Я позабыл еще потребовать от него за мое великое милосердие и терпение всю шахскую конюшню.
Султан знал, что наилучшие кони чистейших арабских и других кровей находятся в конюшне шаха. В ней стояло две тысячи коней, из которых тысяча – всегда оседланных, готовых к делу.
А когда послы, широко раскрыв испуганные глаза и схватившись руками за головы, стали просить о пощаде, он потребовал от них еще вьюк яхонтов, вьюк алмазов и рубинов, сто вьюков дорогих товаров.
– И привести мне непременно, – закончил султан, – коня по имени Хан!
Послы задрожали. Они сказали султану:
– Но как же Сефи Первый расстанется с таким конем? Подобных ему нельзя встретить ни в Алжире, ни в Египте, ни в Басре, ни в Тунисе. Такой конь не имеет цены.
– Знаю! – кричал султан. – Знаю и потому требую! Приведите ко мне Кигляр-сарыляры Золотую лошадь (тур.).
.
Один посол, подняв руки к небу, сказал по-турецки:
– Бисмиллахи аллахума салыалей! Во имя бога (тур.).
Ниспошли на султана твою милость. Сефи отдаст тебе самую большую жемчужину, какую он имеет, но этого коня он не отдаст! Помилуй нас, о великий и милосердный султан. Ведь если мы скажем шаху о твоем требовании, он прикажет казнить нас.
Султан расхохотался и прогнал послов.
– Не подпишет шах такого мира, – кричал он им вдогонку, – истреблю всех персов, сожгу и разорю все! Подпишет – не трону. Пойду на Русь! Теперь для меня все дороги морские и сухопутные открыты. Я отпускаю вас в Исфагань, к Сефи, к моему любезному брату и другу.
И снова расхохотался. Военачальники Амурата, стоявшие вокруг, хихикали ему в ответ…
Персидский шах вскоре согласился на все требования турецкого султана и 17 мая 1639 года подписал мирный договор.
По этому договору, как это ни горько было персидскому шаху, в руки Турецкой империи перешла за малым исключением вся Месопотамия с городами Басрой и Багдадом. Во владении персидского шаха остались города и села к востоку от города Синджара.
Султан Амурат вернулся в Багдад, в свой лагерь, где его ждали не только звезды гарема, но и гонцы из Стамбула и других городов Турции, с Кавказа, из Крыма, Синопа, Трапезонда. Ждали с похвалой, с подарками за одержанные над персами блистательные победы. Они привезли с собой много писем.
«О великолепный, всеми чтимый, непобедимый и благородный султан султанов! – писал поэт Эвлия Челеби. – Солнце и разум Востока! Ты, великодушный и храбрый, превзошел всех султанов! Ты покорил мир, который раскроет тебе все свои богатства. Магомет II Завоеватель осаждал Константинополь пятьдесят четыре дня. Ты же взял Багдад за сорок дней. Слава тебе, мой повелитель, хвала аллаху!
Исходил я много высоких гор, крутых ущелий кавказских, переплывал бурно кипящие реки, спал на сырой земле, ел рыбу сырую, сухую траву, пил соленую воду. Все мои мысли были только с тобою, а все дела творил я только для тебя, мой высокий, великолепный, всегда чтимый султан султанов!
Земберекжи-паша – начальник твоей артиллерии, которому ты, султан султанов, поручил готовить под Азов осадные орудия, – бросил меня, несчастного, на берегу горной реки раздетым и голодным. Он пошел в одну сторону, а я пошел той главной дорогой, которую мы избрали вместе с тобою, – берегом Черного моря. Бывал я в двадцати двух сражениях, пять лет тому назад ходил с отцом в поход против Эривани, бывал в воинских делах с тобою. Но такой великой тягости в пути еще никогда не испытывал. Помоги мне аллах! После долгой ходьбы мы пришли к племени Кечилар; их страна – настоящий рай, семьдесят пять деревень. Они могут выставить нам до десяти тысяч воинов, по большей части конницы. Они все богаты и хищны. Мы гостили в деревне Гаке, в доме абхазца по имени Сефар-ага, который после моей первой молитвы сказал: «Великий пророк, все, чего захотел султан, сбудется. Горы этому будут свидетелями и моя седая голова. Азов будет взят, враг будет повержен. Азов можно уже считать в руках султана».
