Я смотрел на него, понимая, какой мощный поток энергии иссяк, какая прекрасная жизнь оборвалась. Поцеловав пальцы, я прикоснулся ими к его щеке и отошел от гроба.
Мое сердце обливалось слезами, и холодная жажда мести заполняла его. Я натянул шляпу поглубже на лоб.
* * *
Мне запомнились на тех похоронах зеленые холмы и траурная вереница автомобилей, ползущих вокруг ямы, вырытой в земле. Яма была прикрыта черным брезентом, оттененным оранжевым грунтом по краям.
Я стоял рядом, наблюдая за подъезжающими машинами и продолжая размышлять над тем, как стрелявшие узнали, куда мы с Уиллом направились в тот вечер.
Они нас преследовали или от кого-то узнали о цели нашей поездки? Не те ли самые люди, что направили нас туда, и организовали это убийство? И послали туда Уилла не спасти Саванну Блейзек, а на верную смерть?
Я все-таки полагал, что убийцы нас там уже поджидали. Потому что, если это не так, я их просто прозевал. Может, когда-нибудь я и смогу себе простить, что нас застали врасплох. Но если они преследовали нас, получается, что я подставил Уилла.
«Рот на замке, глаза открыты».
Несмотря на разброд в голове, я постоянно возвращался к тем автомобилям, тем людям и тому вечеру. Я знал, что к людям, которых я застрелил, полагается испытывать жалость. И вину за отнятые жизни. И я старался пробудить в себе эти чувства, но не мог. У меня внутри есть ледник, в котором хранятся неприятные вещи. Это словно морозильник, только с тугой дверью. Уж если что-нибудь в него помещено, извлечь это весьма непросто. Я сказал себе, что это были отвратительные люди, которые собирались убить и меня, вне всяких сомнений. Это оправдывало то, что я с ними сделал, и дверца «морозильника» сейчас была закрыта. Но навсегда ее захлопнуть не удавалось из-за всех этих «если»: если бы я заметил их раньше, если бы действовал расторопнее, если бы прислушался к встревоженным нервам, если бы не было этого густого тумана.
Я издали наблюдал, как пришедшие на похороны по очереди выражают соболезнование моим близким. Сам я уже произнес все, что мог сказать, поэтому уединился под густой кроной ясеня и стоял там с закрытым ртом и открытыми глазами, опустив поля шляпы.
Большинство этих людей были мне знакомы. Я видел инспекторов – коллег Уилла, членов собрания округа, судей, шишек из управления шерифа, губернатора Калифорнии, двух конгрессменов. Одни были приятелями покойного, другие – врагами, но пришли и те и другие.
Здесь находились и главные воротилы в области строительства. Земля продолжает оставаться самой ценной собственностью и главным источником доходов в округе Ориндж. С каждым из этих застройщиков у Уилла были разногласия. Но по странной иронии со многими из них он дружил. Я заметил энергичных молодых мужчин и женщин с хорошо подвешенными языками, ежегодно добывающих миллионы долларов для своих компаний – «Эрвин», «Филип Моррис», «Ранчо Санта-Маргарита». Здесь же были их боссы, члены всевозможных распорядительных и финансовых советов – люди, которые прилетают на собственных самолетах и вертолетах.
А вот и толстосумы-миллиардеры, разбогатевшие каждый своим способом: биржевые спекулянты, игроки на курсах валют, изобретатели и торговцы всех мастей. Разумеется среди них был и Джек Блейзек, сколотивший первый капитал на незасоряющихся разбрызгивателях для полива. Выглядел он еще хуже, чем в день нашей последней встречи – словно каждые сутки отсутствия дочери стоили ему приличного куска жизни.
Следующими по силовой шкале располагались бюрократы. Соратники Уилла по борьбе, правительственные чиновники – послушные и скромные, стойкие и непреклонные. Они работают в разнообразных муниципалитетах, агентствах, бюро, конторах, администрациях, комиссиях, службах, отделениях, департаментах, советах, управах. По сравнению с застройщиками или предпринимателями они просто нищие, но зато в их руках сосредоточена власть над ними. Эта власть всегда может оказаться полезной и принести доход. А может и все расстроить. Цена договорная.
Уилл был бюрократом. Похоже, когда-нибудь и я им стану. Возможно, сейчас я прохожу самую лучшую школу бюрократизма: там, где я уже провел пять лет службы.
