Возвращаясь в аэропорт, чтобы с рассветом на последние рубли лететь в Сухуми, Яша твердо знал – завтра он не полетит. Ни за что!

ОН СПЕШИЛ КО МНЕ

Сверчок шагал на свидание с Зосей Грай. Вчера оба не раз повторяли: в семь вечера у оперного театра. Будут слушать симфонический концерт ленинградского оркестра. Об этом просил Яша.
Четверть восьмого. Зоси нет. Через пятнадцать минут начало. Без четверти восемь – нет Зоси.
– Всё. Не пришла! Утром в консерваторию, и можно лететь в Сухуми. Но в кармане двадцать шесть рублей. Не полетишь. И не доедешь. Как быть?
Яша пустился вниз по бульвару Шевченко. В чёрном выходном костюме, печально-удрученный, брел несчастный Яков, разговаривая сам с собой.
– Оказывается, и киевлянки способны на коварство.
Яша припомнил: прощаясь, Зося как-то странно улыбнулась. Конечно, она шутила. Знала, что не придёт. Она права. В самом деле, кто он? Какой-то проезжий. Нельзя же отправляться на свидание с первым встречным. Просто хорошо воспитанная девушка. Яша оставил подъезд оперного театра в пять минут девятого, уступив билеты молодым людям – ему и ей, очевидно музыкантам.
В семь минут девятого к оперному примчалась Зося. Подвел троллейбус, петлявший не по своему маршруту. На магистральной улице закрыли движение в связи со строительством новых домов и прокладкой всяких труб. Бывает? Да. Слишком часто влюбленных подводит городской транспорт и… строительство новых домов.
Зося шла по улице Ленина, Яша двигался параллельно ей по бульвару Шевченко. На Крещатике разошлись в разные стороны.
На другой день в консерватории Яша узнал, что он может стать её студентом лишь в будущем году. Сейчас прием закончен.
– Очень мило объяснили, – произнес Яша уже на улице.
Куда идти? В кино. Хотя бюджет трещит, но… один билет ещё можно купить. Зашёл сперва в кондитерскую, взял две булочки и стакан кофе. Снова на улицу.
На противоположной стороне Крещатика – кинотеатр «Дружба». К нему ведут многочисленные ступеньки. Ох, слишком много ступенек в Киеве. И пока ни одного уличного эскалатора.
– Сойду с ума, если навсегда потерял её, – терзался Яша. – Кто это?
На другой стороне мимо нарядного киоска прошла Зося!
Она или не она? Ринулся через улицу. Свисток. Другой. Яша не останавливается. К нему спешит орудовец. Зося обернулась. Милиционер настиг Яшу.
– Я не местный! – воскликнул Яша. – Я иду к ней, – и машинально показал в сторону киоска. Орудовец приступил к неторопливому нравоучению: и не местные не имеют права нарушать…
– Он спешил ко мне, – услышал Яша.
– Зося!
Трудно поверить! Милиционер усмехнулся.
– Ну, бажаю… Желаю счастливо погулять, – откашлялся постовой.
Яша пожал руку сержанта. Теперь можно не идти в кино. Яша рассказывал. Зося смеялась. Смех её звенел волшебным колокольчиком. Это была несравненная музыка. Бог с ним, со вчерашним концертом. С голосом Зоей никакая симфония не сравнится!