Сефар-ага приготовил для нас пир из десяти барашков…
Мы пошли далее на северо-запад и повстречали там жилище племени арт, которое многолюднее племени кечилар, но уступает ему в мужестве. Тридцать тысяч человек слово свое держат. Их бек приветствовал нас и подарил двадцать баранов и три диких козы. Бек сказал, что-де нам под Азов ходить незачем, мы там ничего не теряли. Пойдем – потеряем. А еще он спросил меня: «Вы хотите русских победить?» – «Да», – ответил я. Он сказал: «Русских легче перебить, чем победить».
Я был немало удивлен этим.
Мне приходилось много раз молиться. И аллах, видно, услышал своего пророка. Он всегда спасал меня.
Пройдя в три перехода берегом моря лесистые края, высокие горы, среди которых множество сел и малых полей, мы обнаружили храброе племя камши, состоящее из десяти тысяч воинов. Это племя неоднократно побеждало племя арт, пленяло их беков, воровало их детей и продавало за море. Абхазцы крадут друг у друга все, что попадается, – жену, детей, буйвола, козу, ишака, коня верхового, курицу. Тот человек, который не занимается воровством и грабежом, считается плохим человеком и за него никто не выдаст замуж своей дочери. Здесь рассказывают о курице, которая причинила горцам много вреда.
Лет за триста до нашего времени житель ближнего аула Шадар, по имени Омар, украл у соседа своего Юсуфа курицу и поплатился за нее бараном. Омар понял, что сосед взял больше, чем ему следовало, и украл у него двух жирных баранов. Юсуф, чтоб уравняться с соседом, в свою очередь подкараулил у Омара корову. Омар же в другую ночь увел от Юсуфа двух буйволов. В возмездие за это Юсуф подкараулил Омарова жеребца, обратив его в свою собственность. А конь для горца дороже всего. Омар убил самого Юсуфа, вскочил на своего коня и скрылся в далеких торах. Тогда ближайшие родственники Юсуфа, обязанные, по обычаю, отомстить за кровь его, явились к дому Омара и разрушили его. Узнав, что Омар сбежал и где-то скрывается, они подкараулили родственника Омара, попавшегося им на глаза прежде других, и убили его. Родственники убитого убили родственника Юсуфа. Родственники Юсуфа убили двух родственников Омара.
Украденная курица и установила начало кровомщения. Она и до сих пор не отмщена. И до сих пор из-за нее льется людская кровь…»
Султан внимательно читал письмо друга, позабыв все.
«…Старый черкес, имени его я не помню, когда дело у нас почти уладилось, принес шкатулку. „Что это у тебя, старик?“ – спросили мы. Он молча открыл шкатулку. В ней лежали осколки. „Что это?“ – спросили мы все разом. – »Это мои кости, с моей головы кости. Пересчитайте». Их оказалось сорок. «Это кости с моей дурной головы. Я много раз рубился саблей с русскими. Каждый раз я был ранен. В последний раз я был ранен в голову тупой саблей. Она раскрошила мой череп. Я сидел под высокой пальмой и, вынимая кости из головы, считал их… Их оказалось сорок. Гость наш из Турции приглашает нас на кровавый пир под Азов-крепость. Но мы скажем гостю: не пойдем! Мы пойдем рубиться сорок раз в другую сторону, но не против русских. Они нам ничего худого не сделали. А турки нас обижали. Мы не забудем тех обид. Турки у нас воруют девушек, продают их в Стамбул и дальше за море… Завтра придут сюда русские, ты уходи, пророк, со своими стрелками в любую сторону, а останешься здесь – за твою умную голову мы отвечать не станем…»
Мы поторопились уйти. На другую ночь мы видели, как к пристани Суджалар на десяти легких судах-чайках пристали донские казаки. Для них горцы зажарили восемьдесят баранов, сварили много пищи, сидели с казаками на коврах и, забыв учение Корана, дружно осушали кружки с вином, медом и пивом. Два дня длился у них пир, а на третий завершился конскими скачками и джигитовкой. Суджаларцы обещали донским казакам свою помощь – шесть тысяч всадников, которые готовы двинуться в путь в любое время.
В другом ауле показали нам пленника – донского казака. Он лежал в сырой, крепко сколоченной сакле. Лежал он на мокрой, перепревшей соломе, не похожий на человека: только кожа да кости – не понять, в чем душа держится. Тяжелые оковы на руках и на ногах, на шее толстое железное кольцо с висячим замком; от этого кольца тяжелая цепь продета сквозь стену сакли и прикреплена снаружи к прочному столбу. А одежды на нем почти не было. Казак бодрился и даже шутил: «У нас, у казаков, обычай таков: нашел – молчи, потерял – молчи. Ишь, как тонюсенько кандалики мои позвякивают. Стало быть – сердце еще бьется и домой вернется. А то – был-де Грицай Ломов атаманом на Дону… да все едино не помру». И запел:
Вы скажите, вы скажите,
Кандалики-звоники,
Где гуляют, где гарцуют
Все донские конники?