Собрались его приятели с семьями, соседи и просто знакомые, его врач, тренер по теннису, парикмахер. Пришел даже наш старый сборщик мусора, бывший для меня в детстве повелителем трех придорожных баков, а теперь превратившийся в нескладного пожилого мужчину с седыми волосами и морщинами вокруг глаз. По средам в полседьмого утра – время уборки мусора на нашей улице – Уилл любил поболтать с ним перед тем, как посадить меня в школьный автобус, а самому отправиться на работу в управление шерифа.
Наблюдая за ними, я думал, из сколь многих жизней складывается одна жизнь. Я ощущал одновременно гордость и пустоту, озарение и подавленность.
Я чувствовал себя преданным, когда Дженнифер Авила, ослепительно прекрасная, во всем черном, разговаривала с моей матерью.
Преданным не только Уиллом, но в чем-то и самой Дженнифер.
Сердце в груди билось все тяжелее и тяжелее. То, что я видел перед собой, расплывалось – словно глаза не хотели все это воспринимать. Я ощутил горячий пот на спине. Как я смогу выступить на радио спустя всего несколько коротких часов? Я содрогнулся, и меня обдало жаром.
Старый Карл Рупаски, глава транспортного управления округа Ориндж и закоренелый политический противник моего отца, тяжело доковылял до дерева, чтобы пожать мне руку. У него были влажные глаза. Я учуял запах табака и алкоголя.
– Я хотел бы поговорить с тобой, Джо. Может, когда мы оба оправимся от шока. Как насчет ленча на следующей неделе? Скажем, в понедельник?
– Да, сэр. Это меня устраивает.
Он хлопнул тяжелой ладонью меня по плечу:
– Это такое горе, мальчик. Настоящее горе.
После него ко мне в тенек зашел Хаим Медина. Он выглядел еще более несчастным и обиженным, чем обычно, и еще сильнее сутулился. Мы поговорили немного об Уилле, и Хаим заметил, как много тот сделал для ИАКФ и как все теперь осложнится из-за утраты поддержки такого лидера во властных структурах, особенно в связи с началом расследования по голосованию.
– Я никогда не говорил этим ребятам, что они имеют право голоса до получения гражданства, – оправдывался Хаим. – Они просто не поняли меня. Вот и все. Да и что могли решить несколько десятков голосов?
Я пожал плечами. Сейчас мне было не до проблем ИАКФ.
– А ты хотел бы нам помочь?
– Каким образом, сэр?
– Мне надо, чтобы ты переговорил с одним человеком. Это большой скандал. Ты можешь отличиться и завоевать известность.
– Мне не нужна известность.
– Но ты и так знаменитость. А с помощью этого дела ты завоевал бы авторитет в области правосудия. Послушай, поговори с этим парнем. Это брат Мигеля Доминго, того самого, что убили копы. У него есть что рассказать. Ведь у Мигеля была причина пытаться проникнуть в тот дом в Ньюпорт-Бич. В деле замешана женщина.
– Что за женщина?
– Лурия Блас, убитая недалеко от своей квартиры. Интересно?
– Нет. У меня сейчас без этого полно забот.
– Так что скажешь, Джо?
– Оглянитесь вокруг, сэр.
Хаим оглянулся и вздохнул.
– Я все-таки позвоню тебе. Поговорим в лучшее время.
Несколько минут спустя подкатил и Рик Берч. Он встал не спереди, а сбоку от меня, что само по себе показалось любопытным. Он вместе со мной рассматривал толпу. Мне понравилось, что несколько минут он молчал. А когда заговорил, то не касался неприятных для меня тем.
– Когда мне было десять, убили моего брата, – начал он. – Он был на восемь лет старше меня – крепкий парень из бандитского района Окленда. Его обнаружили в сточной канаве рядом с баром. Виновных не нашли. В результате я стал копом, чтобы отлавливать это дерьмо и отправлять в тюрьму.
– Это хорошая причина, сэр.
– Так ты одобряешь мой выбор?
– Да, сэр.
– Тогда слушай. Я вызвал Джона Гэйлена на завтра, чтобы немного побеседовать на общие темы. Мне хотелось, чтобы ты тоже ко мне зашел и посидел с другой стороны стекла.
– Разумеется.
* * *
Позже, на поминках, мы, трое братьев, оказались вместе за одним столиком. Мы сидели на шестнадцатом этаже ньюпортской гостиницы «Мэрриотт», в ресторане, который бесплатно предоставил еще один приятель Уилла, управляющий отелем. Отсюда был виден океан и покрытая серой дымкой долина под ясным небом.