МНЕ ЭТО УЖЕ ГОВОРИЛИ

Расставшись с Костой, Катя вернулась домой. Место в самолете обещано. Предстоит бурная конференция – убедить Асю путешествовать: Одесса – Киев – Москва – Ломоносовск в компании Лизы, ленинградки, с которой познакомились в Сухуми.
Обстановка для объяснения осложнилась, сапожник заявил, что «шпильку» восстановить немыслимо трудно… И запросил неслыханную (даже на побережье Чёрного моря) цену.
Ася обратилась к другому. Тот цену удвоил. Вернулась к первому – сказал: «Пожалуйста. Будет готово. Через неделю». Ася снова ко второму. Смилостивился – сделает. Через двое суток. Очень много сломанных «шпилек».
В данной ситуации (уже успела выпить кофе по-турецки) Ася узнала о возвращении Кати в Ломоносовск. «Шпильки» и кофе по-турецки вызвали ураган.
– Что за дикий бред?!
Ася окончила индустриальный институт. Следя за модами сезона, она не успевала следить за лексикой. Читала журнал «Экран» и посещала эстрадные концерты, где литературный язык не всегда в почете.
– Еду с Костой и Анатолием, – сообщила Катя.
– Вернее, с Анатолием.
– Хоть бы и так.
– Бред! Прервать отпуск. Из-за чего?!
– Анатолий тоже прервал отпуск.
– Ну кто тебе этот Николай – ни брат, ни сват. Чего ты вздумала… Кому это нужно?
– Человеку.
– Философия.
– Верно, уважаемый товарищ инженер. Без философии человек не человек, а мещанин. А мещанин равен обитателю лесов.
– Значит, я зверь, если еду в Одессу, а не лечу в Ломоносовск искать какую-то Тамару Мухину.
– Ты помочь не можешь.
– А ты?
– Несомненно.
– Я посмотрела бы, как ты полетела б без Анатолия.
– Меня просил не Анатолий, а Коста.
– Ради Анатолия.
– Второй пример благородства – Коста летит ради друга.
– Они же не твои друзья.
– Друзья. С того часа, когда я вошла в их дом. Вдумайся, назначили день свадьбы, оповестили родственников, гостей, а их не меньше тысячи человек. И вдруг свадьбу откладывают… Считают себя не вправе веселиться, если, как старики говорят, у чужих людей младшая сестра Николая, сирота. Весь род Эшба считает Тамару своей родной. И вот… Прерывают отпуск Анатолия, снаряжают его и Косту, ничего не жалеют, лишь бы доставить радость Тамаре Мухиной, дочери погибшего солдата. Если не совершать таких поступков, не брать пример с благородных людей, для чего жить? Представь себе радость всей семьи Эшба, всего Акуа, когда в дом введут сестру Николая. Я постараюсь присутствовать при этом.
– И ты поедешь на свадьбу?
– Если найдём Тамару, обязательно. Отвлечемся от лирики. Я будущий следователь – прокурор, почему бы мне по духу своей профессии не помочь людям?
– Может, и мне возвращаться в Ломоносовск?
– Рекомендовала бы тебе, если бы в этом был смысл. Поезжай в Одессу – Киев – Москву, как вы задумали.
– Ужас! Ты приедешь в Ломоносовск с двумя горцами, и тебя увидят в их обществе. Что подумают? И зачем мы поехали на эти идиотские скачки?
– Чтобы встретиться с Анатолием.
– Что-о-о?
– Мне сказали – скачки национальный праздник. И, как видишь, мы встретились.
– Честное слово, сейчас телеграфирую Клавдии Павловне.
– Дома никого нет.
Несчастная Ася. Её круглые серые глаза искрение удивленно уставились на Катю.
– Знаешь, у тебя характер цыганки. Да, да, цыганки.
Авторство этого определения не принадлежало ей, Асе, она его слышала из уст Натальи Мироновны, бабушки Кати. Бабушка, как известно, тоже ошибалась. Но что-то цыганское в характере Кати наблюдалось – внезапность принимаемых решений, страстность при выполнении их, непреклонность.
– Мне это уже говорили, – ответила Катя.