Все донские конники
Слышат мои звоники…
А потом еще:
А донские конники
Понацепят звоники,
Султану кандалики…
Всем пашам кандалики…
Отплывайте во Царьград,
Казацкие ялики…
Я спросил у пленного, давно ли он сидит на цепи и как он попал в эту яму. Он ответил, что сидит со дня взятия Азова.
«Стало быть, – говорит он, – сижу давненько, господин чужестранец. Один я оказался среди черкесов. Один из них подобрался сзади скрытно, как змея, ударил палашом по голове. Свалился я раненый на землю, скрутили меня арканами, бросили на лошадь и пустились к горам да к камышам, как хищники. Вот так я и попал в аул. Радости-то у них тут было! А мне немало было огорчений. Меня бранили мерзостными словами, плевали в лицо. Бросали в меня камни. Да я тебе не жалуюсь, господин турок, а отвечаю на твои слова. На мне было дорогое казачье платье, в Москве мне его сшили. Сейчас-то я сижу на цепи сносно, в клетушке, а сидел в яме четырех аршин шириною, длиною и высотою. Спускали меня в яму и вынимали окованного. Яма-то была заделана толстыми бревнами да толстыми же досками, в которых была малая дыра вместо оконца. В той яме просидел год да четыре месяца. Теперь стало легче, однако тоже несладко. За меня с донских казаков запросили выкуп: десять арб серебра. Где взять таких денег, чтобы платить за каждого пленного по десять арб серебра? Потом они сбавили цену… И казаки по всему Дону собирали на мой выкуп деньги. Правда, Мишка Татаринов схватил за меня двенадцать беков и сказал им: давайте арбу серебра, иначе повешу всех на крепостном бастионе». – »Повесил?» – спросил я. «Не знаю, – осветил казак. – Должно быть, еще не повесил. Если б он их повесил, то и мне бы концы пришли. Видно, еще торгуются. Слышал, что Алексей Старой старается, ведет переговоры с горским мошенником Аламан-беком, другом всех мошенников. Чем кончится мое дело – не знаю… Да ведь если бог не без милости, то казак не без счастья. Крепость-то Азовская в хороших руках! Я бы казакам своим сказал: живи, ребята, пока Москва богата! Врага надо добить – или нам на Руси не быть… А что турок брешет, что он вскоре Азов-город заберет, всех голодом поморит, – пускай себе брешет. За хвастливым языком не угонишься и босиком. У турка рот кривой, язык нараспашку, болтается на плече. Говори с турком день до вечера, а послушать нечего. Вот так-то, человек с чужого берега! Доволен ответом? Я слышал, ты по всему Кавказу рыскаешь, языком ковры стелешь да зубами мелешь, а все врешь да плетешь… Войско все собираешь, а? Эй, вернусь я к себе на Дон и крикну ребятам: здравствуй, войско Донское, сверху донизу, снизу доверху!»
Как видишь, дух казаков еще не сломлен. Сломить-то его не так-то легко!..
Большого мужества этот человек, султан султанов.
…Племя дембе может поставить две тысячи вооруженных мужей. Мы остановились у их пристани на три дня и на старую одежду выменяли много девочек и мальчиков-невольников. Сам я купил абхазского мальчика. Пристань может укрыть суда в течение шести месяцев.
Купивши тут еще несколько мальчиков и совершив молитву, мы пошли в западном направлении до племени ашегалы. Его беки могут выступить в поход с двумя тысячами храбрых мужей, но все они такие воры, что абхазцы сами их боятся…
Великий господин! Моя мать девицей была вывезена из Абхазии вместе со своим малолетним братом. Я путешествую, как понимаешь, в родных краях. Хочу сказать, что в целом мире нет страны угрюмее, суровее и в то же время богаче и величавее. Каменистые заоблачные горы, окрашенные в бурый цвет, подернутые сизой дымкой, мшистые скалы, утесы, нависшие над безднами, шумные водопады, низвергающиеся в пропасти, бешеные потоки поражают меня своим величием. Выше поднимаешься, природа суровее, могучее.
Голова моя не имела отдыха. Глаза мои не закрывались. Они не знали сна. Сорок дней в пути я, бедный Эвлия, непрерывно молился.