Уилл-младший и Гленн уже опьянели. Я тоже прилично выпил, по крайней мере по своим меркам. Обычно я много не пью, потому что это снижает мою готовность к действию. Они оба должны были завтра улетать назад к своим семейным очагам и чувствовали себя неудобно, покидая Мэри-Энн и меня.
Уилл-младший крепко обнял меня.
– Позаботься о маме. Мне бы хотелось жить поближе и помогать ей. И не забывай о себе.
Их дети возились рядом с нами. Вооружившись соломинкой и зонтиком из коктейля, Уилл-младший погнался за близнецами.
Я чувствовал себя одиноким без братьев. Почему бы им и правда на время не вернуться в Южную Калифорнию и не помочь мне во всем разобраться?
Да потому, что это непрактично. Жизнь должна продолжаться. И сам Уилл так считал, да и вообще.
* * *
Я покинул поминки последним. У меня оставалось немного времени до интервью с Джун Дауэр на радиостанции «КФОС», и я провел его еще с одной порцией мартини, посматривая в окно шестнадцатого этажа. Служащие ресторана убирали электрические жаровни и столы – укатывая прочь круглые и складывая прямоугольные. Я слышал лязг уносимых стульев и реплики рабочих, но, казалось, все эти звуки доносились до меня издалека.
Вот все и закончилось.
Я испытывал страх перед интервью, но принял еще порцию спиртного и наконец вышел.
* * *
В результате на студию я прибыл в приличном подпитии. Во всяком случае, сильнее, чем мне казалось, когда я покидал ресторан. Я сожалел об этом. Мне хотелось на время обо всем забыть, а как раз в этом месте предстояло все вспомнить. Перед тысячами скучающих слушателей.
Я помню, как сидел в прохладной приемной, застеленной пурпурным ковром и уставленной оранжевыми стульями с хромированными ножками, сжевал две полоски жвачки с кардамоном и выпил чашку черного кофе. Я заметил кусок фольги от резинки, прилипший к подкладке моей шляпы.
Появился режиссер передачи «Воистину живой», улыбающийся молодой человек с длинными волосами и козлиной бородой. Он представился Шоном.
– Джун скоро будет готова, – сказал он. – Воды или чего-нибудь еще?
– Кофе, если можно.
– Пройдите вон в ту зеленую комнату. Посидите там, а я принесу кофе. Как насчет капельки коньяка для аромата?
– Не надо, спасибо.
Присев, я оглядел студийные комнаты. В трех света не было, а одна слабо освещена. В этой кабине перед одним из подвешенных на штанге микрофонов стояла молодая женщина с черными вьющимися волосами, читавшая какой-то текст. Стекло скрадывало ее изображение и преломляло под необычным углом. Я наблюдал за этим отражением.
Вернулся Шон и поставил передо мной на столик стаканчик с кофе.
– Горячий, – предупредил он. – Мы выходим в начале часа. Осталось несколько минут. Кстати, позвольте выразить сочувствие по поводу случившегося с вашим отцом.
– Спасибо.
Слегка помешкав, он вышел.
Через пять минут Шон проводил меня в студийную кабину. Звук внутри был очень ровный, а освещение мягкое и серебристое. Выйдя из-за стола, та самая кудрявая женщина протянула мне руку.
– Джун Дауэр.
– Рад встретиться, мисс Дауэр.
Она улыбнулась. У нее были темные глаза и весьма приятное лицо. Линия подбородка прямая и четкая. Аккуратный нос, небольшой рот. На ней была джинсовая блузка без рукавов, заправленная в мятые шорты, закатанные вниз носки и синие теннисные туфли. Ноги у нее были что надо. Женщина пожала мне руку.
– Джо, сожалею, что интервью выпало на день похорон вашего отца. Если бы знала, то никогда не назначила бы передачу на этот день.
– Мы этот пункт не обговаривали, мисс Дауэр. Ничего страшного.
Она встряхнула головой, посмотрев на меня слегка прищуренными глазами.
– Я же просила оставить ваши хорошие манеры дома, не так ли?
– Простите, я...
– Расслабьтесь, Джо. Садитесь вот здесь и наденьте наушники. Мы проверим звучание и тогда начнем.
Я присел на вращающееся кресло, положив шляпу на стол перед собой, а мисс Дауэр обошла вокруг стола и устроилась по другую сторону, подкатив стул поближе. В студии было почти темно, только мягкий верхний свет выхватывал ее лицо из полной тени. Оглянувшись, я понял, что тем же образом высвечено и мое лицо. Оно горело, воротник сдавливал шею, а сердце колотилось, будто я пробежал кросс. Надев наушники, я сделал три глубоких вздоха и почувствовал себя еще хуже. Я уже был готов провалиться на месте, но зазвучал спокойный и ясный голос Джун Дауэр.
