их кровь. Когда под воздействием колдовства и злобы несчастные становятся совершенно беспомощными, ведьма сдирает с их девственных тел кожу до последнего лоскута. И затем покрывает белоснежной и юной плотью свое распадающееся от старости и мерзости тело, добиваясь ненадолго призрачного сходства с красавицами. И в этом мимолетном облике выходит ночами на улицы и предается блуду, а бесчисленные любовники и знать не знают, с кем спознаются, а когда узнают, становится уже слишком поздно.
Таким образом, к нашему вящему стыду, процветают подлость и обман этой ведьмы. Нет и не будет нам прощения, пока не предадим Ее Гнилость и ее Пакостность огню. Так что, люди добрые, берегитесь.
Союз патриотов».
Верран прочитала эту листовку с отвращением. Да и на глаза она ей попалась лишь по злосчастному невезению, потому что в последнее время Верран не выходила из дому. После прискорбной истории на набережной Сандивелл Фал-Грижни предложил ей на выбор: или не покидать пределов дворца и прилегающего парка на протяжении всей беременности или же незамедлительно отправиться в одно из принадлежащих мужу сельских поместий. Верран предпочла остаться в Ланти-Юме и теперь проводила все время во дворце или в саду, по которому прогуливалась в сопровождении телохранителей. И эту листовку она нашла в саду. Ее приклеили к камню, а потом какой-то благонамеренный патриот запустил этим камнем через ограду. Верран не показала листовку мужу, но заподозрила, что ему уже известно о ее появлении: не зря же считалось, что ему известно практически обо всем. Верран подумала, знает ли об этой мерзости Вей-Ненневей.
У нее появился случай поговорить с Ненневей позже на той же неделе, когда женщина-маг прибыла во Дворец Грижни на совещание в компании с несколькими, как она выразилась, «делегатами». Отсюда следовало предположить, что вардрулы по-прежнему обитают где-то поблизости, однако за ужином эта тема не упоминалась. А ужинали Верран, Фал-Грижни и Ненневей при свечах в столовой в покоях у самой Верран.
Если Вей-Ненневей и была чем-то встревожена, то внешне она этого никак не выказывала. Ее сильное лицо оставалось безмятежным. Ее манеры — как всегда, подчеркнуто светскими. И говорила она о каких-то пустяках; о вздорном характере городских лодочников, о последних чудачествах Бескота Кор-Малифона, о свадьбе старшего сына Джинзина Фарни. И ни слова о политике, что даже несколько задело Верран. Было совершенно очевидно, что Вей-Ненневей считает ее молодой и невежественной дурочкой и говорить с нею на серьезные темы не хочет.
И когда женщина-маг начала излагать собственную систему учета расходов на ведение домашнего хозяйства, Верран не выдержала.
— Порекомендовали бы вы эту систему герцогу, — сказала она. — Может быть, это помогло бы ему урегулировать внешний долг перед Гард-Ламмисом, Хурбой и Стреллом.
Все это было с ее стороны чистым блефом. На самом деле Верран почти ничего не смыслила в экономике.
Вей-Ненневей с улыбкой посмотрела на Грижни.
— Похоже, эта малютка неплохо здесь освоилась.
— Она никоим образом не лишена интеллекта, — ответил Грижни.
— У таких новостей ноги сами растут, — несколько сухо заметила Верран.
— Герцогу, моя дорогая, мои советы так же понравились бы, как и советы вашего мужа. Он терпеть не может, когда Избранные вмешиваются в его дела. К тому же ему внушили, будто те из нас, кто не в восторге от его политики, собираются свергнуть его и усесться на его место.
Верран кивнула. Это уже было интересней.
— И что же, он прочит вас на роль герцогини?
— Маловероятно, что именно я, пожилая женщина, стану претендовать на трон. Но герцог полагает, что в случае чего я захочу поддержать какого-нибудь более реального претендента.
— А вы поддержите? — спросила Верран.
Вей-Ненневей удивленно приподняла брови.
— Я уже объяснял леди Грижни, что худшие подозрения его высочества являются совершенно беспочвенными, — заметил Фал-Грижни.