Один шейх, проезжавший мимо, остановил коня и спросил: «Кто ты, что так горячо молишься?» –»Посланник Магомета, – отвечал я. – Пророк видит, что правоверные отступили от закона, данного им в святой книге. Он послал меня возвестить сынам ислама, что их ждут страшные кары, если они не покаются и не возвратятся на путь истины. Кто за мною пойдет, тот будет спасен; а кто не пойдет за мною, против того я обращу оружие, которое пошлет мне пророк. Им я накажу нечестивых и обращу неверных. Всем надо идти под Азов!» Так я отвечал шейху, так я отвечал всем.
Я проповедовал газават – священную войну против неверных.
Но твои мечты, султан султанов, сбылись. Религиозный фанатизм изменил добрые отношения горцев к русским. Исчезли все благие начала, которые с трудом вводились русскими. Стоит только теперь одному обнажить саблю – и тысячи сабель обнажатся вслед за нею, и тысячи людей пойдут на смерть под Азов, думая, что они умирают за свою веру. Мне удалось раздуть фанатизм в народе до такой силы, что, казалось, горы заколебались под моим воздействием. Роль пророка я сыграл среди темных горцев неплохо. Я проповедовал, что я видел пророка, слышал голос аллаха, что я послан избавить их от неверных!..
Меня поддерживали громкими криками и требовали от меня совершения чуда или небольших чудес. А я говорил им: «Чудеса будут под Азовом».
Вот так обстояли дела, султан султанов. По всему Кавказу прошел слух, что турецкий султан в скором времени пойдет под Азов и завоюет всю Россию. Когда у меня об этом спрашивали, я отвечал: «Да, это будет сделано по воле аллаха!» Я обещал тем, кто будет убит под Азовом – рай Магомета, предсказывал гибель русских и с клятвой уверял, что через два-три месяца турецкие войска прибудут в Анапу и пойдут дальше на Дон. Я всегда произносил стих из Корана: «Двери рая открыты для павших за родину!» Я пускал в ход молитву, хитрость, золото, не щадя последних остатков своего достояния, и похвалу.
Великий и непобедимый султан Амурат, твой бедный и несчастный пророк эфенди Эвлия, муэдзин, и его храбрые и смелые гребцы и янычары, которые изодрали всю одежду, износили обувь, изголодались, переболели всякими болезнями от чужой воды и худой пищи, несли твою службу во всем старательно. Могу поручиться, что к приходу турецкого флота к Анапе по первому зову на твоей стороне будут сражаться под Азовом вооруженные мужи двадцати пяти племен Кавказа. Их будет не меньше сорока тысяч.
Наш путь идет дальше на запад, к Анапе. Анапа по-татарски – «Счастливый конь алмазов», а по нашему фирману –»Ключ азиатских берегов Черного моря». Гавань Анапы защищена от ветров со всех сторон. Подобной пристани-гавани на Черном море нет нигде. Возле Анапы стоит замок Коверган – «Алмазная руда», русские воровским способом собирали почти у самого берега жемчужные раковины. Мы поражены этой местностью. Говорят, Александр Македонский, прибывший сюда, был также поражен ею. Он построил здесь пятиугольный замок из огромных камней: зала дивана Во имя бога (тур.).
была вымощена яхонтом, изумрудом, бирюзою, сердоликом; замок был посему назван Кеверпай Анапей. Тимур пощадил его. В походе против Тохтамыша, владетеля Крыма, он разорил все предместья вокруг замка, но замка не тронул. В царствование султана Баязета II великий визирь Гедук Ахмед-паша, командовавший войсками против Кафы, отнял замок у генуэзцев и оставил в нем свой гарнизон. Замок стоит на оконечности мыса, который отделяет область Абазов от Черкесии.
Неоднократно замок посещался донскими казаками. Вокруг замка сто пятьдесят хат из камыша, – это деревня, называется она Кабак. К северу от замка находятся Анапские горы. Суда, идущие в Азов, плавают мимо гор, которые тянутся до жилищ азовских казаков.
Замок так хорошо сохранился, что кажется: он только что построен. При замке есть гавань, где 1000 судов, связанных вместе одним канатом, могут стоять в безопасности… Если привести этот замок в порядок и оставить хороший гарнизон турецких войск, то нетрудно было бы держать в полном повиновении всех абхазцев и черкесов.