– Сосчитайте до десяти, Джо, своим нормальным голосом. Держите микрофон примерно в восьми сантиметрах ото рта. И говорите немного в сторону, а не прямо в микрофон.
Я все это проделал.
– Хорошо, хорошо. Немного выпили, Джо?:
– Больше обычного.
– А что для вас обычно?
– Почти ничего.
– И сильно вы пьяны?
– Не знаю.
– Думаю, скоро мы это узнаем.
Она взглянула через стекло в соседнюю кабину, откуда Шон кивнул головой.
– Три, два, один, – проговорил он. – И вы в эфире.
Послышалась музыка и записанный голос диктора, объявившего начало передачи. Затем Джун сделала краткое введение. Она немного рассказала о моем прошлом, используя при этом выражение «кислотный мальчик», от которого мои нервы напряглись, как это всегда со мной бывало. Все это она произносила, плотно прижав руки к бокам и рассматривая меня через стол, словно медвежонка в зоопарке. Голос у Джун был чистый, тихий, словно она общалась с кем-то один на один. Наушники придавали ей забавный вид – придавленные дужкой кудри торчали ежиком.
Первую половину интервью я помню не слишком отчетливо, потому что нервничал. Лишь помню, что поначалу отвечал короткими фразами, а голос звучал необычно высоко и слишком тихо. Я отвечал на те же вопросы, которые мне задавали уже тысячи раз. У меня были готовые ответы, накопленные за многие годы практики. Ими я и отбивался.
Вспышка. Боль. Память. Хирургия. Хиллвью. Другие дети. Уилл и Мэри-Энн. Школа. Прозвище «кислотный мальчик». Бейсбол. Колледж. Управление шерифа. Работа в тюрьме.
Но когда Джун изучающе рассматривала меня через стол, я не мог оторваться от ее глаз, которые вбирали в себя весь верхний свет и сверкали в полутьме. И постепенно я пришел в себя и расслабился.
– Меня восхищает, Джо, как вам все это удалось преодолеть. Я годами следила за вашей судьбой. Из трагического начала вы сумели выстроить достойную жизнь. И люди должны знать, что они тоже могут этого достичь.
– Это все мои родители. Я имею в виду своих приемных родителей.
Она спросила, какой совет я мог бы дать людям, которые столкнулись с проблемами, – особенно молодежи. Где черпать уверенность? Как сдерживать злость и жалость к самому себе?
Как всегда, я произнес заготовленные ответы: верить в собственные силы, не страшиться быть не как все, помнить о людях, которым живется еще хуже, чем тебе.
Вдруг Джин спросила такое, о чем меня еще никогда не спрашивали, и мне понадобилось очень напрячься, чтобы сформулировать подходящий ответ. У меня просто не было готового ответа.
– Джо, а что вы думаете, когда видите перед собой прекрасное лицо?
Может, подействовала новизна вопроса или сказались недавние похороны, действие алкоголя или навалившаяся из-за костюма жара. А может быть, красивые лица относились к тем немногим темам, в которых, как мне казалось, я разбираюсь.
– Я считаю, что таким людям повезло. Мне нравятся красивые лица, мисс Дауэр. Существует множество типов таких лиц. Я могу ими любоваться часами. Но знаете, что интересно? Это не так просто делать. Не многие люди позволят разглядывать себя, если вы с ними не знакомы.
– Но у вас множество знакомых.
– Да, есть. Но нельзя же просто уставиться и глазеть.
– Нет. Так что же вы делаете?
Она немного откинулась назад, внимательно наблюдая за мной. Я видел легкий блеск ее волос и опять вспыхнувшие в глазах яркие искорки. Мне было известно о принятом в радиостудиях полумраке и приглушенной акустике. На мгновение даже показалось, что Джун Дауэр – единственный человек в этом здании.
– Я смотрю телевизор, Джун. Читаю журналы. Мне нравятся романтические комедии с красивыми актерами. Иногда я хожу в людные места, где можно оставаться незамеченным и просто наблюдать за окружающими. Но все это происходит так быстро. Фильмы и телевизионные шоу заканчиваются, люди на пляже прогуливаются и удаляются, покупатели в магазине проходят мимо, так что совсем мало времени для подлинного наслаждения и восхищения красивой личностью.