Заговорил он в своей всегдашней внешне невозмутимой манере, но Верран расслышала за его словами нечто большее. Лишь особо тренированный слух был бы в состоянии уловить эти обертоны. Верран остро взглянула на мужа. Его угловатое лицо оставалось бесстрастным, губы были плотно поджаты. И лишь глаза горели подозрительно ярко — или так казалось при свечах?
Грижни почувствовал ее пристальный взгляд. Он повернулся к жене, и их глаза встретились. В это мгновение Верран решила, что поняла его правильно. И вновь обратилась к Вей-Ненневей:
— Так поддержали бы или нет?
— Это трудный вопрос, дорогая моя. Мне кажется, герцог ведет город-государство прямехонько в пропасть. И все же я не смогла бы поддержать переворот, предпринятый одним из Избранных.
— А почему, мадам? Раз уж он такой скверный правитель…
— Дело не в этом, — терпеливо объяснила Вей-Ненневей. — Или, по меньшей мере, не только в этом. В первую очередь вмешательство в государственные дела представляет собой отступление от правил ордена Избранных, ибо тем самым извращается сам смысл нашей деятельности. Чародей, пренебрегающий Познанием ради достижения политических целей, непременно обнаружит, что его мощь уменьшается.
— Но если это пойдет во благо городу, то разве такое самопожертвование со стороны чародея не будет оправданным? — спросила Верран.
Она заметила, что ее муж чрезвычайно внимательно прислушивается к разговору.
— Возможно. Но следует принять во внимание и многое другое. Например, если допустить, что законного главу государства сместит маг из ордена Избранных, то какова будет реакция родственных нам городов-государств? Как отнесется к этому келдхар из Гард-Ламмиса? Или герцог Хурбы?
— Что вы имеете в виду, мадам Ненневей?
— Что надо все хорошенько обдумать. Во всех больших городах Далиона есть организации, связанные с обществом Избранных. В Гард-Ламмисе имеется Братство, в Хурбе — Черный Круг, в Реле — Посвященные. Если у нас случится переворот и наследственного герцога сменит маг из числа Избранных, то правители других государств начнут косо посматривать на членов собственных тайных обществ. Могут даже начаться репрессии.
— А разве заморские чародеи не могут сами о себе позаботиться? — спросила Верран. — Во всяком случае, нас это не касается, не так ли?
— Нет, не так, моя дорогая и юная леди Грижни. Как по-вашему, возможная война с Хурбой нас не коснется? А то и война с целой коалицией городов-государств, которые выступят против Ланти-Юма единым фронтом?
— А вы полагаете, что такое действительно может иметь место?
— Я в этом не сомневаюсь. Властители родственных городов-государств ни за что не потерпят захвата власти в Ланти-Юме Избранными — это послужило бы слишком опасным примером для их собственных подданных. Не исключено, конечно, что особо могущественный маг… — и тут Ненневей посмотрела на Фал-Грижни, — …может привести Ланти-Юм к победе в такой войне, но цена этой победы окажется ужасной.
— Вы умеете убеждать, мадам Ненневей.
— А если я вас все-таки не сумела убедить, то у меня в запасе есть еще один аргумент, и, может быть, самый главный. Заключается он вот в чем: людьми нельзя править посредством Познания. Подобное правление смущает человека, угнетает его, и в конце концов сводит с ума. Людьми должны править такие же люди, как они сами, а вовсе не чародеи. Избранным следует упиваться своей мудростью, но не посягать на трон герцога! А поэтому… — Вей-Ненневей вновь посмотрела на Фал-Грижни. Теперь в ее взгляде можно было прочесть причудливое сочетание сожаления и решимости, — …герцог Повон может этому сильно удивиться, но я заявляю о своей верноподданности ему!
Вскоре после этого Вей-Ненневей удалилась, а Верран осталась наедине с мужем. Грижни был молчалив, и, какое-то время понаблюдав за ним, Верран спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Действительно редкая, — ответила Верран. — Но, отец, не упускаешь ли ты из виду одной детали? Ты прекрасно знаешь, что я жду ребенка от лорда Грижни. Или, на твой взгляд, это ровным счетом ничего не значит?