Пройдя многие страны и познав многие нравы и обычаи народов Кавказа, твой ничтожный муэдзин решил написать книгу – историю этого путешествия. Она будет свежа, как вода в реке, как начало новой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Султан знал, что наилучшие кони чистейших арабских и других кровей находятся в конюшне шаха. В ней стояло две тысячи коней, из которых тысяча – всегда оседланных, готовых к делу.
А когда послы, широко раскрыв испуганные глаза и схватившись руками за головы, стали просить о пощаде, он потребовал от них еще вьюк яхонтов, вьюк алмазов и рубинов, сто вьюков дорогих товаров.
– И привести мне непременно, – закончил султан, – коня по имени Хан!
Послы задрожали. Они сказали султану:
– Но как же Сефи Первый расстанется с таким конем? Подобных ему нельзя встретить ни в Алжире, ни в Египте, ни в Басре, ни в Тунисе. Такой конь не имеет цены.
– Знаю! – кричал султан. – Знаю и потому требую! Приведите ко мне Кигляр-сарыляры Золотую лошадь (тур.).
.
Один посол, подняв руки к небу, сказал по-турецки:
– Бисмиллахи аллахума салыалей! Во имя бога (тур.).
Ниспошли на султана твою милость. Сефи отдаст тебе самую большую жемчужину, какую он имеет, но этого коня он не отдаст! Помилуй нас, о великий и милосердный султан. Ведь если мы скажем шаху о твоем требовании, он прикажет казнить нас.
Султан расхохотался и прогнал послов.
– Не подпишет шах такого мира, – кричал он им вдогонку, – истреблю всех персов, сожгу и разорю все! Подпишет – не трону. Пойду на Русь! Теперь для меня все дороги морские и сухопутные открыты. Я отпускаю вас в Исфагань, к Сефи, к моему любезному брату и другу.
И снова расхохотался. Военачальники Амурата, стоявшие вокруг, хихикали ему в ответ…
Персидский шах вскоре согласился на все требования турецкого султана и 17 мая 1639 года подписал мирный договор.
По этому договору, как это ни горько было персидскому шаху, в руки Турецкой империи перешла за малым исключением вся Месопотамия с городами Басрой и Багдадом. Во владении персидского шаха остались города и села к востоку от города Синджара.
Султан Амурат вернулся в Багдад, в свой лагерь, где его ждали не только звезды гарема, но и гонцы из Стамбула и других городов Турции, с Кавказа, из Крыма, Синопа, Трапезонда. Ждали с похвалой, с подарками за одержанные над персами блистательные победы. Они привезли с собой много писем.
«О великолепный, всеми чтимый, непобедимый и благородный султан султанов! – писал поэт Эвлия Челеби. – Солнце и разум Востока! Ты, великодушный и храбрый, превзошел всех султанов! Ты покорил мир, который раскроет тебе все свои богатства. Магомет II Завоеватель осаждал Константинополь пятьдесят четыре дня. Ты же взял Багдад за сорок дней. Слава тебе, мой повелитель, хвала аллаху!
Исходил я много высоких гор, крутых ущелий кавказских, переплывал бурно кипящие реки, спал на сырой земле, ел рыбу сырую, сухую траву, пил соленую воду. Все мои мысли были только с тобою, а все дела творил я только для тебя, мой высокий, великолепный, всегда чтимый султан султанов!
Земберекжи-паша – начальник твоей артиллерии, которому ты, султан султанов, поручил готовить под Азов осадные орудия, – бросил меня, несчастного, на берегу горной реки раздетым и голодным. Он пошел в одну сторону, а я пошел той главной дорогой, которую мы избрали вместе с тобою, – берегом Черного моря. Бывал я в двадцати двух сражениях, пять лет тому назад ходил с отцом в поход против Эривани, бывал в воинских делах с тобою. Но такой великой тягости в пути еще никогда не испытывал. Помоги мне аллах! После долгой ходьбы мы пришли к племени Кечилар; их страна – настоящий рай, семьдесят пять деревень. Они могут выставить нам до десяти тысяч воинов, по большей части конницы. Они все богаты и хищны. Мы гостили в деревне Гаке, в доме абхазца по имени Сефар-ага, который после моей первой молитвы сказал: «Великий пророк, все, чего захотел султан, сбудется. Горы этому будут свидетелями и моя седая голова. Азов будет взят, враг будет повержен. Азов можно уже считать в руках султана».