– Кажется, я понимаю, о чем вы хотите сказать. Будто вы находитесь в другом мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Мое сердце обливалось слезами, и холодная жажда мести заполняла его. Я натянул шляпу поглубже на лоб.
* * *
Мне запомнились на тех похоронах зеленые холмы и траурная вереница автомобилей, ползущих вокруг ямы, вырытой в земле. Яма была прикрыта черным брезентом, оттененным оранжевым грунтом по краям.
Я стоял рядом, наблюдая за подъезжающими машинами и продолжая размышлять над тем, как стрелявшие узнали, куда мы с Уиллом направились в тот вечер.
Они нас преследовали или от кого-то узнали о цели нашей поездки? Не те ли самые люди, что направили нас туда, и организовали это убийство? И послали туда Уилла не спасти Саванну Блейзек, а на верную смерть?
Я все-таки полагал, что убийцы нас там уже поджидали. Потому что, если это не так, я их просто прозевал. Может, когда-нибудь я и смогу себе простить, что нас застали врасплох. Но если они преследовали нас, получается, что я подставил Уилла.
«Рот на замке, глаза открыты».
Несмотря на разброд в голове, я постоянно возвращался к тем автомобилям, тем людям и тому вечеру. Я знал, что к людям, которых я застрелил, полагается испытывать жалость. И вину за отнятые жизни. И я старался пробудить в себе эти чувства, но не мог. У меня внутри есть ледник, в котором хранятся неприятные вещи. Это словно морозильник, только с тугой дверью. Уж если что-нибудь в него помещено, извлечь это весьма непросто. Я сказал себе, что это были отвратительные люди, которые собирались убить и меня, вне всяких сомнений. Это оправдывало то, что я с ними сделал, и дверца «морозильника» сейчас была закрыта. Но навсегда ее захлопнуть не удавалось из-за всех этих «если»: если бы я заметил их раньше, если бы действовал расторопнее, если бы прислушался к встревоженным нервам, если бы не было этого густого тумана.
Я издали наблюдал, как пришедшие на похороны по очереди выражают соболезнование моим близким. Сам я уже произнес все, что мог сказать, поэтому уединился под густой кроной ясеня и стоял там с закрытым ртом и открытыми глазами, опустив поля шляпы.
Большинство этих людей были мне знакомы. Я видел инспекторов – коллег Уилла, членов собрания округа, судей, шишек из управления шерифа, губернатора Калифорнии, двух конгрессменов. Одни были приятелями покойного, другие – врагами, но пришли и те и другие.
Здесь находились и главные воротилы в области строительства. Земля продолжает оставаться самой ценной собственностью и главным источником доходов в округе Ориндж. С каждым из этих застройщиков у Уилла были разногласия. Но по странной иронии со многими из них он дружил. Я заметил энергичных молодых мужчин и женщин с хорошо подвешенными языками, ежегодно добывающих миллионы долларов для своих компаний – «Эрвин», «Филип Моррис», «Ранчо Санта-Маргарита». Здесь же были их боссы, члены всевозможных распорядительных и финансовых советов – люди, которые прилетают на собственных самолетах и вертолетах.
А вот и толстосумы-миллиардеры, разбогатевшие каждый своим способом: биржевые спекулянты, игроки на курсах валют, изобретатели и торговцы всех мастей. Разумеется среди них был и Джек Блейзек, сколотивший первый капитал на незасоряющихся разбрызгивателях для полива. Выглядел он еще хуже, чем в день нашей последней встречи – словно каждые сутки отсутствия дочери стоили ему приличного куска жизни.
Следующими по силовой шкале располагались бюрократы. Соратники Уилла по борьбе, правительственные чиновники – послушные и скромные, стойкие и непреклонные. Они работают в разнообразных муниципалитетах, агентствах, бюро, конторах, администрациях, комиссиях, службах, отделениях, департаментах, советах, управах. По сравнению с застройщиками или предпринимателями они просто нищие, но зато в их руках сосредоточена власть над ними. Эта власть всегда может оказаться полезной и принести доход. А может и все расстроить. Цена договорная.
Уилл был бюрократом. Похоже, когда-нибудь и я им стану. Возможно, сейчас я прохожу самую лучшую школу бюрократизма: там, где я уже провел пять лет службы.