— Конечно, значит, и очень многое, — веско возразил Дрис Веррас. — Мы ведь говорим о моем внуке, о плоти от плоти моей. Меня в равной степени волнуют судьба моей дочери и моего внука. И это лишний раз заставляет меня потребовать, чтобы ты покинула этот дом если не ради собственного благополучия, то хотя бы ради ребенка. Послушай, дочь, ты же не собираешься воспитывать сына в этом ужасном месте? Ты же не отдашь невинное дитя на произвол Террза Фал-Грижни? Иначе из мальчика получится такой же злодей и мерзавец, как сам Грижни. Материнский долг требует от тебя немедленного отъезда.
— Ты, отец, много рассуждаешь о долге. О моем дочернем долге. О моем материнском долге. О твоем отеческом долге. Ты произносишь все эти слова с такой легкостью! — Верран по-прежнему говорила с напускным спокойствием. Лишь судорожно сцепленные на коленях руки выдавали ее волнение. — Я удивлена, что ты не напомнил мне о моем долге перед старинным родом Веррасов.
— А разве ты нуждаешься в подобном напоминании?
— Едва ли. Исполнению именно этого долга препятствует мой брак с лордом Грижни. И, как я предполагаю, ты сейчас сообщишь мне, что в интересах нашей семьи я должна как можно скорее расторгнуть этот брак.
— Ах вот как! Значит, ты и сама понимаешь это? Что ж, дочь моя, ты научилась разбираться в мирских делах. За последние несколько недель лорд Грижни на редкость себя дискредитировал. Его в равной мере ненавидят и герцог, и простой народ. Что касается черни, то она выкрикивает проклятия ему денно и нощно. Союз патриотов добивается его ареста с последующей казнью. События приняли такой оборот, что узы родства с Фал-Грижни позорят род Веррасов. Пятно пало на наше имя, в глазах народа мы предстаем не только родственниками, но и союзниками Фал-Грижни. И крайне маловероятно, что такая ситуация изменится в ближайшем будущем. А поэтому репутацию дома Веррасов можно спасти, лишь пожертвовав этой чрезвычайно сомнительной для нас связью. И заняться этим необходимо немедленно. Ты понимаешь меня, дочь моя?
— Тебя, отец, было бы чрезвычайно трудно не понять. И все же прошу тебя объяснить мне одно обстоятельство. Ты говоришь об обвинениях против лорда Грижни, о злодеяниях, которые ему приписывают, об опасности, которую он, на чей-то взгляд, собой представляет. Но ты даже не задумался над тем, справедливы ли эти обвинения, или же мой муж столкнулся с клеветой. Разве то обстоятельство, что люди столько толкуют о его прегрешениях, само по себе доказывает его вину?
Дрис Веррас равнодушно пожал плечами.
— Может быть, и нет, но это не имеет значения. Фал-Грижни боятся и ненавидят — и этого достаточно, чтобы семья его жены предстала в самом невыигрышном свете. — Верран вся подобралась, но ее отец оставил это без внимания. — Я уже столкнулся с тем, что высокопоставленные люди посматривают на меня искоса. К счастью, герцог по-прежнему убежден в моей личной преданности, но как долго сможет еще его высочество доверять тестю своего заклятого врага? А если и герцог настроится против нас, что тогда? Нам придет конец. Неужели ты добиваешься именно этого? Нет, дочь моя. Верность интересам нашего дома требует от тебя немедленного расторжения злосчастного брака.
— А чего требует от меня верность супружескому долгу?
— Ты в сущности еще дитя, и нельзя возлагать на тебя полную ответственность. И Фал-Грижни ты не обязана ровным счетом ничем. Если ты наберешься смелости, чтобы оставить его, тебе будет рукоплескать весь город. И никаких пересудов тебе опасаться не придется.