СЕЙЧАС ТЕБЕ ПОКАЖУТ ЖИЗНЬ

В большом городе Степановске равной популярностью пользовались два лица: премьер оперетты Вячеслав Коркин и замдиректора первоклассной фабрики шерстяных изделий Вячеслав Сумочкин.
Справедливости ради скажем: Сумочкин некоторым образом затмевал Коркина. Пусть о прелестном баритональном теноре шумно вздыхала женская половина города, зато о внимании Сумочкина мечтала подавляющая часть населения. Ну что тенор?! Конечно, он очаровывал, как положено. В особенности в радиоконцертах, исполняя любимые арии. Вячеслав Коркин – сын астраханского рыбака, к тому же славился как любезный человек, без актерского гонора. Его единодушно избирали в разные правления, комиссии и депутатом городского совета.
Сумочкина на фабрике дружно считали передовым. В самом деле, дверь его кабинета всегда оставалась открытой, входи кому необходимо. Без доклада. Со всеми разговорами при всех, громко, откровенно. Никаких секретов.
Кто на первомайской демонстрации веселит колонну и на остановках лихо танцует польку под рабочий оркестр с рядовыми работницами? Сумочкин. Кто заботится о благоустройстве пионерского лагеря, кто чаще всех навещает ребят и беседует с ними у костра? Вячеслав Игнатьевич.
Насчёт жилплощади – к нему. Грузовую машину для личных надобностей надо просить у него. А живет как? Ну, допустим, квартира у Вячеслава Игнатьевича благодатная, отличная. В лучшем доме города, у самого горпарка, окна выходят на реку. Опять-таки Сумочкин ходит пешком. Хотя фабрика в полутора километрах от дома. А вот другие ездят.
На Вячеславе Игнатьевиче скромный костюм, на его статной фигуре всё выглядит привлекательно.
И дома – ничего особенного. Мебель не ах! Никакого украшательства. Главное – много воздуха и света.
Обедает замдиректора в рабочей столовой, пусть в комнате для ИТР, но на людях. И вкус у Вячеслава Игнатьевича отменный. Прямо-таки художественный. И именно вкус играет решающую роль в его популярности. Ибо в ведении Вячеслава Игнатьевича находится экспериментальный цех фабрики шерстяных изделий. Фабрика главным образом изготовляет шерстяные спортивные костюмы, включая купальники, плавки, шапочки. Но отменнейшую продукцию выпускает экспериментальный цех: свитеры, пуловеры, джемперы, кашне и дамские жакеты. Каких цветов! Какой изумительной вязки! О таких изделиях можно мечтать. И действительно – о них мечтали.
К кому обратиться за экспериментальным свитером, дамским костюмом, шерстяным жилетом-безрукавкой? Конечно, к Вячеславу Игнатьевичу. К нему обращаются. Тихо. Полушёпотом. Вячеслав Игнатьевич как бы не слушает, но зато если кивнет головой, то всякий знает – через несколько дней можно заглянуть в небольшой магазин на Тихой улице. Надо войти, попросить директора и молча искательно взглянуть на него. Директор понимающе скажет – пройдите.
В крошечном кабинетике следует сказать: «Я от Вячеслава Игнатьевича».
«Ваша фамилия?» – спросит директор и откроет маленькую книжечку. Не сомневайтесь, раз Вячеслав Игнатьевич кивнул головой, ваша фамилия уже значится в книжечке. Директор осведомляется, что вам желательно, какого цвета, размера, и назначает вам день. Смело приходите и получайте ваш заказ. За полную стоимость, если вы не очень заметный работник, и за половину цены, если вы нужный человек.
Весьма занятым лицам изделия экспериментального цеха доставляются на дом, без их просьбы и без оплаты. По личному указанию Вячеслава Игнатьевича. Ему давно известны размеры и любимые цвета чрезвычайно занятых лиц и членов их семей. В квартире занятого или весьма занятого лица раздается звонок. Открывается дверь, и входит молодой человек с чемоданчиком, учтиво-решительный, знающий свое дело. Это порученец Вячеслава Игнатьевича, его адъютант, правая рука – Руфик Геворкян, преданный ему, как янычар султану.
Руфик числится работником фабрики, но даже зарплату он изволит получать раз в три месяца. Некогда. И вообще она его не очень занимает.
Руфик вручает супруге занятого или весьма занятого лица великолепные новинки, выслушивает пожелания и незамедлительно выполняет их.
Но это ещё не всё, что славит Вячеслава Игнатьевича. Драмтеатру или оперетте требуются дефицитные красители самых стойких и нежных тонов. Стоит позвонить Сумочкину – и театр удовлетворен. Подшефной школе нужны ремонтные материалы. Вячеслав Игнатьевич позвонит куда следует – и школа может не беспокоиться, материалы будут доставлены.
Когда Бур впервые появился в Степановске по поручению Джейрана, в гостиницах не было свободного места. Шло совещание работников сельского хозяйства. Руфик позвонил в лучшую гостиницу, и Буру предоставили отличный номер.
Куда там премьеру Коркину до замдиректора Сумочкина, что стоит его актёрская слава! Уточним – экспериментальный цех занимался не только образцами, новинками. Цех «гнал» в тысячах экземпляров продукцию высшего качества для… Джейрана. Отсюда и отгрузили пятьсот женских джемперов (не впервые), которые не попали к дяде Бура – Пухлому. Он же, Джейран, заботился о красителях, о пряже, о станках для Сумочкина. Распоряжения выманивала Илона, а реализовал их Джейран через подручных.
Когда жуликов, соучастников корпорации, достигла огорчительная весть – Бур за решеткой, вся шайка вздрогнула и притаилась. Крепкая нить протянулась в первую очередь к Сумочкину. Но её торопливо обрезали те, кому Руфик не раз вручал шерстяные новинки на дому. Вячеславу Игнатьевичу объявили выговор за то, что он «доверился своим подчиненным». Не «внушавших доверия подчиненных» Сумочкин изгнал… а друзья его устроили их на других предприятиях… Сумочкин и Руфик во время переброски жуликов и размещения их на других предприятиях отдыхали на курорте.
Однажды подсчитав свои накопления, Сумочкин сказал себе:
– Хватит, Вячеслав Игнатьевич! Хватит средств прожить до конца жизни и кое-что оставить детям.
Вячеслав Сумочкин справедливо считал своими детьми девочку и мальчика. Они с молодой прелестной матерью жили в том же доме, где жил Сумочкин, в том же подъезде, только этажом ниже. Вячеслав Игнатьевич с женой и тёткой на четвертом этаже, восхитительная Елена Аркадьевна, жена покойного младшего брата, на третьем.
Весь дом умилялся, как трогательно заботится о своих племянниках Вячеслав Игнатьевич. А кто не умилялся, а ещё нагло сомневался в его бескорыстных чувствах, тому намекали: попробуй только пикнуть! Сумочкин быстро найдет нужных людей, которые имеют возможность зажать критикану рот и прижать хвост.
В квартире покойного младшего брата, лётчика-испытателя, Вячеслав Игнатьевич освобождался от вечной роли демократа. И наслаждался семейной жизнью. Здесь всё выглядит иначе: дорогостоящая мебель, ковры, богатые люстры, уникальная посуда, у Елены Аркадьевны водятся драгоценности и прекрасные меха.
Этажом выше проживают жена и тётка Вячеслава Игнатьевича, тайные и неистовые богомолки-сектантки. Жена Сумочкина, тщедушная, «болезная» и безразличная ко всему, служит надежной ширмой. В официальной характеристике В. И. Сумочкина значится: «Скромен в быту…» А за быт жены погибшего лётчика-испытателя он не в ответе.
Однако после суда над Буром проницательный и деятельный Сумочкин прикинул – не пора ли расстаться с экспериментальным цехом? Да, как раз время. Весьма занятые люди предложили ему пост директора кондитерской фабрики. Подумав, принял фабрику. Но Руфик не остался без дела. Он стал развозить роскошные торты – высотные здания и башни, засахаренные орехи, конфеты в огромных коробках, шоколадных слонов и прочих зверей… Приумножив капитал в советских и зарубежных деньгах (запастись валютой посоветовал Джейран, он же втридорога снабдил ею Сумочкина), Вячеслав Игнатьевич второй раз прикинул – а не пора ли расстаться с кондитерской?..
Пора. Уж больно присматриваются обновленные оперативные органы. Ему, как и Джейрану, уже тоже снились красные флажки. Помогли друзья медики. Заручившись спасительными справками, Сумочкин попросил назначить его директором вновь построенного стадиона, – ему требуется свежий воздух. Подумали и, конечно, назначили. Не ахти какая зарплата и уже никаких тебе обогащающих доходов. Хотя… некоторую мзду Сумочкину ежемесячно выплачивал директор ресторана стадиона. Но что это за деньги! Какие-то триста рублей. Так себе – для текущих расходов Елены Аркадьевны.