Собрались его приятели с семьями, соседи и просто знакомые, его врач, тренер по теннису, парикмахер. Пришел даже наш старый сборщик мусора, бывший для меня в детстве повелителем трех придорожных баков, а теперь превратившийся в нескладного пожилого мужчину с седыми волосами и морщинами вокруг глаз. По средам в полседьмого утра – время уборки мусора на нашей улице – Уилл любил поболтать с ним перед тем, как посадить меня в школьный автобус, а самому отправиться на работу в управление шерифа.
Наблюдая за ними, я думал, из сколь многих жизней складывается одна жизнь. Я ощущал одновременно гордость и пустоту, озарение и подавленность.
Я чувствовал себя преданным, когда Дженнифер Авила, ослепительно прекрасная, во всем черном, разговаривала с моей матерью.
Преданным не только Уиллом, но в чем-то и самой Дженнифер.
Сердце в груди билось все тяжелее и тяжелее. То, что я видел перед собой, расплывалось – словно глаза не хотели все это воспринимать. Я ощутил горячий пот на спине. Как я смогу выступить на радио спустя всего несколько коротких часов? Я содрогнулся, и меня обдало жаром.
Старый Карл Рупаски, глава транспортного управления округа Ориндж и закоренелый политический противник моего отца, тяжело доковылял до дерева, чтобы пожать мне руку. У него были влажные глаза. Я учуял запах табака и алкоголя.
– Я хотел бы поговорить с тобой, Джо. Может, когда мы оба оправимся от шока. Как насчет ленча на следующей неделе? Скажем, в понедельник?
– Да, сэр. Это меня устраивает.
Он хлопнул тяжелой ладонью меня по плечу:
– Это такое горе, мальчик. Настоящее горе.
После него ко мне в тенек зашел Хаим Медина. Он выглядел еще более несчастным и обиженным, чем обычно, и еще сильнее сутулился. Мы поговорили немного об Уилле, и Хаим заметил, как много тот сделал для ИАКФ и как все теперь осложнится из-за утраты поддержки такого лидера во властных структурах, особенно в связи с началом расследования по голосованию.
– Я никогда не говорил этим ребятам, что они имеют право голоса до получения гражданства, – оправдывался Хаим. – Они просто не поняли меня. Вот и все. Да и что могли решить несколько десятков голосов?
Я пожал плечами. Сейчас мне было не до проблем ИАКФ.
– А ты хотел бы нам помочь?
– Каким образом, сэр?
– Мне надо, чтобы ты переговорил с одним человеком. Это большой скандал. Ты можешь отличиться и завоевать известность.
– Мне не нужна известность.
– Но ты и так знаменитость. А с помощью этого дела ты завоевал бы авторитет в области правосудия. Послушай, поговори с этим парнем. Это брат Мигеля Доминго, того самого, что убили копы. У него есть что рассказать. Ведь у Мигеля была причина пытаться проникнуть в тот дом в Ньюпорт-Бич. В деле замешана женщина.
– Что за женщина?
– Лурия Блас, убитая недалеко от своей квартиры. Интересно?
– Нет. У меня сейчас без этого полно забот.
– Так что скажешь, Джо?
– Оглянитесь вокруг, сэр.
Хаим оглянулся и вздохнул.
– Я все-таки позвоню тебе. Поговорим в лучшее время.
Несколько минут спустя подкатил и Рик Берч. Он встал не спереди, а сбоку от меня, что само по себе показалось любопытным. Он вместе со мной рассматривал толпу. Мне понравилось, что несколько минут он молчал. А когда заговорил, то не касался неприятных для меня тем.
– Когда мне было десять, убили моего брата, – начал он. – Он был на восемь лет старше меня – крепкий парень из бандитского района Окленда. Его обнаружили в сточной канаве рядом с баром. Виновных не нашли. В результате я стал копом, чтобы отлавливать это дерьмо и отправлять в тюрьму.
– Это хорошая причина, сэр.
– Так ты одобряешь мой выбор?
– Да, сэр.
– Тогда слушай. Я вызвал Джона Гэйлена на завтра, чтобы немного побеседовать на общие темы. Мне хотелось, чтобы ты тоже ко мне зашел и посидел с другой стороны стекла.
– Разумеется.
* * *
Позже, на поминках, мы, трое братьев, оказались вместе за одним столиком. Мы сидели на шестнадцатом этаже ньюпортской гостиницы «Мэрриотт», в ресторане, который бесплатно предоставил еще один приятель Уилла, управляющий отелем. Отсюда был виден океан и покрытая серой дымкой долина под ясным небом.