— А я и не боюсь никаких пересудов, справедливы они или нет. — Голос ее зазвучал с внезапной резкостью, и это заставило Дриса Верраса насторожиться. — Как мне представляется, отец, я дорожу общественным мнением куда меньше, чем ты. И я не оставлю лорда Грижни. Начать с того, что мне совершенно этого не хочется. Даже если бы я не носила его ребенка, мне не захотелось бы с ним расстаться. Во-вторых, ты требуешь, чтобы я расторгла брак, и называешь при этом причины, которые кажутся мне низменными и ничтожными.
— Верность собственному роду — это, по-твоему, низменная и ничтожная причина?
— Страх перед общественным мнением и страх лишиться герцогского благоволения — вот что тобою движет на самом деле.
Дрис Веррас набрал полные легкие воздуха в попытке сохранить хладнокровие.
— Я старше тебя, я тебя умнее, и я значительно лучше твоего разбираюсь в мирских делах. И с твоей стороны было бы только умно руководствоваться в своих поступках моими советами, потому что я не пекусь ни о чем другом, кроме как о твоем благополучии и счастье.
— Это неправда. Мое счастье тебя не заботит да и никогда не заботило.
— Не будь столь неблагодарной. Ты поднялась высоко — но только благодаря мне, и я по-прежнему остаюсь твоим отцом и требую к себе уважения.
— Как вам угодно, сэр. Не хотите ли вы обсудить со мной еще что-нибудь?
В голосе Верран прозвучала автоматическая учтивость.
Дрис Веррас нахмурился.
— К сожалению, сейчас с тобой ни о чем, похоже, не договоришься. Твое высокое положение ударило тебе в голову и ты ничего не желаешь слышать. Но так или иначе, об одной вещи я тебя все-таки попрошу. Не спеши отвергать мой совет прямо с порога. Пообещай мне, что тщательно поразмыслишь над тем, что сегодня услышала.
Верран холодно поклонилась.
— Хорошо, но только не рассчитывай на это. Потому что мнения своего я все равно не переменю.
— Ну что ж. Я постарался ради тебя, как смог, а ты пренебрегла моим советом, значит, тут уж ничего не попишешь. Долг свой я выполнил и больше не несу никакой ответственности за твою судьбу. Но хорошенько запомни наш сегодняшний разговор. Как бы ни сложилось будущее, ты не сможешь впоследствии утверждать, будто тебя не предупреждали.
Дрис Веррас поднялся с места и ушел. Когда он покинул покои дочери, она отчасти огорченно, отчасти облегченно вздохнула… Оставалось надеяться на то, что он сюда не вернется.
Глава 10
Когда келдхар из Гард-Ламмиса потребовал ему передать ему пять тысяч лантийских солдат для участия в войне с Силевией, герцог Повон счел себя вынужденным согласиться. Как раз в это время магистр ордена Избранных Фал-Грижни повел борьбу против политики герцога с особенным ожесточением. Грижни заручился поддержкой многих представителей знати, в том числе таких людей, как Кру Беффел, Ро Занлас и Дьюл Парнис, которые отказались отдать в рекруты своих крепостных и рабов. Действия Грижни нашли поддержку и у других, потому что лантийские аристократы не желали без каких бы то ни было выгод лично для себя расставаться со своими холопами.
Фал-Грижни во всех его начинаниях поддерживала Гереза Вей-Ненневей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что женщина-маг стала мишенью для нападок союза патриотов. Вскоре по всему городу оказалась расклеена очередная листовка. Составленная так, чтобы потрафить самым низким вкусам черни, она включала в себя и карикатуру, одновременно омерзительную и непристойную. Вей-Ненневей была изображена обнаженной, причем ей было придано сходство не столько с женщиной, сколько со зверем. В руке у нее был кинжал, а изо рта и по подбородку струилась кровь. Текст под карикатурой гласил:
«ВЕДЬМА ГЕРЕЗА ВЕЙ-НЕННЕВЕЙ И ЕЕ КРОВАВЫЕ ЗЛОДЕЯНИЯ
В последнее время выяснилось, что ведьма Ненневей — сообщница и приспешница Фал-Грижни, царя демонов, повинна в самых неслыханных злодеяниях. Да будет известно всем, что эта старая и уродливая ведьма ежедневно похищает у жителей Ланти-Юма самых красивых дочерей и делает их своей добычей. Ни имя, ни звание ее не интересуют, лишь бы те были красивы и девственны. Этих несчастных дев ведьма уводит к себе в логово и там пьет их кровь. Когда под воздействием колдовства и злобы несчастные становятся совершенно беспомощными, ведьма сдирает с их девственных тел кожу до последнего лоскута. И затем покрывает белоснежной и юной плотью свое распадающееся от старости и мерзости тело, добиваясь ненадолго призрачного сходства с красавицами. И в этом мимолетном облике выходит ночами на улицы и предается блуду, а бесчисленные любовники и знать не знают, с кем спознаются, а когда узнают, становится уже слишком поздно.