* * *

Воробушкин и Бур прибыли в Степановск, как выражаются спортрепортеёры, в день большого футбола. Местная команда встречалась с гостями из Москвы.
Бур издалека обнаружил Сумочкина на трибуне для почетных гостей, он стоял за креслами весьма занятых лиц и, чуть наклонясь, что-то пояснял. А может, осведомлялся о здоровье домочадцев.
Правда, тех лиц, кому Руфик доставлял изделия экспериментального цеха, уже не было в городе. По разным причинам. И даже тех, кто пользовался дарами кондитерской фабрики. Но кое-кто остался и мог сказать о Вячеславе Игнатьевиче лестное слово. При нужде.
Воробушкин рекомендовал Буру навестить Сумочкина в домашней обстановке, не предупреждая его. На следующий день перед обедом Бур позвонил в квартиру Елены Аркадьевны. О её существовании он знал от Руфика, доверившего Буру эту тайну восемь лет назад, когда Сумочкин только перевез её из Воронежа с маленькой дочкой. Сына ещё не было на свете.
Дверь открыла сама Елена Аркадьевна и удивленно смотрела на сверхэлегантного Бура. На нём снова был шикарный костюм, сорочка цвета бычьей крови и умопомрачительные туфли.
– Почему вы решили, что товарищ Сумочкин должен быть здесь? – спросила хранительница его покоя. Её брови изогнулись дугой.
– Скажите Вячеславу Игнатьевичу, что его хочет видеть Бур.
Из комнат слышался теноральный баритон Сумочкина, он пел под звуки гитары: «Я люблю тебя, жизнь…» Не такой силы голос, как у Коркина, но всё же голос, известный многим.
Увидев в прихожей Бура, Сумочкин, всё ещё держа в руках гитару, невольно взял аккорд. Не бодрящий. Далеко нет.
– Заходите, – не очень дружелюбно сказал Сумочкин.
Общим видом Бура директор стадиона остался доволен, – значит, дела его в порядке. Вероятнее всего.
Детей не было дома, Елена Аркадьевна удалилась в спальню.
– Во-первых, почему вы пришли сюда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27