Уилл-младший и Гленн уже опьянели. Я тоже прилично выпил, по крайней мере по своим меркам. Обычно я много не пью, потому что это снижает мою готовность к действию. Они оба должны были завтра улетать назад к своим семейным очагам и чувствовали себя неудобно, покидая Мэри-Энн и меня.
Уилл-младший крепко обнял меня.
– Позаботься о маме. Мне бы хотелось жить поближе и помогать ей. И не забывай о себе.
Их дети возились рядом с нами. Вооружившись соломинкой и зонтиком из коктейля, Уилл-младший погнался за близнецами.
Я чувствовал себя одиноким без братьев. Почему бы им и правда на время не вернуться в Южную Калифорнию и не помочь мне во всем разобраться?
Да потому, что это непрактично. Жизнь должна продолжаться. И сам Уилл так считал, да и вообще.
* * *
Я покинул поминки последним. У меня оставалось немного времени до интервью с Джун Дауэр на радиостанции «КФОС», и я провел его еще с одной порцией мартини, посматривая в окно шестнадцатого этажа. Служащие ресторана убирали электрические жаровни и столы – укатывая прочь круглые и складывая прямоугольные. Я слышал лязг уносимых стульев и реплики рабочих, но, казалось, все эти звуки доносились до меня издалека.
Вот все и закончилось.
Я испытывал страх перед интервью, но принял еще порцию спиртного и наконец вышел.
* * *
В результате на студию я прибыл в приличном подпитии. Во всяком случае, сильнее, чем мне казалось, когда я покидал ресторан. Я сожалел об этом. Мне хотелось на время обо всем забыть, а как раз в этом месте предстояло все вспомнить. Перед тысячами скучающих слушателей.
Я помню, как сидел в прохладной приемной, застеленной пурпурным ковром и уставленной оранжевыми стульями с хромированными ножками, сжевал две полоски жвачки с кардамоном и выпил чашку черного кофе. Я заметил кусок фольги от резинки, прилипший к подкладке моей шляпы.
Появился режиссер передачи «Воистину живой», улыбающийся молодой человек с длинными волосами и козлиной бородой. Он представился Шоном.
– Джун скоро будет готова, – сказал он. – Воды или чего-нибудь еще?
– Кофе, если можно.
– Пройдите вон в ту зеленую комнату. Посидите там, а я принесу кофе. Как насчет капельки коньяка для аромата?
– Не надо, спасибо.
Присев, я оглядел студийные комнаты. В трех света не было, а одна слабо освещена. В этой кабине перед одним из подвешенных на штанге микрофонов стояла молодая женщина с черными вьющимися волосами, читавшая какой-то текст. Стекло скрадывало ее изображение и преломляло под необычным углом. Я наблюдал за этим отражением.
Вернулся Шон и поставил передо мной на столик стаканчик с кофе.
– Горячий, – предупредил он. – Мы выходим в начале часа. Осталось несколько минут. Кстати, позвольте выразить сочувствие по поводу случившегося с вашим отцом.
– Спасибо.
Слегка помешкав, он вышел.
Через пять минут Шон проводил меня в студийную кабину. Звук внутри был очень ровный, а освещение мягкое и серебристое. Выйдя из-за стола, та самая кудрявая женщина протянула мне руку.
– Джун Дауэр.
– Рад встретиться, мисс Дауэр.
Она улыбнулась. У нее были темные глаза и весьма приятное лицо. Линия подбородка прямая и четкая. Аккуратный нос, небольшой рот. На ней была джинсовая блузка без рукавов, заправленная в мятые шорты, закатанные вниз носки и синие теннисные туфли. Ноги у нее были что надо. Женщина пожала мне руку.
– Джо, сожалею, что интервью выпало на день похорон вашего отца. Если бы знала, то никогда не назначила бы передачу на этот день.
– Мы этот пункт не обговаривали, мисс Дауэр. Ничего страшного.
Она встряхнула головой, посмотрев на меня слегка прищуренными глазами.
– Я же просила оставить ваши хорошие манеры дома, не так ли?
– Простите, я...
– Расслабьтесь, Джо. Садитесь вот здесь и наденьте наушники. Мы проверим звучание и тогда начнем.
Я присел на вращающееся кресло, положив шляпу на стол перед собой, а мисс Дауэр обошла вокруг стола и устроилась по другую сторону, подкатив стул поближе. В студии было почти темно, только мягкий верхний свет выхватывал ее лицо из полной тени. Оглянувшись, я понял, что тем же образом высвечено и мое лицо. Оно горело, воротник сдавливал шею, а сердце колотилось, будто я пробежал кросс. Надев наушники, я сделал три глубоких вздоха и почувствовал себя еще хуже. Я уже был готов провалиться на месте, но зазвучал спокойный и ясный голос Джун Дауэр.