Сефар-ага приготовил для нас пир из десяти барашков…
Мы пошли далее на северо-запад и повстречали там жилище племени арт, которое многолюднее племени кечилар, но уступает ему в мужестве. Тридцать тысяч человек слово свое держат. Их бек приветствовал нас и подарил двадцать баранов и три диких козы. Бек сказал, что-де нам под Азов ходить незачем, мы там ничего не теряли. Пойдем – потеряем. А еще он спросил меня: «Вы хотите русских победить?» – «Да», – ответил я. Он сказал: «Русских легче перебить, чем победить».
Я был немало удивлен этим.
Мне приходилось много раз молиться. И аллах, видно, услышал своего пророка. Он всегда спасал меня.
Пройдя в три перехода берегом моря лесистые края, высокие горы, среди которых множество сел и малых полей, мы обнаружили храброе племя камши, состоящее из десяти тысяч воинов. Это племя неоднократно побеждало племя арт, пленяло их беков, воровало их детей и продавало за море. Абхазцы крадут друг у друга все, что попадается, – жену, детей, буйвола, козу, ишака, коня верхового, курицу. Тот человек, который не занимается воровством и грабежом, считается плохим человеком и за него никто не выдаст замуж своей дочери. Здесь рассказывают о курице, которая причинила горцам много вреда.
Лет за триста до нашего времени житель ближнего аула Шадар, по имени Омар, украл у соседа своего Юсуфа курицу и поплатился за нее бараном. Омар понял, что сосед взял больше, чем ему следовало, и украл у него двух жирных баранов. Юсуф, чтоб уравняться с соседом, в свою очередь подкараулил у Омара корову. Омар же в другую ночь увел от Юсуфа двух буйволов. В возмездие за это Юсуф подкараулил Омарова жеребца, обратив его в свою собственность. А конь для горца дороже всего. Омар убил самого Юсуфа, вскочил на своего коня и скрылся в далеких торах. Тогда ближайшие родственники Юсуфа, обязанные, по обычаю, отомстить за кровь его, явились к дому Омара и разрушили его. Узнав, что Омар сбежал и где-то скрывается, они подкараулили родственника Омара, попавшегося им на глаза прежде других, и убили его. Родственники убитого убили родственника Юсуфа. Родственники Юсуфа убили двух родственников Омара.
Украденная курица и установила начало кровомщения. Она и до сих пор не отмщена. И до сих пор из-за нее льется людская кровь…»
Султан внимательно читал письмо друга, позабыв все.
«…Старый черкес, имени его я не помню, когда дело у нас почти уладилось, принес шкатулку. „Что это у тебя, старик?“ – спросили мы. Он молча открыл шкатулку. В ней лежали осколки. „Что это?“ – спросили мы все разом. – »Это мои кости, с моей головы кости. Пересчитайте». Их оказалось сорок. «Это кости с моей дурной головы. Я много раз рубился саблей с русскими. Каждый раз я был ранен. В последний раз я был ранен в голову тупой саблей. Она раскрошила мой череп. Я сидел под высокой пальмой и, вынимая кости из головы, считал их… Их оказалось сорок. Гость наш из Турции приглашает нас на кровавый пир под Азов-крепость. Но мы скажем гостю: не пойдем! Мы пойдем рубиться сорок раз в другую сторону, но не против русских. Они нам ничего худого не сделали. А турки нас обижали. Мы не забудем тех обид. Турки у нас воруют девушек, продают их в Стамбул и дальше за море… Завтра придут сюда русские, ты уходи, пророк, со своими стрелками в любую сторону, а останешься здесь – за твою умную голову мы отвечать не станем…»
Мы поторопились уйти. На другую ночь мы видели, как к пристани Суджалар на десяти легких судах-чайках пристали донские казаки. Для них горцы зажарили восемьдесят баранов, сварили много пищи, сидели с казаками на коврах и, забыв учение Корана, дружно осушали кружки с вином, медом и пивом. Два дня длился у них пир, а на третий завершился конскими скачками и джигитовкой. Суджаларцы обещали донским казакам свою помощь – шесть тысяч всадников, которые готовы двинуться в путь в любое время.
В другом ауле показали нам пленника – донского казака. Он лежал в сырой, крепко сколоченной сакле. Лежал он на мокрой, перепревшей соломе, не похожий на человека: только кожа да кости – не понять, в чем душа держится. Тяжелые оковы на руках и на ногах, на шее толстое железное кольцо с висячим замком; от этого кольца тяжелая цепь продета сквозь стену сакли и прикреплена снаружи к прочному столбу. А одежды на нем почти не было. Казак бодрился и даже шутил: «У нас, у казаков, обычай таков: нашел – молчи, потерял – молчи. Ишь, как тонюсенько кандалики мои позвякивают. Стало быть – сердце еще бьется и домой вернется. А то – был-де Грицай Ломов атаманом на Дону… да все едино не помру». И запел:
Вы скажите, вы скажите,
Кандалики-звоники,
Где гуляют, где гарцуют
Все донские конники?