Таким образом, к нашему вящему стыду, процветают подлость и обман этой ведьмы. Нет и не будет нам прощения, пока не предадим Ее Гнилость и ее Пакостность огню. Так что, люди добрые, берегитесь.
Союз патриотов».
Верран прочитала эту листовку с отвращением. Да и на глаза она ей попалась лишь по злосчастному невезению, потому что в последнее время Верран не выходила из дому. После прискорбной истории на набережной Сандивелл Фал-Грижни предложил ей на выбор: или не покидать пределов дворца и прилегающего парка на протяжении всей беременности или же незамедлительно отправиться в одно из принадлежащих мужу сельских поместий. Верран предпочла остаться в Ланти-Юме и теперь проводила все время во дворце или в саду, по которому прогуливалась в сопровождении телохранителей. И эту листовку она нашла в саду. Ее приклеили к камню, а потом какой-то благонамеренный патриот запустил этим камнем через ограду. Верран не показала листовку мужу, но заподозрила, что ему уже известно о ее появлении: не зря же считалось, что ему известно практически обо всем. Верран подумала, знает ли об этой мерзости Вей-Ненневей.
У нее появился случай поговорить с Ненневей позже на той же неделе, когда женщина-маг прибыла во Дворец Грижни на совещание в компании с несколькими, как она выразилась, «делегатами». Отсюда следовало предположить, что вардрулы по-прежнему обитают где-то поблизости, однако за ужином эта тема не упоминалась. А ужинали Верран, Фал-Грижни и Ненневей при свечах в столовой в покоях у самой Верран.
Если Вей-Ненневей и была чем-то встревожена, то внешне она этого никак не выказывала. Ее сильное лицо оставалось безмятежным. Ее манеры — как всегда, подчеркнуто светскими. И говорила она о каких-то пустяках; о вздорном характере городских лодочников, о последних чудачествах Бескота Кор-Малифона, о свадьбе старшего сына Джинзина Фарни. И ни слова о политике, что даже несколько задело Верран. Было совершенно очевидно, что Вей-Ненневей считает ее молодой и невежественной дурочкой и говорить с нею на серьезные темы не хочет.
И когда женщина-маг начала излагать собственную систему учета расходов на ведение домашнего хозяйства, Верран не выдержала.
— Порекомендовали бы вы эту систему герцогу, — сказала она. — Может быть, это помогло бы ему урегулировать внешний долг перед Гард-Ламмисом, Хурбой и Стреллом.
Все это было с ее стороны чистым блефом. На самом деле Верран почти ничего не смыслила в экономике.
Вей-Ненневей с улыбкой посмотрела на Грижни.
— Похоже, эта малютка неплохо здесь освоилась.
— Она никоим образом не лишена интеллекта, — ответил Грижни.
— У таких новостей ноги сами растут, — несколько сухо заметила Верран.
— Герцогу, моя дорогая, мои советы так же понравились бы, как и советы вашего мужа. Он терпеть не может, когда Избранные вмешиваются в его дела. К тому же ему внушили, будто те из нас, кто не в восторге от его политики, собираются свергнуть его и усесться на его место.
Верран кивнула. Это уже было интересней.
— И что же, он прочит вас на роль герцогини?
— Маловероятно, что именно я, пожилая женщина, стану претендовать на трон. Но герцог полагает, что в случае чего я захочу поддержать какого-нибудь более реального претендента.
— А вы поддержите? — спросила Верран.