– Сосчитайте до десяти, Джо, своим нормальным голосом. Держите микрофон примерно в восьми сантиметрах ото рта. И говорите немного в сторону, а не прямо в микрофон.
Я все это проделал.
– Хорошо, хорошо. Немного выпили, Джо?:
– Больше обычного.
– А что для вас обычно?
– Почти ничего.
– И сильно вы пьяны?
– Не знаю.
– Думаю, скоро мы это узнаем.
Она взглянула через стекло в соседнюю кабину, откуда Шон кивнул головой.
– Три, два, один, – проговорил он. – И вы в эфире.
Послышалась музыка и записанный голос диктора, объявившего начало передачи. Затем Джун сделала краткое введение. Она немного рассказала о моем прошлом, используя при этом выражение «кислотный мальчик», от которого мои нервы напряглись, как это всегда со мной бывало. Все это она произносила, плотно прижав руки к бокам и рассматривая меня через стол, словно медвежонка в зоопарке. Голос у Джун был чистый, тихий, словно она общалась с кем-то один на один. Наушники придавали ей забавный вид – придавленные дужкой кудри торчали ежиком.
Первую половину интервью я помню не слишком отчетливо, потому что нервничал. Лишь помню, что поначалу отвечал короткими фразами, а голос звучал необычно высоко и слишком тихо. Я отвечал на те же вопросы, которые мне задавали уже тысячи раз. У меня были готовые ответы, накопленные за многие годы практики. Ими я и отбивался.
Вспышка. Боль. Память. Хирургия. Хиллвью. Другие дети. Уилл и Мэри-Энн. Школа. Прозвище «кислотный мальчик». Бейсбол. Колледж. Управление шерифа. Работа в тюрьме.
Но когда Джун изучающе рассматривала меня через стол, я не мог оторваться от ее глаз, которые вбирали в себя весь верхний свет и сверкали в полутьме. И постепенно я пришел в себя и расслабился.
– Меня восхищает, Джо, как вам все это удалось преодолеть. Я годами следила за вашей судьбой. Из трагического начала вы сумели выстроить достойную жизнь. И люди должны знать, что они тоже могут этого достичь.
– Это все мои родители. Я имею в виду своих приемных родителей.
Она спросила, какой совет я мог бы дать людям, которые столкнулись с проблемами, – особенно молодежи. Где черпать уверенность? Как сдерживать злость и жалость к самому себе?
Как всегда, я произнес заготовленные ответы: верить в собственные силы, не страшиться быть не как все, помнить о людях, которым живется еще хуже, чем тебе.
Вдруг Джин спросила такое, о чем меня еще никогда не спрашивали, и мне понадобилось очень напрячься, чтобы сформулировать подходящий ответ. У меня просто не было готового ответа.
– Джо, а что вы думаете, когда видите перед собой прекрасное лицо?
Может, подействовала новизна вопроса или сказались недавние похороны, действие алкоголя или навалившаяся из-за костюма жара. А может быть, красивые лица относились к тем немногим темам, в которых, как мне казалось, я разбираюсь.
– Я считаю, что таким людям повезло. Мне нравятся красивые лица, мисс Дауэр. Существует множество типов таких лиц. Я могу ими любоваться часами. Но знаете, что интересно? Это не так просто делать. Не многие люди позволят разглядывать себя, если вы с ними не знакомы.
– Но у вас множество знакомых.
– Да, есть. Но нельзя же просто уставиться и глазеть.
– Нет. Так что же вы делаете?
Она немного откинулась назад, внимательно наблюдая за мной. Я видел легкий блеск ее волос и опять вспыхнувшие в глазах яркие искорки. Мне было известно о принятом в радиостудиях полумраке и приглушенной акустике. На мгновение даже показалось, что Джун Дауэр – единственный человек в этом здании.
– Я смотрю телевизор, Джун. Читаю журналы. Мне нравятся романтические комедии с красивыми актерами. Иногда я хожу в людные места, где можно оставаться незамеченным и просто наблюдать за окружающими. Но все это происходит так быстро. Фильмы и телевизионные шоу заканчиваются, люди на пляже прогуливаются и удаляются, покупатели в магазине проходят мимо, так что совсем мало времени для подлинного наслаждения и восхищения красивой личностью.
– Кажется, я понимаю, о чем вы хотите сказать. Будто вы находитесь в другом мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39