Все донские конники
Слышат мои звоники…
А потом еще:
А донские конники
Понацепят звоники,
Султану кандалики…
Всем пашам кандалики…
Отплывайте во Царьград,
Казацкие ялики…
Я спросил у пленного, давно ли он сидит на цепи и как он попал в эту яму. Он ответил, что сидит со дня взятия Азова.
«Стало быть, – говорит он, – сижу давненько, господин чужестранец. Один я оказался среди черкесов. Один из них подобрался сзади скрытно, как змея, ударил палашом по голове. Свалился я раненый на землю, скрутили меня арканами, бросили на лошадь и пустились к горам да к камышам, как хищники. Вот так я и попал в аул. Радости-то у них тут было! А мне немало было огорчений. Меня бранили мерзостными словами, плевали в лицо. Бросали в меня камни. Да я тебе не жалуюсь, господин турок, а отвечаю на твои слова. На мне было дорогое казачье платье, в Москве мне его сшили. Сейчас-то я сижу на цепи сносно, в клетушке, а сидел в яме четырех аршин шириною, длиною и высотою. Спускали меня в яму и вынимали окованного. Яма-то была заделана толстыми бревнами да толстыми же досками, в которых была малая дыра вместо оконца. В той яме просидел год да четыре месяца. Теперь стало легче, однако тоже несладко. За меня с донских казаков запросили выкуп: десять арб серебра. Где взять таких денег, чтобы платить за каждого пленного по десять арб серебра? Потом они сбавили цену… И казаки по всему Дону собирали на мой выкуп деньги. Правда, Мишка Татаринов схватил за меня двенадцать беков и сказал им: давайте арбу серебра, иначе повешу всех на крепостном бастионе». – »Повесил?» – спросил я. «Не знаю, – осветил казак. – Должно быть, еще не повесил. Если б он их повесил, то и мне бы концы пришли. Видно, еще торгуются. Слышал, что Алексей Старой старается, ведет переговоры с горским мошенником Аламан-беком, другом всех мошенников. Чем кончится мое дело – не знаю… Да ведь если бог не без милости, то казак не без счастья. Крепость-то Азовская в хороших руках! Я бы казакам своим сказал: живи, ребята, пока Москва богата! Врага надо добить – или нам на Руси не быть… А что турок брешет, что он вскоре Азов-город заберет, всех голодом поморит, – пускай себе брешет. За хвастливым языком не угонишься и босиком. У турка рот кривой, язык нараспашку, болтается на плече. Говори с турком день до вечера, а послушать нечего. Вот так-то, человек с чужого берега! Доволен ответом? Я слышал, ты по всему Кавказу рыскаешь, языком ковры стелешь да зубами мелешь, а все врешь да плетешь… Войско все собираешь, а? Эй, вернусь я к себе на Дон и крикну ребятам: здравствуй, войско Донское, сверху донизу, снизу доверху!»
Как видишь, дух казаков еще не сломлен. Сломить-то его не так-то легко!..
Большого мужества этот человек, султан султанов.
…Племя дембе может поставить две тысячи вооруженных мужей. Мы остановились у их пристани на три дня и на старую одежду выменяли много девочек и мальчиков-невольников. Сам я купил абхазского мальчика. Пристань может укрыть суда в течение шести месяцев.
Купивши тут еще несколько мальчиков и совершив молитву, мы пошли в западном направлении до племени ашегалы. Его беки могут выступить в поход с двумя тысячами храбрых мужей, но все они такие воры, что абхазцы сами их боятся…
Великий господин! Моя мать девицей была вывезена из Абхазии вместе со своим малолетним братом. Я путешествую, как понимаешь, в родных краях. Хочу сказать, что в целом мире нет страны угрюмее, суровее и в то же время богаче и величавее. Каменистые заоблачные горы, окрашенные в бурый цвет, подернутые сизой дымкой, мшистые скалы, утесы, нависшие над безднами, шумные водопады, низвергающиеся в пропасти, бешеные потоки поражают меня своим величием. Выше поднимаешься, природа суровее, могучее.
Голова моя не имела отдыха. Глаза мои не закрывались. Они не знали сна. Сорок дней в пути я, бедный Эвлия, непрерывно молился.