Вей-Ненневей удивленно приподняла брови.
— Я уже объяснял леди Грижни, что худшие подозрения его высочества являются совершенно беспочвенными, — заметил Фал-Грижни.
Заговорил он в своей всегдашней внешне невозмутимой манере, но Верран расслышала за его словами нечто большее. Лишь особо тренированный слух был бы в состоянии уловить эти обертоны. Верран остро взглянула на мужа. Его угловатое лицо оставалось бесстрастным, губы были плотно поджаты. И лишь глаза горели подозрительно ярко — или так казалось при свечах?
Грижни почувствовал ее пристальный взгляд. Он повернулся к жене, и их глаза встретились. В это мгновение Верран решила, что поняла его правильно. И вновь обратилась к Вей-Ненневей:
— Так поддержали бы или нет?
— Это трудный вопрос, дорогая моя. Мне кажется, герцог ведет город-государство прямехонько в пропасть. И все же я не смогла бы поддержать переворот, предпринятый одним из Избранных.
— А почему, мадам? Раз уж он такой скверный правитель…
— Дело не в этом, — терпеливо объяснила Вей-Ненневей. — Или, по меньшей мере, не только в этом. В первую очередь вмешательство в государственные дела представляет собой отступление от правил ордена Избранных, ибо тем самым извращается сам смысл нашей деятельности. Чародей, пренебрегающий Познанием ради достижения политических целей, непременно обнаружит, что его мощь уменьшается.
— Но если это пойдет во благо городу, то разве такое самопожертвование со стороны чародея не будет оправданным? — спросила Верран.
Она заметила, что ее муж чрезвычайно внимательно прислушивается к разговору.
— Возможно. Но следует принять во внимание и многое другое. Например, если допустить, что законного главу государства сместит маг из ордена Избранных, то какова будет реакция родственных нам городов-государств? Как отнесется к этому келдхар из Гард-Ламмиса? Или герцог Хурбы?
— Что вы имеете в виду, мадам Ненневей?
— Что надо все хорошенько обдумать. Во всех больших городах Далиона есть организации, связанные с обществом Избранных. В Гард-Ламмисе имеется Братство, в Хурбе — Черный Круг, в Реле — Посвященные. Если у нас случится переворот и наследственного герцога сменит маг из числа Избранных, то правители других государств начнут косо посматривать на членов собственных тайных обществ. Могут даже начаться репрессии.
— А разве заморские чародеи не могут сами о себе позаботиться? — спросила Верран. — Во всяком случае, нас это не касается, не так ли?
— Нет, не так, моя дорогая и юная леди Грижни. Как по-вашему, возможная война с Хурбой нас не коснется? А то и война с целой коалицией городов-государств, которые выступят против Ланти-Юма единым фронтом?
— А вы полагаете, что такое действительно может иметь место?
— Я в этом не сомневаюсь. Властители родственных городов-государств ни за что не потерпят захвата власти в Ланти-Юме Избранными — это послужило бы слишком опасным примером для их собственных подданных. Не исключено, конечно, что особо могущественный маг… — и тут Ненневей посмотрела на Фал-Грижни, — …может привести Ланти-Юм к победе в такой войне, но цена этой победы окажется ужасной.
— Вы умеете убеждать, мадам Ненневей.
— А если я вас все-таки не сумела убедить, то у меня в запасе есть еще один аргумент, и, может быть, самый главный. Заключается он вот в чем: людьми нельзя править посредством Познания. Подобное правление смущает человека, угнетает его, и в конце концов сводит с ума. Людьми должны править такие же люди, как они сами, а вовсе не чародеи. Избранным следует упиваться своей мудростью, но не посягать на трон герцога! А поэтому… — Вей-Ненневей вновь посмотрела на Фал-Грижни. Теперь в ее взгляде можно было прочесть причудливое сочетание сожаления и решимости, — …герцог Повон может этому сильно удивиться, но я заявляю о своей верноподданности ему!
Вскоре после этого Вей-Ненневей удалилась, а Верран осталась наедине с мужем. Грижни был молчалив, и, какое-то время понаблюдав за ним, Верран спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38