Один шейх, проезжавший мимо, остановил коня и спросил: «Кто ты, что так горячо молишься?» –»Посланник Магомета, – отвечал я. – Пророк видит, что правоверные отступили от закона, данного им в святой книге. Он послал меня возвестить сынам ислама, что их ждут страшные кары, если они не покаются и не возвратятся на путь истины. Кто за мною пойдет, тот будет спасен; а кто не пойдет за мною, против того я обращу оружие, которое пошлет мне пророк. Им я накажу нечестивых и обращу неверных. Всем надо идти под Азов!» Так я отвечал шейху, так я отвечал всем.
Я проповедовал газават – священную войну против неверных.
Но твои мечты, султан султанов, сбылись. Религиозный фанатизм изменил добрые отношения горцев к русским. Исчезли все благие начала, которые с трудом вводились русскими. Стоит только теперь одному обнажить саблю – и тысячи сабель обнажатся вслед за нею, и тысячи людей пойдут на смерть под Азов, думая, что они умирают за свою веру. Мне удалось раздуть фанатизм в народе до такой силы, что, казалось, горы заколебались под моим воздействием. Роль пророка я сыграл среди темных горцев неплохо. Я проповедовал, что я видел пророка, слышал голос аллаха, что я послан избавить их от неверных!..
Меня поддерживали громкими криками и требовали от меня совершения чуда или небольших чудес. А я говорил им: «Чудеса будут под Азовом».
Вот так обстояли дела, султан султанов. По всему Кавказу прошел слух, что турецкий султан в скором времени пойдет под Азов и завоюет всю Россию. Когда у меня об этом спрашивали, я отвечал: «Да, это будет сделано по воле аллаха!» Я обещал тем, кто будет убит под Азовом – рай Магомета, предсказывал гибель русских и с клятвой уверял, что через два-три месяца турецкие войска прибудут в Анапу и пойдут дальше на Дон. Я всегда произносил стих из Корана: «Двери рая открыты для павших за родину!» Я пускал в ход молитву, хитрость, золото, не щадя последних остатков своего достояния, и похвалу.
Великий и непобедимый султан Амурат, твой бедный и несчастный пророк эфенди Эвлия, муэдзин, и его храбрые и смелые гребцы и янычары, которые изодрали всю одежду, износили обувь, изголодались, переболели всякими болезнями от чужой воды и худой пищи, несли твою службу во всем старательно. Могу поручиться, что к приходу турецкого флота к Анапе по первому зову на твоей стороне будут сражаться под Азовом вооруженные мужи двадцати пяти племен Кавказа. Их будет не меньше сорока тысяч.
Наш путь идет дальше на запад, к Анапе. Анапа по-татарски – «Счастливый конь алмазов», а по нашему фирману –»Ключ азиатских берегов Черного моря». Гавань Анапы защищена от ветров со всех сторон. Подобной пристани-гавани на Черном море нет нигде. Возле Анапы стоит замок Коверган – «Алмазная руда», русские воровским способом собирали почти у самого берега жемчужные раковины. Мы поражены этой местностью. Говорят, Александр Македонский, прибывший сюда, был также поражен ею. Он построил здесь пятиугольный замок из огромных камней: зала дивана Во имя бога (тур.).
была вымощена яхонтом, изумрудом, бирюзою, сердоликом; замок был посему назван Кеверпай Анапей. Тимур пощадил его. В походе против Тохтамыша, владетеля Крыма, он разорил все предместья вокруг замка, но замка не тронул. В царствование султана Баязета II великий визирь Гедук Ахмед-паша, командовавший войсками против Кафы, отнял замок у генуэзцев и оставил в нем свой гарнизон. Замок стоит на оконечности мыса, который отделяет область Абазов от Черкесии.
Неоднократно замок посещался донскими казаками. Вокруг замка сто пятьдесят хат из камыша, – это деревня, называется она Кабак. К северу от замка находятся Анапские горы. Суда, идущие в Азов, плавают мимо гор, которые тянутся до жилищ азовских казаков.
Замок так хорошо сохранился, что кажется: он только что построен. При замке есть гавань, где 1000 судов, связанных вместе одним канатом, могут стоять в безопасности… Если привести этот замок в порядок и оставить хороший гарнизон турецких войск, то нетрудно было бы держать в полном повиновении всех абхазцев и черкесов.
Пройдя многие страны и познав многие нравы и обычаи народов Кавказа, твой ничтожный муэдзин решил написать книгу – историю этого путешествия. Она будет свежа, как вода в реке, как начало новой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43